Искаженный разум

К утру порезанные руки Обито опухли. Мелкие, редкие ссадины покрывали только часть ладоней и пальцев, но Обито не мог без боли сжать кулак. — У тебя теперь клешни, а не руки, — отшутился Мадара без тени улыбки, перебинтовывая ладони племянника. — Но твоё горе можно считать спасением. Иди прямиком к Узумаки, да лицо мученика не забудь напялить, чтобы он видел, как ты страдаешь. Он тебя отпустит без лишних слов, особенно если я позади тебя буду стоять, стращая его суровым взглядом. В школьные времена Нагато едва не обделывался от страха, стоило мне взглянуть на него. — Осторожнее с Узумаки. Он только и ждёт повода, чтобы навредить тебе. — И без сопливых знаю. Давай, поклацай мне своими клешнями, — попросил Мадара и выпрямился, скрестив руки у груди. Обито глупо похлопал глазами и приподнял перебинтованные ладони, шевеля большими пальцами, будто у него и впрямь крабовые клешни вместо рук. — Вот дебил, — устало вздохнул мужчина, — ладони сожми. — Лучше не стало… — От перевязки тебе не станет лучше, дубина. Главное, чтобы бинты не пережимали кровеносные сосуды. — Вполне терпимо, — сжал-разжал кулаки Обито. — Работать смогу. Хмурый Мадара размял затёкшую шею, продолжая сверлить взглядом Обито, но перечить не стал. Похвально, что решил сам решить свои проблемы, если не добавит в итоге новых. — Ты считаешь это плохой затеей? По глазам вижу, что упрекаешь меня. — Нет. Даже и не думал упрекнуть… — Мадара сделал паузу и отвёл от племянника взгляд. Чтобы отвлечься, вернулся к домашней рутине: сгрёб остатки кофе со дна стеклянной банки, нервно стуча ложкой по её стенкам и рассыпая порошок по кружкам. Залил всё крутым кипятком и застыл, продолжая размешивать кофе в чашке до тех пор, когда пенка уже полностью растворилась, и от сахара на дне не осталось и следа. А он всё стучал по кружке, помешивая и создавая водоворот в центре кофейного напитка и в своих мыслях. В огромном количестве мыслей, засасывающих его в свой вихрь с головой. Ладонь Обито легла на двигающуюся кисть Мадары, и мужчина остановился, почувствовав прикосновение грубых бинтов. Не вздрогнув, он удивлённо поднял взгляд на стоящего очень близко Обито, обеспокоенного поведением дяди. — Всё хорошо? Блуждающим взглядом тёмных глаз он внимательно рассматривал Мадару. Мужчина ответил рассеянным вниманием и внезапно ожил, изогнув брови в наигранном удивлении, переведя взгляд на руку, до сих пор сжимающую его ладонь. — Клешни убери, — он с нажимом выдавил в голосе раздражение. Неожиданно для себя, Мадара смутился и увеличил расстояние между ними почти сразу, как только его кисть была свободна. Головой он понимал разницу между Обито и Тоби, ясно лицезрел в спокойном, вымученном лице скучного, счастливого племянника, но возбуждение, накаляющееся от прикосновения чистых бинтов, уже успевших впитать в себя человеческое тепло, подавлять получалось всё сложнее. Будто не Обито перед ним, а Тоби снова нарушил границы личного пространства, а реакция внутри старшего Учихи — рефлекс его тела, который никак не зависимым от мыслей. Те же руки, то же лицо — с ума сойти, привыкнув к обоим парням, и теперь их личности смешивались в голове Мадары. С каждым днём труднее разделять их, начиная воспринимать Обито, в котором спит Тоби, как смесь — болото из личностей. В нём легко увязнуть. — Мой тебе совет: собери только один обед, если не хочешь, чтобы содержимое вывернули тебе на голову. — Понял я. Хватит пугать меня! — резко обернулся Обито, но Мадары уже не было. Парень нашёл его на улице, сидящего на капоте Кадиллака. С неба срывался мелкий, моросящий дождь, и зажжённая сигарета в руках мужчины медленно тлела, источая почти прозрачный дым, но Мадара продолжал сидеть неподвижно, всматриваясь в дымку города, затянутого туманом. — В последнее время ты часто ждёшь кого-то, — заметил Обито, не сумев сдержать улыбку, и закинул сумку в открытое окно автомобиля. — Всё ждёшь своего любимого? — Ха-ха-ха, — раздражённо подхватил Мадара, спрыгнув с капота. — Очень смешно! Смейся, пока зубы есть, и твой трахаль их ещё не выбил. Обито немедленно умолк, неосознанно втянув губы, представив силу удара Какаши. — Тебе ещё учиться и учиться искусству сарказма. Чем Изуна занимался, воспитывая тебя? Я даже и не знаю. — Ну как же, — пристегнулся Обито, — уроки морали и этики, нравоучения о том, как важно не быть неудачником — папа всегда приводит тебя в пример. Помню, как плакал и молил о пощаде, пообещав никогда не стать таким старым, никчёмным лузером. До сих пор в дрожь бросает от воспоминаний. — Сейчас вообще умрёшь от страха, — Мадара недобро усмехнулся, скрипнув ладонями по рулю. — Ты давно стал таким же лузером. И громко через силу рассмеялся. Обидно было обоим, потому после недолгой беседы в салоне машины воцарилась тишина. Только дождь тихонько стучал по крыше и размывал и без того нечёткую картину городских линий на неприглядный тающий туман. — Слушай, — робко спросил Обито почти шёпотом, оттаяв от обиды, и попытался пригладить торчащие на макушке волосы забинтованной рукой. — Ты сейчас пёрнул что-то под нос или задал вопрос? — переспросил Мадара, немного наклонившись, чтобы расслышать. — Спросить хочу… — Валяй. — Ты был когда-то снизу? Мадара застыл с приоткрытым ртом, вжав педаль тормоза в пол. Мужчина, плетущейся походкой плутающий вдоль дороги, вздрогнул от скрипа колёс и долгого, протяжного сигнала, свернув на узкий, каменистый тротуар. — Пьянь безмозглая, снова нажрался и не видит дорогу, — рычал Учиха, нервно перебирая пальцами по рулю. — Что ты там спрашивал? — Был у тебя пассивный опыт? — По какому поводу такой интерес? — уклонялся от ответа Мадара. — Посоветоваться хотел — и только. Странные ощущения до сих пор. — Я не тот человек, у которого ты можешь просить совета в подобных вопросах. — Значит, нет? — с угасающей надеждой в голосе переспросил Обито и прикусил внутреннюю сторону щеки, сдержав оставшиеся вопросы внутри. — А как вообще в целом твоё самочувствие после вчерашнего? — смягчился Мадара, всё-таки спросив не из-за интереса, а поддержки ради. — Твой первый раз прошёл безболезненно? — А у самого глазки забегали. — Неплохо, с учётом того, что во мне вчера побывал член другого мужика. Сижу без боли, но… ощущаю припухание, будто у меня снова