«Где бы мнe тaк потеряться, чтобы себя отыскать?»
Пабло Неруда
— Знаешь его? — спрашивает Череп. — Сказал, вы больницу с ним уже спалили… Нихуя не пойму, мы ж договаривались в Пасху всё палить, — от его слов по коже проносится мороз. Договаривались всё спалить в Пасху? С кем?! Лада, что же ты наделала… Вот только мне сейчас нельзя быть привычно сумасшедшей и ничего не понимающей. Лада задумала что-то невероятно страшное, и это нельзя допустить. Не в таких масштабах я планировала месть. — Знаю, — бросаю я, как можно увереннее. — Это была репетиция, — добавляю я, проходя к Ромке. У него отрешённый взгляд; в «Скифе» легко найти всё что нужно для такого состояния. Он тупо смотрит в стену; даже не замечает нашего присутствия. — Там жертв много, — как-то обижено ворчит Череп. И мне становится ещё страшнее: если Череп знает, что я там была… кто знает ещё? Эти твари сдадут меня при первом же серьёзном наезде. И тогда мне точно — пиздец. Наркоман-то ничего не поджигал, это же всё я сделала. — Никого не успели спасти? — продолжаю, не спуская глаз с Ромки. — Да хрен знает, — невозмутимо отвечает одноглазый, — врач какой-то сдох и кто-то там задохнуться успел, а остальных вроде вытащили… Говорят, огонь распространялся очень быстро. Вас всего двое было, а вы три этажа спалили? А он кто, вообще? — спрашивает, указывая на Ромку. И действительно: кто он, вообще, чтобы я вспомнила именно о нём при разговоре с Ладой?! Ну, почему я не вспомнила Даньку?! Он хотя бы стоил этого всего! И нас явно было не двое. Была ещё третья! Она всё и сделала! Но не орать же ему об этом. Просто сжать кулак и продолжать. — Да какая разница, всё повесим на него в случае чего, — раздражённо заявляю я, разворачиваясь к выходу. Даже видеть его не хочу! — А там, где я был раньше, есть он, — вдруг заговорил наркоман, и мы с Черепом замираем около двери, переглянувшись. — Кто? — спрашиваю я. — Он заперт уже много лет, потому что старик его боится, — продолжает Ромка, залипая в стенку. Старик? Единственный старик, которого я сейчас способна вспомнить, — это тот, после которого появилась Лада в моей жизни, но вряд ли наркоман говорит сейчас о нём. — Вы чем его накачали? — обращаюсь я к Черепу. — Да ничем, — испуганно отвечает он. Нифига себе Лада его тут запугала: он же самый борзый, этот Череп, и вдруг — такой страх в глазах. — А чо он такой? — продолжаю я. — Да он пришёл, сказал, что вы подожгли больницу. Вот так и пришёл, в тапках, блядь… Ну, мы его и завели в задние, а он открыл эту дверь и типа здесь остаться решил… Мы его вообще не трогали, тебя решили ждать, — оправдывается одноглазый, но наркоман и не думал замолкать. — А она, — он наконец-то поворачивает голову в нашу сторону и пристально смотрит на меня, — была хранителем того, из-за которого он там, — продолжает Ромка, — и теперь она здесь, потому что тьма её поглотила, и она пришла забрать тебя и всех нас… — он договаривает и снова обращает свой взгляд к стене. — Пиздец его кроет, — ржёт Череп, собираясь закрыть дверь. Вот только от слов этого перекрытого становится страшнее, чем от новости о том, что тут все знают, кто сжёг эту сраную больницу. Он же не может знать про Ладу? Или может? Какова была вероятность нашей встречи в больнице после всех моих галлюнов?! Могла ли Лада это подстроить? В конце концов, она же его видела и подходила к нему… — В общем, ты понял, — обращаюсь я к Черепу: — Этот дебил был в больнице один, а меня там не было. — Да базару нет, — отвечает он и закрывает дверь. В коридоре темноту рассеивает только фонарик. Череп идёт впереди, а я чуть отстаю, делая вид, что прекрасно знаю — куда меня ведут. Наверху слышно какую-то лютую дичь типа Летова или его соратников, но слов разобрать не могу, да и не до них мне сейчас. Украсть у меня столько времени… Что ты задумала, Лада? Как она может существовать, если всё время была всего лишь моим воображением? Вот только тот день, где умерла Кирилловна, — доказывает обратное. И если Лада была у меня какое-то время в голове, то прекрасно знает, чего я хочу на самом деле. А я этого не хочу. Просто слишком далеко зашла в своих представлениях о том, как уничтожу Данькиного отца: устрою в своём Дворце кровавое месиво вместо квеста, поубивав хоть сколько-нибудь, а потом — будь что будет… Но теперь-то хватило бы и больницы, только Лада этого, очевидно, не понимает, и ей надо больше. Как сказал наркоман: забрать меня и всех остальных… Себя я