Искаженный разум

В сезон дождей на заводе стало шумно. Стук машинных моторов отчётливо раздавался снизу, ещё и громкий шквал дождевых капель по металлической крыше над головой — к концу рабочего дня Обито практически глох, и Какаши приходилось повышать голос, чтобы докричаться до него, даже стоя всего в двух метрах от Учиха. С непривычки и не такое бывает: Какаши страдал не меньше в первый год. Потому, беспокоясь, Хатаке каждый день затыкал щели стального проёма двери чистыми тряпками, заглушая ими хотя бы стук рабочих машин, а на столе красовалась упаковка анальгетика, но Обито не прикасался к ней, терпя ноющую головную боль и звон в ушах. — Я могу поцеловать тебя, — сладким голосом предложил Какаши, — и тогда боль пройдёт. На его лице просияла хитрая улыбка; глаза выжидающе прищурились. — Обойдусь без твоих слюней. — Могу поцеловать просто так… — Хватит, — раздражённо шикнул Обито. — Хорошо, не буду, — таким же серьёзным тоном согласился Какаши, но всё равно придвинулся вдоль длинного рабочего стола ближе, сократив расстояние между ним и Обито. — Атмосфера здесь неподходящая для твоих подколок. В ушах звенит так, что скоро свихнусь. — Так всё дело в атмосфере? — Наверно, — неуверенно ответил Учиха и звякнул натёртой до блеска гайкой по столу, задумавшись. — Тогда я знаю одно место, где подходящая атмосфера для моих подколок. — И где же? — Например, у меня дома. От услышанного Обито сильно трухнуло. Чужой дом, они в нём одни, и ведь не зря он прошептал своё предложение прямо на ухо, едва коснувшись губами покрасневшей ушной раковины, оттянув маску вниз для остроты ощущений. Не человек — а яд, этот Какаши. — Я сейчас вернусь, — не оборачиваясь, предупредил Обито. Какаши молчал в ответ, заметив, как подрагивали пальцы парня, пока он торопливо вытирал их о тряпку. Обито было жарко, ещё немного страшно. Он не боялся Какаши и его настойчивости, хотя до сих пор не свыкся с признанием. Обито боялся себя. Стучащий о раковину поток холодной воды не мог перебить ни лязг моторов и гул голосов, ни звук биения сердца, эхом стучащий в заложенных ушах. Человек в зеркале дрожал, как испуганный зверёк, и глаза его казались пустыми. Обито с трудом узнал себя в этом отражении. Но это и не Тоби. — Только не сейчас. Успокойся, — выдохнул он и сжал синюю рабочую водолазку на груди в районе сердца. По тонкой ткани расползались мокрые пятна от его смоченной в воде ладони. Три коротких выдоха-вдоха до лёгкого головокружения, и Обито зажмурился, пытаясь забыться в темноте за закрытыми веками. Сердце вот-вот выскочит из груди, но дрожь уже исчезла. — Вот так. Молодец, — облегчённо выдохнул он, успокаиваясь. — О, спасибо, Учиха! — Голос Кисаме такой громкий, что звонким ударом разбил туман заводского шума. — Я действительно неплохо справился с таким нелёгким делом. Обито отшатнулся, вцепившись в гладкую фаянсовую поверхность, скользнув ладонью по краю раковины. Хошигаки самодовольно ухмыльнулся, любуясь собой в зеркале и намывая руки, тщательно втирая в них мыло до густой пены вдоль пальцев. Кабинка за его спиной была настежь распахнута, и из неё несло удушающе сладким освежителем. — А ты так сильно за меня переживал? — с ядовитым смешком спросил Кисаме, обратив внимание на бледнеющего паренька. — И давно вы здесь? — Не считаю минуты, когда сижу на унитазе. Но твои стенания слышал с самого начала. Что-то случилось? — Нет. Ничего. К обескровленному от испуга лицу медленно возвращались краски. Выглядел Обито всё равно не очень. — Если тебе плохо, то иди домой. В последнее время работоспособность Какаши сильно упала. Раньше он никогда не оставлял дела неоконченными, спеша домой. Сейчас же только и ищет способ слинять с работы пораньше. Не ты ли причина такой перемены? — Кисаме говорил без