Драконье царство

      Месяц пролетел незаметно. И сказочно спокойно. Мы потихоньку возились с расчетами и даже кое-какими экспериментами в удаленном доступе, по-дружески не забывая о королевстве, но не пытаясь сделать с ним ничего особенного. А в самом деле, что еще? Войны на этот год кончились, и появилась какая-то определенность. Пусть и иллюзия определенности. Какая-то инерция все равно ведь появилась. Может, дальше кому-то будет проще, и это уже неплохо. А пока – полоса стабильности. Целый «золотой век», умещающийся в одну золотую пору, окрашенную осенью, с начинающей естественным образом осыпаться листвой. Чуть больше месяца на весь этот «век».       Гамлет, конечно, ничего не рассказал ни Гвенивер, ни кому-либо еще, он все же был не настолько сумасшедшим. А сама Гвенивер была потрясена встречей с Мордредом, настолько на меня похожим. Да и много кто был потрясен этим – и впервые его увидев, и заново. То, что это не вызвало бури, объяснялось все той же инерцией. Хотя это могло бы стать уже последней каплей в творящемся с самого нашего прибытия на эту землю сюрреализме.       В походе на Север Мордред, конечно же, отличился, проявил себя с наилучшей стороны и все в таком духе. А многие местные жители, разумеется, даже принимали его за меня. Гавейн и Галахад не находили нужным препятствовать распространению этих слухов, наоборот, они их поощряли, и с удовольствием использовали как дополнительный стратегический психологический фактор. И им легче, и меньше крови. Достаточно ли было этого, чтобы Мордред мог стать когда-нибудь хорошим королем? Понятия не имею. Некоторые вещи должны, наверное, просто случаться, неважно, готов к этому кто-то или нет. Случайность, провидение, «афера века». Все это может завязать вокруг себя реальность в узелки закономерности, но все это может и не произойти.       – А ведь если задуматься, – как-то вслух рассуждал Гамлет, – в наши времена тоже было полно загадок. Да и анахронизмов… Взять, например, все эти звездные королевства. Денеб – королевство. И Вега – тоже королевство! До недавнего времени. Что такое полвека? Даже меньше. Правда, некрасиво там как-то все кончилось. Есть предположения, что наследник престола сам велел перебить всю свою семью. А через несколько лет почему-то взорвался весь королевский дворец, с ним вместе, и Вега стала республикой. Но что там произошло – тайна покрытая мраком. Правда, похоже, скоро можно будет посмотреть, что там случилось. Ведь полвека уже пройдет!       – А еще, какое-то время, когда мы вернемся, будет отсутствовать буфер, – напомнил Фризиан.       – Это неэтично! – нахмурилась Антея. – Еще могут быть живы многие люди, жившие в то время, и вмешиваться во все это будет неправильно и незаконно. Теоретическая возможность проникновения в события полувековой давности не означает, что мы можем делать все, что захочется. В таких случаях лучше бы выдержать все лет сто, чтобы не разрушить собственные закономерные процессы. Не в физическом смысле, а социальном…       – Как незаконно расследовать преступления, – с убийственно серьезным видом скорбно кивнул Фризиан. – А вдруг убийца, не дай бог, найдется?       – Ну а тут мы законно? – мягко поинтересовалась Линор. – Не в физическом смысле, а социальном. Хотя, конечно, в случае с Вегой все настолько странно и неприятно, что даже не хотелось бы ворошить… В конце концов, что и зачем мы могли бы изменить?       – Не могли бы, – сказал я. – Во-первых, мы попросту попадем уже не в свой поток. Все будет очень похоже, но где именно будут расхождения – не знает никто. Вплоть до «другого убийцы». Поэтому бесполезно будет всерьез на это опираться… – Я заметил удивленные взгляды, и непонимающе поднял брови.       – А зачем опираться, да еще всерьез? – спросил Олаф. – Это ведь будет не расследование. И едва ли это будет иметь какое-то политическое значение.       – А зачем тогда?.. Антея только что говорила о социальном. Наверняка – в политическом смысле.       – Да-да, – подтвердила Антея и морщинки на ее лбу разгладились. – И ведь все-таки, это будет очень близко. В сочетании с другими фактическими данными, это может иметь и полновесные политические последствия. На самом деле вероятность «другого убийцы» при такой близости к нам будет мизерно мала. Оговорка в таком роде будет не более чем «политической вежливостью» с нашей стороны.       – И осторожностью, – добавил я. – Только не говорите, что это я придумал про расследование, речь о нем зашла раньше.       Фризиан что-то насмешливо просвистел сквозь зубы.       – Граждане, а вам не смешно оттого, что мы обсуждаем темную политику Веги, и этично ли будет в ней копаться, при том, что само наше исчезновение и внезапное появление в другом секторе Галактике будет иметь самые полновесные политические последствия? По-моему, нам всем будет не до Веги!       – Слышь-ка, – Олаф иронично склонился над столом. – И где тут тебе граждане? У нас тут античный полис или времена Французской революции?       – Да пусть будут граждане, монарх не против, – заверил я и все засмеялись.       Линор нажала на пару кнопок внутри резного ларца, из которого лился флюоресцирующий свет, и закрыла крышку.       – Но кажется, нам и правда будет не до Веги…       – Но тайны, загадки! – воскликнул Гамлет, явно находящийся в романтическом настроении. – Ну а Денеб? Как, по-вашему, тоже монархия в последнем поколении? У королевы нет наследников, она никогда не вступала в брак, хотя это ведь не шестнадцатый век, супруг никак бы не мог покуситься на ее власть…       – А что пример Веги? – перебил я.       – А что пример Веги? – повторил Гамлет, но уже с другой интонацией, не ироничной, а именно вопросительной.       – Помнишь упорные слухи, что все дело было не в ее последнем правителе, а в воздействии на него как раз через брак? Помнишь королеву Лорелей?       – «Прекрасная дама без пощады…» – не удержавшись процитировал Олаф и улыбнулся.       – Именно.       – Слухи, – пожал плечами Фризиан, и недоверчиво отпив разбавленное вино из чаши, отставил ее в сторону. – А может, и нет. Но без слухов ведь никогда не обойдется, что бы там ни было. Похороним информацию в дезинформации – и никто там уже не откопает истины.       – Мы можем, – заметила Антея.       – Неэтично! – жалобно заметил Фризиан. Антея покачала головой и возмущенно закатила глаза, усмехнувшись.       – Все всегда возможно, – отмахнулся я. – Может быть у нее паранойя. Я примерно представляю себе, как это бывает. Почти коллеги, как никак. – Все снова засмеялись. А потом замолчали.       – А что с браком? – спросил Гамлет после некоторой паузы.       – Вот теперь он, кажется, стал фиктивным, – ответил я. Не разбирая, о чем он спрашивал.       Гамлет кивнул, не комментируя.       – А на Веге? – спросил Олаф.       – Ну, ты же все знаешь. Всегда может найтись кто-то со стороны и повлиять на что угодно.       – И поэтому королева Денеба собирается стать последней королевой? Сознательно?       – Может быть.       – Но есть же у нее какие-то другие родственники.       – Есть, конечно.       – Тогда какие могут быть проблемы? И между прочим, если подумать, зачем ей брак? По традиции? В любой момент ее могут официально клонировать, с любыми заданными модификациями. Надо же, наконец, идти в ногу со временем. Подумаешь – что прежде этого не делалось.       – Проблемы только в законе.       – То есть?       – Все зависит от завещания. А известно, что оно существует, но никто не знает его содержания.       – Ну, при желании, разве это может что-то значить?       – Но желаний-то много.       – А. В некотором смысле, понимаю… Это все легенда о денебских принцах?       – М? – вопросил Гамлет.       – Которых унес медведь! – вставил Фризиан. – Это только слух, что на самом деле, наследники у королевы есть. И они указаны в завещании. Это же общеизвестно.       – Ну да, – разочарованно протянул Гамлет. – Желтая пресса… Кстати, мне нравится идея с клонированием. Просто и элегантно. И без проблем.       – А при чем была желтая пресса? – не понял Фризиан.       – Ей такое нравится. Всякие тайны и заговоры. Я вообще не думаю, что это правда. Скорее, просто отговорка – шутка для прессы. А она уж – пусть думает, что хочет и ищет, где хочет. Пусть хоть обыщется. Отличная брошенная кость. Столько всего напридумывать можно, а в это время как в анекдоте: «на чердак, и работать, работать, работать!» Я слышал двадцать пять разных версий на этот счет.       – Ого! – воскликнула Антея, смеясь, – ты что, еще и следил за ними и считал?       – А почему нет? Легенды и мифы современности – это так забавно. И очень умиляет – люди совсем не меняются! Что три тысячи лет назад, что пять тысяч, что столько же вперед…       – Ну, насчет вперед говорить трудно, тут ты погорячился, – уточнил Олаф.       – Дедуктивное прогнозирование, – сказал Фризиан. – Раз все время так было, так и будет дальше – от общего принципа – к частному предположению. Люди не меняются.       – А люди там будут?       – Ты меня спрашиваешь? Да, будут. Попробуй, опровергни.       – «Тысячеликие герои» всегда в строю. – Олаф зевнул. – Как-то сразу даже скучно стало. Колупаешься, колупаешься, а все равно все одно и то же.       – Именно поэтому меняются только участники и зрители, а не действо. Зато постоянно, – обнадежил я.       – Прекратите, – проворчал Гамлет. – От вас уже морская болезнь!       – Ути-пути, – усмехнулся Фризиан. – А ты родом деятельности случайно не ошибся? У нас тут всегда морская болезнь и попытки представить себе вечность, да еще вариативную – по вертикали, по горизонтали, и, наверное, под всеми углами. А шкалу координат мы позовем нарисовать Эшера. А потом приведем ее в динамическое состояние!       – И все равно все будет то же самое, – меланхолично проворчал Олаф.       – Все относительно! – дипломатично заметил Фризиан. – И да, и нет.       – Есть только материя и антиматерия… – пробормотала отрешенно Антея, глядя куда-то в пространство, как будто одновременно вообще не слушала.       – К чему это мы? – спросила Линор.       – К тому, что когда мы вернемся, – сказал Олаф, – мы вернемся туда же, откуда отбыли, только предположительно. Вот только у нас будет зазор во времени, и мы вернемся несколько позже, а раз мы вернемся несколько позже, значит, мы вернемся уже все равно «в другую реальность».       – Не будет иметь значения, – уныло напомнила Антея.       – Почему?       – Потому что «зазор» будет соответствовать всего лишь пропущенному времени. Сколько можно повторять? У нас же тут не мистика какая-то, в конце концов.       – Нет, – сказал Олаф. – Просто знаешь, мы же тут все не переменные в формулах, а все-таки живые люди. Как бы. И для нас все зазоры могут иметь значение.       – Но жизни свойственно самовосстановление, – оптимистично заметил я. – И в этом смысле, «зазор» даже может «зажить».       – Вот! – тут же согласилась Антея.       – Кстати, – кивнул Фризиан. – И вообще, знаете ли – Вселенная – штука живая.       – До поры до времени, – проворчал Олаф скептически. – Вот как говорят все эти «древнюки», в самом начале всегда кроется зерно погибели!       – Ну и что? – хладнокровно вопросил Фризиан. – Если даже в погибели «все относительно»? Гм… и вариативно…       – Хм!.. – заметили почти все со знанием дела.       – А Мерлин все еще с Мордредом? – спросил Гамлет как-то фальшиво.       – Вероятно. А где еще ему быть? Инструктирует, наставляет, рассказывает про движенье небесных тел, и тел земных по бренной жизни…       – И никакой ревности? – провокация в его голосе была смешана с искренним беспокойством – он пробовал лед на прочность.       – С чего бы это? – улыбнулся я. – Между прочим! – меня вдруг осенило в шутку. – А чем не славная идея – забрать Мордреда вместо меня с собой? Потрясающее было бы приключение – и отличная моральная компенсация за то, что я занял его трон!..       