точно не отдам, а вот остальных — как получится. Мы поднимаемся на второй этаж, и музыка становится громче. «Если б он был зрячий — я бы был слепой», — орёт Летов. — Вот пел же нормальные песни, — перекрикивает Череп, обращаясь ко мне. Почему-то Данька его так и не убедил, что «Зачем снятся сны?» — ничуть не хуже других, они долго спорили… И это было совсем недавно. Данька носился с этими песнями, собирался поехать на концерт, а потом — не стало ни того, ни другого. — Мне больше Угол нравится, — вру я; потому что на самом деле — даже не знаю: нравится мне это или я слушала всю эту хуйню только потому, что тут так принято. — У-у-у, ну, это вообще, — отмахивается Череп. Угла здесь принято слушать, упоровшись до талого всем, что горит и не горит, а там и совсем лютый андеграунд идёт в ход, на фоне которого даже Летов кажется им тут всем уёбской попсой. И я бы поспорила сейчас насчёт Угла, но в нос бьёт запах бензина. На втором этаже идём вправо — тут фонарик уже не нужен: окна не забиты, но вдоль длинного коридора столько канистр и бутылок… Они что тут удумали, вообще?! — Это куда столько? — выдыхаю я, остановившись. — А чо, много? Я думал, мало будет. Город-то у нас немаленький, — даже не смотрю на него, я тупо в шоке от того, что они так спокойно готовы пойти на всё это только потому, что… Что Лада обещала им взамен? Я даже не представляю. Не могут же они пойти на всё это просто так. Идём дальше, музыка отдаляется, и слышно то чьи-то споры, то чей-то смех, то бряцанье посудой… Что здесь, вообще, происходит? Сколько здесь отморозков? Никогда мне не было страшно в этом месте так, как сейчас. Все тут, конечно, пугали друг друга местными сплетнями и легендами об этой психушке, но никто в них не верил, а сейчас — это здание будто ожило и имеет глаза, которые смотрят только на меня одну. Теперь здесь новые сумасшедшие, и я среди них — самая отбитая. — Пришли, — вдруг говорит Череп, открывая очередную дверь. — Да не будем мы включать эту хуйню! — орёт Паук. — Слышь, Змея вернулась, — кричит ему Череп, проходя в бывшую палату, которую тут уже успели превратить в комнату с завесой сигаретного дыма. — Вот скажи ему, — тут же Паук обращается ко мне, указывая на какого-то парня в чёрной кепке. — Он мне говорит, что банк будет охуенно сжечь под «Раммов». Ну чо за цирк?! «Ебануться!» — только это и проносится в голове огромными красными буквами. — Я бы это сделала под «Die! Die! Die! My darling!» — мой голос позади меня, а я и слова не произносила. Лада. Оглядываюсь, но там Соль, а не Лада, и Соль кивает головой: мол, привет, давно не виделись. Может, это она сказала? — Вот другое дело! — отвечает Паук. Череп усаживается на подоконник и просит у парня в кепке сигарету. У Паука звонит телефон. — Справочная Дворца Культуры Серебросветска, слушаю вас. — Ха! Что?! — я уже едва держусь, но Паук, выставив руку вперед, типа просит не шуметь. Как Лада это устроила, чёрт побери?! Длинноволосый, худющий, вечно потный, грязный Паук, который ассоциируется только с темнотой подвала «Скифа», — представляется справочной службой моего Дворца культуры! — Соль, у «Кур» вышел новый альбом? — спрашиваю на всякий случай, потому что точно знаю, что есть только слухи об этом альбоме: Смит что-то мутит. Соль пожимает плечами, уставившись на меня: мол, откуда ей вообще знать. Да, она обычно немногословна, но вот в моих галлюнах — её невозможно было заткнуть. И стоит об этом подумать, как тут же возникают очередные сомнения: Соль ли это была тогда? — Ну, как тебе? — все мысли уничтожает мой голос, раздавшийся за спиной. Снова, как в больнице. — Не отвечай сейчас, а то точно сойдёшь за сумасшедшую, — продолжает Лада. — Они сейчас видят только тебя. Давай выйдем. Паук так и говорит по телефону, Череп и тот пацан в кепке — о чём-то болтают; Соль зависла около старенького компьютера… Всем плевать на меня по большому счёту. Да и как их просить о помощи, если даже я не знаю: от кого и чего меня нужно спасти? Лада мелькнула за дверью; и вопросы, которые разрывают голову, постепенно отступают, словно я сейчас найду все ответы, стоит только за ней пойти. Ступаю за порог, а в коридоре уже темнота и кто-то выключил музыку — на что ещё надеяться? Не на что. И пахнет сыростью, словно мы в одно мгновение оказываемся в подвале. Дверь за мной закрывается сама по себе, и вдруг — проливается жёлтый свет одной лампочки, второй, третьей… Лампочек над головой так много, а