Искаженный разум

В жестяной банке с рыбной консервой практически ничего не осталось: только густое янтарное масло и пару ломтиков засоленной давно рыбы. Обито без аппетита проткнул вилкой одну из оставшихся тушек и поболтал ею в банке, разгоняя в стороны маринад.  — Выглядишь ещё хуже, чем эта рыбёха, — съязвил Мадара, но Обито не отреагировал, лишь театрально тяжело вздохнул и подпёр ладонью подбородок. — Как на вкус? — Ничего. Вкусней, чем те, что я ел дома… — Их выпускают на вашем заводе. Считай, что сотворил эти консервы сам. — Угу… Из-за сильного штормового ветра лампа на кухне иногда моргала, и в окна и стены громко постукивал мокрый песок. Серый пейзаж на горизонте был яснее и привлекательнее, чем мрачная физиономия Обито. Паренёк отложил вилку в сторону, звякнув ею по столу, и сложил руки перед собой, застыв взглядом на невидимой точке. В это мгновение свет снова моргнул, на долю секунды погрузив обеспокоенное лицо Обито во тьму, и Мадаре стало жутко. — Мелкий, что тебя тревожит? — Могу я и завтра остаться дома? — ожил Обито, и в чёрных глазах проблеснула надежда. — Нет, — резкий и грубый ответ, от которого парень снова сгрустнулся и осунулся, погрузившись в недобрые мысли. — Тебе и так дали недельный отгул. Мало? — Я не уверен, что справлюсь. Мне страшно, — прошептал на выдохе. Он не видел Какаши уже неделю. Хатаке ему писал первые дни, требуя поговорить. Первый день без ответа, второй, третий — на четвёртый телефон смолк, и Обито окончательно испугался неизвестности. От депрессии спасали только посещения психиатра и долгожданный рецепт на чудодейственную коробочку. — Сам себя накручиваешь. Чем дольше будешь бояться, тем меньше шансов решиться в итоге. Вечно бегать от проблем невозможно, поверь. — А если я уволюсь? — То я тебе хребет сломаю, — невнятно ответил Мадара, очищая кожуру с зелёного яблока. От яблочного сока мелкие раны на пальцах стали неприятно саднить. — В любом случае у тебя есть я, и мне некуда деваться, пока ты не съехал. Так что поторопись и свали с Какаши, с женщиной, да хоть с рыбой на худой конец, и оставь меня в покое. Ешь яблоко. Учиха поднял взгляд на своего племянника и застал его благодарную улыбку. — Ты прав. Надо всего-то признаться. Это, по моим подсчётам, произнести всего пять слов. Набрать в лёгкие воздуха и сказать. Куда уж проще? — Нет, — замотал головой Мадара. — Мой тебе совет: не вдыхай, иначе за эту секунду передумаешь. Я знаю. Я так больше ста раз трусил признаться, а ведь слов было вполовину меньше, чем у тебя. — А если завтра будет тоже штормовое предупреждение, я останусь дома? — Хмм… Почему бы нет? Проверим, благосклонна ли к тебе фортуна. Если бы Обито веровал в Бога, то стёр бы руки в кровь, молясь ему о непогоде. Но один раз всё-таки прочёл молитву в душе перед сном — вдруг услышит? Утром, не смотря на дождь, был полный штиль, и Мадара не смог отказаться от ироничного смешка. — Не услышал, — разочарованно пробормотал Обито, уткнувшись лбом в холодное окно. — Это знак свыше, малыш. Поехали. Переполняемый гневом и страхом Обито замахал руками и ногами, будто борясь со всеми безрадостными мыслями, и выпил прописанную таблетку. От проблем она волшебным образом не спасала, но когда бело-зелёная оболочка растворялась в желудке, проходило немного времени, и чувство тревоги подавлялось. Как Обито и подозревал, Хатаке встретил его холодно. Поприветствовал коротким: «Здравствуй», и отвернулся от напарника, словно успел забыть всё, что между ними происходило за последний месяц. Может и к лучшему. Мадара говорил, что чувства либо навсегда, либо их нужно выкинуть из головы, как воспоминания о скучном фильме. Обито нравился этот фильм… — Как здоровье? — спросил Какаши, изогнув одну бровь до глубоких складок на высоком лбу. — Уже лучше, — ответил Обито, заняв место у рабочего стола и глупо хихикнув. К счастью, Какаши не заметил этого или просто проигнорировал. Хатаке вымученно выдохнул, выпустив из себя всю обиду, и улыбнулся. — Я рад. Эта неделя была пыткой. Отвык уже быть в одиночестве. Он мог говорить что угодно, но Обито не мог отделаться от ощущения натянутости в его голосе, которое Хатаке мастерски маскировал под неокрепшей радостью. А сам желал вмазать Обито оплеуху, да боялся, что Учиха снова сбежит. Вместо этого он с осторожностью приблизился к нему, стянув маску, и поцеловал в обезображенную щёку — чуть ниже глаза в мягкое и очень тёплое местечко. Обито сильно смутился, но остался на месте, нервно растянув губы в подрагивающей улыбке. Каждый сыграл свою роль, сглаживая конфликт недельной давности, стараясь игнорировать ощущение тревоги, пока недосказанность острым лезвием медленно и методично надрезала толстый канат терпения внутри Какаши. Сложно для него вести привычные диалоги, чтобы ненароком не задать неприятный вопрос, и тогда все старания насмарку. А Обито тоже хорош: активный и слишком сговорчивый, как нашкодивший ребёнок, мечтающий избежать наказания. Какаши ещё не успел озвучить просьбу, а Учиха уже спешил её выполнить. Чему-то он был рад. Может, что Какаши вёл себя как обычно? Знал бы, каких трудов ему это обходилось — не веселился бы так. — Пора обедать, — возвестил Хатаке. Часовая стрелка ещё не дошла до двенадцати, а семпай уже решил прерваться — сердце Обито неприятно кольнуло. Разместившись на диванчике, Какаши достал из сумки металлическую коробочку — под рёбрами стало жечь во второй раз. Внутри аккуратные ломтики омлета с зеленью и идеально ровные рисовые онигири. Третий укол достал до самых нервов, до подрагивающих, немеющих от сводящей боли пальцев, и Обито присел на пол подальше от Какаши, чтобы не опозориться со своим «обычным» и пресным обедом. Хатаке всегда лгал, что еда, приготовленная Обито — самая вкусная. Врал и уплетал с аппетитом каждый день, стараясь не оставлять в опустевшей чаше и рисинки. Что теперь делать со вторым обедом в сумке, ведь к вечеру он пропадёт? Обито так громко вздохнул, что привлёк нежелательное внимание. — Так мало, — запричитал Какаши, торопливо набив полный рот, чтобы быстрее опустошить обеденную коробку. — Не наелся… — солгал он. — Ты принёс сегодня мне тоже? — Нет, — ответил Обито, без аппетита ковыряя палочками рис с отварной курицей. Враньём несло за километр, ведь только что Какаши едва не подавился, проглотив махом слишком большой кусок. — Что ж, — протянул Хатаке и поднялся с дивана, — придётся есть с тобой. Сев напротив Обито, он схватил удерживающую палочки руку парня и притянул её ко рту, сняв губами комок липкого риса. Не сводя своего взгляда с растерянного лица Обито, Какаши набрал ещё порцию, ловко управляя чужой рукой, и протянул кусок курицы ему, уткнув край мяса в сомкнутые губы. — Ты тоже ешь. — Я не хочу есть… На последнем слове Какаши запихнул влажные палочки в рот Обито и молча продолжил есть. — Мне кажется, ты зол на меня. Какаши замер и вновь поднял на парня глаза. Выпустив руку Обито, он отсел от него и почесал затылок, виновато улыбаясь. — Так заметно? — Нет. Я только предположил. — Не переживай на этот счёт. Тоже не умеешь скрывать ложь, — произнёс Какаши и указал на вторую коробку, скрытую в сумке. — Ты же уже не голоден, — Обито расслабленно улыбнулся и протянул второй обед напарнику. — Но и не настолько сыт, чтобы отказаться от вкусной еды. Как всегда изумительно: щедро приправлено подливкой, с сочными кусочками мяса… «Сейчас. Нужно именно сейчас» — Какаши! — окликнул он его и забылся в осчастливленном, но усталом взгляде Хатаке, упустив из памяти совет Мадары — вдохнул так глубоко, что в груди заныло тупой болью, а от нужных слов остались лишь осколки. — Что? «Я страдаю диссоциативным расстройством личности» — собирал он в уме фрагменты фраз воедино, а ладони уже взмокли. — Я скучал, — сдался Обито, не в силах раскрыть правду. Произнесённые им слова пронзили Какаши колючим разрядом тока. Хатаке что-то попытался ответить с набитым ртом, но подавился и долго откашливался, зажав ладонью рот. Его внимание было приковано к абсолютно серьёзному Учиха, и оттого так верилось в его слова, что все предыдущие проблемы позабылись — их вытеснила волна нарастающих чувств. — Иногда ты говоришь