Окруживший меня всеобщий дискомфорт можно было колоть вилкой. Ох, как они заерзали и засопели…       – Проклятье! Да это не претензия, – попытался я объяснить, засмеявшись. – Представьте себе абстрактно – как это было бы здорово и интересно! И уж точно никто бы не остался обиженным!..       Но всеобщее неодобрение только возросло. И эти скорбные взгляды, выражающие всю мировую печаль… Черт возьми, с ними даже не пошутишь, и не объяснишь, что это совершенно без задней мысли. На самом деле! Что же делать, если невроз уже у всех вокруг, кроме меня!.. Пришлось только вздохнуть и махнуть рукой посреди всеобщего совершенно дурацкого сожаления. Да смешно ведь уже! Эх, ну и ладно…       – Это была шутка!       – Да ладно, ладно, – промямлила Линор неприязненно, – не оправдывайся.       Ну как тут было не взбеситься?! Но я проявил чудеса адекватности, хотя и почувствовал себя обиженным. Даже если ты хочешь куда-то вернуться, и этого хотят другие, не всегда все так просто. Каждый хочет, чтобы это было сделано именно через ту дверь, которая, как ему кажется, будет подходящей… так, как он представляет, и никак иначе. Иначе – это же может быть опасно! Это дверь не туда! И вообще – попытка к бегству. Уклонение и дезертирство!       Ну что ж, остается только не обращать внимания и «делать, что хочешь».       – Не воображайте себя всезнающими наседками, – огрызнулся я. – У вас тоже все в порядке с неврозами! Ну и что мне теперь делать, если я – единственный нормальный человек?! – и вскочив с места, вышел за дверь.       Не без внутреннего посмеивания. Но иногда старые друзья впрямь кажутся слишком обременительными. Легче заменить на новых. Ни обязательств, ни предубеждений – что именно ты должен или не должен. Ни ты от них не ждешь ничего хорошего, ни они от тебя… Э... стоп, это я сейчас о старых или о новых? В любом случае – не ждешь ничего хорошего.       Нет, в самом деле, что за инерция и зашоренность! Что за страхи, даже если говорить об этом всерьез? Это же на самом деле не такая плохая идея! Сама ее возможность. Из-за которой теперь можно легче относиться к Мордреду, потому что у него не все еще украдено. У него может быть что-то, чего никогда бы не было, если бы тут не было нас! Причем такое!.. Что «ни в сказке сказать». Пусть это всего лишь возможность – все миры – это только возможности, и все возможности где-то осуществляются.       И я вдруг задумался еще об одной мысли, беспокоившей меня. Насчет Мордреда. Его обреченности быть королем, или быть глубоко несчастным, если этого не случится. Потому что это предопределено. Кем и чем предопределено? Сказками другого мира? Нашим собственным воображением? В преломлении всего этого, его к тому же зовут Мордредом, и это тоже что-то значит – что именно я для него главная опасность. А он – для меня. И это, конечно, нервирует. Но нервирует не только это. А просто сама обязательность. Пан или пропал, король или никто. А самого по себе «его не существует»?       Уж как случилось, теперь все зависит от него. В реальности мы все играем без репетиций, по первому разу. А все предсказания лживы и многосмысленны. Что случилось – случилось, и чем бы это ни было, это что-то неповторимое. На самом деле. Несмотря на все возможные вариации.              Увидев, что дверь в мои покои приоткрыта, я прокрался к ним на цыпочках, и заподозрил нечто еще более неладное, услышав поблизости от приоткрытой створки едва уловимый знакомый гул. Помимо этого – царила гробовая тишина.       Мерлин заходил зачем-то в мою комнату и оставил дверь открытой при работающем терминале? Что-то случилось? Надеюсь, он там один?       Я аккуратно отодвинул створку кончиками пальцев и заглянул в комнату.       И пораженно застыл, увидев перед открытым терминалом застывшую Гвенивер. Похоже, это застывание при виде чего-то совершенно необычного, было заразным – передавалось мгновенно, визуальным путем.       