Мой личный сорт анархизма

«Да и кто из нас, хотя бы мысленно, не ступал ногой в чёрные воды порока, пытаясь измерить их глубину...» Джон Стейнбек «К востоку от Эдема»

— В церковь?! — меня разбирает смех, когда наркоман предлагает спрятаться именно там. — А чего не в цирк? Там тоже искать не станут! — продолжаю я, оглядываясь по сторонам: нет ли Лады где-то рядом? Мы ведь не так уж и далеко ушли: «Скиф» за спиной, и там подозрительно тихо. Никто не бежит за нами, никто не останавливает. Почему? Потому что это я должна была остановить, но — снова на моём пути встал этот чёртов наркоман! — Тебя там и нашли, — невозмутимо отвечает он, не давая уйти в мысли. Ассоциациями до меня мгновенно доходит, что это он так про мой Дворец. И что значит «нашли»? — Это в каком смысле? — иногда нужно прикинуться полной идиоткой, чтобы докопаться до истины. — Дворец твой, — буркает он, закуривая. И всё же что-то не так: когда я последний раз виделась с Ромкой — работала ещё в газете; он ввалился к нам на хату, а потом — исчез. Серебросветск, – конечно, маленький город, но не настолько, чтобы наркоманы знали так много о директоре дворца культуры… Но молнией проносится ещё одна мысль: «И как так получилось, что он ворвался в мой кошмар и вывел сюда?» Тупо смотрю на него, жду продолжения, но он молчит. Бесит! Спрошу в лоб — соскочит с темы, а это будет ещё хуже. Тут надо быть осторожнее. Всё-таки я пропустила несколько дней своей жизни, а Ромка был в «Скифе», и там же была Лада — мало ли, что могло произойти… Вернуться бы… Переиграть это всё. Знаю, что упущу сейчас что-то очень важное, но меня будто что-то заставляет, и это что-то — куда сильнее меня: — Ну, в церковь, так в церковь, — и я быстро соглашаюсь на всё: рано или поздно Ромка мне сам всё скажет. — А наркоманов туда пускают? — продолжаю, делая вид, что мне совсем неинтересно, откуда ему всё известно. Ромка что-то ворчит в ответ, но я снова пропускаю мимо ушей, несмотря на то, что сейчас как никогда должна слушать каждое слово, которое он произносит. Сейчас! Когда со мной происходит неведомая дичь, убивающая всё вокруг и меня в том числе. Впрочем, я уже не чувствую ни себя, ни всё происходящее вокруг. Будто это и не жизнь, а сон, и стоит только дойти до какой-то определённой точки — всё кончится: сон развеется, настанет обычное утро, где нет ни Лады, ни наркомана, ни всего того, что произошло за это время… К нам подъезжает видавшая виды иномарка серо-грязного цвета. Водитель — дядька лет пятидесяти, из-за руля его едва видно, зато отлично слышно шансон, который тут же хочется выключить… А я думала, что хуже «Помидор» уже ничего не услышу в этой реальности. — Куда вам? — перекрикивая свою музыку, спрашивает он. Мы с Ромкой переглядываемся, будто хотим спросить друг друга только об одном: уверены ли мы, что нам сейчас надо именно туда? Может, всё-таки вернуться? — В це-е-е-ерковь, — произношу я протяжно, устало — даю шанс наркоману остановить меня: услышь вызов в моём голосе, пойми, что меня сейчас надо остановить, решить всё за меня и не вестись на мою провокацию… Ведь я сама боюсь того, что может произойти, стоит нам там оказаться. Вот только все мужики — дебилы, а этот — вообще превосходит всех: открывает мне дверь, мол, поехали. Кто их только назначил сильным полом?! Бесит! Неужели непонятно, что происходит какая-то лютая дичь и нам надо вернуться в «Скиф», остановить их всех, а не в церковь бежать прятаться?! Меня он не дожидается и уходит к другой двери, обойдя машину. Вот и вали к чёртовой бабушке, а я вернусь. Хлопаю дверью и остаюсь