такое, от чего даже мне не по себе. Сам напрашиваешься… Контейнеры с обедом отброшены в сторону и пальцы обоих парней дрожали, хватаясь за лямки рабочих комбинезонов. Какаши кратковременно вжался в губы Обито, не надеясь на ответ, а вместо этого Учиха приоткрыл рот и провёл кончиком вытянутого языка вдоль линии тонких, мягких губ, зацепив рыхлую поверхность тонкого шрама, перечёркивающего их ровной полосой. Какаши одарил парня ещё одним поцелуем и поднялся с пола, потянув за лямки комбинезона Обито, заставив его встать и идти следом до старого, уже продавленного дивана. — Садись, — мягко пригласил Какаши, и Учиха последовал его просьбе, грузно усевшись. С тёмно-серой обивки едва заметными светлячками поднялась пыль. — Надоело обжиматься на пыльном полу. Я ведь теперь себе сам стираю робу. Думаю, ты тоже. — Да, — кивнул Обито, тяжело сглотнув. Снова начинал нервничать. — По дому я делаю все дела. Тело Какаши тяжёлым грузом навалилось сверху и придавило Учиху к дивану. Влажные губы Хатаке оставляли невидимые следы на глазу без ресниц, на сморщенной коже щеки под острыми скулами около обожжённого, немного деформированного уха. Поцелуи спускались вниз до острого подбородка и нервно подрагивающего кадыка под кожей, на которой ожог только разрастался на правую сторону груди, охватив собой всю руку, так тщательно спрятанные под тканью водолазки. Какаши оттянул ворот-стойку и с трудом дотянулся с поцелуем выдающейся ключице, и Обито вздрогнул, испугавшись щелчка комбинезонных замков друг о друга. — Извини. Напрягся ты так, что вспотел, — попросил прощения Какаши и снял с угловатых плеч лямки, вытянув из-под резинки пояса футболку. Притянув к себе руки лежащего под ним Обито, он позволил холодным ладоням прикоснуться к его торсу и снова навалился на парня. В Обито упирался стянутый узкой тканью трусов эрегированный член Хатаке, и Какаши тёрся об ногу, пытаясь отвлечь внимание брюнета бесконечным поцелуем от постепенного раздвигания коленом его бёдер, и теперь упирался пахом в пах. Обито чувствовал всё, но не мог расслабиться, прислушиваясь к звукам извне, откуда к металлической двери мог кто-нибудь подойти: Кисаме, Мадара или, с чем чёрт не шутит, вновь заявится Рин, как тогда. Мысли о ней, об её существовании в жизни Какаши, об её ненависти глушили сильным давлением возбуждение. Любой лязг снизу звучал как стук её раздражающих каблуков о стальную решётку. Приходилось бороться с накатывающим желанием спрятаться от колючего взгляда Рин. Очередной слишком громкий шорох раздался внизу, и пальцы Обито со страхом впились в прямую спину Какаши, скользнув к впадине, очерчивающей линию вдоль позвонка. Спина Хатаке была мокрой и скользкой, горячей, как и дыхание парня, оставляемое короткими выдохами на губах Обито. Чужая кожа под ладонями уже была забытым ощущением, ещё и столь гладкая. Учиха расправил ладони и разгладил едва выступившие на поверхность капли пота, пощекотав своим неуверенным прикосновением две неглубокие ямочки на пояснице, и наткнулся на плотную резинку трусов Какаши. Просунув под ткань нижнего белья указательные пальцы, Обито внезапно остановился и отдёрнул ладони. — Стоять, — приказал Какаши и вернул его руки на напряжённые, твёрдые ягодицы, выгнув спину, чтобы Обито смог до них достать. — Ты можешь трогать меня, где захочешь. А сам сжал бёдра Учихи, удерживая их, и вжался своим пахом между раздвинутых ног парня. Обито удивлённо втянул ртом воздух и хотел возразить, но Какаши вновь заткнул его настойчивым поцелуем, под которым губы стали неметь от давления. Пальцы Обито сжали ягодицы напарника, что аж костяшки заныли. Снаружи послышались шаги. Судя по грузному стуку подошв о мостик, к мастерской приближался Кисаме, и этот визит предвещал гораздо больше проблем, если их застанут в таком положении, чем внезапное появление Рин. — Чёрт, — тихо выругался Какаши, соскочив с дивана и поправив одежду. Обито лишь тяжело сглотнул вязкую слюну в пересохшем горле и сел на край, наблюдая, как Хатаке натягивает маску, скрыв под ней покрасневшие, припухшие губы. — Ребят, — без стука распахнул Кисаме дверь, — вы обедали? — Уже, — сдержанно ответил Какаши, но взгляд его был переполнен злостью. — Вот подстава. Мы опоздали. Они уже поели, — обратился он к кому-то позади себя, и из-за его широкой спины вышел Нагато. При виде директора Обито вытер лицо, боясь, что хоть один малейший след, оставленный Какаши, мог его выдать. — Ничего. Это не столь важно, — ответил Нагато и окинул широкую комнату придирчивым взглядом. Остановив своё внимание на Какаши, мужчина задумчиво прикусил внутреннюю сторону щеки, перебирая свои мысли, и сел около покрасневшего Обито. — Ты плохо себя чувствуешь? Весь красный и вспотел… — Я в порядке, — отсел парень, чтобы быть подальше от внимательного взгляда Узумаки. — В последнее время я только таким его и застаю. — Это потому, что вы любите появляться не вовремя, Хошигаки-сама. Недовольное бурчание Учиха позабавило Какаши. А Нагато с недоверием сощурился, сравнив наглого, на его взгляд, парнишку с «Демоном школы» — Учиха Мадарой, и мужчина заметно помрачнел. — Может, пропустим по стаканчику сегодня вечером? — предложил Кисаме. Обито замялся с ответом и обратил внимание на подающего отрицательные знаки Какаши, размахивая руками у стола за спиной начальника. — Прошу прощения, но я не пью. Я ещё на лечении, и мне запрещён алкоголь. — А от чего лечишься? — с подозрением спросил Нагато. — Гриппом переболел. — Не удивительно, — понимающе закивал Кисаме. — Сейчас самый сезон. Хуже погода только зимой. Но всё равно пойдёшь с нами — это даже не обсуждается. Ведь Хатаке идёт. — Кто это тебе сказал? Теперь я за рулём, и алкоголь противопоказан, к сожалению. — Да чтоб вас… — скрипнул острыми зубами Хошигаки. — Ты пойдёшь. Не каждого из подчинённых я приглашаю выпить. Голос Нагато действовал гипнотически, как и его меланхоличное спокойствие. Обито не боялся его — парень помнил все хвастливые возгласы Мадары о власти над этим человеком, но его учили уважать старших, и начальство в особенности. — Хорошо, но пить я не буду… — Разумеется. Мы только поболтаем, узнаем друг друга получше. В конце концов, мы с тобой не так часто видимся: ты всё время за работой наверху, а я — внизу, в самой суматохе. Никак не поговорим, а я предпочитаю знать своих подчинённых лично, а не через кого-то, — намекнул Нагато на Мадару и встал с дивана, стряхнув с костюмных брюк пыль. — Какаши, следи за чистотой. У вас тут слишком пыльно, — отчитал он и кивнул на грязные разводы в районе колен на робе Какаши. — Что ты натворил? — задал вопрос в лоб Хатаке, выждав, когда начальство спустится вниз. Обито рассеяно пожал плечами. — Не ведись на сладостные речи об его интересе к рабочим. Как раз-таки Узумаки предпочитает отсиживаться в кабинете в одиночестве, а с рабочими общается исключительно Хошигаки. Это его идея — принимать на работу калек. Не прогадал… — Подмазываться будет. Я же племянник Мадары, а он его боится, как огня. — В любом случае тебе стоит с ним быть осторожным. Даже я не знаю, что творится в голове молчаливого Нагато. Да и Кисаме тоже не может знать, будь уверен. Я с тобой пойду. Пасмурным вечером тучи так плотно затянули небо, что в шесть вечера уже смеркалось. Осенью жизнь в пустынном городе замирала, и все горожане предпочитали ютиться в тёплых, сухих домах. Кофеен было всего две: одна на единственной заправке, но Узумаки её не жаловал, постоянно жалуясь на едкий запах бензина, который мерещился ему повсюду, даже из чашки с чаем. Вторая кофейня располагалась в центре городка, на переплетении узких улиц рядом с ирландским пабом, куда однажды Какаши привёл Обито. Учиха слышал от старожил, которые работали в фасовочном цехе — двое уже седых, но крепких мужчин, чья одежда и кожа насквозь пропитались рыбным смрадом — что в застрявшем в прошлом веке городе раньше был кинотеатр. По дороге в кофейню Обито заметил то, что осталось от него: голые серые стены, с облупившимися почти наголо фресками и неаккуратно ободранными афишами, а над обычной железной дверью тёмные тени букв, которых уже не было на месте. Одноэтажное здание явно давно