обострилось воспаление. Может, мне противопоказано этим заниматься? Ты же ведь так много об этом знаешь. Больше не у кого спросить… — О чём?! — О геморрое! — Слушай, малыш Обито, я тебе не жопных дел мастер, но соглашусь, что ебля с мужиком — тот ещё геморрой, похлеще твоего. Поэтому, какая разница, от чего плющит тебя и твою задницу, если ты в обоих случаях будешь страдать? — Мадара толкал столь эмоциональную речь, что на долю секунды отпустил руль только для того, чтобы всплеснуть руками, выплеснув из себя весь накопившийся импульс. — Из двух зол я предпочёл бы то, что хотя бы доставляет удовольствие. Потрахаемся сегодня — пожалеем завтра, как говорится. После эмоционального всплеска Мадара прочистил горло. Притормозив у спасительного здания, мужчина заглушил мотор и повернулся к племяннику. — Если Пугало вздумает размахивать кулаками, даже не выслушав, то парируй его удар вот так, — выставил он перед собой сжатые в кулак руки, скрыв за ними голову. — Знаю, выглядит убого, и в твоём случае было бы лучше отхватить, чтобы он выпустил пар и успокоился. Но попадёт по тебе — пиши «прощай» вашему разговору. Тоби сбежит сразу же. А потом ещё будет мне названивать, чтобы я снял его с мостика, — тихо пробурчал он в конце. — Понял. Не переживай ты так. Я смогу за себя постоять. Тебе не придётся ниоткуда снимать Тоби, — с улыбкой успокоил его Обито и размахнулся ладонью. Мадара ответил слабым хлопком, чтобы не потревожить незажившие раны. К его удивлению, парень казался спокойным и собранным. Каждый день его настроение менялось, словно Обито штормило от одной крайности к другой. А тут то ли секс повлиял, то ли он действительно позволил Хатаке Какаши овладеть собой настолько, что перестал окончательно испытывать перед ним страх. — Вот что значит «дать краба». — Я пошёл. — Обито, — твёрдо окликнул его Мадара, схватив за запястье. Тело Обито прошиб холодный пот, и дышать стало труднее — необычная реакция на обычное прикосновение холодных рук дядюшки к коже. Всё внутри Обито трепетало, и парень пытался вспомнить: касался ли когда-нибудь Мадара его?.. Конечно, и не раз, но Обито был сбит с толку, хлопая полными недоумения и растерянности глазами. — Не тяни время. Расскажи всё как есть. И если уж остаёшься у него, — заметив испуг в глазах парня, Мадара незамедлительно сменил тему, — то предупреждай сразу. Каким бы говнюком ты не был, я же волнуюсь. Лады? — Д… да, — выдавил из себя Обито, и Мадара выпустил его руку. Сердечный ритм замедлился; с покрасневшего лица постепенно сошли краски, будто их смыло каплями дождя, и кожа приобрела здоровый для Учих бледный оттенок, когда старая рухлядь Мадары развернулась и поехала в сторону дома. У дяди сильные руки и цепкие пальцы, словно впивающиеся в кожу. «Оттого эти странные ощущения», — нашёл себе оправдание Обито и закинул сумку на плечо. Наверху его не ждали, и на металлической двери висел увесистый большой замок, которым Какаши всегда запирал мастерскую перед уходом. Обито покрутился перед дверью, побродил вдоль мостика вперёд-назад, отрепетировал мысленно речь, даже повторил блок руками из спешного курса молодого бойца, но Какаши он так и не дождался. Внизу уже запустились машинные двигатели, и завершилась разгрузка рыбы у заднего двора, на котором был выстроен небольшой порт для маленьких рыболовных суден, чьи трюма к утру уже были забиты уловом, а Какаши по-прежнему не было. Скрипучие переполненные рыбные тележки заполонили широкие проходы. Каменную коробку завода быстро заполонил уже знакомый солоноватый запах. — Придётся самому взять ключ у Узумаки, — кривя душой, признался самому себе Обито и поднялся с металлической решётки, на которую сел передохнуть от скуки. Нагато встретил его в своём кабинете с не меньшим недовольством, но поприветствовал в ответ. — Я уже думал, что сегодня не увижу ни одного из своих механиков. Польщён твоим присутствием. — Какаши нет на месте. — Знаю, — вздохнул Нагато, расстегнув самую верхнюю пуговицу своей тёмной рубашки. — Сообщил, что плохо себя чувствует, поэтому я без вопросов дал ему отгул. Какаши даже в отпуск все пять лет не ходил, почему я должен был отказать ему? Не то, что некоторые, кто вечно филонит и пропадает… — Я всего лишь спросил, где он, а вы уже столько лишних фраз сказали. Я пришёл за ключом, — протянул к директору ладонь Обито, и мужчина нахмурился, увидев бинты. — Что случилось? — спросил Нагато, скрестив руки на груди. Обито глянул на свои руки: выглядело действительно пугающе. Пора вспомнить ещё один урок старика Мадары. Жалобно изогнув свои прямые брови, Учиха тяжело вздохнул и поднял на Нагато взгляд, полный боли. Узумаки брезгливо сморщился и отклонил торс назад, выслушивая объяснения парня с подозрением. — Упал на осколки, — драматическая пауза, — совершенно случайно. — Ты в порядке? — Да, в полном. Ладонь и пальцы немного вспухли, но я справлюсь. — Хорошо, — протянул Нагато и снял с крючка на панели за стеклянной дверцей нужный ключ. Отметив всё в свой журнал, мужчина вложил его в ладонь Обито, и парень зашипел от боли, скорчив выразительную гримасу. — Простите, — извинился он, прижимая к груди дрожащие кисти. Не получилось только заставить глаза намокнуть от слёз, но Нагато и без того шарахнулся от парня. — Вали давай, калека! — негромко прикрикнул Узумаки, указав на дверь. — Спасибо, — продолжая изображать бессилие, поблагодарил его Обито, с трудом провернув дверную ручку, хотя до этого разговора сделал это весьма ловко. — Я обязательно отработаю… — Иди давай, — отмахнулся Нагато и вернул ключ обратно на крючок. Дверь за спиной мужчины захлопнулась, и он выпустил всё своё раздражение вместе с протяжным, тяжёлым вздохом. Закатив глаза, Нагато сквозь зубы процедил: — Учихи. Обито даже в школе не пропустил ни одного учебного дня, не прогулял ни одной пары в институте, а тут так легко солгал, чтобы свалить с работы. «Это всё влияние Мадары! Я не такой», — злился на себя он, но переполняющее ликование заглушало чувство вины. Поспешил к дороге и застыл. Один перед малоизученным городом всего в несколько дорог, но с лабиринтом узких проулков и одинаковых старых домов. Он помнил путь до паба, которым заправлял пожилой ирландец, а чуть дальше по дороге, если свернуть с главного пути, проходящего через