подозрения, но Обито слышал в каждом слове упрёк, накручивая себя на эмоциях. Сам не заметил, как стал покусывать ноготь на большом пальце правой руки, слушая своего начальника. — Если чувствуешь недомогание, не заставляй других переживать за себя: ни Хатаке, ни нас. Отвлекаешь от рабочего процесса, знаешь ли. — Нет. Всё хорошо. Правда. — Может тебя что-то тревожит? — Нет, — раздражённо процедил Обито. — Понимаю, что жить с твоим дядей очень сложно, поэтому можешь выговориться в моём кабинете. Я сделаю вид, что внимательно слушаю. А Хатаке не отвлекай. Тебе понятно? «Что ему от меня нужно? Лезет, куда не просят. Голова совсем другими проблемами забита. Не трогать Хатаке… Да он сам ко мне липнет, готовясь накинуться в любой момент, стоит сказать мне: «Да». Нервничаю от одной только мысли об этом. Можно ли расспросить Хошигаки о таких вещах? Он же давно зажигает с Узумаки. Больно ли, мерзко или, всё-таки, приятно?» В голове занервничавшего Обито всплыла картина обнажённого Кисаме, сладко стонущего с румяным от возбуждения лицом. «Узумаки-сан, — протяжно выдохнул здоровяк, — будьте со мной нежны, семпай». Гаденький, сдавленный смешок слишком громко отразился от кафельных стен. Кисаме нахмурился. — Чего смешного сказал? — Ничего. Я услышал вас, Хошигаки-сама. «Хорошо разрядил себе обстановку, ничего не скажешь. Теперь только и гадаю: как выглядит рожа того мордоворота, когда семпай его «отделывает»? Интересно только, как же выглядит Узумаки? До сих пор его так и не встретил ни разу». На рабочем месте Какаши не было. До конца смены не меньше часа; на столе разобранный вакуумный насос из сгоревшей пару дней назад упаковочной машины, ещё даже не подготовленный к сборке. Обито слышал, что упаковочный цех без неё не выполняет и половины нормы — вся работа теперь на старой вакуум-модели с меньшей вместительностью, но зато уцелевшей. А Хатаке и след простыл, когда он действительно так нужен. Грустно, что Кисаме прав. Обито скучал по скрупулёзности своего семпая. Надо постараться сделать всё самому, чтобы не порождать новых разговоров. Не впервой собирать этот насос. — Оставь, — лениво приказал ему Какаши. Учиха оглянулся на голос: всё это время Хатаке лежал на диване, перечитывая книгу в потрёпанной плотной обложке. Нехотя подняв голову, Какаши хлопнул по дивану около себя. — Присаживайся. — Я встретил Кисаме в туалете. Он недоволен твоей работой в последнее время. — О-о, — протянул Какаши и перевернулся со спины на бок, подперев голову рукой. — Хочу закончить сегодня. — Хорошо, заканчивай, — без интереса отмахнулся он и снова углубился в чтение. Так и молчал, почти не шевелясь, а Обито старался, перебирая детали насоса, гремел ими, не раз роняя массивную пружину. Обито всегда что-то ронял, начиная с первого дня работы. Этот звон стал уже некой счастливой приметой для Хатаке, поэтому он давно не злился на парня за нерасторопность. Стрелка настенных часов приблизилась к шести. Какаши громко захлопнул книгу и очень быстро встал с дивана. Обито и головой не повёл на звуки шагов. — Идём домой, Обито. Ладонь Хатаке легла на напряжённое плечо. Вместо хлопка — лёгкое, почти невесомое поглаживание до шеи, ненавязчиво коснувшись кончиками пальцев выпирающих под кожей шейных позвонков, и обратно к плечу. На груди Обито водолазка смята: остались тонкие лучевидные складки прямо на сердце. Какаши попытался заглянуть в лицо Обито. — На сегодня достаточно. — Не уйду, пока не закончу. — Будешь до ночи здесь возиться? — Если понадобится. Какаши разочарованно выдохнул. Сжал его шею пальцами, чуть подтолкнув вперёд, чтобы Обито остановился и перестал мыслить, как робот. — Я сказал заканчивать. Когда ты начнёшь слушать меня? — Кисаме сказал… — Меня не волнует, что он сказал. Раньше я предпочитал убивать