пустовало, и местных это ничуть не смущало. — Жаль, что закрыли. Я бы сходил на вечерний сеанс. — А толку? — спросил Какаши, проследив взглядом по направлению его внимания. — Старое кино ты сейчас и дома посмотреть можешь в любой момент. — А новинки? — Новинки, — усмехнулся Хатаке, поправив над их головами зонт, чтобы капли с его края не мочили плечо друга. — Новинки до этого места не доходили. Да и старьё крутили одно и то же. Хуже только то, что и с книгами беда. За новым томом романа каждый раз приходится ездить в соседний город. Кисаме с Нагато шли впереди каждый под своим зонтом на приличном расстоянии, будто они просто коллеги — и ничего большего. Наблюдая за ними, Обито подсознательно отстранился от Какаши, но Хатаке затянул его обратно под зонт, приобняв свободной рукой. — Держи границы приличия, — возмутился Учиха, отдёрнув плечо. — Какая граница приличия, если сразу понятно, что ты не из этого города? Любой, кто взглянет на тебя, это поймёт и не осудит за прогулку под одним зонтом. Ведь без зонта из дома может выйти только нездешний. — Любую отмазку найдёшь, чтобы всё было по-твоему. — Да. У меня есть такой талант. В кофейне было тепло и тихо. Хаотичный стук дождя о крыши, лужи, зонты сменился тихой музыкой, и только сев у высокого, просторного окна, Обито расслышал эхо разбивающихся капель, раздававшееся по ту сторону от мокрого стекла. На мягких диванах гораздо уютнее, чем шлёпая ботинками по глубоким лужам. Никакая обувь достаточно не защитит от мокрых ног, как резиновые сапоги. Обито чувствовал, что его носки уже влажные. Зачем он попёрся с этой компанией? Мадара так и спросил: «Нахуя?» А племяннику и ответить нечего. «Просто поговорить ещё с кем-нибудь». «Ну-ну, поговори», — с угрозой ответил Мадара и выдавил из себя смешок. Он-то знал Нагато лучше, чем Обито. — Ваш заказ, — без напыщенной любезности обратился к компании официант, наконец оторвавшись от увлечённой беседы с посетителями за другим столиком. — Чашку крепкого кофе и чай с жасмином, — сделал Какаши заказ за себя и за задумавшегося Обито и вытянул из подставки салфетку, ловко складывая из неё «журавлика». — Чай с молоком и ещё одну чашку крепкого кофе. Капните в него пару капель коньяка, — попросил Кисаме, скинув с плеч влажную куртку. — У нас нет коньяка. Могу предложить сироп на выбор, ванильный экстракт, корицу… — снисходительно перечислял светловолосый официант. — Ты ведь сейчас специально, да? — зашипел Хошигаки, похрустывая сжатыми кулаками. — Нет, — после глубоко вздоха признался парень, — но даже если бы у нас был коньяк — я его всё равно тебе бы не налил, — уже тише добавил он, чтобы не услышало начальство, и ушёл, победно расправив узкие плечи. — Мелкий кусок дерьма… Ты слышал его? — Успокойся, — остановил Нагато мужчину, мимолётно коснувшись его руки. — Всё правильно он сказал. Это тебе месть за бессонные ночи. — Бессонные ночи? — оживился Обито и подался вперёд к напротив сидящим мужчинам. — Суйгецу — его сосед, — ответил Нагато. На этом вопрос был исчерпан без подробностей о том, что не только Кисаме сосед, а их обоих, и что бессонные ночи иногда не только у бедного паренька, у которого уже цвет лица сливался с мрачным, затянутым тучами небом, но и у начальства рыбной фабрики. — Плюнет мне в кофе — я его наизнанку выверну. — Лишь бы чашки не перепутал, — пробурчал Какаши, помрачнев. — Как тебе у нас в городе? Не скучно? — спросил Нагато, не глядя Обито в глаза. — Скучно порой, но начинаю привыкать. Благодаря Какаши и Мадаре узнаю новые места. Вот теперь вы открыли для меня это место. — А почему Изуна решил отправить своего ненаглядного сына в столь непримечательный город? Ты же в университете учился? — Да, — заданный вопрос заметно смутил Обито, и парень сгорбился. — Не доучился, как видите. — Что? — Нагато поднял взгляд и пристально посмотрел на его лицо. — А да, всё время об этом забываю. Прости… Так твой отец решил избавиться от тебя? В точку. Попал своей догадкой в самое яблочко, царапнув только успевшие подсохнуть корки на сердце, высвободив неприятную боль. — Нет. Что за чушь? — лгал Обито, искренне пытаясь поверить в свои же слова. — Решил устроить мне каникулы, чтобы я не впал снова в депрессию. — И помогло? — Не то слово. Мадара мигом вышиб из меня всю грусть. Тонкие губы Узумаки дрогнули в улыбке, и Обито напрягся. Он ляпнул что-то лишнее? Нагато нащупал нужную ниточку. Оставалось только потянуть за неё, и всё развяжется само, ослабнут все крепкие узлы вокруг жизни Мадары. — Да, это он может. — Ваш кофе и чай, — с неприязнью кинул официант, звякнув блюдцами о стол. Напитки расплескались, пролившись на белую фарфоровую поверхность. — У вас сервис на высшем уровне! — процедил сквозь зубы Кисаме, кивая головой. — Я в восторге!  — Тогда напишите благодарность в книге жалоб у выхода. Кисаме осторожно отпил кофе и со скрежетом клацнул зубами. — М-м-м… а кофе какой чудесный: сладкий, холодный, с харчком — вы сами варили? — А про харчок я как-то не подумал, — прошептал Суйгецу, сгримасничав от досады. — Всё для вас, мистер Хошигаки, — прочеканил он и так резко развернулся на пятке, что короткий хвост туго стянутых, почти белых волос шелохнулся на затылке, отпружинив движения официанта. — Раз не плюнул, то можно спокойно пить, — выдохнул Какаши, ткнув локтём нервничавшего Обито. Его не столь сильно обрадовала чистота кофе, сколько желал поддержать напарника под натиском вопросов. — И часто он бьёт тебя? — Кто? — Мадара, — прямо спросил Нагато. — Мы все видим синяки, которые иногда появляются на твоём теле. Это беспокоит нас. — Что за чушь? — усмехнулся от растерянности Обито и выпил залпом половину поданного чая, пытаясь проглотить вставший ком в горле. — Тебя папа не учил, что давать себя в обиду — неправильно? Или это норма для Учих — избивать друг друга, прикрываясь благими намерениями. — Думаю, что это уже личное. Я вот знать такие подробности не желаю, — попытался отшутиться Какаши, изобразив добродушную улыбку, сдерживая себя от желания задать взбучку обнаглевшему директору. — Нет, не учил этому. Но всегда говорил, что нельзя лезть в чужое дело, когда тебя не просят. — Будь осторожен со своим дядей. Если ты столкнулся с домашним насилием — скажи нам. Мы знаем, куда обратиться, чтобы наказать Мадару. — Домашним насилием? Я? Вы с беззащитной женщиной сейчас говорите по-вашему? Растерянность сменилась злостью; ладонь сжалась в кулак под столом. — Мы желаем тебе помочь. Мадара мог запугать тебя, но не ведись на его угрозы. Я в состоянии защитить своих рабочих, — продолжил преспокойно убеждать Нагато, игнорируя перемену в настроении Обито. — Хватит! — прервал диалог Учиха и стукнул кулаком по столу. Чашки брякнули по блюдцу от вибрации. — Вот зачем я вам внезапно понадобился — решили от дяди избавиться, благодаря мне? Да чёрта с два я это позволю! Считаете себя умным, всезнающим, да вот о нём вы ничего не знаете! Если кто и спас меня — так он, и советую впредь даже не начинать подобных разговоров, иначе я поступлю в стиле Мадары — отколошматю вас. Учитель в этом деле у меня хороший. Пропусти! — случайно прикрикнул он на Какаши, схватив куртку и выйдя из-за стола. Уже было ушёл, но вернулся, копошась в кармане, долго доставая бумажник. — Не руби сгоряча, Обито. Подумай, — воспользовался заминкой Узумаки. — Да заткнитесь вы уже! — прорычал парень и кинул на стол несколько купюр за недопитый чай. Ну как Какаши мог сдержать смех, когда перед ним сидели столь скиснувшие физиономии? Обито отчитал начальство с таким пылом, что на их щёки лёг яркий румянец. Брызнув едкий смешок в сжатый кулак, Какаши прочистил горло и встал с диванчика. — Спасибо за кофе, — прощупал он карманы, — но денег нет. Вы же заплатите? — добродушно улыбнулся он, сощурив глаза. — Бывайте. Кисаме молчаливо махнул рукой вслед Хатаке и отпил мерзкий кофе, пришлёпнув губами, стирая с зубов налипшую гущу со дна. — Тебе конец, — язвительно подметил он, не оборачиваясь к Нагато. Узумаки промолчал. Он и без него знал, что рисковал, решившись на этот разговор. От Мадары не удалось избавиться как двадцать лет назад, так и сейчас. Этот Учиха преследовал его всю