центр городка и выводящего напрямую из лабиринта к дому старика, то можно было дойти до кофейни. До неё Обито тоже вспомнил путь, вроде бы. Уже карта домов не казалась ему такой запутанной. И Какаши жил где-то тут, в одном из малоэтажных зданий. Воспоминания о дороге к нему были смутными — ливень стёр все ориентиры. Попытавшись дозвониться до Какаши, абонент которого был недоступен, Обито натянул на голову ветровку, потому что вновь забыл зонт дома, и пошлёпал по лужам к высоким домам, с надеждой отыскать тот самый адрес. И нашёл, по счастливой случайности заметив припаркованный сиреневый Опель. Всё слишком удачно складывалось, и потому Обито не мог отступить, хотя ноги немного подрагивали и колючая боль объяла спокойное сердце, отстукивающее ровный ритм только благодаря успокоительным. Не выпей Обито их утром — уже бы дал дёру, едва выйдя из ворот завода. Или того раньше, воспользовавшись предложением Мадары. Обито неуверенно стукнул в дверь и стряхнул с промокшей куртки капли прямиком на пол. За дверью послышался тихий звон. — Какаши, — позвал он, дёрнув за ручку и заглянув в квартиру: привычная чистота, но непривычная тишина. — Хатаке! Скинув с плеча ремень сумки, он сбросил всё на пол и захлопнул входную дверь. На кухне горел свет, несмотря на белый день, а из распахнутого настежь окна монотонно звучал дождь, и слабый ветер надувал уже промокшую светлую штору, как парусник, которая вздыбливалась до самой головы дремлющего Какаши, цепляясь за его взъерошенные волосы и опадая вновь, до следующего порыва. Стол, к которому Хатаке прильнул лбом, был заставлен парой опустошённых бутылок саке, и орешки, послужившие закуской, высыпались из опрокинутой тарелки, скатившись на пол. Обито наступил на парочку, и раздался глухой хруст, разбудивший опьяневшего Какаши. Парень окинул его ничего не понимающим мутным взглядом и вновь уронил голову на стол. — Пить в одиночку — это не похоже на тебя, Какаши-семпай, — дребезжащим голосом признал Обито и потрепал за мягкие, пушистые волосы, отблескивающие белым инеем под ярким светом лампы. Отставил подальше наполненную до краёв чашу чоко, уже покрытую сколами от времени, и потряс его за плечо. — Вставай. Я здесь. Какаши дёрнул головой, с трудом подняв взгляд, и лицо его неприглядно исказилось пренебрежительной гримасой. Оттолкнувшись руками от скользкой поверхности, Хатаке вздохнул очень громко, пытаясь зачесать ниспадающую на глаза белёсую чёлку. Кривя губы, он невнятно забормотал:  — Тебя видеть мне не хотелось. Оставь меня… — Пойдём в душ, — приобнял его Обито и попытался поднять, — приведём тебя в чувства, а после поговорим. — Давай, — жуя слова, выкрикнул Какаши и встал на ватные ноги, опрокинув на пол стул. — Скажи мне в лицо, что на самом деле думаешь обо мне. — Всё скажу… только правду. — Зачем я только… решился… Какаши не плакал, но страдал, цепляясь за плечи Обито и ненавидя его. Протерев раскрасневшееся лицо, Хатаке вновь уставился на парня и опёрся плечом о стену ванной комнаты, медленно сползая вниз на холодный пол. Обито включил прохладный душ, стянул с несопротивляющегося Какаши вчерашние, пропитанные потом вещи и помог пошатывающемуся парню подняться в душевую кабину. Под холодной струёй воды, бьющей по покрывшейся мурашками коже, мышцы Какаши напряглись. Всё его тело стало твёрдым, рельефным, и он задрожал. Потребовалось немного времени, прежде чем Какаши вынул голову из-под потока, сдул с губ воду и дрожащим голосом произнёс: — Я пришёл в себя. Можно теперь и поговорить… Выбрался из душевой, наспех обтёрся полотенцем и накинул на тело халат, не туго затянувшись поясом. — Если ты тут, то кто тогда в мастерской? — внезапно осенило Хатаке, и он задал вопрос, оглянувшись через плечо. — Никто. Вместо объяснений Обито показал ладони, перемотанные мокрыми бинтами, выпачканными в кровавые разводы из лопнувших ран. Какаши вздрогнул и молча вышел из ванной, хмуря брови. На кухне он достал большие ножницы для мяса и парой щелчков разрезал бинты. — Тебе в больницу надо, — выпалил Какаши, пытаясь замаскировать тревогу за презрением, и надавил пальцем на одну из ран. Обито шумно втянул воздух через стиснутые зубы. — Чай, кофе не предлагаю. Говори, что хотел, и проваливай к своему старому папочке. — К кому?! — резко вспылил Обито и подался к севшему напротив Хатаке, сдвинув в его сторону стол. — Я всё слышал. Как ты проклинал его, говорил, что он предал тебя, и хорошо запомнил те слова, которые прозвучали обо мне. Разве самому не противно после сказанного являться сюда? Говори быстрее, что хотел, пока я владею собой и не избил тебя, Обито, — голос Какаши медленно стих до хрипа, и он снова схватился за голову, трепля чёлку и растирая светлые брови докрасна. — Даже не думай, что мы с Мадарой смеёмся над тобой за спиной. У меня была причина так говорить. — Какая может быть причина, чтобы предать человека? Будь я тебе просто коллегой, безличностным семпаем — назови причину, позволяющую тебе подобное говорить в мой адрес? Больше всего презираю лицемерных идиотов, как ты. Трус без права ныне обращаться ко мне по имени. — Есть то, что я скрываю от тебя довольно долгое время, — наконец решился Обито и сгорбился, сжался весь, втянув голову в плечи и уведя от Хатаке взгляд. — Твоё отвращение ко мне? — Заткнись! Иначе я снова струшу и не смогу всё рассказать! — Обито потупил взгляд в пол. Губы его шевелились, но не издавали и звука. Он безмолвно повторял все слова снова и снова, а после громко выдохнул, стукнув пальцами по столу, и признался: — Я страдаю диссоциативным расстройством. Поэтому я даже не знаю, что говорил прошедшей ночью. — Не понимаю… — У меня раздвоение личности, — рявкнул Обито, резко обернувшись. Повисла тишина. Лицо Какаши не выражало эмоций, но рука его потянулась к бутылке саке. Обито перехватил её и притянул к себе, чтобы не дать Хатаке вновь напиться. — Это долгая история, но ты должен мне поверить. — Я резко протрезвел, подожди, — нахмурился Какаши и всё-таки налил себе выпивку, опустошив чоко одним махом. — Что там у тебя? Я запутался… — Когда я испытываю сильную боль или стресс, то теряю сознание, и тогда просыпается Тоби — так он себя называет, — для меня это подобно сну: я закрыл глаза, а после очнулся без единого воспоминания. Фактически, Тоби — это тоже я, но мы абсолютно разные. Ненавижу его. Ты веришь мне, или я зря рассказываю? Обито вскочил на ноги, в страхе ожидая дальнейших действий Какаши, но ему в ответ была протянута наполненная чаша, и Учиха выпил. Скривившись, прокашливаясь от тягучей горечи во рту, он раскинул руки в стороны. — Если не веришь, то можешь ударить меня! — Зачем? — спросил Какаши и потряс пустую бутылку. — Ты увидишь, что я не вру. — Придёт другой ты? — попытался выдавить из себя улыбку Какаши, но получилась лишь кривая усмешка. Почесав голову, Хатаке сосредоточился на своих воспоминаниях. — Сейчас припоминаю твои резкие смены настроения. Твой старик постоянно пытался оградить меня от тебя, но в глазах его читался страх. Его поведение начинает приобретать смысл. Так как там твоего второго? — Тоби. — Тоби меня недолюбливает. — Мадара говорит, что он всех сторонится и не любит никого, только сладкое. — Я слышал, — пробубнил Хатаке. — А ты? Что Тоби обо мне думает — это я обсуждать не хочу. Неприятная тема. А какие чувства испытывает ко мне Обито? Под пронзительным взглядом потемневших до чёрного мрака серых глаз было не по себе. Слова, описывающие чувства, были, но их нужно было произнести вслух, а значит признаться самому себе и Какаши. Обито занервничал. — Я тебя не ненавижу, Какаши. Я пришёл сюда, чтобы прояснить недопонимание. Не знаю, что наговорил Тоби ночью, и как ты это расценил, но эти слова не принадлежат мне, как и отношение к тебе. Не могу точно сказать: любовь ли я испытываю. Даже влечения особого нет, но ты мне определённо нравишься, и я доверяю тебе. Поэтому решился раскрыть тайну. — Давно надо было рассказать. Как вспомню, чего успел надумать из-за Тоби. Уже решил, что всё закончилось, едва успев начаться. — Нет. Ты вправду нравишься мне, хватит надумывать. Уверен, Тоби со временем тоже поймёт, что ошибался относительно тебя. Дай нам время привыкнуть к тебе. Закончив, Обито заметно успокоился, и в душе его воцарилось умиротворение, которое не могли ему дать препараты. Какаши выглядел растерянным, постепенно привыкая к правде, вживался в реальность Обито, чтобы больше не оплошать. Несмотря на открытое окно и проникающий внутрь комнаты ветер, на кухне было душно, и тела мужчин покрылись испаринами пота. Это был жар от ожидания неминуемой встречи с Тоби, тепло распространяющегося алкоголя по сосудам и небольшой трепет радости. Какаши всегда тянул за собой, пытался прислушиваться, но его намеренно обманывали. Сейчас он просто выслушал. — Докажи, что я нравлюсь тебе, — внезапно отразилось в воздухе, и Обито вздрогнул. Не понятно, каких действий Какаши ждал от Учихи, но лицо его было абсолютно серьёзным, и продолжительное молчание медленно давило на Обито. Поторапливало, как и стук часовых стрелок за спиной. Что бы сделал Какаши, окажись в подобной ситуации? Уж точно не стал бы говорить, убеждая словами. Соврать легко, красиво складывая фразы в дивную песню приятного, почти идеального признания, но телом лгать практически невозможно. Каждая мурашка, стон от прикосновения, вырвавшийся из хорошо охраняемой темницы холодного рассудка, каждое движение говорили правды больше. Пусть не так складно, но находя отклик в теле и движениях другого. Осталось разобраться в себе: насколько честным хотел быть Обито с Какаши? Он нервно протёр пальцем сухие губы и поднялся со стула, подойдя вплотную к Какаши. Хатаке поднял к нему навстречу лицо, надеясь на поцелуй, будучи абсолютно уверенным в том, что Обито понял чистоту его просьбы. А Учиха встал перед ним на колени и распахнул халат, дрожа всем телом от страха и стараясь не смотреть на обнажённое тело парня, до сих пор не привыкнув к таким видам. Какаши с трудом разомкнул губы, чтобы попросить его остановиться, но не смог выдавить из себя и слова. Внезапно он снова вспомнил все мерзкие слова, которыми оговорил его Тоби. Может это не честно — отыгрываться на безвинном Обито, но Какаши не чувствовал себя насильником. Пока Обито сам пошёл на такой шаг, чтобы доказать свою симпатию без слов, то отказаться было бы глупо. На ощупь схватившись за вялый член, Обито с лицом напуганного поросёнка тяжело сглотнул и спросил: — Такой ответ будет звучать убедительно? — Не знаю, — прочистил горло Какаши, продвинувшись на стуле ближе к Обито. — Всё зависит от тебя. Зажмурившись, Обито провёл языком по мягким складочкам и не ощутил никакого вкуса. Кожа была чистой, немного прохладной от воды, не сохранив на себе отдушек мыла, как обычно после душа. Под щекотками касаний языка член Какаши почти моментально налился кровью, и из-под складок кожи появилась гладкая, твёрдая головка. Её Обито ласкал с большим удовольствием, забывшись в темноте перед своими зажмуренными глазами. Внезапно на головку просочился солоновато-горьковатый вкус, и Обито поперхнулся слюной. — Уже всё? — Нет, — смутился Учиха и болезненно сжал бёдра Какаши, раздвинув его ноги шире. Хатаке глухо выдохнул в сжатые зубы и дёрнул бровями, наблюдая за переступающим через себя Обито. Как в пренебрежительной гримасе напряжены крылья его носа, нахмурены брови, а пухлые губы мягко скользили по его плоти, и кровь приливала к ним, делая ярче, заметнее, сексуальнее. Хотелось прикоснуться к его жёстким волосам , пригладить большим пальцем рваную линию выжженной брови, чувствуя, как мышцы на его лбу напрягаются. От опьянения осталось лёгкое головокружение и привкус горечи на устах, который смягчил бы только поцелуй. Возможно, ещё оставался в теле жар, или это ветер перестал задувать в открытое окно? Горько… Жгло губы и язык до крови, почти выжигая этот неприятный вкус. Ощутив уверенное прикосновение к своей голове, Обито замычал и поднял на Какаши взгляд. Ладонь другого мужчины нежно ворошила его волосы, торопливо перебирая пальцами, словно пытаясь за короткое время успеть насладиться покалывающим ощущением на коже. Прежде чем Обито успел возразить, Какаши надавил на макушку головы, и парень глубоко заглотил фаллос, наткнувшись на его тупой твёрдый конец глоткой. Горло Обито напряглось; он издал неприятный звук, на пределе сдавленных связок, и Хатаке убрал ладонь. Но это не спасло его от хлёсткого, точного удара под рёбра. — Ты ещё издеваться вздумал? — прорычал Учиха, давясь кашлем. Стёр с губ слюну столь