на месте. Он стучит в окно и что-то там говорит, будто из-под воды. Я остаюсь? И самой не верится. Только что мы выбрались из какого-то кошмара, а теперь — я хочу вернуться обратно. Чего ради? Лада уничтожит город со мной или без меня, и вряд ли всё это прекратится, если я сейчас поеду в церковь с этим наркоманом. А если они, вообще, так всё и задумали: увезти меня чёрт знает куда, запереть, а сами… Можно ли верить этому идиоту, вообще?! — Да садись ты уже! Они идут! — открыв окно, почти рычит наркоман. Едва я успеваю обернуться и заметить человек шесть, которые действительно идут к нам, — дверь машины снова распахнулась, и наркоман втягивает меня в салон. — Какого чёрта происходит?! — не выдерживаю; пусть рассказывает. Машина трогается с места. — Как вас сюда только занесло? Вон какие идут… отмороженные, — бросает реплику таксист, выключив свою сраную музыку. — Езжай уже! — почти кричу я. — Что происходит?! — повторяю вопрос для наркомана. С секунду он ошалело смотрит на меня, но тут же находится и говорит, что ничего не знает. Кажется даже, если я его ударю, он ничего не скажет, да и смысл его бить — таксист нас быстро высадит, а потом нас догонят и убьют — в этом я уверена, но мне нужны хоть какие-нибудь ответы. И разговор не получится — получится только истерика, которую давно пора выпустить: — Ты полчаса назад сидел в стенку залипал, а теперь вывел меня на улицу, и мы в церковь едем! И ты ничего не знаешь?! Это, блядь, как так?! — Я услышал твои вопли! Ты сидела на лестнице и кричала! Это я должен спрашивать: что происходит! — и он тоже переходит на крик, но верится во всё это с трудом. — Просто сидела на лестнице и кричала, правда? — и вырывается нервный смешок: я не верю ни единому слову этого укурыша. — И больше ты ничего не знаешь? — и не собираюсь верить; но спрашивать напрямую: видел ли он Ладу, старика и слышал ли он всё то, что слышала я, — сумасшествие… В «Скифе» слишком просто сойти с ума — всем это известно. И он говорит, что ничего больше не было: я была одна, сидела на лестнице, закрыв лицо рукам, и повторяла слово «хватит»; но ведь я и его слышала: он там каких-то рыбок звал… — …и вообще, когда ты сюда прийти успела? — продолжает говорить он. Безумие; я окончательно перестаю понимать всё, что происходит… Восстановим ход событий: — Я приехала сюда полчаса назад, меня отвели к тебе: ты сидел в комнате и нёс какую-то околесицу про то, что за нами кто-то идёт… — Единственные, кто за тобой придёт, – это… — перебивает он, но тут же замолкает, бросив взгляд на таксиста, который всё ещё слушает нас вместо своего шансона. И вправду — не самое подходящее место для подобного разговора. — Может, на автобусе лучше? — предлагаю я наркоману. — Ушей больше, почему нет, — ворчит он. — На улице всё расскажешь, — говорю я ему. — Остановите, мы дальше сами, — иногда я сама офигеваю от своей решительности, а иногда мне её так не хватает, что хоть на помощь зови. — Так ещё… — начинает таксист, но я повторно требую остановки. Вряд ли те шестеро рванули за нами; значит, можно спокойно поговорить под серым небом, холодным ветром: никто нас больше не услышит. Грязь на дороге и обочине нагоняет ещё большее чувство безвыходности… Впрочем, солнечный день вряд ли решил бы сейчас все загадки происходящего. — Зачем ты убила Ярика? — такси едва отъехало, а Ромка убивает меня очередным вопросом. Мне уже известно, что моего однокурсника пришила Лада, а вот то, что об этом знает наркоман и он думает на меня, — вот это открытие. Нужно же изобразить какое-то удивление, шок… — Что? Я