***
Стилински вырубается, как только выходит из ванной комнаты: просто падает на кровать и засыпает, будто выключателем щёлкнули. Дерек поражённо замирает в дверях. На Стайлзе — старые спортивные брюки из мягкой ткани и футболка с эмблемой Калифорнийского Университета; влажные волосы путаются, роняя на постельное бельё и острую скулу, не спрятанную в подушке, пахнущие мятным шампунем прохладные капли. (мальчишка притащил эту футболку после первого семестра в Беркли в желании похвастаться, чрезвычайно довольный собственными успехами, и Дерек отчего-то любовно хранил её в дальнем углу шкафа рядом с Лориной толстовкой и своим бомбером из Колумбийского) Почему-то именно из-за этого Дерека тут же затапливает практически неконтролируемой нежностью. У Стилински розово-мыльный развод на щеке: наверняка сил не хватило, чтобы отмыть всю кровь, усталость всё же взяла своё; пережитый шок тоже не способствовал нормальному функционированию: удивительно, что его не выключило ещё до начала процесса. (Дерек специально торчал у дверей всё это время, вслушиваясь сквозь шум воды в возвращающийся в относительную норму пульс) Хейл подходит к кровати, осторожно опускается на самый край, бережно стирая пальцами подсыхающую корочку мыльно-кровавой пены, ласково пересчитывает подушечками знакомые родинки, соединяя в созвездия, тяжело вздыхает, понимая, что пора уже хотя бы себе признаться, насколько влип. Стайлз ворчит во сне, ближе подбираясь к теплу, закидывает руку поперёк бёдер, заставляя Дерека судорожно сглотнуть и напрячься, приоткрывает один глаз, оглушительно зевает и просит: — Ложись рядом. От тебя тепло. Мужчина ненавидит себя за то, что считывает в просьбе гораздо больше, чем это могло быть, перекладывая Стилински на подушку и с очередным тяжёлым вдохом выполняя просьбу. Думает ещё пару мгновений и набрасывает сверху лежащий в изголовье плед, проклиная собственную слабохарактерность. Стайлз тут же оплетает конечностями, перебираясь головой на грудь, сладко причмокивает во сне губами, невольно заставляя Дерека хмыкнуть. Засыпая, Хейл думает, что пробуждение точно будет неловким.***
Утром Стайлз обнаруживается на кухне: напевает себе под нос, переворачивая омлет, пританцовывает, отстукивая ритм деревянной лопаткой, тянет носом воздух, ожидая, когда сварится свежемолотый кофе (Дерек отчётливо чувствует ёмкий, душно-пряный запах недавно измельчённых кофейных зёрен). Хейл потирает чуть припухшие губы (так у него всегда, если на них попадает хоть немного зубной пасты), сдерживая зевок, любуется немного хаотичными движениями, прежде чем хрипло произнести: — Доброе утро, — откашливается под внимательно-улыбчивым взглядом, не скрывает ответной усмешки. — Как спалось? — Ты не поверишь, но я давно так не высыпался, — довольно щурится Стайлз, переводя взгляд на кухонные часы. — Омлет готов! — выключает газ под сковородкой, ловко разделяя завтрак на две порции, раскладывает по тарелкам. Дерек улыбается, воруя у него из тарелки помидоры, делится в ответ расплавленным сыром, довольно хрустит поджаренным хлебом. Завтрак проходит в уютной тишине; мужчина решительно отпихивает Стайлза от мойки, требуя отплатить за завтрак мытьём посуды. — Всё честно и справедливо, — говорит, насупив брови, и Стилински соглашается, пускаясь в долгий рассказ о своих вчерашних приключениях. (у Дерека невольно сжимаются кулаки, когда Стайлз переходит к той части, где ему почти голыми руками пришлось отбиваться от одичавшего омеги, пока не подоспел Скотт, и как он добирался до квартиры Хейла словно в каком-то бреду) Сын шерифа тут же считывает его состояние, скатывается со стула, в мгновение оказываясь на расстоянии выдоха, тяжело сглатывает, шумно втягивая в себя воздух и собираясь с мыслями. (на самом деле, удивительно, как мало слов Стайлзу надо, когда он действительно хочет что-то сказать) — Хэй, волче, — утыкается лбом в выступающие шейные позвонки, хрипит невольно, облизывая сухие, потрескавшиеся губы. — Спасибо. Дерек чувствует разливающуюся в воздухе горчащую благодарность так же остро, как прикосновение немного шершавых губ к своей коже. — Нет проблем, — говорит осторожно, словно боится спугнуть; от Стайлза можно ожидать чего угодно, особенно если знаешь его столько лет. Хейл чувствует эту нежную неторопливость, медленное признание, невесомый страх не пойми чего — и так же неторопливо расслабляет напряжённые плечи, давая понять, что доверяет, готов закрыть собой, подставить плечо и спину. Полностью, блядь. И безоговорочно. Когда оборачивается, Стайлз смаргивает неожиданную солёную влагу с длинных ресниц, стыдливо прячет глаза, но Дерек опережает: хватается цепкими пальцами за подбородок, смотрит прямо в расплавленное коньячно-золотое солнце и тихо говорит: — Ты не должен их прятать. ("во всяком случае, не от меня" — слышится Стайлзу в интонации и мягкой вибрации низкого голоса) Стилински улыбается краешками губ, собирая у глаз лучики морщинок, признаётся шёпотом: — Я и не прячу от тебя их. ("я не прячу от тебя ничего" — чуется Дереку чуть глубже этих слов, угадывается в осторожной, затапливающей откровенности) Хейл кивает, молча улыбаясь в ответ, и перемещает руку выше, легко поглаживая скулу. ("я это ценю") Стайлз потирается щекой о тёплую ладонь, прикрывая глаза. ("я знаю") Им кажется, что этот практически молчаливый диалог длится дольше и значит гораздо больше, чем все предыдущие разговоры. Есть в этом что-то… уютное и надёжное. В случившемся поцелуе им обоим чудится истеричное спокойствие. (удивительно, как много они успевают друг другу сказать, не произнеся ни слова) Дерек раздувает крылья носа, трепетно вдыхая забытый запах тёпло-спокойного счастья, Стайлз жмурится, мягко потираясь лбом о скрытые хлопковой хенли ключицы. Наконец-то они понимают друг друга до конца.