Искаженный разум

«У осени есть свои плюсы», — восхитился Обито, выйдя на крыльцо дома и вдохнув сырой воздух. В груди свело острой болью — он уже и забыл, каково дышать полной грудью, не задыхаясь от пыли. Небо затянуло грозными серыми тучами, и вдали раздались раскаты грома, доносимые до захолустья сильным ветром. Что может быть лучше этой прохлады? — Только отсутствие дядюшки дома, — пропел Обито и сел на сырые ступени. На телефон приходили оповещения: не одно за другим, как при оживлённом диалоге, а редкие и запоздалые — в манер ленивому Какаши. Обито печатал слишком шустро, а вот быстрого ответа не ждал. Очень комфортно разговаривать, когда собеседник не спешит — остаётся время на себя. «Я уже скучаю», — прорывалось сообщение сквозь поток обыденных фраз, и Обито смутился. Он тоже… Но как об этом сказать, чтобы не выглядело столь же приторно, как из уст Хатаке? Видно, что Какаши сам ничего не смыслит в ухаживаниях и проявлениях ласки, кроме тех мелочей, которым научила его Рин за время, проведённое вместе. Ещё он часто говорит, что Обито — красивый. Думает, что Учиха приятно, а на самом деле смущает парня, ранит словами. Обито же не слепой и видит правду. А Какаши искренен, потому никогда не перестаёт говорить ему об этом, ведь он действительно красив. «Завтра уже увидимся, дурак. Хватит вести себя как ванильный идиот», — быстро напечатал Обито и отправил электронное послание, сжавшись от переполняемых чувств. Кончики пальцев покалывало через всё тело лучами, исходившими от самого сердца. Гром стал громче, хлопком возвестив о приближающемся дожде. Мадара ещё в городе, и Обито один. Немного страшно с непривычки. Надо отвлечься. — Что бы я сделал, будь это моя хата? — спросил самого себя Обито, войдя в дом и оглядевшись, уперев руки в бёдра. Кухня, напротив неё гостиная. Гостиная — кухня. Взгляд прямо — коридор и двери в спальню и ванную комнату. «Чем бы заняться? Ну, поставил чайник — запиться до полусмерти чаем в тишине идея неплохая. Поспать?» — Обито скривился и замотал головой. Какаши прислал ответ: по-детски обиженно глупо обозвал в ответ, пальцы свело судорогой. Обито не помнил поцелуй, чтобы описать свои ощущения и вспомнить о нём, как о чём-то прекрасном. Голый факт без подробностей, исчезнувший в пучинах памяти. Но зато он хорошо помнит то ощущение, когда Хатаке рядом. Какие у него глаза, губы, тепло. Возможно, снова познает поцелуй, а пока безлицевые сообщения хороши, да пустой трёп ради трёпа у рабочего стола. У Мадары под большим плазменным телевизором за стеклянной дверцей невысокого шкафа стоял старенький музыкальный центр с двумя мощными, но громоздкими колонками по бокам, высотой почти в метр каждая. Чудо техники конца девяностых — начала двухтысячных — мощь, заточенная в угловатом, громоздком уродстве. Обито приоткрыл дверцу и нажал на кнопку включения. Выстроенная из нескольких сегментов аудиосистема засияла скупыми зелёными и красными огнями. Каково было удивление Обито, когда он попытался найти разъём под USB, но так ничего и не нашёл. Ещё и дисковод не читает формат MP3-дисков. Поискать музыку в залежах старого фанатика без вкуса, стиля и стремления познавать что-то новое? Колонки покоились на двух низких тумбах с тремя ящиками. В каждый горой ссыпаны диски, аудио- и видеокассеты. Видеомагнитофон за ненадобностью давно пылился на верхних полках шкафа. — Как они хоть вставляются? — пробурчал парень, почесав вспотевший лоб. Слишком сложные «инновации» для него. Лучше уж ограничиться диском — в этом Учиха разбирался лучше. Вставив диск с альбомом любимой группы Мадары, Обито пришлось немного повозиться, чтобы разобраться в подсвеченных кнопках