Она стояла и смотрела на него как завороженная. На непонятный ящик, из-под открытой крышки которого лилось «нездешнее» сияние.       Стараясь не издать ни звука, я очень плавно шагнул в комнату и плотно прикрыл за собой дверь.       Она судорожно всхлипнула, вздрогнула, но обернулась не сразу – она будто боялась повернуться к терминалу спиной. Потом издала тихий протяжный возглас.       – Испугалась? – спросил я мягко.       Она повернулась ко мне в полном ужасе – отскочив на шаг в сторону, чтобы и ящик был не прямо за спиной, и чтобы видеть меня.       – Артур!.. Что это?!       – Как ты сумела его открыть?       – Я не… – в ее голосе звучал такой ужас, что в него можно было поверить.       – Тут был Мерлин?       – Не знаю, кто-то был!.. Мерлин?!..       – Не бойся ничего. Просто. Что случилось?       – Мне показалось, что тут кто-то есть. Я думала, это ты. Еще когда я открывала дверь, я услышала странный щелчок и потрескивание. Так бывает – от солнца… Я позвала, но никто не ответил! Я точно была уверена, что тут кто-то есть! – она была близка к истерике, но держалась все-таки изумительно. – Я не нашла никого, только это! И пустая комната!..       – И ты ничего не трогала?       – Нет… Как я могу тронуть ЭТО?!.. – Гвенивер нервно всхлипнула. – Если бы я тронула, я бы умерла? – спросила она неуверенно, и снова со страхом посмотрела на меня.       Я поверил ей хотя бы потому, что не представлял в роли искусного медвежатника и дешифровщика. Но почему-то и мысль о том, что Мерлин мог тут это оставить, куда-то стремительно улетучивалась. Наш Мерлин. Для него это сверхъестественно.       Что-то щелкнуло. Так бывает – «от солнца». Но на этот раз просто в моей голове.       – Скажи, Гвенивер, ты никогда не замечала, здесь, или где-нибудь еще, очень странного старика, тоненького, сухого, того и гляди унесет ветром. Седые волосы как паутинка – чистый одуванчик.       Она долго молчала, и пока она молчала, ее глаза становились все огромнее и огромнее, хотя это казалось уже совершенно невероятным.       – Кто он? – спросила она.       – Не знаю. – Хотя догадывался.       – Он в такой… коричневой тоге? – Она неопределенно повела руками, пытаясь изобразить его одновременно мешковатое и по-своему элегантное в своей простоте одеяние.       – Точно.       Гвенивер сглотнула.       – Видела сегодня. Кто-то смотрел на меня из галереи. Я заметила странного старика, которого раньше не видела. Он улыбался и кивал. Он казался безобидным и добрым. Только я не поняла, как он исчез, мне показалось, я только моргнула, а его уже нет. Я подумала, что много смотрела на солнце, а он был в тени, вот я и не поняла точно, как он отошел.       – А потом в коридорах ты его не замечала? Может быть, по дороге сюда?       Гвенивер покачала головой.       – Я не уверена. Я ведь не искала его. Даже если бы увидела, могла не заметить. Я думала, что здесь ты…       Ну конечно, зачем ей обращать на него внимание, и зачем бы ему показываться ей еще раз? Мы видели его только раз, и никогда больше не замечали. Удивительно уже то, что Гвенивер видела похожий образ, который исчез так же странно, как в тот раз, когда мы с ним сталкивались.       «Мы не одни» – очень тревожная мысль, постоянно стучащая молоточком внутри черепа. Паранойя, которую просто отодвигаешь подальше.       Я вспомнил и Оливье из Шампани, который оказался наблюдателем из другого времени, из ветви истории, которая не имела к нам самим уже никакого отношения, кроме того, что именно мы ее создали. И наблюдал он именно за нами, как за аномалией в прошлом его мира. И таких аномалий может быть бездна и в нашем собственном.       Оливье и призрак были даже чем-то похожи – тем, что оба напоминали «призрачные одуванчики», хотя во всем прочем между ними не было ничего общего. Между материальным и воинственным Оливье, которого мы знали много лет, и поняли, что что-то было не так, только когда он исчез, оставив интереснейшее прощальное письмо, и возвышенным доброжелательным старцем, от которого исходили странные электрические волны, и который недвусмысленно предпочитал заканчивать каждую встречу растворением в воздухе.       