жизнь. Когда-нибудь он растопчет Мадару, и тогда наступит очередь Нагато наслаждаться страхом в ненавистных чёрных глазах. — Ты сейчас улыбнулся? — Нет… — Ты улыбнулся, — изумился Кисаме. — Злорадно так. Жуть какая… Как назло, дождь усилился и обрушился на голову Обито нестерпимой тяжестью. Чёрные волосы моментально намокли и прилипли ко лбу, а с них вода стекала вниз, заливая глаза. Дорога перед ним плыла, растворяясь в серую рябь, тая и тускнея, а в ботинки затекла вода с глубокой лужи, куда Обито вступил вслепую. — Обито! — раздался негромкий голос Какаши, заглушаемый частыми каплями дождя. — Да стой же ты! Зонт Хатаке навис над промокшим Обито, но толку от него уже было мало. — Ты им задал жару. Молодец! — сквозь улыбку восхитился Какаши, хотя прекрасно видел, что Обито выглядит подавленным. Хотел поддержать. — Это ты им сказал? — выдыхая пар, спросил Учиха и обдал напарника гневным взглядом почти покрасневших глаз. — Я с тобой делился секретами, душу изливал, не ожидая предательства! — Ты о чём? Я не говорил о тебе ни с кем. — Тогда откуда им знать, что в моей семье не гнушаются тумаками? — Откуда мне знать? Но синяки твои слишком заметны, чтобы никто ни о чём не стал догадываться. — Дерьмо, — выругался Обито и сжал ворот расстёгнутой куртки Хатаке. — Я чуть не подставил его… Едва не предал. — Успокойся. Какаши огляделся. Нельзя, чтобы Обито видели таким. — Отойдём с дороги. Мы стоим у всех на виду. Зайдя в узкий проулок, между двух торговых лавок, где места едва хватало для двоих, и зонт почти царапал спицами оштукатуренные мокрые стены, Хатаке вытер лицо Обито ладонью, но между бугристыми рубцами осталась влага. — Отдышись, и тебе станет легче. Обито плотно сжал губы и выдохнул, склонив голову. Какаши поступил так же и уткнулся лбом во влажный лоб парня, поморщившись от прикосновения мокрых волос. — Всё ты верно сказал. Никого не предал. Я ненавижу твоего дядю, но им не следовало так поступать. — Мои синяки не его вина. — Не его вина? — Почти… — Хорошо. Раз ты так говоришь, то я тебе поверю. — Но я рад, — Обито поднял голову, — что ты пошёл вместе со мной. Без тебя бы утонул в этих лужах с горя. Пухлые, потрескавшиеся от высокой влажности губы растянулись в улыбке, и лопнувшие трещинки побагровели. Какаши молча кивнул головой и потрепал пальцами коротко стриженый затылок — прикосновения были осторожными, вдруг парень снова смутится и испортит момент. Под длинными, очень тонкими пальцами колючий, грубый «ёжик» с сопротивлением сминался, и Какаши ощущал тепло от мимолётного касания к коже, согревающее в холодный дождливый вечер. А дождь барабанил по нейлоновой ткани зонта, заглушая гулкими хлопками каждый вздох. — Раз уж чаепитие сорвано, — начал Обито и сделал небольшую паузу, прикусив губу, разодрав ещё одну трещинку. — Планы поменялись, но мы ещё можем вместе отдохнуть, верно? Мадара прав: о чём жалеть, кроме испытываемых страха и сомнений? Сейчас шанс рискнуть был, завтра, возможно, его бы уже не было. Обито доверял Какаши и чувствовал себя измождённым после неприятного разговора, словно смятый клочок бумаги. Но, не слыша тревожных звоночков от спящего Тоби, он решился. Услышав откровенное предложение, Какаши вздёрнул голову, будто так пытался расслышать уже развеявшиеся в воздухе слова. Уголки его губ приподнялись, подрагивая. — Да, — самодовольно протянул он, а потом очнулся, прокашлялся. — Да, конечно. Поедем ко мне? В отличие от старого кинотеатра, у меня обширная кинотека и квартира не похожа на развалины. Жил Хатаке в старом четырёхэтажном доме в пяти минутах езды от завода. Путь до сиреневого Опеля оказался дольше и ухабистей, через поток воды, бегущей по дороге, как река. Лужи под ботинками хлюпали созвучно с мокрыми носками Обито, вобравшими в себя воду. — Зачем тебе машина? — изумился он столь быстрой поездке. — Не любитель я прогулок под дождём. В машине сухо и тепло. — Удивительно, насколько ложно первое впечатление. Когда я впервые встретил тебя, ты казался иным: такой серьёзный, бесстрашный и исполнительный. — А на деле? — с иронией спросил Какаши, провернув в дверном замке ключ. — Ты, как и я, тот ещё ленивый придурок. Лишнее дело не сделаем, чтобы не напрячься. Обито поднял взгляд на Хатаке и вошёл внутрь небольшой квартиры. Огляделся, оценивая каждый сантиметр жилого места, разулся и вошёл в просторную спальню, оставляя на полу влажные следы от стоп. — Да. Не удивил. Снимай мокрую одежду. Можешь сходить в душ, чтобы снова не заболеть, а то придётся ещё недельку отдуваться без тебя, — устало предложил Какаши, выдвинув из массивного комода ящик с нижним бельём. — Я могу раздеться в ванной? — смутился Обито, поймав брошенные в его сторону трусы. — Да, но сложи грязное бельё в стиральную машину. Я дам тебе сухую одежду. За пределами спальни все остальные комнаты были нещадно маленькими, но идеально чистыми, не загромождёнными хламом. Обито повернул направо и оказался на пороге квадратной кухни со сдвинутым к стене столу, чтобы освободить тесный проход. Рин уже с месяц не жила здесь, а парень ощущал её присутствие кожей. Потребуется немало времени, прежде чем эти стены окончательно покинет её тепло. На тумбе у душевой кабинки ещё остались флаконы её шампуней и масок, а на стиральной машине выделялась светлая корзина для белья, с ненавязчивым васильковым орнаментом, вплетённым в её тонкие стенки. Ну не Какаши же её выбрал, в самом-то деле. «Прочь эти мысли», — Обито так сильно мотнул головой, что в шее раздался хруст и в глазах потемнело. Он едва успел схватиться за край стиральной машины, удержавшись на ногах. Освободив карманы от ключей, бумажника и шелестящей пластины с поредевшими рядами таблеток, парень дрожащими пальцами вытолкал одну из них из-под тонкой фольги и закинул её в рот, проглотив. Вытянутая таблетка никак не проскальзывала внутрь влажной глотки. Обито сдавленно прокашлялся, согнувшись, и снова выпрямился, запрокинув голову и сглотнув побольше слюны. Ощущение оцарапанного горла ещё долго мучало его, но спокойствие того стоило. Избегая тщательно натёртого зеркала, Обито открыл мутную дверцу и зашёл под душ. Льющаяся вода заглушила звук щёлкнувшего дверного замка и шагов по ту сторону закалённого стекла. — Можно войти? Услышав голос Какаши, Обито прижался к противоположней стене, словно кто-то мог разглядеть его ожог через эти мутные, запотевшие дверцы. — Да, — разрешил он и шлёпнул ладонью по мокрому лицу. Боится сам не знает чего. — Я на тебя не смотрю, — солгал Какаши, загружая стиральную машину и пялясь на нечёткий силуэт парня, очерчивая его более подробно в своём воображении. — Врёшь же. Обито не видел, но чувствовал пристальное внимание. В ответ раздался мужской смех. На стиральной машине перед корзиной грудой были ссыпаны документы, ключи и под бумажником были спрятаны таблетки. Какаши потянулся к ним. «Возможно от простуды?», — подумал он, хотя в душе громыхнула тревога. — Какаши, я могу одолжить у тебя шампунь? — голос Обито вовремя отрезвил Хатаке. Нельзя лезть в чужие тайны. — Да. Бери любой. Они все мои. — Твои? — А чьи же ещё? — разочарованно ответил Какаши и вышел из ванной, ещё раз глянув на груду личных вещей. — Какаши, прости за наглость, — заглянула в дверной проём растрёпанная голова Обито, — но у тебя в доме нет футболок? А ещё лучше толстовки или лонгслива? — Чего? — Ну, — попытался он объяснить деревенскому парню, — футболки с длинным рукавом. — Есть, но тебе будет жарко. Хатаке недовольно цокнул, сидя на корточках напротив забитого дисками шкафа. Худой, рельефный торс парня был обнажён, стопы — босые, а тонкие спортивные брюки слишком сильно обтягивали напряжённые мышцы бёдер. — Я не такой горячий, как ты, поэтому пожалей друга — поделись одеждой. Какаши снова прицокнул и пофыркал недовольно, стянув со стула ветровку, в которой бегал по утрам. Хатаке чуть провернулся, скользнув ногами по полу, и обернулся к до сих пор скрывающемуся за дверным проёмом Обито широкой костистой грудью, усыпанной шрамами, как стеклянными осколками. За каждой отметиной на теле была скрыта история, и Учиха поймал себя на мысли, что хотел бы знать, но спросить не осмелится, потому