и научиться переключать трековые дорожки. По дому дребезжанием раздался глухой звон колокола, сменяемый тихим проигрышем электрогитары. Вибрация от колонок была такой силы, что Обито ощущал эти толчки, сидя на полу между ними. От громкой музыки закладывало уши, и парень крутанул от испуга круглый регулятор звука, снизив громкость до минимума. — Мощное старьё. «Shoot To Thrill», — прочитал со списка название следующего трека, прослушав его начало, и переключил на следующий. И так не один раз, пока не заиграло что-то отдалённо знакомое. Остановившись на этом треке, Обито прибавил немного громкости. — Ты что творишь? Мадара появился в коридоре так же внезапно, как и исчез с порога пару часов назад, кинув в спешке пару фраз, которые Обито практически не расслышал. Говорил о срочной поездке в город, а затем дверь захлопнулась. И вот он здесь. Нахмурился, как старый дед, швырнул ключи на тумбу и оглядел свой доисторический музыкальный центр с особым трепетом. Не то, чтобы ему жалко, просто… — Музыку со скуки решил послушать, — с улыбкой воскликнул Обито и добавил громкости, чтобы заглушить бурчание дяди. — Давай, двигай задом, Бог танца! Мадара изумлённо застыл, скрестив руки на груди. Его племянник выпрямился, вскочив с пола, и пританцовывал коряво как-то, зажато, по-детски угловато. Древесина, которую Мадара постоянно видит в своём гараже, и того пластичнее. — И по какому поводу такая радость на физиономии? — выкрикнул свой вопрос мужчина, но Обито лишь пожал плечами и указал пальцем на него. Мадара не сдержал смешок за плотно сжатыми губами и сгорбился, по-мальчишечьи мягко улыбнувшись и прикрыв опухшие веки. Обито прервал свой танец и отступил назад, увидев дядю непривычно открытым и помолодевшим от простой улыбки. Мадара пафосно запрыгнул на скрипучий диван, раскинув руки и высоко задрав голову. Длинные волосы эффектно откинулись назад, открыв бледное, вытянутое лицо. Обито отступил ещё на шаг в предвкушении великолепного зрелища с многообещающим началом. Уж очень Мадара в этом амплуа выглядел гармонично: застыл, как истинная звезда танцпола, и ожил в нужный момент в такт наступательному припеву. Закрутил бёдрами, пощёлкивая пальцами невпопад, переминаясь с ноги на ногу по надоедливо скрипучему дивану. Каждое движение — несуразное и обрывистое, которое Мадара вспоминал так же внезапно, как и пытался изобразить в суматохе мышечной памяти. Обито впервые мечтал ослепнуть или лишиться памяти, чтобы за него сейчас страдал Тоби, лишь бы забыть это подобие танца его крутого «супер-дяди». Парень сгорал от стыда. Додумался же ещё запрыгнуть на диван — старый Учиха такой выпендрёжник. — Это очень убогий танец. Позор — два раза позор! — разочаровано воскликнул Обито, убавив громкость. Застыв в весьма забавной позе, словно артист балета в роли несчастного, но храброго Орфея в самый трагичный момент одноимённой пьесы, Мадара недоумённо слушал тишину. — А ты чего ждал? Что я тебе чечётку исполню в порыве восхищения? — Учиха прочистил горло и спрыгнул с дивана, поправляя растрёпанные волосы. — Я ждал Бога танца! Драйв! А увидел Буратино, купающегося в лучах славы. — Да? — Мадару зацепили его слова. Он так смехотворно выпрямился, выгнув грудь колесом; его левая бровь иронично изогнулась. — Так я не по «этим» танцам мастер. — И по каким же? — Лучше тебе не знать, — серьёзно посоветовал он. — Увидеть танец Мадары и умереть, — повторил он уже знакомую байку и пригрозил пальцем в сторону Обито, скрывшись за стенами коридора. — Ну и ладно. Не очень-то и хотелось. Всё настроение испортил, показушник. За окном уже закончился дождь, но в доме по-прежнему потёмки, и яркий свет от