его, вообще, последний раз видела, когда у меня сотрудница умерла! С чего ты взял, что это я? — мне и самой не верится в то, что я говорю и как это говорю. С другой стороны: может, и правда — я его убила, но ни черта не помню? Так ведь бывает, мы читали про маньяков на юрфаке — это было нашим любимым занятием, и немало было примеров среди тех маньяков, кто на утро после резни — ничего не помнил… — Ты сама говорила Пауку об этом! — но Ромка убивает все мои мечты о том, что я превращаюсь в легендарного маньяка с хреновой памятью. И как ему объяснить, что не я это говорила, не я. Не может быть. Всё это — Лада. Вот только как это теперь доказать? Кто поверит в то, что всё это время я была чёрт-те где и со мной происходило чёрт-те что?! Да я и сама в это не верю! Всё жду, когда меня разбудит хоть кто-нибудь… — Что ещё я говорила? — очень трудно сохранять спокойствие, находясь в непрерывном хаосе абсурда. — Ты прикалываешься, что ли? — и он, конечно, ничего не понимает, но видит, что я совершенно серьёзна, и продолжает: — Я пришёл и рассказал про больницу, — говорит Ромка, — ты вышла и сказала, что убила мента; когда спросили, кого именно, ты ответила, что Ярика, а потом начала рассказывать о том, как теперь важно всем нам собраться и сжечь вообще всё. Ты под кайфом, что ли, была? Так они поверили! В «Скифе» теперь… — …бензин, — договариваю я. — Да это вообще фигня, по сравнению с тем, что ты в своём Дворце делать собралась! — продолжает он. А вот эту фигню я отдалённо представляю, потому что представляла её не раз, и Лада, очевидно, решила всё это воплотить в жизнь: убитые коллеги, убитые гости... А кто будет убивать? Понятно, что сброд из бывшей психушки. Но зачем? Как она их заставит сделать это?! — И ты всё ещё предлагаешь ехать в церковь? — Нас двое, а их — толпа, и они поверили всему, что ты им там сказала: уничтожить город, отомстить за Даньку… Не, ну, ты точно под кайфом была! И давно ты это всё?! Вот как она их заставила; и делать ничего не пришлось; но верить в то, что этот сброд пойдёт мстить за Даньку... Впрочем, он был их лидером. Почему бы и нет. Осталось выяснить, что наркомана так тянет в церковь: — Почему церковь? — Потому что во всём твоём грандиозном списке — её не было! А это уже странно… Даже не знаю, чему удивиться в первую очередь: тому, что есть какой-то список, или тому, что в нём нет церкви, где в день хоррор-квеста будет немало народу, потому что будет Пасха. Что ты задумала, Лада? Как возможно то, что сейчас происходит? Как ты стала человеком, который так бездумно руководит этим сбродом?! Если бы Ярик был жив… Конечно, я бы ему не смогла рассказать про Ладу, да и он тоже подумал бы, что это всё — я несла под наркотой, но он хотя бы мог бы помочь, а теперь… Лада уничтожила всё, чтобы у меня не было другого выхода. Так просто к мусорам я не пойду — она знает. Она слишком хорошо меня знает! Слишком хорошо меня знает, потому что была в моей голове… — Скажи, что всё это — сон… Или мы накурились чего-то, — подходя к остановке, выдыхаю я, не понимая, как такое возможно: Лада стала мной, Лада стала человеком — моя галлюцинация стала настоящей и живой. — Сейчас бы не помешало, — буркает наркоман. — Когда всё это кончится — я напьюсь… — и самой не верится, что произношу это вслух и что так и будет. — Алкоголичка, — бросает он, усмехнувшись. — Я руководитель, — отвечаю, вытаскивая сигареты из кармана. — Правда, уже сомневаюсь: чем именно я руковожу…. — Посмотрим, чем всё это кончится, — продолжает он. Воображение тут же вырисовывает безрадостную картину финала: я в тюрьме, никто