вдоль стен — ещё больше дверей, и коридор кажется в обе стороны бесконечным. — Что ты сделала? — спрашиваю, оставаясь стоять на месте, а она стоит ко мне спиной — чёрный силуэт. Вторая я. Она это всё устроила. — Что именно? — ей и оборачиваться не нужно, я слышу этот издевательский смешок, который она подавила. — Ты, что, издеваешься? — моё терпение на исходе. Шаг. Шаг. Шаг. Лада резко оборачивается ко мне, и её руки оказываются у меня на плечах; она сжимает так сильно, что кажется — мне конец. — Ты же сама этого хотела, — начинает она. — Назад теперь дороги нет: за наркомана придётся платить... — Что?! За этого придурка? Ты спятила?! — кричу, но не могу пошевелиться, чтобы освободиться от этой твари. Лада растерялась на мгновение, даже хватка ослабла, но тут же — над нами раздаются хлопки и на нас падает темнота. Она отпускает меня, и я её больше не вижу, как и всего остального. — Ты всё равно сдохнешь! — почти кричит она где-то так близко, и я зажмуриваю глаза, что есть сил. — Не трогай её! — это Ромка, я слышу его голос, но ничего не вижу, как бы ни пыталась. — А где завхоз-то? — раздаётся за спиной чей-то мужской голос. — А что случилось-то? — мой голос, но я молчу. — Так Галчонок звонила, сказала, что лампочка у вас опять перегорела, — снова за спиной. — Ры-ы-ыбки, — голос Ромки. — Заебись вам, ры-ы-ыбки. Около меня внезапно открывается дверь, и из комнаты столько света, что глаза невольно закрываются. — Ада Викторовна, проходите сюда, — голос того самого старика; он стоит передо мной снова в пальто, весь такой отглаженный, и протягивает руку. Всё внутри сжимается от этого ужаса, кажется, что стены трясутся, а пол вот-вот исчезнет из-под ног. — Вы сегодня так хорошо выглядите, Ада Викторовна, — из-за его спины выглядывает Пална, но выглядит она так ужасно, словно заболела и бухала недели две… — Если кому-то нужен Дмитрий Павлович — надо брать Даньку, ради него он пойдёт на всё, а я так — сбоку припёка, — Лада… Или я? Кто говорит за меня, если я молчу?! Больше не могу. Не могу. Не могу! Закрыть глаза, и всё это — кончится! — Отец не у тебя? — мама, но я даже не понимаю, откуда доносится её голос. «Помоги мне», — застревает в горле: я ведь знаю, что её здесь не может быть; а если она и здесь — то вряд ли кинулась бы помогать… — Раз, два, три, четыре, пять. Я иду себя искать…. — детский девчачий голос. — Хватит! — закрываю лицо руками. — Хватит, пожалуйста! Прекрати! Но ничего не могу сделать и тупо опускаюсь на пол, больше не в силах произнести хоть что-нибудь, кроме воя. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Чёртов наркоман! Эта Лада! И я ничего не могу сделать! Кто-то вдруг помогает мне встать и ведёт, ведёт, ведёт. И ни слова не произносит. Лестница, темнота, лестница. Тишина и никаких голосов, только чьё-то дыхание рядом. Меня ведут по темноте, а я то открываю, то закрываю глаза. Всё плывёт; я не чувствую собственного тела; но точно знаю, что не умерла. Не умерла, потому что всё ещё думаю, о том: как здесь возможно было услышать голос матери? Мама, была ли ты здесь вообще? И что там с отцом? Почему никто не может мне помочь?.. — До завтра, Ада, — снова мой голос где-то позади. Она не идёт за мной. Почему? А мне кажется, что со мной рядом идёт Ромка. Ромка, которого не жаль выбросить в окно, на улицу, в этом здании — бросить, где угодно и больше никогда не подбирать! Но у меня, к сожалению, из всего реального остался только он. И не выбросить, и не убить. — Ты всё равно не сделаешь этого, я тебя остановлю, — то ли вслух, то ли мысленно произношу я, чувствуя себя в полной безопасности: Лада не пойдёт за мной; меня ведут куда-то, но я не боюсь, а просто ненавижу всё вокруг. Уничтожить город? Да плевать! Меня это всё равно не уничтожит! Я выберусь! Мне словно становится всё понятно, и все ответы были известны сразу. Лада — всего лишь вымысел, её не существует, а потому и остановить этот вымысел будет проще, чем я думала. Наконец, я понимаю, что под руку меня ведёт действительно Ромка, и мы выходим на улицу. В кармане нахожу телефон и набираю номер такси. — Нам нужно спрятаться, — говорю я ему. И самой не верится в то, куда я собираюсь уехать отсюда, из обители отрицания всего того, что так привычно нормальным людям. В этих стенах было проклято всё, а теперь это всё — решило мстить. — Я знаю, куда спрятаться, — вдруг говорит наркоман, останавливаясь около асфальтовой дорожки, ведущей из «Скифа».