экрана телевизора освещал заваленный подушками диван и облокотившегося на них полусонного Обито. Парень клацал по пульту, без интереса переключая каналы и зевая от скуки. И телефон молчит — когда нужно, Какаши всегда исчезает. Сейчас бы хоть что-нибудь: звонок или весть. Что-нибудь, что взбудоражит серый, дождливый выходной день. Как по его заказу, по дому раздался громкий стук. Под мощным кулаком гостя стекло в двери со звонким дребезжанием стучало внутри. Обито подпрыгнул на месте и взволнованно обернулся на стук, долго всматриваясь в пустой коридор. Неожиданно пришедший гость не уходил, как и Мадара не спешил гостеприимно распахнуть двери своего дома. Впрочем, как всегда. Обито открыл дверь, осторожно выглянув в узкую щель, побоявшись распахнуть её перед незнакомцем, и замер, вытаращившись на высокого незнакомца. Мужчина наклонился к нему ближе, и длинные, тонкие волосы идеально прямыми лентами соскользнули с его широких плеч. — О, привет, — приветливо улыбнулся он, и под узкими карими глазами углубились морщинки. — А, эм, — растерянно замешкался мужчина, оглянувшись на припаркованный у дома старый кадиллак. — Мадара дома? На секунду Обито завис. Уставился так, словно впервые видит живого человека, и тяжело сглотнул, подбирая слова. От неловкости его гость натянуто улыбнулся ещё шире, и на смуглом лице образовались ямочки под давлением напряжённых мышц щёк. — Я могу пройти? — настойчиво спросил мужчина и открыл своей огромной ладонью дверь, отодвинув Обито. Он вёл себя столь самоуверенно, будто пришёл в свой дом. — А? Да… Я сейчас позову дядю, — смутился парень, повернувшись к гостю своей левой стороной. Но в дом его не впускал. — Что там у тебя? Снова твой Альфа-Пугало пришёл? — сонно, но раздражённо пробормотал вопрос Мадара, выйдя из спальни. Незнакомец выпрямился, выглядывая старого друга. — К тебе пришли, — указал пальцем Обито на дверь и отошёл в сторону. Мадара удивлённо выглянул из-за двери, завис на секунду-две, как и его племяш, уставившись на гостя. И захлопнул дверь с такой силой, что по стенам пробежала дрожь. — Никого не заметил, — фыркнул он, подперев плечом заходившую ходуном дверь. — В смысле? — Мадара, — дребезжащим баритоном пропел гость, пытаясь пробраться в дом, — я тебя видел! Привет! — Не впускай в дом невесть кого! — нервно прикрикнул Мадара на племянника и оттолкнул его вглубь коридора, всё-таки открыв эту чёртову дверь. — Чего припёрся? — Здравствуй, друг мой! Мадара успел увернуться от объятий, а Обито — нет. Высокий, взрослый мужчина стиснул его уже окрепшее тело, но такое маленькое, по сравнению с гостем, вжав парня спиной в стену до хрипоты. — Хаширама, — грубо выплюнул имя Мадара, вырвав Обито из крепких объятий. — Чем обязан спустя столько лет? — Разве у меня должна быть причина, чтобы приехать в свой старый дом? Мадара поперхнулся воздухом; лицо мужчины так перекосило от растерянности и злости, что он едва мог сказать что-то вразумительное в ответ. — Чей-чей дом? — вклинился со своим вопросом Обито, позабыв о смущении из-за шрамов. — Привет ещё раз, — радостно помахал парню Хаширама, даже не обращая внимания на обезображенное лицо и руку, которую он крепко сжал в своей ладони. — Ты в город собирался, да? — резко спросил Мадара, отдёрнув Обито. Парень в недоумении отрицательно качнул головой. — Я же отчётливо помню, как ты просил меня одолжить тебе машину, — цедил сквозь зубы Мадара, выудив из-за спины племянника ключи с тумбы и позвенев ими перед его носом. — Так бери их и свали отсюда на часок-другой. «А почему бы и нет? Погоняю на тачке», — проскользнула подленькая мысль в голове у парня. — Да, конечно, — без промедления выдернул