свободное время на работе, чтобы была хоть какая-то отговорка перед Рин. Сейчас у меня появились более значимые дела вне этих стен. Или ты тоже от кого-то скрываешься? — Отпусти меня, пока я тебе по маске кулаком не заехал, — попросил Обито, выгибая шею. Какаши выполнил просьбу. — Не от кого мне скрываться. Не хочу, чтобы у тебя были проблемы из-за меня. — Это очень мило. — Хатаке улыбнулся, стянув маску с лица, и нарочито громко оставил поцелуй у самого уха Обито. — Теперь придётся постоянно целовать тебя туда, куда смогу дотянуться, пока ты не дашь мне согласие на настоящий поцелуй. — Измором меня не возьмёшь! Отвали, — зарычал Обито и отвернулся, нахмурившись. — Дай, — сжал его в объятиях Какаши, едва сдерживая окрепшего, сильного парня. Сначала он тихо посмеивался в ответ на угрозы и попытки воспротивиться, а после — сник головой, будто в одно мгновение утратил все силы, уткнувшись лбом в чуть взмокшую от пота шею. — После моего признания уже прошло несколько недель, а я по-прежнему смотрю на тебя почти каждый день без права прикоснуться. Этот запрет выжигает мои силы. Что мне сделать, чтобы ты смиловался надо мной и позволил поцеловать? Большего я и не прошу, и не имею права просить. Только чуть больше доверия. Серые глаза Хатаке совсем рядом, взирающие на губы Обито из-под тени густых, длинных ресниц. Выслушав его, Учиха тяжело сглотнул, и Какаши поднял свою голову, едва сдерживаясь, видя движение этих губ: как они плотно сжались, покрылись морщинками, побледнев, и после судорожного глотка расслабились, оставив на себе багровый ветвистый рисунок каждой складочки. Сердце Обито изошло в оглушающем стуке, даже жилка на шее стала пульсировать сильнее.  — Только поцелуй? — неуверенно спросил Обито. Самое сложное в данной ситуации сохранить самообладание, иначе Тоби всё испортит. Всего Обито. Всю его жизнь… Вместо слов Какаши коснулся губами застывших в ожидании уст Обито. От постоянного горячего дыхания под эластичной тканью, губы Хатаке были мягкими и гладкими. Он обхватил ими чуть вздёрнутую верхнюю губу Обито, подарив первый поцелуй именно ей. Лицо Учиха больше походило на безжизненную маску, и пухлые губы почти не дрогнули от прикосновений. Болезненно тяжело, почти на грани безумия, но как давно Обито мог целовать кого-то? Его кисть непроизвольно сжала тот же участок водолазки, что ещё час назад был смят мокрыми руками. Душу бы в этот кулак собрать и запереть бы её. Обе души. — Подожди, — попросил Обито, сделав под напором Какаши несколько шагов назад к стене. Успокоиться в этом узком пространстве не получалось. Какаши и не слушал его. Он закрыл свои потемневшие глаза и действовал интуитивно. Кожа под его ладонью бугристая и изувечена до глубоких шрамов на щеке у глаза и рта, но его лишь возбуждал этот недостаток. Он когда-нибудь касался его кожи столь настойчиво? Только идеального бархата кожи Рин, за красотой которой она следила до помешательства, а Какаши так и не смог её тоже полюбить. — Хватит, — стиснув зубы, попросил Обито, испытывая выдуманную боль от прикосновений к своей правой «неправильной» стороне. — Я влюбился в тебя такого, — забывшись, пробормотал признание Какаши. — Изучил со всех сторон, потому меня не отталкивает ничего в тебе. У этого глаза почти нет ресниц, а на стянутой коже не прорастает бровь, но ты кажешься мне прекрасным. — Не прикасайся, прошу, — рычал Обито, избегая его рук. Вжимаясь спиной в холодную стену, Учихе некуда было бежать. О грудную клетку глухими ударами билась тревога. В таком состоянии Обито было тяжело расслабиться и попытаться насладиться моментом. Не о Какаши он думал, а о Тоби. Тепло на губах от поцелуя таяло, растворяясь в дрожи. Обито выгибал свои пальцы и крутил на них кожу докрасна, удерживая себя в этом