что сам до сих пор не поведал тайну. — Тебя устроит? — Да, вполне, — принял из рук Какаши мастерку. — Что хочешь посмотреть? Комедию, драму, эротику, — с забавными интонациями спросил Хатаке. — Что-нибудь на твой выбор, но не драму. У меня сейчас такое пограничное состояние после разговора, что если на экране умрёт собака — я разрыдаюсь. — Тоже любишь собак? — Не особо… Соседский доберман однажды укусил меня за задницу, и я неделю хромал, пока синяки сходили. Я могу прилечь на кровать? По центру спальни стояла широкая кровать, устеленная сиреневым атласным покрывалом, с двумя тумбами у изголовья с каждой стороны. На каждой по торшеру с тошнотворно узорчатым бра. Обито лёг на подушку, застегнул молнию куртки по самый подбородок и разглядел светильник повнимательнее. — Какая прелесть. Сам вязал? — Снова язвишь? — Так я искренне! Последний раз видел такую искусную работу лет так пять назад. Тогда бабуля уже доживала свои дни в доме престарелых, и вязание было их главным досугом. Даже конкурсы устраивали, разыгрывая всякую чушь, но чем ещё заниматься на закате жизни? Я бы тоже вязать начал за набор пуговиц, наверно. Все оставшиеся дни бы гордился, что смог выиграть эти дешёвые пластмассовые кругляшки с распродажи… — Ты прекрасно знаешь, чья это работа, — процедил Какаши и лёг рядом на почтительном расстоянии, насколько позволяла ширина кровати. — Пожалуйста, не затрагивай больше эту тему. Рин от души старалась, а не за дешманские пуговицы. — Моя бабушка тоже была искренна… — Конечно, — с улыбкой согласился Какаши, подложив руку под голову. Он с такой радостью разглядывал лицо Обито, находившееся напротив, что под его круглыми глазами-лучиками растянулись морщинки от искренней улыбки, и небольшая родинка подпрыгнула на подбородке следом за растянутыми в усмешке губами. — Что смотришь? — увёл смущённо взгляд Учиха, но руку под голову тоже положил. — «Бойцовский клуб», — возвестил Хатаке и поднял пульт, нажимая на кнопки не глядя в сторону широкой плазмы, чтобы не упустить ни одной эмоции Обито. Он лежал так близко, что по смятому покрывалу мягкими волнами к Хатаке подбиралось его тепло. Пах он после душа как хозяин квартиры, но иначе. Какаши не мог надышаться этим моментом. Парень испытывал подобное впервые. — Только не говори, что это — боевик. — Не совсем. Я люблю фильмы со смыслом, над которыми долго думаешь, разбираешь по кадру в своей памяти, пытаешься осознать чужие мысли. — Любишь ты копаться в чужой голове… — Главный герой, — начал Какаши, перекрикивая музыкальную заставку и подбирая слова, — страдает раздвоением личности. Обито почувствовал, как в горле пересохло, и не сглотнуть высохшую, вязкую слюну. Мрачным первым кадром — окно небоскрёба и человек со стволом, зажатым между его челюстями. Пот грузными каплями струится по его усыпанному кровоподтёками лицу. Полная безнадёга, совсем как в душе Обито. Он готов поставить всю свою зарплату с уверенностью, что Тоби испытывал то же самое. — Дерьмо фильмец… — Тоже так сначала думал, но оказалось всё куда интересней: искажённая картина саморазрушения, и взаимопомощь через насилие. Ты себя когда-нибудь мечтал уничтожить? — Каждый день, — честно признался Обито. — А ты? — Нет, никогда. Но пытаюсь понять отца, покончившего с собой. Уверен, это можно остановить, но я не мог, потому что был ребёнком. А тебя что останавливает? — Если я попытаюсь — мой дядя меня покалечит. Если у меня получится покончить с собой — Мадара после смерти опозорит меня так, что лучше бы мне жить. И ещё я трус… Не хочу оставлять маму, папу и дядю — он такой старый, одинокий придурок. И тебя оставлять не хочу. Не часто такие уроды, как я, кому-то нравятся. Только таким больным извращенцам, как ты. — Да, я такой… — И я тебя ненавижу, — покачал головой Обито, наблюдая, как на экране мужчины плачут, обнимая друг друга, а главный герой рассуждает об их горе с нескрываемой иронией. Пока жалко только Боба, ведь у него рак яичек… — Я же сказал, что в плохом расположении духа, а ты мне депрессивный фильм включил. — А с кем его ещё смотреть, как не с тобой? — Обито обернулся на голос, а лицо Какаши совсем близко. Его дыхание опаляло жаром лицо. — Тут парни едва не уничтожили друг друга. А я верю, что ты и я — другая история. Никогда бы тебе не позволил создать клуб, в котором тебе делали бы больно. Несмотря на то, что ты иногда выглядишь на грани сумасшествия — не похож на себя, и это пугает, я ожил благодаря тебе. Спасибо. — Красиво заливаешь, — старался не выказывать смущения Обито, позабыв о фильме, заглушающего его слова. Есть только голос Какаши: он низкий, но нежный, непринуждённый, ласкающий. Гипнотизирующий своей природной леностью до мурашек. — Я честен, когда дело касается чувств. Либо я молчу, — привстал он на локте, — либо говорю, как есть. Я привык использовать свои возможности по максимуму, и с тобой я бы занялся любовью прямо сейчас, признаюсь. Так и ты будь честен со мной: для чего ты согласился прийти ко мне домой? — Я бы и сам хотел знать точный ответ. — Ты хочешь заняться со мной сексом? Лицо Обито стало багровым от смущения. Какаши говорил о постыдных вещах легко, и нужные слова свободными птицами слетали с его языка, окружая парня. Обито же едва мог оторвать онемевший язык от пересохшего нёба, выключая около себя торшер. Какаши незамедлительно сделал то же самое, и комнату освещал лишь свет от плазменного экрана и отражение его тусклых бликов на атласе покрывала. Этого было достаточно, чтобы видеть движения друг друга, но броский свет не резал их тела на явные недостатки, смягчая неровности и несовершенства кожи. — Раз вслух я твоего ответа не дождусь, то хотя бы посмотри на меня. Бегунок на металлической молнии плавно опустился вниз, и Какаши распахнул только левую сторону тонкой ветровки, не обнажая заветную тайну. Живот Обито напрягся, и на нём появились очертания мышц ещё не таких тугих и твёрдых, как у Какаши, но гораздо объёмнее и крупнее. Учиха был плотнее Хатаке, более мягким и интересным на ощупь — восхищался этому Какаши. Даже тому, как ровно Обито лежит на матрасе без лишнего движения, боясь шелохнуться, высверливая внимательным, поблёскивающим в полумраке взглядом лицо парня. Хатаке раздвинул ноги Обито и присел между ними на колени, стягивая с бёдер резинку брюк. — П-подожди! — зажмурился Учиха, резко дёрнувшись. — Что случилось? — Я боюсь, что меня сейчас вырвет при виде члена. — Обито, — Какаши насмешливо похлопал парня по бледному лицу, — у тебя он тоже есть. Что нового боишься увидеть у меня? — Я ещё так близко не сталкивался с посторонними членами, кроме своего… — Да? — не мог сдержать смех Какаши и оттянул резинку чёрных шорт на Обито, заглянув внутрь. К сожалению, темнота не позволила разглядеть ничего, кроме узкой полоски тёмных, редких волос, постепенно разрастающейся вниз. — Меня не тошнит, значит и тебя не будет. Если тебе комфортно с закрытыми глазами — не открывай, но хотя бы прикасайся ко мне, чтобы я знал, что ты не умер. Предложение Какаши прозвучало увлекательно, но матрас так сильно проминался под поясницей Обито, что Учиха слишком сильно занервничал и распахнул глаза в тот момент, когда Хатаке уже был полностью обнажён и стоял на коленях прямо перед ним, задумчиво рассматривая прикроватную тумбу. Обито увидел всё, но вроде не стошнило. Какаши почесал затылок и слез с матраса, проверяя ящики, заполненные мелким хламом. Вот где в его доме обитает бардак. — Повезло, — с облегчением выдохнул Какаши, достав из среднего ящика два презерватива. Улыбнулся и прошуршал по ним пальцами, заметив внимание Обито. — Ты уверен, что они на меня налезут? — На тебя? — Какаши нервно рассмеялся и сел на край кровати. — Я не думал, что ты будешь сверху. — А что ты думал? — Понимаешь, у меня нет опыта с мужчинами. Только с женщиной… одной. Поэтому я хочу взять тебя. — Нет-нет, подожди, — вскочил на ноги Обито. — У меня тоже есть опыт с женщинами. Я тоже могу быть сверху! — Тогда, — на лице Какаши растянулась хитрая ухмылка, — пусть всё решит удача. «Камень, ножницы, бумага»? Какаши вытянул вперёд кулак, и Обито согласно кивнул, сосредоточившись. Игру на мужскую