ключи из дрожащих пальцев. — Есть парочка дел… И едкая, широкая улыбочка растянулась на лице Обито, что у Мадары онемели руки от плохого предчувствия. — Только не нервничай за рулём! — двусмысленно крикнул он Обито вслед. — Да-да, конечно. До свидания. Приятно было познакомиться, — прощался с гостем, натягивая на себя лёгкую мастерку и проталкиваясь между мужчинами в узком коридоре. — И мне. Всегда восхищался сплочённостью Учих. Ты молодец, что не бросаешь этого ворчливого, старого… — О да, он тот ещё… — Вали уже, молодой, пока я тебя не прибил, — прошипел Мадара и вытолкал племянника на улицу. — Какой интересный малый. Не сразу сдал тебя, сомневался. Мадара не знал, о чём заговорить с другом. Он стоял у двери, слушая бесполезный трёп гостя, блуждающего по его дому с ностальгирующей улыбкой. — Даже наш музыкальный центр до сих пор здесь стоит! — с восхищением воскликнул Хаширама. — Он ещё работает? — Да. Более чем, — вышел из ступора Мадара и попытался скрыться от надоеды на кухне, но и там Хаширама быстро настиг его. Мужчина даже не попросил Мадару сделать ему чай. Сам наполнил чайник водой, по-хозяйски придирчиво стерев с металла капли, и поставил на огонь. В образовавшемся молчании Мадара мог слышать лёгкое, размеренное дыхание Хаширамы, лязг кружек о стол и совсем тихое посвистывание внутри чайника, постепенно нагревающегося на огне. «Сенджу постарел», — с досадой заметил Мадара, украдкой подняв свой взгляд. Смуглое лицо стало угловато худым, и морщины запечатлели тень улыбки от крыльев носа до уголков тонких губ. Именно так он и представлял стареющего Хашираму: его задорный характер изъест «клоунскими» морщинами лицо раньше, чем голова Сенджу успеет поседеть. Надеялся, что время обезобразит его, но морщины лишь украсили грубое лицо с наивными, по-детски широко распахнутыми глазами. Столь любимое Мадарой лицо. — Чайник всё-таки сменил, — посмеялся Хаширама, заварив чай. Самый лучший и ароматный в мире чай. Мадара втянул ноздрями терпкий аромат жасмина. — Вот же въедливый… Прошло уже больше десяти лет. Тот, что мы привезли от твоей бабушки, уже давно износился, изжив свой век достойно. Мне пришлось купить новый, и знаешь что? Это был лучший день в моей жизни. — Эх, прости, бабуль, — взмолился Хаширама, сидя напротив Учиха, — мы не сберегли твоё наследство. — Хорошо наследство: старый чайник, да древние, пропитавшиеся кошачьим смрадом подушки. — Этот паренёк, что живёт с тобой… — Обито. — Да, Обито. Он назвал тебя «дядей». — Это отпрыск Изуны. По кухне раздался высокий радостный писк, и Хаширама стукнул ладонью по столу. — Это тот мелкий, за которым нас заставляли присматривать в старшей школе?! — Ого, ты помнишь. — Впервые за весь разговор губы Мадары дрогнули в лёгкой улыбке. — Его забудешь, — задумчиво добавил Хаширама. — Никогда не забуду, как мы устроили с соседскими пацанами гонки колясок. Если бы ты его не перевернул тогда — мы бы с лёгкостью выиграли. — Замолчи. Мне от отца тогда чуть не прилетело, когда он заметил грязь на лице мелкого засранца. — А как он обосрал тебя, пока мы пытались поменять его подгузник. Смолоду территорию метил, получается. От твоей формы ещё месяц дерьмом разило… — Не напоминай, иначе снова начинаю его ненавидеть… — Теперь и я его ненавижу. Когда он успел повзрослеть? Раньше щеголял своим голым задом перед нами, а теперь руку пожимает крепче, чем его дед, — воскликнул Хаширама, и между мужчинами повисло уже привычное неловкое молчание. Мадара раздражённо отпил чай, нарочито громко, и поперхнулся. — А какие стулья! Какой крепкий, устойчивый стол с очень чистой, тонкой резьбой, — продолжал восхищаться увиденному Сенджу, подняв