Хозяин пантеры

Агония. Она подобна предсмертной, мучительной и забирающей последние песчинки жизни. Вокруг только боль и страх. В голове звенящая пустота. Дышать трудно, а на теле нет ни единого места, что осталось бы целым. Вокруг только ледяная пустота и боль. Кажется, что это вот-вот прекратится, что жизнь иссякнет, но вместе с этим пытка продолжается вечность. Идея снова покинуть стены академии и прогуляться по ночному городу, в надежде увидеть пару знакомых лиц из "Эспады" или просто побыть в одиночестве, затерявшись в толпе, кажется Ичиго не столь замечательной, когда он замечает слежку. Его ведут достаточно долго и целенаправленно уводят куда-то, и это явно не центр города. На ближайшем здании мелькает адрес, и в голове всплывает выученная до последней улочки карта города. Он в одном из новых районов города, но это район на окраине, и дальше, всего через пару километров, идут заброшенные склады производств. Отвергать настойчивое предложение о встрече невежливо. Поэтому юноша, замерев на пару секунд у витрины ювелирного, разворачивается, направляясь по асфальтированной дорожке к одному из складов. Раз, два, три, четыре... всего семь. Немного, значит, не обычная гопота, не пара человек, значит, непрофессионалы. Слишком заметные и грубые, еще один плюс в копилку второй версии. Мысли зайти через парадный вход нет, ибо лишний шум проржавевшей двери вызовет только раздражение, а этого допустить нельзя. Гнев, раздражение, да и вообще эмоции в бою – это слабость и непозволительная роскошь. Пара удачно устроенных баков и пристройка – отличная лесенка к выбитому окну. Практика ежедневных, по возможности, тренировок с Зараки делает прыжок с четырехметровой высоты таким незначительным препятствием, что его можно и не замечать. Помещение практически пустое. Плюсы: большое пространство для маневров и уклонения от атак; минусы: отсутствие укрытия, а значит, и времени. – Какая послушная жертва нам попалась, – голос надменный и издевательский, истерические нотки и подрагивание выдают нетерпение и страх в самой глубине души. – Нужно было увести вас от мирного населения, незачем пугать людей такими тварями, – равнодушный взгляд карих глаз и колкость уже столь привычны, что даже незаметны, но несут за собой определенную цель. Взбесить. Кажется, это получилось. – Схватить его! – шипение, истеричное и злое, полное ненависти. Неплотный круг смыкается, отрезая все пути к отступлению. Минутная заминка в ожидании того, кто двинется первым, а затем практически одномоментное движение всех нападавших и юноши. Гибкое тело уходит от части захватов, а покрытые незаметными следами ссадин и мелких рубцов кулаки наносят пару сильных ударов. Практика, приобретенная хоть и за стенами академии да в немногочисленных настоящих операциях, очень помогает, но даже так противников слишком много, и постепенно задачей становится даже не вывести из строя, а просто защититься. Время тянется, врагов уже на двоих меньше, а силы на исходе. Его выматывают, но только до поры. Стоит допустить секундное послабление – и руки выкручивают, а колени касаются холодного бетонного пола. – Вот видишь, ягодка, – издевательский голос полон победного отчаяния. – Ты теперь стоишь на коленях, – цепкая рука хватает за подбородок, смотря в спокойные и полные холодной уверенности глаза. – Что за мерзкий взгляд? – снова шипение и сильный удар по скуле. Отколотый уголок камня на кольце рассекает кожу, орошая пол первыми каплями крови. Отнюдь, от этого взгляд не меняется, а становится еще и серьезным. – Кто ты и зачем тебе я? – словно не он стоит на коленях перед победителем и готовится к пыткам, так как банальным избиением здесь не обойдется, спрашивает юноша. – Что? Ты еще смеешь спрашивать, – пощечина наотмашь не столь сильна, как удар, но тоже малоприятно, щека горит огнем, хотя если ставить это с замахом Бьякуи, то можно говорить, что все в порядке. – Из-за тебя! Из-за тебя, безмозглый мальчишка, господин отказался от меня! – крик полон отчаяния и фанатизма. Больная привязанность к человеку не доводит до добра, кому как не Ичиго это знать. Он сам в своем роде фанатик. – А кто твой хозяин, если это очередной идиот, поведшийся на красивую глянцевую обложку, представленную на приеме академии, то все проблемы к нему, – наиболее приоритетным остается выяснить, кто же это и о ком он говорит. В мире мафии достаточно сильных покровителей и просто властных людей, пересекаться с которыми не самое приятное, а то и опасное занятие. – Ты... Ты ненормальный! Как ты мог его забыть?! Как ты мог забыть господина?! – ярость в фиалковых глазах несоизмерима, а тонкие пальцы сжимаются на шее, перекрывая доступ кислорода. – Тварь! – беспорядочные удары по лицу. Отсутствие воздуха в легких заставляет сознание плыть. – Не смей! Не смей сбегать! – еще один ощутимый удар, и шею отпускает. Первый вздох как при рождении, словно заново расправляет легкие, он болезненный и обжигающий. – Разденьте эту тварь и хорошенько