не поможет, мораторий на смертную казнь сняли ради того, чтобы избавить мир от меня, а не от Лады, а Лада тем временем… Будет за меня? Стоп! Как до меня сразу не дошло?! — Если толпа верит… — замолкаю на секунду, понимая, что едва не сказала «ей», но Ромка этого, кажется, не замечает, — мне, — продолжаю, — значит — я могу хотя бы попытаться остановить, — просто рассуждения вслух, но наркоман и их тут же обрывает новостью о том, что подходит какой-то автобус. — Мы серьезно, поедем в церковь? — переспрашиваю ещё раз, потому что в моей голове это выглядит ещё абсурднее, чем всё, что со мной произошло. В этот же момент автобус подходит к остановке, а у меня звонит телефон, и если Ромка что-то и отвечает — я не слышу, потому что отвечаю на звонок номера не из телефонной книжки и иду за Ромкой следом, в автобус. В нос бьёт запах бензина. — Добрый день! Вас беспокоит…. — говорит какая-то девчонка в трубке, но я так и готова замереть и выронить телефон: передо мной — Соль. Двери закрываются. — Далеко собрались? — рядом возникает Паук. — Алло! — продолжается в трубке. — Вызовите ментов, — говорю я в телефон и отправляю обратно, в карман. Во рту всё пересыхает, и кажется — я ничего не смогу ответить; наркоман тут же опускается на сидение, а я едва успеваю ухватиться за поручень и окинуть взглядом салон, в котором минимум десять человек — сплошное старичьё, и все они уже напуганы, смотрят на меня и Ромку, а ещё на этих отморозков. Соль и Паук не одни, с ними ещё и Череп, который выползает из кабины водителя. А на полу — два трупа: историк и та тётка, которая торгует конфетами… Вот и всё, что ли? — Заткнулись все, блядь! — орёт Череп. Тоже мне бунтари: захватить автобус со стариками. Интересно, за что этих двоих уже успели убить? — Ты знал? — обращаюсь я к наркоману, но взгляд его такой растерянный, что тут только два варианта: или сейчас будет врать, или действительно — ничего не знал. Ничего не говорящий взгляд! И мне не нужно было задавать этот вопрос, но он сам собой был произнесён… Теперь я уже ничего не изменю и ни на кого не повлияю. — Присаживайся, — говорит Паук, указывая на свободное сиденье рядом с наркоманом. Смотрю на Соль, Соль смотрит на меня и на Ромку. Мы тупо сидим и молчим. Паук тем временем обращается к заложникам: мол, ему только стоит шаркнуть спичкой по коробку – и всем нам конец. Череп возвращается в кабину водителя и тут же включает лютую поебень типа «Король и шут». Мы сейчас все сдохнем под какую-нибудь «Куклу колдуна» — что может быть хуже?! Автобус трогается с места… Ну, хоть бы «AC/DC» включили, мы же точно в какой-то ад отправляемся. Ромка даже не шелохнётся. Думать на него — глупо, я ведь сама предложила автобус... И как так всё получилось? Как так получилось, что именно они, именно в этом автобусе? Какой-то, сука, бред! Мы едем всё быстрее и быстрее, мы явно нарушаем все правила, возможно, кто-то из-за нас попал в аварию, возможно, мы кого-то сбили. Автобус сильно скачет на кочках или людях; Паук успокаивается и садится на заднее сиденье, он начинает рассматривать телефоны, которые, видимо, отобрал у заложников, и дебильно улыбается. Рядом с Солью я замечаю молоток — вероятно, им и убили эту тётку из кондитерской и аспиранта-историка; Соль наконец-то начинает отвлекаться от нас и время от времени поглядывает в окно. — Как они заебали орать и сигналить! — кричит Череп из кабины. Мы внезапно съезжаем в поле, автобус начинает трясти ещё сильнее, но я не могу посмотреть в окно: всё моё внимание приковано к Соли, к Пауку и к людям в салоне. Запах бензина