скатерть. — А скатерть-то бабулина! Ты превзошёл меня в столярном мастерстве. Я уже и не припомню, когда в последний раз держал в руках киянку с долотом. — Хватит заговаривать мне зубы. Ты специально проделал такой долгий путь, чтобы поговорить о всяком дерьме? Если да, то проваливай, пока ещё светло и снова не начался дождь. — Мне нужен повод, чтобы вернуться в свой старый дом? — Это теперь мой дом: от тех мокрых ступеней у крыльца и до нового чайника. Всё давно стало моим. — Мадара сделал небольшую паузу. — Ну, кроме музыкального центра. — Вот как ты заговорил. Научился твёрдо стамеску держать в руках и теперь командуешь мной? Я проезжал мимо, и внезапно меня одолела грусть. По правде говоря, давно тянуло сюда при каждом приступе ностальгии по холостяцкой жизни. И вот я здесь. До сих пор не верится. — Да, тут практически ничего не изменилось: душно и жарко в толпе идиотов, и рыбным заводом пропахла вся округа, особенно мой племянник. А Нагато сейчас в директорах ходит. Вечно в костюмах да в маске высокомерия и власти. — И как вы с ним уживаетесь в одном городке? — Он слушает меня — и это главное. Хотел бы Мадара на этой ноте улыбнуться и соврать самому себе, что он рад сидеть напротив болтуна. Когда-то ему было достаточно того, что Хаширама просто рядом. Учиха не умеет делиться, а его пришлось отдать безвозвратно и без единого слова против. Хаширама ушёл, с грустной улыбкой закрыв за собой дверь, и больше не должен был возвращаться. Стены этого дома помнят старого жильца, и Мадара помнит. Тепло его слов отражается в душе острыми, режущими чувствами, столь горячими, что жжёт до слёз в глазах. И сердце бьётся в бешеном темпе — Учиха задыхается, желая уж в этот раз не упустить его. Разве он может удержать его? — Зачем ты вернулся? — вновь повторил он свой вопрос, на этот раз с особой горечью, сдержав за вуалью этих слов истинное желание, в котором вот-вот мог сознаться. Чай в его чашке самый ароматный — мужчина не в силах выпустить чашку с ним из рук. Вцепился в неё так, что она сейчас лопнет, как и самообладание Учиха. — Вряд ли я рискнул бы навестить тебя, если бы не дождь. — Хаширама обернулся к окну за своей спиной, стекло которого ещё было влажным после сильного дождя. — Он смыл с этого унылого города всю удушающую пыль и окрасил дома в свои яркие цвета, так долго скрываемые под слоем песка. Дождём очистило воздух, прибив песок плотно к земле, и я смог ощутить уже забытый мною запах беспокойного океана. Он источает аромат надежды… Этот город — забытый всеми, похороненный под песком и пылью большую часть года — надежда на светлое будущее. Давай помечтаем вместе вновь, как раньше, когда встречали по утрам рассвет в полной темноте, сидя перед этим самым окном, и надеялись на дождь. — Прогнозировали тайфун ночью, — скрипучим от дрожи голосом возвестил Мадара. Старый мечтатель не изменился. — Поезжай, пока тебя не настигла непогода, и тогда ты вернёшься домой к жене и детям невредимым. Сам знаешь, как этот берег щедр на гнев природы. — Ничего не случится, если я останусь у старого друга на ночь, — отмахнулся Сенджу и достал из нагрудного кармана рубашки телефон. — У нас нет места. — Да брось. Я и на полу посплю. Брак с Мито закалил меня. — Нет! — слишком резко воскликнул Мадара, ударив кулаком по столу. — Для тебя здесь больше нет места. Ни на полу, ни в спальне, ни здесь — за столом, ни у двери. Заявился спустя тринадцать лет, внезапно вспомнив о моём существовании. Проваливай в ту дыру, из которой вылез. — Ты до сих пор злишься, что я оставил тебя здесь одного, Мадара? — Я не злюсь больше. Я не понимаю, как и ты меня. Услышав тщательно подбираемые слова, Хаширама