сознании. Под закрытыми веками яркие вспышки нервов и слышен низкий голос Какаши — он что-то говорит, уже не целуя. Поскорее бы всё закончилось. — Тебе неприятно? Сжался весь в стену, будто я тебе противен. — Что? — Обито не расслышал. — Тебе неприятно? — Нет. Хотя… странное чувство. Не знаю, как тебе сказать. — Попробуй не закрывать глаза. Смотри на меня. Так только хуже. Тяжело абстрагироваться от происходящего, когда Обито видел лицо и глаза Какаши так близко. Учиха видит каждое его движение, отчётливей ощущает движения и касания не только кожей, но и глазами. Какаши терпеливо выждал момент, когда Обито приоткроет рот, сделав глубокий вдох, а, может, пожелав сказать что-либо, и углубил поцелуй. Вытянул язык, поглаживая кончиком внутренний мягкий изгиб пухлых губ. Обито от неожиданности сомкнул челюсти и дёрнул головой, пытаясь избавиться от ощущения ледяных корок на висках, и вцепился подрагивающими пальцами в напряжённую шею Хатаке, притянув его к себе вновь, заметив разочарование в его глазах. Оба слишком торопились: стукнулись зубами пару раз, прикусив губы, то нос мешал. Какаши наклонил голову в бок, чтобы на этот раз беспрепятственно подобраться ближе, а Обито, не подумав, поступил так же. Понадобилось время, чтобы они приноровились друг к другу и смогли соприкоснуться языками. Звон в голове нарастал давящим на лоб комом. Сейчас Обито мог сделать неаккуратный вдох или слишком сильно дёрнуть головой и следом потерять себя. Возможно, он упадёт в обморок. Возможно, нет. Какаши даже не заметит в пылу страсти, а когда Тоби откроет глаза — увидит Хатаке и ощутит на себе грубое движение его губ. Никакой присущей женщинам нежности, только глубокие поцелуи, почти вжимаясь в Обито. Холодные руки Какаши гладили спину парня, пытаясь нащупать край почти задравшейся водолазки и проникнуть пальцами под ткань. Его холод почти касается оголённой спины. Вот он — предел. — Стой, подожди, — пытался оттолкнуть он Какаши, но Хатаке прижал его к себе ещё крепче, теряя самообладание. — Нам нужно остановиться… Рин вошла без стука и застыла в дверях. — Чем вы здесь… занимаетесь? — растерянно запинаясь, пропищала она. Какаши разочарованно оглянулся, выпуская Обито из своих объятий. Учиха благодарил Рин. Глядел на её туманный силуэт, медленно возвращая своё сознание, и видел ангела, спасшего его, даже не подозревая, с каким гневом и презрением она сейчас смотрела на него. Таких эмоций Какаши никогда не видел у Рин. — Зачем пришла? — грубо спросил он, чтобы отвлечь её внимание от сидящего на полу у стены Обито. Какаши тоже злился на неё за этот визит. — Я не помешала? — уже ровным голосом ответила вопросом на вопрос Рин. Её бывший мужчина стоял прямо напротив неё с покрасневшими от поцелуя губами и блестящим от пота лицом. И гадать не нужно, что она догадалась: он возбуждён. От увиденного бросило в холодный пот. — Хотела попросить тебя об одолжении. Помочь мне, — выдавила она из себя, бросив мимолётный взгляд на приподнявшегося с пола Обито, — вынести вещи из кабинета. Сегодня был мой последний рабочий день. Какаши резко выдохнул, склонив голову и уперев руки по обе стороны бёдер. И непонятно, с какими чувствами внутри он сейчас борется: жаль ли ему, или он раздражён просьбой. Рин выбрала второй вариант, чтобы не строить лишних иллюзий после случившегося. И ошиблась. В глубине души Какаши было жаль. — Я вернусь, и мы соберём этот чёртов насос, Обито, — без единой эмоции в голосе предупредил он парня и пошёл к двери, натягивая маску. По мастерской повеяло неестественным холодом, и Обито трухнуло вновь. Рин стояла очень близко, почти впритык рассматривая Учиха потухшим взглядом. Губы её так сжаты, очертив кривую линию на бледном и усталом лице, что девушка внезапно стала выглядеть старше. Она