брезгливо, обжигая взглядом парня, что у Какаши похолодели пальцы ног. — Обито, это ты? — неуверенно спросил он, прижавшись спиной к стене. — Конечно я, — встал на ноги Обито и навис над ним. — Кто же ещё?! Идиот! Почему ты всё испортил? — Я испортил? Ничего плохого же не сделал, — ехидно протянул Хатаке и улыбнулся столь невинно, щуря свои хитрые глазки, что обида на него вмиг отпустила Обито. Даже краешки губ поднялись в улыбке. Ловко соскочив со стула, Какаши поцеловал Обито, обхватив ладонями шею. Учиха неохотно отвечал на поцелуй: его губы не разомкнулись даже тогда, когда их линию очертил язык Хатаке, и тогда лицо парня брезгливо сморщилось вновь. — Не приближайся ко мне так близко, пока не протрезвеешь, — вертел головой Обито, избегая очередного поцелуя. — От тебя разит саке до тошноты. — Но ты ведь тоже выпил. — Совсем чуть-чуть! — вспылил он и стиснул зубы. Какаши согласно закивал и попытался вставить в рот парня большой палец, настойчиво разжимая челюсти. От возмущения Обито давился воздухом, преграждая путь языком, а словил глубокий поцелуй. Какаши удерживал за шею Учиху, не позволяя ему вырваться из его хватки. — Сейчас уже больше верится в твои слова, — с усмешкой признался Хатаке. — Но осталась ещё доля сомнений. — Шантажист… — Эх, — опустошил лёгкие одним выдохом Какаши и вновь втянул воздух ртом, подхватив испуганного Обито под ягодицы, с трудом оторвав взрослого парня от пола. Потеряв ощущение равновесия, Учиха вцепился в напряжённые плечи Какаши и обхватил его бёдра по-обезьяньи, боясь упасть. Ощущая пошатывание и наблюдая за краснеющим лицом Хатаке, как он кряхтит, шоркающими шагами переставляя ноги, Обито охватила настоящая паника. — Отпусти! — побледневшими губами прошептал он, дёргаясь. — Поставь меня. — Сиди, — пропыхтел Какаши, преодолев порог кухни и зацепив плечом дверной косяк, снова едва не упав. — Будешь сопротивляться — я тебя уроню. Ещё один глухой удар плеча о стену. Выпившего Хатаке хоть и штормило, но, теряя равновесие, он всегда принимал удар на себя, как никто раньше. — Я же крупнее тебя… — Разве? — задыхаясь, переспросил Какаши. Дойдя до кровати, он небрежно кинул на неё Учиху и упал на колени, схватившись за поясницу. — Моя спина… — Просил же меня отпустить! — Я поставил себе цель: донести тебя до кровати. И добился её, поэтому не ругайся. Расчехляй свои чресла и прими меня… Длинные пальцы Какаши расстёгивали пояс на джинсах Обито, вынимали пуговицы из петель одну за другой, обнажая красную ткань трусов. Хатаке потянул брюки вниз, и Обито поднял бёдра, позволяя ему стянуть их с ног. Футболку Учиха поспешил снять сам, чтобы избежать лишних прикосновений, прекрасно зная о пристрастии Какаши к шрамам. — Может, я в душ? Чтобы Какаши не смог вставить свои пальцы, Обито сжался. Хатаке мотнул головой и обвёл языком изгиб внутренней стороны бедра, оттягивая трусы-боксеры в сторону, продолжая слизывать вкус с каждого сантиметра. Сладость сменила солоноватость человеческого тела, до лёгкого пощипывания на полопавшихся губах. Тело Обито было покрыто мелкими волосками, в отличие от гладкого нежного бархата кожи Рин, почти не источающего вкуса. — Хватит! — всполошился Учиха, сжав светлые волосы Какаши, оттягивая от себя возбудившегося парня, словно изголодавшее, потерявшее всякий контроль животное. Где только что касался его язык, кожу холодило. Язык Хатаке дотронулся до запретного, самого сладкого места, собранного из десяток или сотен складок. За эти врата не проникнуть так легко. Какаши хорошо расслышал просьбу Обито, осознал каждый звук, отразившийся эхом в его барабанных перепонках образуя фразы. Услышал, но не принял, вызывающе облизав большой палец, оставив на его широкой поверхности столько слюны, что её излишки медленно стекали тягучими каплями по морщинкам кожи, а малая часть осталась на тонких, ровными, угловатыми линиями вычерченных губах. Взгляд тёмно-серых глаз опалял до ломоты. Изнемогая в страхе от предвещавшего события и неподвластности ситуации, будучи врагом своей недосказанности, Обито пытался сконцентрироваться на желании. Простилая под собой влажную дорожку, палец Какаши проскользнул меж сжатых в усилии мышц. На короткое мгновение его коротко состриженный ноготь зацепил воспалённую поверхность ануса, ещё сохранившее на себе отпечаток прошлой ночи. Обито сдавленно застонал, прикусив до алых следов губу, и попытался скрыть смущённый взгляд за полуприкрытыми веками. Какаши сразу уловил этот неловкий вздох, вполне предсказуемо сорвавшийся с его губ. Интуитивно выстраивалась каждая линия, тонкой паутиной между действиями и откликами на них, но каждая следующая отдача поражала. Тугие, но податливые мышцы без сопротивления обхватили нежно. Обито задышал тяжелее, почти прокусывая губы. Пульсацией сократились мышцы так сильно, словно пытаясь вытолкнуть его изнутри. Вместо того, чтобы поддаться естественному желанию тела, Обито было больно, особенно когда Какаши протолкнул в него указательный палец. Сила, прилагаемая Хатаке, медленно истязала Обито. Его член, долгое время находившийся в состоянии покоя, стал твердеть и увеличиваться. Прежде чем признать очевидное вслух, Учиха жадно втянул воздух — до образования белесых мягких корок на губах — и раскинул ноги так широко, как это бы сделала городская шлюха, умело играющая в любовь, только парень был искренен. Какаши мысленно сопоставил всё отдающую любовь Рин и всепоглощающего Обито. — Ещё, — попросил Обито, уже не соображая, и внутрь проскользнул третий палец. Если бы не граница, выстроенная из двух безучастных пальцев, тонкая ладонь Какаши уже бы нещадно растягивала тугие поглощающие узы. Член у Обито действительно был красив: широкое основание, исполосованный венами ствол с более крупной головкой, которая только усиливала эффект нереализованного желания в своих размерах. У него был свой вкус, застывший между складочек. Какаши слизывал его, пока не свело скулы, не охватило судорогой сжимающую основание руку, и под его возбуждённым членом стало влажно от прозрачных разводов. — Чёрт, — Обито накрыл глаза рукой, — покончим с этим скорее! Пожалуйста… — Я за себя сегодня не ручаюсь. Ты бы слышал себя, свой голос, — честно признался Какаши, молниеносно вооружившись жалкими остатками смазки и презервативом. По