Если, все-таки, в этом мире больше настоящей магии… Но как тогда он умудрился потерять Мордреда? «Может быть, вы найдете то, что я потерял?» Почему Маэгон, да и Бран, были вполне стандартными, хотя и не всегда злонамеренными шарлатанами-умниками? А почему «Янус» здесь смеется?       Задумчивость на лице Гвенивер снова сменилась буйным страхом.       – Что теперь будет? Что все это значит?       А терминал все еще был открыт – собственно говоря – просто верхняя крышка ларца, под которой, как будто, ничего не было, только лился флюоресцирующий свет, в ожидании следующей команды. Не делая резких движений, я подошел, и плавно закрыл крышку.       Кажется, это был очень красноречивый намек? «Вам пора убираться».       Хотел бы я встретиться с этим чертовым призраком! Он вздумал принимать за нас решения? После того, как столько проворонил сам? Какое у него на это хоть подобие права?       – Артур!.. – голос Гвенивер был умоляющим.       Взгляд у меня, направленный на ларец, был сейчас наверняка очень злым. Но не к ней же я испытывал эту злость. А только к тому, кто так посмел ее напугать. «Он выглядел безобидным и добрым». Ублюдок из неясно какого мира…       – Это ничего, – сказал я успокаивающе. – Просто предупреждение. Для меня.       – От кого?!       От кого – неважно. То есть, важно – но попробуй, поймай!       – О том, что пора возвращаться к «своему богу»! – Интонация у меня, уверен, была стопроцентно богохульственной.       А может быть, я несправедлив? Может быть, он всего лишь любопытствовал, а Гвенивер ему помешала. Но зачем бы тогда ему показываться ей на галерее?! Кивать и улыбаться? Что он хотел этим сказать.       Еще один щелчок в голове. А если он имеет определенную свободу перемещаться во времени? Что, если для него это явление было не «до», а «после»? Что-то вроде принесения извинений за нечаянное неудобство?       Какой бред. Совершенно неудержимые фантазии. И почему у меня возникает такое впечатление, как будто я могу отчасти читать его мысли, просто представляя его. Всю его манеру, все его «электрические волны»? Может быть, он еще пытается таким образом нам «помочь»? Разобраться? Перестать сомневаться? Бедная Гвенивер… А ведь сомнений и правда, так много. Он знает, как трудно будет нам обидеть их намеренно, и потому подстраивает такое?..       – О нет, ты же не уйдешь! – жалко пробормотала Гвенивер.       – Я не знаю, – ответил я. – Может быть и нет…       Она бросилась мне на шею, будто хотела поймать, пока я не исчез, как призрак на галерее, и удержать.       – Ты не уйдешь!..       Кажется, я сказал сегодня Гамлету, что теперь наш брак стал фиктивным? Похоже, только в моих абстрактных планах…       Гвенивер бурно рыдала у меня на груди, я гладил ее по головке, ласково обнимал, утешая, и зажмурившись, и отчетливо представив себе призрак, сказал ему: «Если ты действительно хочешь помочь, не вмешивайся так больше! Не вмешивайся!»       Не знаю, почему я решил, что могу мысленно с ним разговаривать. А что значил тот случай, когда Пеллинор вдруг упал замертво, будто молнией сраженный? Я мог бы подумать, что то был заряд моей собственной ярости. А может даже, вмешался призрак? Тогда он был на моей стороне.       Сто-оп. Так осталось додуматься до «обратной версии». Что «я сам» открыл крышку ларца, пока мое… или… коллективное «бессознательное» разгуливало само по себе. Дивно! Призрак всего «Януса» – «дистанционно» разгуливающий по Британским островам и открывающий собственные терминалы (кому же еще это делать?..) пока другая его версия разливается в стенах станции мелодичным смехом! Это чистейшее сумасшествие!..       Но честно говоря, что-то в этой мысли вдруг стало вызывать потрясающий азарт…