честь он не мог проиграть. — Камень! — радостно воскликнул Учиха и перевёл взгляд на раскрытую ладонь напротив. — Бумага, — со слабым ликованием объявил Хатаке и потянул к себе парня, но тот упёрся рукой в край кровати. — Ещё раз! Мне нужен реванш. Несколько секунд — и снова проигрыш. Какаши догадался, что зацикленный итогами прошлой игры Обито во второй раз решится на «ножницы». Он слишком импульсивен. — Такова судьба, Обито. Я выиграл честно, сам знаешь. — Фортуна — не мой конёк… — Я буду осторожен, и ты не молчи, если решишь остановиться. — В следующий раз я тебя оттрахаю… — Да, — сморщился Какаши от грубой фразы и притянул к себе напряжённого Обито. Мастерка уже почти сползла с изуродованного плеча, и Учиха потянул тонкую ткань обратно, пытаясь смотреть в экран, уже не улавливая сути сюжета, лишь бы не на Хатаке. — Я немного нашёл информацию об этом, поэтому расслабься. Нужно тебя подготовить. — Ты давно планировал это, да? — Если я скажу «да», ты не разозлишься? Думал о сексе со времён нашего первого поцелуя. Даже книги Джирайи-сенсея перестали доставлять удовольствие, как раньше. В голове только догадки и желание, а ты постоянно бегал от меня. — Как предчувствовал. — Позволишь? — спросил Какаши, указав на шорты парня. — Я сам, — недовольно бурчал Обито, раздеваясь. Почти вся бледная кожа бедра была сожжена когда-то, стягивая крупные мышцы и суставы. — Это… Это, — чуть запнулся Какаши, оглядывая парня и выдавливая на пальцы вязкую жидкость, — не анальная смазка, извини, но всё же лучше, чем я войду на сухую. — Как ты можешь об этом так легко говорить? — смутился Обито, скрыв бледнеющее лицо за ладонями. — Я всё говорю прямо. Смоченные силиконовым лубрикантом пальцы дотронулись до кожи Обито, чуть промахнувшись мимо сжатого ануса, и парень вздрогнул от холода, медленно опускающегося вниз. Какаши попытался вставить палец, но не смог протиснуть его в кольцо плотно сжатых мышц. — Расслабься немного. — Не могу. — Тогда я буду трогать твои шрамы, — предупредил Какаши и провёл сухими пальцами по бугристой поверхности, совладав с желанием грубо ухватиться, чтобы впечатать это ощущение в кожу. Вялый член Обито вздрогнул, и парень издал недовольный стон, скинув с бедра чужую ладонь. — Расслабился я! — зло процедил он и откинулся на подушку. Внутрь скользнул неприятно скользкий палец, войдя всего на фалангу, а Обито уже передёрнуло от неприятных ощущений. На мгновение ему показалось, что у него снова геморрой. — Как ощущения? Не больно? — поинтересовался Какаши, проталкивая средний палец до конца. Он хотел выглядеть заботливым и здравомыслящим в столь напряжённый момент, хотя внутри вовсю полыхало пламя. — Не очень ощущения. Не буду говорить, с чем у меня ассоциации сейчас в голове. Какаши, не вынимая, провернул палец и аккуратно надавил на горячую, но плотную стенку, затем ещё… — Хватит в ней копаться, как в яме! — Я не копаюсь. Заткнись на минуту, — сосредоточенно возразил Какаши, и тело Обито прошибло разрядом тока. — Это что было? — захлебнулся словами он, чувствуя, как к его фаллосу притекает кровь и тяжестью наполняет все артерии и вены. — Нашёл, — удовлетворённо протянул Какаши и надавил на уплотнённую точку снова. Обито зашевелился на кровати: скрипнул зубами, сдержав за ними стон, и поднялся на подрагивающие локти, попытавшись уползти от Какаши. Хатаке удержал его за бедро рукой, прижимая к месту. В суматохе новых ощущений Обито не заметил, как внутрь него проскользнул ещё и указательный палец парня — трясти только стало сильнее. Какаши перестал давить на простату, и Учиха тяжело задышал. Перед глазами Хатаке стоял член Обито, приподнявшись над напряжённым животом. Какаши нагнулся к нему слишком низко, опалив горячим дыханием головку с выступавшей наружу прозрачной смазкой. — Ты чего? — пришёл в себя Обито и оттолкнул его. — Я для тебя стараюсь. — Старайся лучше для себя. — И для себя после постараюсь. Я же не стану тебе свой пихать в рот, так что не паникуй. Обито успел вобрать в лёгкие воздуха, но проглотил своё возмущение вместе со стоном. Горячие, нежные губы Хатаке обхватили головку члена и опустились медленно вниз, цепляясь щипками сухими уголками рта о его тонкую, подвижную кожу. Обито ощущал, как язык медленным потоком лавы стекает по уздечке и ниже, а с него у губ скапливалась тягучая слюна. Делал минет Какаши плохо, почти безвкусно, но стоило Обито начать в мыслях разбирать каждое его движение, как становилось волнующе приятно от каждого касания или щекотки. Снова запрокинув голову на подушку, Учиха закрыл глаза и зарылся пальцами в мягкие белые волосы Какаши. Провалившись в беспамятство от удовольствия, Обито широко раздвинул ноги, впустив глубже длинные пальцы, и чуть сильнее надавил на макушку головы Хатаке, а Какаши на радостях слишком поспешил и резко опустился вниз, напоровшись на твёрдый стояк горлом. Обито почувствовал, как расступилось мягкое небо, и его плоть уткнулась в гортань, судорожно сократившуюся от кашля. — Кха, — жалостно вырвалось из парня, и Обито испуганно отпустил голову покрасневшего Какаши. Поднявшись к нему, он схватил твёрдые, жилистые плечи и тряхнул друга, наблюдая, как Хатаке ладонью стёр с ресниц скупые слёзы. — Я же предупреждал! Прости… — Ничего страшного, я не рассчитал. — Идиот, — с облегчением выдохнул Обито и рассмеялся — как тут не смеяться, когда у Хатаке столь идиотский и растерянный вид. Отдышавшись, Какаши поцеловал ещё улыбающегося Обито, скользнув языком глубоко, как не делал этого раньше. — Повернись ко мне спиной. Послушно обернувшись, Обито встал на колени и сжал в кулаках уже смятое покрывало. За спиной сквозь голос главного героя, тараторившего на протяжении всей позабытой киноленты, послышался шорох презерватива. Обито вдохнул и поджал губы, покусывая их в кровь. Холодные влажные пальцы раздвинули его ягодицы, и Какаши густо смазал вход в анус и свой член. Приставил головку к чуть припухшим мышцам и подал бёдра вперёд. Пару раз конец соскользнул с пути, и Хатаке пришлось ухватиться чуть выше, чтобы чётко направить и удержать на месте сгибаемый под натиском давления член. Он скользнул внутрь, медленно проталкиваясь сквозь сильное давление, пока Обито не задёргался, проскулив в кулак. — Больно? — Да… здесь больно, — часто заморгал парень, пытаясь сохранить сознание, чтобы не позволить Тоби выйти наружу. — У меня вошёл всего на головку. Я продолжу? — спросил Какаши и, не дожидаясь ответа, продолжил проталкиваться внутрь с уже большим нажимом. Спина Обито по-кошачьи выгнулась; парень спрятал лицо в атласной ткани, испытывая режущую, распирающую боль. От поясницы по линии позвоночника поползли мурашки до самого затылка. Наконец Какаши сделал паузу; его Обито так сжимал, что вдоль линии волос на лбу выступил пот. — Я полностью в тебе… — Да хватит каждый шаг объявлять! — Прости… Одно возвратное движение — и снова на всю длину, вынимая на сантиметр-два, чтобы тело Обито привыкло к нему, и напряжённая спина расслабилась под задравшейся ветровкой. Какаши хотел взять в кулак стояк Учиха, но от возбуждения не осталось и следа, только мягкая, почти бесформенная плоть, раскачивающаяся в такт движениям между расставленных бёдер. Нащупав опавший член, Хатаке погладил его, чуть сжав и попытался вспомнить расположение заветной точки. — Здесь, — подсказал Обито, вздрогнув. Какаши последовал его просьбе и постарался войти под нужным углом, навалившись на парня и прижав его тело к кровати. Фаллос Обито медленно налился кровью, и спина перестала быть болезненно скрюченной, а мышцы ануса стали более мягкими, перестав слишком усердно сдавливать плоть Хатаке. Добавив немного смазки, Какаши стал наслаждаться беспрепятственным скольжением, не забывая задевать головкой простату парня. В темноте всё плыло и плавилось, превращаясь в буро-коричневые разводы на стенах. На большом экране люди бьют друг друга до крови, до разбитых лиц, улыбаются, и Обито приоткрыл рот, издав болезненный стон, чуть улыбнувшись. Какаши целовал его лопатки, пытаясь в неудобном положении высвободить из проклятой куртки. Его волосы щекотали уши и затылок Учихи, а от боли осталось только лёгкое