мошонке Обито потекла холодная жидкость и стекла вниз, исчезая между ягодиц. — Не уверен, что смогу быть нежным, как в прошлый раз. Я всё же немного зол, Обито, — прохрипел Какаши. Приставил член к растянутому анусу, собрав головкой смазку с кожи, и подал бёдра вперёд. Узкое пространство сжалось, и скользкий латекс медленно продвигался вперёд, словно его втягивало внутрь. Какаши медленно вошёл на всю длину и остановился, расцеловывая напряжённое бедро, поглаживая пальцами ожоги с другой его стороны, оставляя на них влажные разводы. Обито шумно втянул через зубы воздух — хотел зарычать, отругать Хатаке — и выгнулся, стараясь ускользнуть из хватки парня. Какаши воспользовался его замешательством и стал двигаться, резко вытаскивая и вколачиваясь обратно со смущающим шлепком паха о бёдра. Быстрее, гибко извиваясь в спине и не сводя пристального взгляда с красного лица Обито. — Постой! — вскрикнул тот, пытаясь оттолкнуть Какаши в грудь, но он его не слушал. — Мне больно, помедленнее! — Мне тоже больно, — холодно произнёс Хатаке и закинул ноги на плечи. От боли пальцы на стопах Обито сжались. Парень с трудом прогнулся; его бёдра приподнялись с постели, и весь его вес держался на плечах Какаши. Угол проникновения изменился, и через боль Обито чувствовал приятную пульсацию доходящую до самых кончиков пальцев ног. Тело его совершенно не гнулось, сопротивляясь сильным толчкам. — Обито, ты такое бревно, — улыбнулся Какаши, вновь усыпав поцелуями бёдра, нежно прихватывая кожу зубами и проглаживая след губами. — Заткнись. Я и не должен, — пытался выровнять подскочивший вверх голос Обито. Отдышался, собрался с силами, чтобы не застонать, и воскликнул: — Скажи спасибо, что я снова снизу. Ты обещал, что в следующий раз я тебе вставлю. — Разве? — Какаши остановился, переведя дух, и наигранно задумался. — Да… припоминаю. Но сегодня не считается, ведь ты наказан. — Чёрт… тогда не целуй меня как девчонку… — Так? Язык Какаши оставил за собой длинную влажную линию, которая тут же смешалась с выступившим на кожу потом, вдоль еле уловимого очертания портняжной мышцы. Грубые от постоянной работы пальцы нежно скользнули вверх, пощекотав стопу, и мышцы Обито сжали член Какаши. Хатаке приятно массажировал ноги, со щекоткой разминал пальцы, и Обито не мог сдержать странный смех, отдалённо напоминающий стон. — Расслабься, ты слишком напряжён. — Расслабишься тут, когда у меня жопа и до встречи с твоим членом болела. Какаши хотел что-то ответить, но умолк и освободил ноги Обито, подавшись вперёд. Бёдрами он двигать стал медленнее, но по-прежнему проникая максимально глубоко. Обито хотелось его ударить: ожоги словно вновь жгло, кожа «шипела» под ладонями Хатаке, хотя огрубевшие рубцы были не столь чувствительны как неповреждённая кожа, но Учиха внушал себе боль от прикосновения. Какаши слизывал его страх, сгрызал зубами, оставляя округлые следы, выстраивая себе из них путь до пересохших губ Обито. Двигаться внутри него становилось труднее. Дрожь одного передавалась другому. Руки Обито сжаты в тисках Какаши. Он не мог ими шевелить и сопротивляться. Хатаке сильный — как огромный паук, запутывающий свою жертву длинными, тонкими руками, и тело Обито цепенело под ним. Какаши обдал горячим дыханием ушную раковину парня, и Обито попытался втянуть голову в плечи. Зубами прикушенная мочка с тонкими, белёсыми шрамами, не такими плотными, как на лице и шее, — Обито содрогнулся и вцепился пальцами в кисти Какаши. Неприятно влажный, теплый скользкий язык оставил холодок на ухе до самого верхнего завитка, поднявшись вверх до выжженного виска, и Обито сжал бёдра Какаши ногами, вжимая его в себя. Парень часто и громко задышал, подставляя под губы Хатаке подбородок, шею, изуродованный уголок рта, подрагивающее изувеченное веко. — Обито, это ты? — Да… Какаши глухо простонал и вдавил Обито в матрас, изливаясь в него. — Твои собственные страхи оказались твоей эрогенной зоной. Обменявшись поцелуем с ещё не пришедшим в себя Обито, Какаши выпрямился и стянул переполненный презерватив. Торопясь, он разорвал зубами новый квадрат фольги и натянул латекс на чуть опавший член. — Эй-эй, ты чего удумал, — взбрыкнул Учиха и попытался сбежать. Какаши обхватил его за плечи и легко повалил лицом в кровать. — Ты ещё не удовлетворён. — Да я по горло сыт, спасибо. Мой зад полыхает, в прямом смысле этого слова. — Прости, Обито. Если не так, то я удовлетворю тебя руками, — Какаши сделал паузу, заметив просиявшее лицо Обито, — через твой анус. Доведу до оргазма вот этими вот руками, — поднял он кисть. — Одним пальцем, двумя, тремя, — хитро уставился он на оттопыренные пальцы, — или всей ладонью… — Понял. Вставляй, я готов! — остановил его Обито и встал на колени, выгнувшись в спине. Второй раз сбил всё возбуждение парня. Вспухшие мышцы словно резало стеклом. Смазка закончилась, и потому Какаши пришлось в ускоренном темпе смачивать свой член и анус Обито слюной, которой всё время было недостаточно, и Хатаке прерывался постоянно, чтобы смягчить скольжение. Тошнотворно фиолетовое одеяло покрылось мелкой россыпью смятых складок в тех местах, где Обито сжимал его до хруста, до лопающихся ссадин. — Неужели так много зависит от смазки? — Нет, — простонал Обито, — всё зависит от другого, но тебе пока не понять. — Подожди секунду… Защёлкали ящики, и Какаши вернулся с розовым тюбиком в руках. Обито не хотел возвращаться к болезненному процессу. «Надо было дрочить себе, чтобы кончить», — шлёпнул он себя по лбу. — Надпись гласит, что это восстанавливающий крем для рук… Аромат персика… Проверим? — Настолько восстанавливающий, что исцелит меня изнутри во время секса? Оба рассмеялись, пока Какаши обильно смазывал презерватив густым белым кремом. — Если случится это чудо, то перейдем на этот крем. Боль от проникновения крем не снял, но Какаши внутри двигался плавно, и Обито стало легче. Если Хатаке не вздумает вынимать член каждую минуту, то он сможет кончить. Главное не забыть о себе. Выдавив немного крема на ладонь, Обито ублажал себя, хмуря брови и стараясь не думать о том, что происходит сзади. Его обмякший член стал приподниматься только после прикосновения Какаши. — Помочь? — Сам справлюсь. — Ну уж нет, — пропел Какаши, целуя Обито в плечо. Его большой палец потёр