настолько невыносим, что хочется открыть окно. — Сидеть! — на мои движения Соль громко рявкает и выставляет впереди себя нож. Либо мы задохнемся, либо нас сожгут, либо меня зарежут, и я не узнаю, что будет дальше. Тело аспиранта скатывается к ступенькам около выхода. Ромка толкает меня в бок, как только мои попытки пошевелиться пресекает Соль. Не знаю, что он имел в виду этим жестом, но надеюсь, что поняла я его правильно. Если это нужно остановить, то мы начинаем! Хватаю Соль за плечи, а рассчитывала схватить за горло, она неудачно поднимает руку с ножом вверх, а я перехватываю её за запястье, пока вторая рука пальцами впивается в её лицо, пытаясь выдавить глаза. Если она думает, что окажется сильнее меня, — это зря, хоть противостояние и чувствуется, противостояние это очень слабое: ей не встать, ей не отбиться, как бы она ни пыталась отмахнуться от меня, как бы она ни колотила меня по бедру — я не сдамся. Люди орут, Рома, скорее всего, забивает Паука молотком, ибо это оружие Соли исчезло с сидения. Никто никому не поможет: ни Ромке, ни его жертве. Стадо. Потребители. Стариканы. Ненавижу! Лезвие скользит по моей ладони, но мне некогда отвлекаться на боль: я удачно перехватила нож из рук этой ненормальной. Хватаю её за волосы, она пытается освободиться, но тщетно. Ножик рвет её куртку, а дальше проходит так, будто я режу не человека, а свежий бисквитный торт, но этого мало. Тварь продолжает сопротивляться и бесить меня своими попытками спастись — ещё больше. Под мою ногу попадает рука тётки из кондитерской, но какая ей разница: она уже мертва — наступаю, давлю, вытаскиваю нож из Соли и снова возвращаю. Несколько раз, со всей силы, со всей злости. Мы слишком резко тормозим, нож уходит в Соль по рукоятку. Череп, он выбирается… Нет, он буквально выпрыгивает из кабины. Мне бы успеть поставить ему подножку, чтобы он не успел добраться до Ромки, но не могу: я едва улавливаю равновесие после такого неожиданного торможения. — Рома! Рома! — орать незачем, он и без меня видит надвигающегося разъяренного Черепа, но не успевает подняться. — Молчать, твари! — прокричав это заложникам, он хватает нарка за воротник. Ебаное стадо! Поднимите молоток! Спасите моего наркомана! Ждать помощи от этого мяса — бесполезно. Если бы Череп не начал расправу над Ромкой посередине салона — они бы все уже свалили отсюда с дикими воплями. — Эй, вы, дебилы! — мне ничего не приходит в голову лучше, чем это: я вытаскиваю из кармана зажигалку. Никто из этих придурков не хочет умирать, я знаю. Соль тоже не хотела, но не нужно было мне мешать, вот и всё. Всё это — фарс, показушность. Запугать слабых — почувствовать себя сильными. — Ты этого не сделаешь! — Череп обернулся, он отвлекся, он отпускает моего наркомана и идёт на меня. Мои губы невольно растягиваются в довольной улыбке. — Мне терять нечего, — большой палец на колесе, мне остается только провести, и нам всем — конец. Он видит это и останавливается. Мы в шаге друг от друга. — Мы приехали, давай не будем ссориться. Это мясо оставлять нельзя, они нам помешают, — он жестом указывает на испуганное безвольное стадо пассажиров. Ромка смотрит на меня через плечо Черепа; наверное, он думает, что я действительно готова превратить нас всех в пепел. Нет ничего проще этого — умереть и оставить все свои проблемы нерешенными, особенно шоу, которое нужно остановить. Соблазнительно. Уйти и не ждать, когда меня снова попытаются убить или убьют. Глупо считать самоубийц слабыми и безвольными: они сами выбирают, как им умереть и когда. Нет ничего лучше, чем обмануть внезапную