отделайте! – приказ презрителен и победоносен в своих интонациях. Осознание того, что собираются сделать, не приносит облегчения, но полная дезориентация в пространстве из-за какого-то наркотика, что вкалывают в шею, не дает даже толком сопротивляться. На задворках сознания мелькает мысль, что слишком знакома необычная процедура ввода вещества, но там она и остается. Бетонный пол слишком жесткий и холодный, и обнаженное тело зябнет на нем. Крепкая хватка в четыре пары рук не дает лишний раз пошевелиться, а затем наступает боль. Все ощущения сводятся к одному. Больно везде. Кажется, поначалу это были лишь незначительные порезы, вскоре ставшие более беспорядочными, но вскоре приходит огонь. Что-то металлическое, накаленное не слишком сильно, но вполне достаточно прижимается к коже, к краям раны, оставляет отвратительные метки. Хрипы и стоны боли разносятся по помещению и вызывают лишь смех. – Тише, малышка, все только начинается, – последняя фраза, удерживающаяся в сознании четко, а затем новая боль, только к ней примешивается отвращение, снова невозможность вдохнуть и едкий запах спирта. Все варится в непонятном омуте, рассыпаясь на кусочки, а затем неожиданно собирается в кристально четкую картину. Нога не чувствуется и, кажется, вывернута уже давно. Тело еще больше изувечено, а ниже поясницы горит огнем. По щекам текут слезы боли. Кто стоит рядом – не видно, ни лиц, ни рук, только ощущение движения в себе, сопровождающегося горящей болью, и чего-то твердого во рту и глотке. Солено-горькая жидкость на лице и языке не оставляет сомнений – его насилуют. – Гри.. кха.. мм.. – хрип неясен и кажется на грани безумства, но он останавливает пытку. – Посмел... ты посмел произнести его имя?! Ублюдок! – удар под дых выбивает остатки воздуха из легких. Сознание плывет, но, кажется, это никого не волнует. Спасительная темнота забирает в свои крепкие объятия. Сознание возвращается медленно и болезненно. Тела не чувствуется, как и движения рядом, но явно ощутим холод. Он пробирает до самых костей, выворачивает внутренности. Сколько проходит времени – неясно, но слышатся шаги и чей-то смутно-знакомый голос. Аккуратные руки, а потом снова тьма. Мерзкий писк аппаратуры напоминает старый, уже, кажется, забытый визг сирены приюта и заставляет морщиться. Тело болит, но уже не так сильно, но в груди противно ноет, а к горлу подступает ком. По щекам вновь катятся слезы. – Тише, малыш, тише, – тихий виноватый голос и теплая, чуть шершавая, утирающая соленые капли на щеке ладонь. Слишком знакомый и дорогой голос. Дышать трудно, а двигаться вообще кажется невозможным, но повернуть голову удается, хотя и с большим трудом. Перед взором плывет, а глаза обжигает, словно в них насыпали песка. Несмотря на это, видны голубые волосы, смутные черты лица, искаженные пеленой слез, слишком знакомые, чтобы не узнать. Сознание услужливо подсказывает, где они находятся, затем немилосердно обрушивает шквал воспоминаний. Все встает на места. Сердце бьется чаще, аппаратура истошно пищит, слышны топот ног и голоса. Руку аккуратно перехватывают и делают укол. Сознание успокаивается и вновь уплывает. Следующее пробуждение не столь расплывчато, хотя не менее болезненно. По палате гуляет тихий ветерок, а рядом ощущается тепло. Повернуть голову уже не составляет такого труда, как и смотреть, но в горле до жути сухо. Рядом, сидя прямо на полу и держа его за руку, беспокойно спит мужчина. Голубые вихры нельзя спутать, как и строгие черты лица, явно осунувшиеся. Глубокие тени под глазами тоже не кричат о здоровье. В душе рождается вина и отвращение к себе. Рядом человек, которого он предал. В голове снова встают старые слова Ильфорте. Как он мог забыть? Как он мог перестать бороться и позволить кому-то, кроме хозяина, прикоснуться к себе. – Ичиго? – тихий, усталый и полный отчаяния голос зовет. Горячая влага снова бежит по лицу. – Ну, не плачь, уже все прошло, – снова теплые ладони на лице. Стеклянный взгляд карих глаз впервые за последний месяц приобретает осмысленность. Еще очень шаткую и готовую вот-вот разбиться о реальность. – Может, воды? – все тот же голос, и немедленное движение в сторону, как только слабый, едва заметный кивок служит ответом. – Аккуратно, – голову приподнимает, а губ и рта касается прохладная, кажущаяся жутко сладкой влага. Кажется, что напиться нельзя, но, жадно глотая воду, давясь, можно почувствовать необычайное наслаждение. Оно слишком блеклое на фоне тягости случившегося, но оно словно спасительный огонек в царстве мучительного мрака. Заботливые руки – единственное, что чувствуется на протяжении всей ночи. Самые надежные, они не пугают. Словно объятия матери. Они единственные, в которых можно спрятаться. Единственное, что заставляет цепляться за этот мир и возвращаться в него снова. Они не предадут, защитят и помогут. Он же обещал, что не сломается, ни за что, значит, и это он переживет. Ради своего хозяина. Ради их будущего, ради его улыбки.