молчала, и Обито решил попрощаться, хоть и был смущён до скрежета зубов. — Жаль, что ты решила уехать. Мне было приятно… — Ты — отвратителен, — резко прервала она его, негромко проворчав свои слова, и многозначительно посмотрела на уродливый ожог. — На тебя не только смотреть мерзко, а ты сам — мерзость. Яд из уст вылился сам. Рин потом пожалела о сказанном в порыве гнева, но если бы оставила всё внутри — яд отравил бы её саму. — Пошли живее, времени мало, — заметив отсутствие Рин, за ней вернулся Какаши. Рин оборвала зрительный контакт с побледневшим Обито, стиснув в кулаках остатки своей ярости, и выдавила из себя фальшивую, но всё равно прекрасную улыбку в пустоту. — Ну, прощай. Удачи вам… И выскочила из душной мастерской, выстукивая своими каблучками по металлу мостовой дорожки. Обито теперь не забыть её лица в тот момент. Правда никогда не вызывала в нём приступы злости, но сейчас в горле першило от выплеснутого на него яда. Он отравлял медленно, мучительно разрушая уже окрепшую стену вокруг его душевной боли, которую он пытался излечить в себе не первый год. Нет признания Какаши в том, что он — прекрасен, и слова Мадары исчезли из головы. Есть только: «На тебя не только смотреть мерзко, а ты сам — мерзость». — Прости, что так долго. Не понимаю, зачем ей столько бесполезной дребедени в кабинете… — Какаши говорит, что прошло много времени, а Обито не заметил. Кажется, он же только вышел из этой двери, а уже прижался к его спине. — На чём мы остановились? — Я собрал. Пошли домой. К удивлению Какаши, Обито действительно закончил работу, и оттолкнул его от себя сразу же, словно их взаимоотношения вернулись на ту же точку, с которой начинался день. Хотя, нет. Раньше. Гораздо раньше, когда Какаши взглянул на него иначе, а Обито оставался холоден. — Приглашаю тебя выпить. — Отказываюсь. Не хочу сегодня больше ни с кем видеться. — Тогда пошли, выпьем у меня. — Тем более. — Ты и меня сегодня видеть не хочешь, да? Обито задумался. Устало моргнув, на пару секунд задержав дрожащие веки закрытыми, парень открыто посмотрел на Какаши, держась за ручку двери. — До завтра, семпай, — вместо ожидаемого ответа произнёс он и ушёл. Быстро спустился с лестницы, спеша в раздевалку до прихода Какаши. Переодел только штаны, да мастерку надел, чтобы не простыть под сильным осенним ветром, и устремился прочь от мастерской подальше, к долгожданному выходу, за которым цветы уже начали подвядать, ведь за ними теперь некому ухаживать. Свалить побыстрее домой, где нет напоминаний о произошедшем. — Ты? — вышел из кабинета Кисаме, удивившись встрече. Мужчина тяжело дышал, и его короткие волосы были растрёпанными. Обито улыбнулся бы этой ситуации, подловив на горяченьком шефа, да настроения совершенно не было. — Почему так поздно? — Пытаюсь реабилитироваться в ваших глазах. — Ой, какой хороший мальчик. — Здоровяк оскалил свои большие и острые зубы. По его пониманию эта гримаса — улыбка. Обито тоже попытался напрячь мышцы щёк, чтобы улыбнуться в ответ, да распахнувшаяся дверь за спиной Кисаме отвлекла. Под светом заката, медленно скользящим по стенам из высоких огромных окон, рыжие, аккуратно уложенные волосы отразили собой блик алого пламени, и Обито болезненно моргнул. Худощавый, высокий мужчина, с болезненно-серым лицом и глубокими морщинами у глаз и рта удивился не меньше, чем Учиха, и остановился около Кисаме, высоко подняв голову. Он молчал. Ждал. Кисаме продолжал скалиться, едва сдерживая смех, а Обито оглядел чёрную рубашку на очень худом теле Узумаки и неуверенно кивнул. — Здравствуйте, — прошептал он. — Привет. «Да ладно… Неужто Узумаки?» — Ну, до свидания… Обито покраснел от глупости всей ситуации. — До завтра, Обито, — сдержанно кивнул ему Нагато в ответ. — Стоять, Обито! — крик Какаши