смерть. Так получилось только у Даньки. Снова я ему завидую. Череп смотрит на меня, Рома смотрит на меня, забившиеся и испуганные пассажиры смотрят на меня — все их жизни в моих руках, в руке, если быть точнее. — Отмени разгром города, я передумала, — смотрю ему в лицо, в его чёрные глаза, в которых так трудно найти зрачки. Щетина у Черепа нелепая, раньше он отращивал модельные бороды, выглядел намного лучше, чем сейчас. Его губы кривятся в усмешке, всё его лицо говорит только о том, что он считает мои слова об отмене разгрома — глупостью. — Ты передумала? — между этими словами он делает незначительную паузу, но по интонации можно понять, что он либо сейчас заржет, либо попытается забрать у меня зажигалку. Шаг назад. Шаг. Ещё шаг. — Дворец Культуры взорвется в полночь, он заминирован, — добавляет Череп. Какие-то совсем нелепые понты... И как этому не верить? — Звони нашим отморозкам и отменяй, я не шучу, — кажется, в мои слова верят только заложники, Череп улыбается, но взгляд его совсем невеселый. — Иначе что? — он двигается на меня, а я не знаю что ответить. Перспектива умереть в этом автобусе меня не радует. Вера в Бога? А я в него никогда и не верила. — Ради чего всё это? Выразить протест? Знаешь, что скажут люди, когда увидят эту новость в телевизоре? Они назовут тебя придурком! И всех нас! — мои слова снова неубедительны, я знаю, но мне нужно тянуть время. До чего? Понятия не имею, но я на что-то надеюсь. — Плевать я хотел на это стадо! — согласна, я бы сказала так же, но это было раньше: когда мы собирались в «Скифе» вместе с Данькой и решали, что миру пришёл пиздец. — Им нас не понять! — продолжает Череп. — Мы хотим очистить этот город! — никак не унимается он. — От кого? От стариков и детей? Вас посадят, в лучшем случае! — я не даю ему договорить, рефлекторно делаю шаг навстречу, чем он и пользуется мгновенно, пытаясь меня схватить, но внезапно глаза его закатываются, и он падает. Передо мной стоит Ромка. Рука болит: её порезала криворукая Соль, теперь эта рука держит зажигалку. Мне нельзя оставлять выживших пассажиров, они позвонят ментам, и нас поймают. Впрочем, меня все равно посадят, как и Ромку, но не сейчас, сейчас нам нужно остановить панков, поэтому я бесцеремонно обшариваю труп Черепа, пытаясь найти его телефон. — Женщине плохо! Откройте хотя бы окно! — наконец-то из всего этого старушечьего сброда хоть кто-то подал голос: наверное, нас не боятся. — А кому сейчас легко? — не отвлекаясь от телефона Черепа, я не смотрю на них. Ромка открывает люк; я просматриваю последние вызовы на телефоне. Мы по уши в крови, но я ещё до конца не осознаю, что произошло. Руки трясутся, дыхание я не слышу, в голове гудит... В исходящих у Черепа только мой номер и какой-то городской, звоню на городской. — С ними-то что? Отпустить? — Ромка сидит напротив, рядом с убитой Солью, и спрашивает про заложников, а я даже не заметила, как снова заняла своё место. Жестом прошу его замолчать, слушаю гудки. — Где вы есть?! Всё готово! Что там с Адой? Ты убил эту сучку?! — понимая, что Паука и Черепа мой наркоман убил слишком рано, я снова не знаю, что ответить этому парню, который взял трубку. — Вы в «Скифе»? — тишина в ответ. — Это сучка Ада, ты правильно понял. Я вас сдала ментам, метаться бессмысленно, они уже едут. — Тварь! — всё, что мне нужно было услышать. Они в «Скифе». Сбрасываю, набираю ментов, даже не представляя, что сейчас скажу… Зато Лада этого точно не ожидает. — Открой двери, пусть валят, — пока дежурный где-то пропадает и не спешит принять вызов, мы отпускаем заложников.