головку и покрутил ладонью поверх скользкой кожи, чередуя ласки. Возможно ли, что Обито так возбудило чужое прикосновение лишь как факт, или это его особая реакция на Какаши? — А теперь сам немного, мне неудобно доставать до нужной точки. И он коснулся её изнутри; сдавил так, что у Обито задрожали руки, и он уткнулся лицом в кровать, сжимая свой член, из которого обильно сочилась смегма. Какаши медленно вытащил член, проверил смазку и вновь резко вошёл — так резко, что Обито не успел вскрикнуть, и его тело напряглось, очертив каждый мускул спины и ягодиц. Шлепки отражались от стен, и слух их улавливал особенным, чуть размытым эхом. Потная кожа липла друг к другу, а излишки крема стекали вниз к мошонке, и Обито было слегка щекотно. Ладони Какаши сжимали его ягодицы, немного раздвинув их, и помогал Учиха с темпом, притягивая к себе навстречу. Пот стекал с его длинной чёлки и капал вниз, разбиваясь о бледную кожу парня. Стон Обито был похож на запертый за стенами крик, растворяясь в плотном одеяле, которое он сгрёб к своему лицу. Его рука давно уже не двигалась, но разрядка уже подступала тугим узлом, давящим на основание члена. — Обито, это ещё ты? — прохрипел Какаши, тряхнув мокрой головой и оторвав Обито от постели за руку. — Да… — Мне важно знать… Обито сжался. Его бёдра двигались вниз-вверх, будто он сам вёл сейчас ведущую роль, и из головки брызнуло семя, запятнав любимый пододеяльник Рин. Знал бы он раньше, что это её наилюбимейший постельный комплект, то не терзал бы себя угрызениями совести, смутившись перед хозяином квартиры. — Это ещё ты? — Аргх, — захлебнулся злостью Обито, попытавшись спихнуть с себя Какаши, — я! Хватит постоянно об этом спрашивать! — Тогда я могу закончить… Раздвинул коленом ноги Обито пошире и вогнал член от души, что Учиха поперхнулся воздухом и снова уронил лицо в смятую постель. Какаши измывался над ним недолго, окончательно выбившись из сил и уткнувшись мокрым лбом промеж вздыбленных лопаток парня. Они перевели дыхание, стёрли ладонями пот и рухнули на кровать, подмяв под себя подушки. — Обито, ты… — Я, придурок. В этот раз Какаши спросил больше в шутку, разрядив момент тишины, когда слова потеряли свою форму в голове, превратившись в приятную дымку. Тяжёлое дыхание Обито медленно выровнялось, когда парень положил голову на грудь Какаши. Он долго изучал взглядом белёсые шрамы, устало моргая, и в итоге его глаза закрылись. Хатаке успокаивающе погладил парня по голове и осторожно выкарабкался из-под него, чтобы собрать разбросанную одежду и прибраться на кухне. Пошатывающейся походкой Какаши вышел из спальни, снова накинув на себя мягкий халат. Руки и ноги до сих пор подрагивали. Открыв глаза, Тоби оказался в знакомой комнате. Однотонные стены без часов в этот раз были светлее из-за дневного света, и постель была вновь холодной, не родной. В доме Мадары даже пол казался теплее. Между ягодиц было влажно и кожу в том месте неприятно холодило, диссонируя с ощущением распирающего жара внутри, словно до сих пор продолжалось соитие двух тел, и оттого Тоби тряхануло. Он сжал кулаки до хруста костяшек, до побледневшей кожи и вздутых сплетений вен, стараясь сосредоточиться на острой боли в ладонях, чувствуя, как края ран снова расходятся, корочки лопаются, сочится кровь. Эта боль не сравнится с той, что не унималась в груди. Не достаточно, чтобы перебить чувство медленного расщепления души, удушливо давящее на лёгкие. — Это предложение глупо прозвучит после саке, но, может, пообедаем? — Нет, — на вдохе отказал Тоби, подняв тяжёлый взгляд на появившегося Какаши. Голос изменился: стал более скрипучим и высоким, надменным, а взгляд источал ненависть — Какаши захлопнул края халата, скрыв под ним наготу. — Тоби — верно? — покопавшись в памяти, вспомнил он имя и выдавил из себя дружелюбную улыбку, хотя больше желал ответить той же надменностью и пренебрежением, что и Тоби. — Знаешь обо мне? — Ага, — протянул Какаши ему руку, — приятно познакомиться. — Раз всё знаешь, тогда оставь Тоби одного. Хочу, чтобы поскорее вернулся этот говнюк, и тогда не придётся с тобой говорить. Тоби натянул на себя одеяло, укутавшись в него с головой, и грохнулся на кровать спиной к протянутой руке. Даже не кивнул в ответ, а гнал от себя не смотря ни на что. Так усиленно отталкивал, что Какаши не мог послушно удалиться. Прилёг рядом со свертком из одеяла и включил телевизор, ожидая возвращения Обито. Минуты ожидания потянулись мучительно долго, и под одеялом практически не было воздуха. Телек трещал разнообразными голосами, кровать была чрезмерно жёсткой, Хатаке поблизости нервировал. Обычно в спокойном состоянии Тоби не составляло труда уснуть со скуки, когда он с Обито жили вдвоём, и только его родители навещали паренька в комнате. Тоби садился напротив стены, окружал себя подушками и молча лежал. Даже не понимал, когда засыпал, а после открывал глаза через день или неделю. В скучной жизни у него не было мыслей, которые бы мешали ему распрощаться с сознанием. Не было желаний — абсолютно пустая голова. Сейчас же мысли были. Их становилось всё больше, и все они казались тяжёлой ношей. Встретившись с Мадарой вне стен, которые были клеткой для Тоби, он хотел лишь поиграть, повеселиться с новым человеком, опробовать жизнь, раз уж им обоим была дана такая возможность. Когда он сам попал в свой капкан? Сразу же, или чуть погодя, распробовав семпая? — Семпай… — простонал Тоби, покусывал нижнюю губу, чтобы сдержать слёзы. Воздуха уже совсем нет. — Что? — переспросил Какаши, попытавшись оттянуть край одеяла. — Не ты, ублюдок! — взвизгнул Тоби, шлепнув по руке. — Почему ты ещё здесь? Попросил же оставить Тоби одного! — Ты о себе говоришь в третьем лице? — Не знаю, — прятался от Какаши паренёк, — отвали. — Я бы хотел с тобой познакомиться, раз уж ты здесь. Голоден? — Почему ты ещё дышишь и не сдох? Тоби голоден, но от тебя мне ничего не нужно. — С тобой ещё сложнее, чем с Обито… — Заткнись. Я не Обито. — Да, — протянул Какаши и сел на край кровати, нащупав на прикроватной тумбочке автомобильные ключи. Позвенел ими, заглушая недовольное фырканье Тоби за спиной, и положил обратно. — Не смогу отвезти тебя до дяди. Выпившим за руль не сяду. Сможешь потерпеть меня ещё немного? Тоби сжался, осознавая, что ему