хрипотцой долетел до них, и Учиха, оглянувшись, вздрогнул. Хатаке добежал до него быстро. Схватил за плечи, панибратски махнув рукой директору и его помощнику, да молчаливо повёл Обито к дверям. Пальцы Какаши больно впивались в ключицы. — Снова сбежать вздумал? — Я не сбегаю. — Сбегаешь, — вновь упрекнул Какаши, когда они вышли за территорию завода, и толкнул его в плечо, чтобы Учиха повернулся к нему. — Сбегаешь, как мерзкий трус, а я должен бегать за тобой. Белёсые тонкие брови Хатаке сдвинулись к переносице, и серые глаза стали чёрными в тени. — Да, я мерзкий. Слышал уже, — закивал Обито и спихнул ладонь Хатаке со своего плеча. — Напоминай мне об этом чаще, а то я начинаю забывать о своём уродстве. — Я не говорил… — Заткнись. Иди выпей, книжку свою порнографическую почитай. Чем ты там ещё заниматься любишь? А я пойду к дяде, нюхать перегар по утрам и стирать его вонючие носки. Зато моя тошнотворная физиономия не будет людей пугать. — Это тебе Рин сказала? — спросил Какаши после долгого молчания и посмотрел в сторону дороги, скрестив руки на груди. — Всё она верно сказала. И ты когда-нибудь будешь думать так же. — Тебя обижают, малыш Обито? Вклинившись между парнями, Мадара закрыл собой своего племянника и тоже скрестил перед собой руки, сравнявшись с Какаши. — Оп, папик пришёл. Мне так страшно стало, — съязвил Какаши и жеманно передёрнул плечами. — Поехали домой, — хлопнул по спине дяди Обито. Напоследок пригрозив жестами о расправе Какаши, Мадара и не думал задерживаться. Плечи Обито были сгорблены, а лицо — осунувшееся, безрадостное, как в первый день их знакомства на автовокзале. Помнится, тогда парень был чрезмерно зажатым и закомплексованным. И сейчас эти отстранённость от мира, желание скрыться ото всех холодом и грустью вновь читались в нём. — Что произошло между вами? Подумал, что вы вцепитесь друг в друга, если я не вмешаюсь. Обито не отвечал. Отвернулся к окну, подперев подбородок ладонью, и меланхолично следил за пустынным горизонтом разлитого вширь мутного океана. Опомнившись от своих мыслей, он обернулся и спросил: — Что ты тут делаешь? Я же написал, что буду поздно, потому не жди меня. — Решил подождать. Твои приключения нередко заканчиваются проблемами. И не ошибся… — Поехали уже. Совсем темно становится, — сипло попросил Обито, заметив Какаши на той стороне дороги около своего Опеля. Он стоял неподвижно и смотрел в их сторону. Мадара под эмоциями вжал педаль газа в пол, и куски грязи разлетелись за машиной в стороны. «Жаль не в его колымагу», — сокрушался Мадара. Ненавидит он таких, которые в один день уничтожают человека, работавшего над собой не один год. Высокомерные мрази. — Куда мы едем? Я не помню этой дороги, — занервничал Обито, заоглядывавшись. — Откуда тебе знать? Везу тебя в бухту. — Какая щедрость. Утопить? Если да, то я не против… — Это хорошее место. Я раньше туда часто ездил, когда становилось совсем невмоготу в одиночестве. И Мадара не солгал — чудесное место. Каменная дорога выложена так близко к океану, что автомобиль от воды отделяло только метровое ограждение, выкрашенное в облупившуюся чёрную краску, и небольшая высота мыса, в который упирался рукотворный мост. Вдоль берега на волнах покачивались пришвартованные рыболовные катера. Среди массивных, неотёсанных ржавых суден затерялись несколько изящных парусных яхт, почти незаметные своими тонкими мачтами с опущенными парусами. Обито вышел из машины и поёжился от очень холодного ветра, дующего со стороны океана. Здесь иной запах, нежели на крыше завода в тёплое время года. А ещё слышны крики чаек, шум прибоя и скрип обшивки судна внизу, когда волны разбиваются об его борт. Этот океан не похож на застывшую идеальную картину, как вид с той крыши. — Вот ты всё время причитаешь: «корыто, корыто», а это не только машина, но ещё и отличный друг, — появился рядом Мадара, со звоном поставив на капот ящик пива. — Повезло, что я после покупок прямиком направился за тобой. Ты голоден? — Мы приехали сюда выпить? — Не совсем. Но я такой голодный, что просто сидеть и смотреть в красивую даль не в моих силах. Перекусим. Есть содовая для непьющих. — В ней много сахара. — А в тебе куча дерьма, но я душой не кривлю, — с нажимом произнёс Мадара и протянул парню бутылку содовой. Устроившись на капоте, они оба смотрели вдаль, похрустывая чипсами на зубах. Обито уже и забыл этот вкус. От ностальгических воспоминаний о нормальной жизни слёзы наворачивались. — Я устал, — внезапно Обито захотел выговориться. — Устал так жить. Не могу даже влюбиться без страха. Незнакомым людям в глаза смотреть. Все видят во мне урода… — Разве? По мне ты вполне симпатичный. Вон, как твой семпай слюнками на тебя брызжет. Его похотливые глазёнки мне не забыть. — Надолго ли? Ведь я постоянно всё порчу. — Я так и знал! — зло процедил Мадара, едва не облившись пенным напитком. — Этот мудак что-то вякнул. Эй, — пихнул он Обито в плечо, — хочешь, я ему несколько рёбер сломаю? Этого будет достаточно, чтобы он пару недель не мог вообще говорить, а только просвистывал твоё имя с уважением и страхом? — Он мне ничего не говорил. — Тогда почему у тебя лицо такое, будто ты вот-вот заплачешь? — Какаши поцеловал меня. — Ого, — присвистнул Мадара, — какой развратный подлец. — И в этот момент пришла Рин. Она всё видела: как на её глазах её бывший целует другого парня. Лицо у неё было полно боли, и я понимаю Рин. И тогда она сказала мне, что я не только внешне урод. Но и в душе. — Тебя задели слова женщины? Обито, да нет подлее существ на этой планете, чем женщина. Втопчет в грязь и ещё помочится на твою голову, если ты однажды перейдёшь ей дорогу. Мужчины решают всё кулаками, тут проще. А они… ядовитые химеры. Уж если вцепилась когтями в плоть, то это — её мужик. И нет ничего хуже влюбиться в очарованного химерой. Лучше уже утопиться в этом океане. Поначалу Обито не осознал услышанного. Слушал вполуха, без особого интереса, прокручивая слова Рин вновь и вновь, а после последних слов дяди его как молотком прошибло. Он обернулся к мужчине, всмотрелся в его расслабленное лицо, подбирая слова для вопроса, а Мадара неторопливо отпил пива из уже почти опустошённой бутылки. — Ну, говори уже. Хватит пялиться на меня. — Я тебя правильно понял? Ты был влюблён в мужчину? — Да уж. Было такое разочарование в жизни… Чаще всего они всегда возвращаются к женщинам, а ты остаёшься один. И не ясно, кто в этой ситуации страдает больше. Так бывает, Обито. Так бывает… — Ты был влюблён в мужчину?! — взвизгнул Обито, выпустив из рук стеклянную бутылку с содовой. Стекло разбилось о камни, и звон разнёсся эхом по набережной, заглушив возглас парня. — Ты всё-таки туповат, — вздохнул Мадара. — В кого хочу — в того и влюбляюсь. — Это он? Тот, что приходил к тебе на днях? Ты в тот момент сам на себя не был похож. — Да. Это — Хаширама. Обито нервно хихикнул, выпрямившись и усевшись поудобнее на холодном металле. Запустив руку во взъерошенные, жёсткие короткие волосы, он сжал их пальцами и упёр локоть в согнутое колено, чтобы ему было удобнее следить за Мадарой. Несмотря на холодный, влажный ветер и темноту, Обито стало тепло, и мрачные мысли ненадолго покинули голову. А стоило всего-то поговорить по душам, пусть даже с мрачным Мадарой. — И, как оно? — Что? — Ну, — Обито покачал плечами, — того самого. Тот мужик — крупнячок такой. Крепкий очень. — У нас с ним не дошло до этого. — Вот и у нас так же, — разочарованно прошептал Обито в сгиб локтя, заглушая слова. — Он вообще ни сном, ни духом о моих чувствах все двадцать с лишним