покалывание перед каждым толчком. Какаши со стоном прикусил обезображенное ухо, попробовал на вкус его неровную мочку, и из головки члена Обито снова сочилась смазка, стекая по пальцам Хатаке. Им было неудобно тянуться к губам друг друга. — Повернись ко мне, — солёными от пота губами прошептал Какаши и выскользнул из парня, высвобождая его от крепких объятий. Скрипя ножками кровати, Обито лёг на спину и сам притянул друга к себе, раздвинув ноги без недавней робости, надрачивая самому себе. В этот раз Какаши вошёл сразу, плавно скользнув до шлепка по бёдрам. Они целовались жадно, втягивая нагретый воздух широко раздутыми ноздрями и иногда выпуская на волю приглушённый стон в чьи-то губы, а после небрежно прикусывая их. Обито вцепился в напряжённые плечи Какаши, вжимаясь в него своей грудью, сжал сильными бёдрами, что каждое движение парню давалось с трудом. Тело Учиха напряглось до предела, член, зажатый в кулак Какаши, вздрогнул и выпустил наружу поток горячей спермы прямо на живот Хатаке и вздрагивал ещё пару раз, опустошая себя. После эякуляции Обито густо покраснел и чуть ослабил хватку, блуждая потерянным взглядом по серьёзному лицу Какаши. — Всё хорошо, — кивнул он устало и поцеловал под покрасневшим веком обожжённой стороны. Толчок — более свободный и глубокий, без цели попасть в определённую точку — Обито целует Какаши, лаская его языком. В расслабленном теле Учиха отчётливей стал ощущать пульсацию чужой плоти. Толчок ещё, а за ним другой, третий — уже никто их не считал, пока член Хатаке не задрожал и запульсировал, и Обито почувствовал едва уловимое тепло. — В душ? — тяжело дыша, предложил Какаши сев на кровать и стянув наполненный презерватив. Ожидая ответа, он без брезгливости попытался стереть с живота белёсые, уже подсохшие до плёнки разводы, высвобождая из неё редкие светлые волосы. — Иди первый, — сглотнул пересохшим горлом Обито, уставившись в телевизор. А там страшные картинки насилия, непонятные, как и ощущения внутри него сейчас. — Мне нужно немного отдохнуть… Какаши понимающе кивнул, хлопнул парня по обнажённому бедру и оставил его одного в спальне. Воздух вокруг был тяжёлым, отчего сдавливало грудь при вдохе. Обито понимал, что надо подняться, привести себя в порядок и уйти. А ещё ему хотелось есть. От резкого приступа голода стали дрожать ноги. Он не струсил — теперь не о чем жалеть. С пола по стенам поползли черные тени. На экране никому ненужного телевизора проявилась рябь, разрастаясь так быстро, что цветная картинка быстро потухла, оставив только голоса. В полной-полной темноте. — Прости за сегодня. Я, может, и налажал, но старался. Душ свободен, Обито, — появился в дверях Какаши, вытирая полотенцем мокрые волосы. Почти в полной темноте бледное тело Обито казалось обнажённой восковой куклой, тонущей в складках холодного покрывала. Парень спал, скрыв голову между двумя подушками, а на экране уже мелькали титры, и режущая слух музыка заполнила спальню. Какаши выключил DVD-проигрыватель. Внезапная тишина взволновала спящего, и Обито что-то невнятно простонал, перевернувшись на спину, но не очнулся. Какаши присел рядом и включил торшер. — Красивый ты, — тихо прошептал он, с облегчением выдохнув. Обито рядом, никуда не бежал и не злился. Беззаботно спал, полностью открывшись своему напарнику, не пытаясь спрятаться, до него даже дотронуться можно, и он не исчезнет. Какаши погладил пальцами его лицо и растерзанные от страха опухшие губы. От прикосновения веки парня дрогнули, и Хатаке остановился. Он понимал, что Обито нужен отдых больше, чем кому-либо. У стены на тумбе завибрировал телефон. Какаши пошёл на свет экрана и наткнулся на сообщение от дяди. «Ты где, мелкий геморройник? Время видел? Тебя забрать?» — спрашивал он. Хатаке сжал телефон до хруста, что по экрану расплылись радужные разводы. «Я останусь у Какаши» — ответил он, даже не задумываясь: не рассердится ли Обито за это? В любом случае ответил он правду, а о большем знать этому старику не обязательно. «Предохраняйтесь» Прочитав, Какаши нахмурился, но невольно усмехнулся. Насколько они близки, что Обито так доверительно относится к Мадаре? Если ему потребуется помощь, он обратится за ней к нему, а Какаши может даже не узнать о проблеме. Не знай он Обито, предположил бы, что они любят обмывать ему кости и смеяться за спиной — плохая шутка фантазии, а въелась мысль в голову ядовитым укусом. Швырнул телефон на кровать, почти попав в Обито, и ушёл в ванную, опустить голову под холодный душ, избавив её от отравы разума, да смочить полотенце тёплой водой, чтобы обтереть тело парня, на котором уже обсохли все следы. Мокрое полотенце скользнуло по животу от рёбер до пупка, оставив неприятную прохладу. Тоби скукожился под неприятными поглаживаниями и замотался в покрывало, оттолкнув чужие руки не открывая глаза. Поджал к груди ноги и зарылся в ткань, как ребёнок. — Ладно, — улыбнулся Какаши, потрепав жёсткие волосы парня, — отдыхай. Я не буду тебя тревожить. И ушёл, а у Тоби дыхание спёрло от страха. Голос был незнакомым, и прикосновение рук слишком нежное — это не Мадара. Подождав немного, пока шаги утихли, Тоби выглянул из своего укрытия и огляделся в полутёмной комнате. На стенах не было ни фото, ни календарей, ни разбросанных вещей на полу. Шорты и мастерка лежали аккуратной стопкой у торшера, и парень схватил их, торопливо надевая, не прекращая озаряться по сторонам. Хоть одно бы фото, чтобы увидеть хозяина незнакомого места. Тоби выглянул в окно: ночной городок тонул в ливне, и океан позади чёрными водами отражал не менее тёмное небо без единой звёзды. Даже луны не видно — всё затянуто тучами. — Ты уже встал? Я принёс перекусить. Ты ведь не ужинал. Тоби обернулся на голос и застыл в неестественно напряжённой позе, будто готовясь сорваться с места и выпрыгнуть в окно. Его испуганные тёмные глаза отразили безумием свет торшера, и он чуть расслабился, задвинув плотные шторы. — Это ты… — Конечно. А кто же ещё, — рассмеялся Какаши и хлопнул по клавише выключателя. Яркий свет ударил в ещё сонные глаза Тоби. — Присаживайся. — Не буду, — не своим, более высоким, но сдержанным голосом воспротивился он, сунув руки в неглубокие карманы мастерки и оттянув её вниз, будто опоясывающие путы. — Хорошо, поешь стоя. На подносе по тарелкам Какаши разложил мытые, нарезанные фрукты, да сыр. Тоби с грустью оглядел угощение, тяжело вздохнув, от чего гостеприимный хозяин запаниковал от одного взгляда. — Я могу приготовить что-то другое. Всё, что захочешь. Только не молчи. — Сойдёт, — произнёс Тоби, кривя колючие от трещин губы, и взял в руки тарелку с фруктами, принюхиваясь к каждой дольке и жадно поглощая их. Подняв резко взгляд, он набрал носом воздух, будто собираясь о чем-то попросить, но при виде Какаши промолчал и сник головой. — Воды? — Хотя бы воды, — больше с издёвкой ответил, кивнув головой. — Где моя одежда? — Я вывесил её в ванной. К утру должна высохнуть. — А в чём Тоби уйдёт? — испуганно спросил у самого себя парень. — Кто? Тоби доел, со звоном поставил опустошённую тарелку на поднос и обернулся в поисках телефона Обито. Сгрёб всё содержимое в карман, не глянув на шелестящую пластину таблеток, зажатую между страниц паспорта, и, сторонясь встречи взглядом с Какаши, поспешил к двери. Натянул на босые ноги промокшие ботинки, махнул не глядя Хатаке, попрощавшись и, боясь проронить хоть слово, которое может его выдать, покинул квартиру. На лестничной площадке было шумно из-за дождя и холодно, но на этаже зажглась лампа. Тоби закутался в тонкую куртку и, дрожа, сел на ступеньку, беспомощно взявшись за телефон. Этот мир ему незнаком: за окном много домов, среди которых легко заблудиться и очень холодно, а прижаться не к кому, чтобы сердце перестало так сильно биться дробью в ушах. Есть только один человек, который никогда не бросит Тоби… За спиной захлопнулась дверь, и Какаши выхватил из рук парня телефон. Тоби со страхом вцепился в перила и посмотрел в его сторону. Какаши впервые видел Обито таким затравленным и растерялся, позабыв о злости. — Я сам отвезу тебя, — согласился он и поставил перед парнем резиновые сапоги. — Переобуйся и пошли. — Ты отвезёшь