больше некуда идти. Все ждали Обито, а Тоби считался вестником неудачи. Вот такой он проблемный, одинокий и теперь ещё бездомный. Лучше бы вообще не появляться, чем снова быть отвергнутым Мадарой. — Тоби скоро уйдёт, — смиренно дал он ответ. — Долго Обито спать не будет, и он вернётся к тебе. Шлепки босых ног раздались совсем близко. Тоби чувствовал взгляд на себе даже через одеяло. Какаши осторожно приподнял край тканевого вороха и заглянул в полумрак, откуда на него взирали большие испуганные глаза Тоби, с проблеском лёгкого безумия, не свойственного Обито. — Да, ты не Обито, — согласился Хатаке, в этот раз даже не пытаясь лживо улыбнуться. — Больше похож на голодного воробья или загнанного в ловушку филина. Пойдём. Сюсюкаться с тобой я не собираюсь, потому что к тебе у меня больше вопросов, чем к Обито. Надеюсь, ты на них ответишь. Дожидаться ответа он не стал; развернулся и ушёл, оставив телевизор включённым. Квартира тонула в чужих голосах в долгом молчании. Даже когда Тоби сел на стул, абсолютно не смущаясь своей наготы, их общих с Обито шрамов, разговор завязался не сразу. — Угощайся, — Какаши швырнул на стол тарелку с закупками, — знать не знаю, что ты любишь. — Не это, — сгримасничал Тоби. Снова сыр, да овощи. — А семпай знает, что Тоби любит. Всегда покупает конфеты, шоколад, — постепенно его надменное лицо стало меняться, и парень сник, — только много не даёт, потому что Обито — мнимый жирдяй. — Так у меня уродливый глаз, да? — спросил Какаши и плотно сжал губы. Тоби поднял на него насмешливый, но усталый взгляд. — Омерзительный. Взгляд дохлой рыбы, ещё и шрамами покрыт. Тоби в тебе ничего не нравится: ни глаза, ни голос, ни эта родинка. Бесит твоё присутствие. — Ты честнее Обито. — А чего Тоби врать? Меня не радует перспектива очухиваться рядом с тобой в кровати после каждого вашего перепихона. Если бы ты сваливал и оставлял Тоби наедине с собой, то мы почти не будем видеться, и тошнить от родинки так не будет. В полной тишине Тоби засыпает быстрее. — Что связывает тебя и Мадару? Почему ты так зависим от него? Тоби не нравился Какаши, но честные ответы успокаивали. Тоби отвечал бесхитростно, грубо, но против взаимоотношений Учихи с Хатаке не высказывался. Даже совет дал, как от себя быстрее избавляться. — Тоби любит семпая, — ответил он и замолчал, тяжело вздохнув. Какаши сжал руки в кулаки. — Он его единственный друг, с которым весело. Больше у Тоби никого нет. — И это всё? — выдохнул с облегчением Хатаке. — Теперь да. Семпай больше не любит Тоби. Он предатель… — Я уже подумал, — нервно хохотнул Какаши и протёр лицо ладонью, — такая чушь. Ты ешь. Тоби, я теперь стану твоим другом. Ты не один. — Не нужен мне никто, — промямлил Тоби, подняв на стул ноги и прижав согнутые колени к груди. — Ничья дружба. И Тоби не ест это дерьмо. — Почему ты так привязан к своему дяде? Обито тоже близок с ним, но твои слова звучат как помешательство. — Закончил? У Тоби разболелась голова. Парень спрыгнул со стула и подошёл к раковине, включив холодную воду. Прямая осанка и спокойный, ровный шаг Обито были стёрты плавным движением бёдер и сгорбленной спиной. Тело Тоби выглядело напряжённым, движения рук нервными, зажатыми. Пальцы дрожали, и потому Тоби долго не мог набрать в ладони воду, чтобы жадно выпить её, а после умыться. — От этой раковины мерзко воняет, как от тебя сейчас, — снова язвительно оскалился он, перекрыв воду. На лбу Какаши выступил пот, и кусок медленно тающего сыра застрял в глотке. — У меня разбилась бутылка саке, — глупо улыбаясь, солгал Хатаке. Тоби хоть и придурковатый, но оказался проницательным. Какаши долго не мог решиться сделать глоток тягучего саке. Было оно не самого лучшего качества, купленное сгоряча в первом попавшемся маркете. Именно в этот момент раздался тот самый стук, и Хатаке охватила паника. Он вскочил со стула и кинулся к бутылкам, зацепив рукой чашу с орешками. Звякая стеклом, Какаши успел вылить всё саке в раковину — если его таким застанет Нагато, то несдобровать. «Пусть это будет Кисаме, пожалуйста», — взмолился он, и дверь распахнулась. — Какаши… Хатаке! — голос Обито был тихим, но очень близко. Тихо сев на стул, Какаши притворился спящим. Он желал поскорее избавиться от этого лицемерного обманщика, но всё обернулось иначе. И сейчас он был на грани разоблачения. «Какова вероятность, что он спалит меня перед Обито? И что со мной сделают, если узнают, что я притворился пьяным?» — Да пофиг, — отмахнулся Тоби, смерив Какаши пристальным взглядом. Будто прочел его волнение, посмеялся над сценой, разыгранной для наивного Обито. — Но смердит сильно. Тоби пошёл. — Ты куда? — К чёрту вас. Покоя хочу… И лёг на кровать. Он пролежал в одиночестве час или два, пока Какаши громыхал на кухне. Часа для него было нестерпимо много, а два — мучительная бесконечность. Впервые он никак не мог уснуть: то ли Обито сам не хотел возвращаться, то ли Тоби что-то держало. Рядом с Мадарой Тоби бы уснул. Просто рядом под звучание его грубого голоса с извечным ворчанием и угрозами, как в их первый разговор по телефону, исказившему тембр мужчины, и Мадара показался Тоби старше. А после он вытащил его из заперти, как и пообещал Обито, даже не догадываясь, что разговаривает не с ним. Закусив губу до крови, до вспышек перед глазами от острой боли, Тоби едва сдержал вой. Встал с постели, обернулся к дальней стене и отошёл назад для разгона. По квартире раздался громкий грохот. А на лбу у очнувшегося Обито образовалась впечатляющая вмятина, которая к ночи опухла и посинела. — У вас не очень знакомство прошло, как я вижу, — пробурчал Обито, прижимая промороженную говядину ко лбу. — Нормально прошло. Но теперь у меня нет претензий к Мадаре насчёт твоих синяков. Тоби любит самоубиваться. — Прищурившись, пристально наблюдая за несчастным Учихой, Какаши спросил: — Ты действительно ничего не помнишь? Совсем? — Я тебе уже говорил, что нет! Совершенно пусто в голове. А есть повод для волнения? — Нет-нет, с чего бы? — счастливый Какаши заёрзал на стуле и закинул ногу на ногу. — Мы мило поболтали, и он ушёл. — Так чисто стало… Когда успел? Обито огляделся в прибранной кухне. С края раковины свисали оставленные Хатаке после уборки резиновые перчатки. — Ну как же… Ты же знаешь, что я люблю чистоту.