лет. — Парень громко присвистнул. — Но теперь Хаширама меня не побеспокоит. От этой мысли легко и грустно в то же время. — Так у тебя никогда не было с мужчинами? — не надеясь на положительный ответ, спросил Обито. Мадара поёжился, взвешивая свой ответ, и выпалил на вдохе: — С одним было. «С двумя», — поправило его сознание, но мужчина умолчал. — Правда? По любви? — По ненависти, — сквозь смех признался Мадара. — С его родным братом. — Нихуя себе, — выругался Обито, ошеломлённый услышанным. — Ты зря так волнуешься. Чем больше думаешь об этом, тем сильнее будешь бояться. Пока есть тот, кому ты нравишься, то пользуйся моментом. Может завтра всё изменится, и ты останешься один. Зато будет, о чём вспомнить и подрочить. А на слова брошенной женщины внимание обращают только идиоты. — У меня другая проблема. — Не стоит? — Тоби. От одного имени у Мадары пересохло в горле. — Пугало ещё не знает о нём? — Нет. — Так расскажи ему. Тоби его не любит. Постоянно скрывать его ты не сможешь. — Знаю. Сегодня я едва с ним справился, а ведь был только поцелуй. Я не могу себе позволить большего, чтобы не разочаровать Какаши. Думаю, лучше остановиться сейчас. Если он после правды скажет мне те же слова, что и Рин — этого мне точно не пережить. — А таблетки? Ты ведь принимал что-то, до переезда. — Да. Они подавляли панические атаки, и Тоби появлялся реже. Но не существует такого средства, которое бы избавило меня от него навсегда. Он вшит в меня, — Обито похлопал ладонями по груди, — вплавлен в мою душу титановыми гвоздями, и никак теперь его не достать. Сам знаешь, как тяжело с нами жить. — Я уже привык. С Тоби не так уж и тяжело, как ты думаешь. Он, конечно, безумно надоедливый, обжорливый и шумный, но у него такое же доброе сердце, как у тебя. И Тоби тоже одинок. — Ты теперь на его стороне? — Мне глубоко насрать на вас обоих. Продиктуй название тех таблеток, — Мадара попытался найти клочок бумаги в карманах, — я завтра же куплю. — Ты их просто не приобретешь. Нужен рецепт. — У тебя он есть? — Нет. Психиатр выписывал мне их после каждого приёма. Без рецепта их не купить. — А твой психиатр… — Остался в родном городе, да. — Я найду психиатра, и мы вместе поедем к нему. Но тебе следует рассказать Какаши о Тоби. Бросит тебя — ну и хуй с ним. По крайней мере, лучше сейчас, чем позже. — Я подумаю над этим. — Обито поспешил отвернуться. — Не подумай, а признайся. Иначе извечно будешь убегать от проблем в одиночку. В небе загромыхало, и вдали блеснула молния, ярко осветив горизонт океана. Ветер медленно стихал. — Снова дождь, — с досадой предупредил Мадара и спрыгнул с капота, загружая пиво обратно в багажник. — Садись за руль. — Я? — вскочил на ноги Обито, едва не наступив на осколки. — Да. Или ты хочешь, чтобы я сел за руль после двух бутылок пива? Долго уговаривать парня не пришлось. Он ловко поймал брошенные ему ключи, довольно улыбнувшись, и сел на переднее сидение, вальяжно устраиваясь перед рулём. Этого Мадара и добивался — Обито отвлёкся от проблем. Радостный, как ребёнок, получивший новую игрушку. Но обернувшись к дяде, он всё равно занервничал, поскрипывая вспотевшими ладонями по рулю. — Поехали, — с нажимом приказал Мадара, откупорив ещё одну бутылку пива. — А если я снова её поцарапаю? — Тумаков получишь, что же ещё? — Ммм, — протянул он, плотно сжав губы и посмотрев на ключи в зажигании. — Я почему-то не удивлён. Автомобиль сдал назад, со скрипом развернувшись, и въехал бампером в позади растущее дерево. Обито резко нажал на тормоз, и Учих сильно дёрнуло. Мадара даже облился пивом, спасая свой лоб от удара. Стряхнув со свитера свежие капли, мужчина сделал глубокий вдох, выждал несколько секунд, пока его гнев потухнет, и цокнул языком. — Я почему-то тоже не удивлён, Обито. Ни капли.