рассмеялся, запрокинув голову. — Я знаю тебя лучше всех, Мадара. — Нет. Ты не понимаешь. Но если это поможет окончательно избавиться от тебя, то я признаюсь в страшной тайне, которая тебе поможет узнать меня ещё лучше. — И в чём же ты признаешься? — продолжал дурачиться Сенджу. — Что ходишь в одних и тех же трусах по несколько дней? Что испускаешь отвратительную, громкую отрыжку после пива, пока думаешь, что никто не видит? Мадара откинулся на спинку стула, широко распахнув глаза. — Да, я же говорю, что знаю о многом. Даже о том, что ты любишь сжимать свои яйца, когда дрочишь. Не знаю, зачем мне эта информация, — помотал головой Хаширама, — но сложно забыть её. Если бы Хаширама умолк хоть на минуту, прикусив свой длинный язык, то непременно услышал бы, как зубы Мадары скрипят друг о друга. Если бы Хаширама пожелал увидеть чуть дальше своего носа, где уже кончается грань его фентезийного мирка, то смог бы заметить гнев, ярким огнём вспыхнувший вокруг сузившихся до незаметной точки зрачков. Но не от глупых слов Мадара был разгневан. Нежелание понять его даже спустя двадцать лет — это выводило его из себя сильнее любой глупой, неуместной шутки. Хаширама расслабленно сложил руки на груди и смело вскинул голову к появившемуся перед ним другу. Сенджу даже с интересом подался вперёд, готовясь встать в ответ, но успел только моргнуть. Приятное тепло с терпким вкусом жасминового чая настойчиво дотронулось до грубых губ Сенджу. Мадара не целовал, а зажал их губы челюстями так небрежно, что внутренняя часть губ впечаталась в зубы как в тупые лезвия. От ожидания удара у Мадары свело челюсть. Глаза Хаширамы были изумлённо распахнуты до красной сетки из капилляров вокруг сетчатки и смотрели прямо на него. Хотелось бы, чтобы это прикосновение губ было лишь ошибкой, но Мадара прижимался сильнее, не позволяя произнести и слова. Хаширама не понимал, зачем он это сделал. Оттолкнув от себя мужчину, Хаширама встрепенулся, как промокший воробей, пытаясь привести спутанное сознание в порядок. Не вытер губы с брезгливостью — и то хорошо. Пусть говорит, о чём хочет, и проваливает из дома. Для Мадары легче не видеть его вовсе, чем вновь барахтаться в воспоминаниях и влюбляться в каждую новую морщинку только за то, что они на его лице. — Уезжай, — первым оборвал натянутую нить тишины Мадара. Переведя дух, Хаширама сглотнул ком в горле. До сих пор вкус чая на губах. Это вкус с его чашки или с губ Мадары? Это не мерзко, но мужчина был напуган, что ни единого слова в голове. Никакого осознания произошедшего. — Проваливай! — прикрикнул Мадара, чтобы мужчина послушно ушёл, пока не пришёл в себя, чтобы трезво мыслить. Тогда всё выйдет из-под контроля: он не уйдёт, и слова у Хаширамы всё-таки появятся, а Мадара его не сможет отпустить. — Живее! Сенджу растерянно встал из-за стола, и стул с грохотом опрокинулся на пол. Не прощаясь, Хаширама обулся, пошатываясь и не поднимая глаз, и поспешил к машине. Стоя у окна, Мадара провожал взглядом спотыкающегося друга, держа в руке кружку с чаем. Думал, что выпьет и забудет, как и сегодняшнего гостя, но стоял неподвижно, не касаясь губами керамического края. Автомобиль Сенджу с пробуксовкой уехал, и дождь сорвался с неба редкими, невесомыми каплями. Мадара солгал о тайфуне. А о чувствах в этот раз не смог. «Теперь, кажется, легче, — задумался он. — Облегчение такое, будто переполненный сосуд опустошили одним махом. Только мой сосуд до сих пор помнит распирающую тяжесть этих чувств». В груди действительно пусто: нет ни сожаления, как тогда, когда Мадара молча отпустил, ни боли, как при воспоминаниях последние тринадцать лет. Осталось только тепло — много