домой? — Да. Какаши вывел Тоби на улицу и раскрыл над его головой зонт, молча проведя к машине. Усадил его на переднее сидение, не задавая вопросов, и недолго простоял у закрытой дверцы, потупив взгляд в пустоту между зданиями. Не все расставания похожи. Оказалось, для него это не всегда просто, особенно так, почти без единого слова. Слишком рано радовался, дурак, и снова ядовитые мысли пронзали рассудок. Когда Опель притормозил у одинокого дома, Тоби тут же открыл дверь и побежал к крыльцу, хлюпая по грязи ногами и забрызгивая одежду. Захлёбываясь дождём, он забарабанил кулаками по запертой двери и прижался к ней, пока в доме не загорелся свет в окне. — Отойди, — испугался за него Какаши и потянул к себе за локоть от двери, которая вот-вот должна была открыться, и тогда Тоби бы упал. — Отпусти! — прорычал он, как затравленный зверь, выдернув руку. Перед ним словно не Обито. Какаши хлопнул по щекам, чтобы очнуться. Дверь распахнулась — и на пороге их встретил сонный Мадара, сурово сдвинув брови к переносице и въедливым взглядом уставившись на Тоби. Ему потребовалась секунды две, чтобы узнать личность перед собой, и одно мгновение, чтобы грубо втащить его в дом, преградив путь встревоженному не на шутку Какаши. — Спасибо, что привёз, — коротко поблагодарил он его и захлопнул дверь, заперев. По испуганному бледному лицу он догадался, что Хатаке до сих пор не знает о существовании Тоби, и это всё, чем он мог помочь трусу Обито в этот момент. Какаши стучал в дверь, но никто её так и не открыл. Зажёгся свет на кухне, и парень обессиленно опустился на крыльцо. Опустошённый и вымученный, он слышал обрывки громких выкриков, и эта «грязь», льющаяся изо рта Тоби, постепенно наполняла его, раздирая душу огромными валунами резких слов, рушащихся вниз и оседая на дне, утягивая своей тяжестью парня вниз. — Он трогал меня! Я спал, а он, мерзавец, прикасался ко мне, — кричал Тоби, едва сдерживая слёзы и скукоживаясь от воспоминаний, прижимаясь к Мадаре. — Мой зад болит. Эта сука выебала меня! — Успокойся! — прикрикнул мужчина и грубо стащил с племянника мокрую одежду. — Тошнит от одного его вида, мерзкий сморчок с уродливым глазом. Обито продался за ласку, как шлюха. Ненавижу его! Тоби трясло от шока, и слова рождались сами. Схватив поставленный перед ним стакан с водой, парень поднял его трясущимися руками и отхлебнул, захлёбываясь. — Не говори так, будто тебя это касается. Знай своё место и не порть жизнь Обито. Хотя ты уже натворил дел… — Что вы говорите, семпай? А он должен портить мою жизнь? — Своей «жизнью» ты обязан ему и тому несчастному случаю. Обито тебе и мать, и отец, а ты — обман сознания. Сбой в его голове. Тебя не существует, как бы ты не старался доказать иное ни мне, ни ему. По документам, по мнению окружающих и телом ты — Учиха Обито, и так оно будет всегда. Тебе пора принять этот факт и научиться жить с ним. — У Тоби есть семпай. Ему никто больше не нужен… — У Тоби нет никого, — хлопнул по столу Мадара и отвернулся. — У Обито есть семья, работа и тот парень. А у тебя — никого, пока ты не признаешь себя частью его. — Семпай… — Это я сказал Обито начать принимать таблетки. Надеялся, что это поможет избавиться от тебя, и жить бы стало легче. А ты продолжаешь цепляться за меня, — прогремел своим голосом Мадара, и по спине Тоби пробежали мурашки. Глаза стало жечь от наворачивающихся слёз. — Ты не нужен мне. От тебя одни проблемы! — Вы предали меня, семпай… Вы предали меня! — истерично выкрикнул Тоби и запустил в мужчину полный воды стакан. Стекло разбилось о стену около плеча Мадары, и осколки разлетелись по полу. Учиха даже не дрогнул. — Вы бросили меня одного на холоде, среди лабиринта бетонных стен. Бросили меня, — всегда улыбчивое лицо Тоби исказилось до неузнаваемости. Он кричал так громко, что покраснел, и из глаз брызнули слёзы. Замолчав, парень сгорбился над столом, дрожа всем телом. — А я в няньки тебе не нанимался. Ты только что напугал до чёртиков единственного человека во всем городе, возможно даже во вселенной, кто действительно дорожит Обито, а потому и привёз тебя сюда в грёбаный час ночи. Поэтому ты не кричать сейчас должен, а подставлять свой зад ему в благодарность за заботу. Это ты умеешь, — выплюнул Мадара, скрепя сердцем. Но если он сейчас даст слабину и раскается хоть в одной твёрдо произнесённой фразе, Тоби больше никогда не поверит ему, и избавиться от него тогда будет непросто. Лучше пусть ненавидит… — А-а-а! — закричал в отчаянии Тоби, чтобы мужчина обернулся к нему. Перевёл дух и снова подал голос на пределе своих связок. — Хватит орать! — не совладал с гневом Мадара, схватив стул и кинув его в коридор. Резное дерево с грохотом ударилось о пол, и треснуло. Стоял бы Тоби сейчас ближе — Учиха ударил бы его. — Я буду кричать, пока не осипну, а вас это не должно волновать, ведь вы предали меня! Для вас Обито важнее меня! — Нет, потому что вы оба — один человек. Ложись спать, Тоби. Завтра рабочий день… — Да пошли вы, семпай! Другой мужик выебал меня, а вы и глазом не моргнули. Это мерзко! Я ненавижу вас! Тоби то плакал, глотая слова, то махом сметал ладонью все слезы и бранился. Сменив несколько масок, он обессиленно упал на колени и зажал ладонью голову, раскачиваясь взад-вперёд, пытаясь унять внезапную головную боль. Голос Мадары разбивался на безликие шумы и бил нестерпимым звоном о слух Тоби. Качнувшись слишком сильно, парень упал на пол, будто получив тяжёлый удар в голову, угодив ладонями в осколки стекла. Мадара испугался, вздрогнув. Упал на колени и сжал его плечи, поднимая, а Тоби отбивался руками от неизвестной боли, невнятно продолжая себе твердить, что его предали, убеждая себя в своей ненависти, а из его ладоней торчали крупные осколки. — Тоби, — сильно тряхнул его Мадара напряжёнными руками, удерживающими тело парня, — смотри на меня. Тоби поднял на него затуманенный болью взгляд, и шум вновь обрёл форму слов мужчины. Мадара говорил, успокаивал, вытаскивая из ран стекло, и кровь стала капать на пол, а Тоби видел только Учиху. — Больно, — простонал он, и на его покрасневшие веки вновь навернулись слезы. — Да, раны на руках будут долго болеть. Терпи, раз головой не думаешь. — Не здесь больно… — сглотнул солоноватый ком в горле и уткнулся лбом в грудь мужчины, сидя на холодном полу. Постучав горящими огнём ладонями по груди и оставив на ней разводы, Тоби невнятно добавил, закрывая уставшие глаза. — Здесь болит… Невыносимо болит. Поздней ночью только в их доме горел свет. Мадара с трудом поднял бессознательное тело с пола, едва не поскользнувшись на кровавой луже, и отнёс его в ванную, омыв измазанные в грязи ноги и промыв раны. Мужчина так устал… Обито открыл глаза, когда дядя уже накладывал повязку на его кисти, убрав длинные волосы от лица плотной резинкой. — Ай… Больно, — прошипел Обито, зажмурившись. Моргнув, привыкая к светлому кафелю и яркой лампе, он вымученно усмехнулся. — Чего ржёшь, заноза. Ты даже не представляешь, какие проблемы тебя ждут завтра. — Я не признался ему… — Догадался. Но истерики Тоби хватило на обоих. Как окончательно придёшь в себя, пойдёшь убирать бардак, который натворил. — Я переспал с Какаши. Тяжело вздохнув, Мадара захлопнул аптечку и распустил собранные в хвост волосы, тяжёлым грузом отягощавшие его и без того уставшую голову. — Не с того ты начал: сначала признаются, а после спят. Так поступают здравомыслящие люди, а у тебя всё через задницу… — Это было странно… — Ничего, — улыбнулся Мадара, хлопнув племянника по плечу и встав с пола. — Один раз не пидарас, малыш. Поверь. И не забудь привести в порядок кухню, иначе завтра тебе будет ещё хуже. В дом с улицы ударил рассеянный свет, и мужчина подошёл к окну темной гостиной, бессознательно нахмурившись. Сиреневый автомобиль размытым пятном пробуксовал на месиве грязи и уехал. Какаши сел в машину только что, всё это время ожидая хоть каких-либо вестей, сидя на крыльце и подпирая спиной дверь. Услышал он гораздо больше, чем сам того желал. — Ты даже представить себе не можешь, какие проблемы тебя поджидают вне этих стен, Обито… — с досадой тихо произнёс Мадара и громко хлопнул по стеклу ладонью.