тепла, до капель пота по спине. Всё произошедшее ощущалось как туманный, невнятный сон. — Я дома! — радостно воскликнул Обито с порога, прижимая пакет с покупками к груди. Небрежно захлопнув дверь ногой, парень встрепенулся, стряхнув с волос не успевшие впитаться капли дождя, и повернул на залитую полумраком кухню, где столкнулся взглядом с помрачневшим дядей, стоявшим под бледным светом окна. Обито испуганно вздрогнул и выпустил из рук пакет. По полу покатились разноцветные банки. — Ты почему здесь один? — насторожился он, включая свет. — Ещё и в темноте. — Гость покинул нас, а я наслаждался тишиной, — прохрипел Мадара. Чай в его руках уже давно остыл, прекратив источать приятный аромат; поверхность его покрылась мутной радужной плёнкой. Потому Мадара и не любит чай: остыв, он теряет свой истинный вкус, как бы хорошо его ни заваривали в начале. — Сделаешь своему старику кофе? — обратился мужчина к Обито, поболтав остатки напитка в кружке. — Делай сам, — воскликнул в ответ Обито, распихивая свои покупки по полкам самого дальнего шкафчика. — Дерзкий такой, будто я не одалживал тебе свою «ласточку». Ты ведь её не поцарапал, я надеюсь? Обито красноречиво замер, стоя спиной к дяде. Между лопаток волной пробежала дрожь. — Нет, конечно. Я был аккуратен, Мадара, — слишком учтиво, слишком любезно ответил он. — Ключи отдай, — оживился Мадара, выйдя из транса. В три широких шага он оказался вблизи племянника и протянул к нему руку. К ладони прикоснулся холодный металл, и Мадара выбежал на улицу к своему кадиллаку. Обито не отставал от него, едва не поскользнувшись на мокрых ступенях. — Да цело твоё корыто, — кинул он вслед. «Лишь бы не заметил». «Сучёныш что-то скрывает. Я нутром чую…» Мадара медленно обходил автомобиль, внимательно разглядывая прищуренными глазами местами ржавый бампер, каждый скол и вмятину на дверях, грязные стёкла и зеркала в разводах ещё не до конца смытого дождём многомесячного слоя пыли. Вроде всё на месте. Старые вмятины на то и старые, что Мадара выучил их все наизусть. «Она такая маленькая, что и не заметит на этом старье», — ликовал Обито, стерев ладонью с лица мокрую маску из проливного дождя. — Да, зря волновался. Справился ты, малыш, — нехотя признал раздосадованный Мадара, почти закончив осмотр. — Я же говорил! Пошли в дом, пока не подхватили простуду. «Пронесло. Давно так не нервничал. Чуть Тоби из груди не выскочил», — выдохнул Обито и повернул к дому. — Ага, стоять, — самодовольно протянул Мадара, притянув племянника к себе за ворот джемпера. — А что это тут у нас за царапинка и скол на днище? — Г… Где? Я ничего не вижу. — Вот, — ткнул пальцем мужчина, демонстративно подковырнув край отлупившейся бурой краски ногтём. — Ничего нет. — Мне тебя лицом ткнуть в это место, чтобы ты наконец сознался? Тяжело вздохнув, Обито вновь раздражённо обтёр лицо ладонями. — Подумаешь, царапина, — запричитал он. — Да на твоей старой, измятой колымаге незаметно. Прицепился к одному единственному сколу. — Косоглазая, криворукая мелочь! В том и разница, что это мои вмятины. Купишь свою машину — хоть жги её. Вали в дом и вари мне кофе! Я тут внезапно вспомнил, как ты младенцем смачно обосрал меня, так что лучше не спорь! — ругался Мадара сквозь довольную ухмылку и отвесил сильный удар ногой под ягодицы парня. Обито смиренно принимал наказание, не уворачиваясь. — Я тебе в кофе плюну, — едва слышно пробурчал Обито, ступив на первую ступень. Мадара ударил снова. Парень выгнул грудь дугой, сильно дёрнувшись от неожиданности. Его нога поехала по скользкой деревянной поверхности, и Обито плюхнулся задницей в грязную неглубокую лужу перед домом. «Ненавижу осень…»