***
Встав пораньше утром по будильнику, Мадара долго сидел на краю кровати, где перед его ногами лежал сложенный, нетронутый этой ночью футон. Старая футболка мужчины, давно принявшая в себя юношеское тепло и сброшенная с его плеч вчерашним утром, напоминала о существовании в этом доме ещё одного жильца, ради которого Мадара встал в такую рань. «Грёбанная привычка». Бег трусцой по грязи, не замечая луж, отжимания в полной тишине без уже приевшегося нытья, и две кружки кофе, одной из которых суждено было остаться нетронутой. Когда Обито нет, становились заметны изменения в степенном мире Мадары. Тишина, оказывается, может раздражать… Ближе к обеду дремоту тонущего в моросящем дожде дома потревожил звонок. Блудный племянник вспомнил о невыполненном обещании предупредить, если не придёт домой ночевать. — Оказывается, у тебя есть телефон. Да, Обито? И ты даже умеешь им пользоваться. — Прости, — с улыбкой вздохнул парень, и в динамике громко раздалось его дыхание. — Но я на работе, всё хорошо. Не переживай. На фоне уверенных фраз слышался тихий шёпот Какаши. Сначала Хатаке нашёптывал слова, а после Обито повторял их уже громко, выдавая за свои мысли. — Я уснул, а утром звонить тебе как-то… — Ты долбаёб? — резко прервал его Мадара, сжав мобильный. — Думаешь, я не слышу, как этот Иуда шепчет тебе? Он так отъебал тебя, что мозги в кашу разжижились? — Что ты… несёшь? Это омерзительно, даже для тебя, — возмутился Обито, закрыв микрофон обеими ладонями, чтобы их разговор не прервала болтовня Какаши и шум оживлённого коридора. Парни не дошли до мастерской всего метров десять, остановившись недалеко от лестницы. Обито боялся остаться наедине с этим разговором. Первая волна гнева Мадары самая разрушительная. — Разберитесь между собой до того, как решишь оправдаться вновь. После поговорим. Не любил Мадара, когда в важные разговоры вклинивался кто-то третий. А Какаши не любил тайны… Неосознанно они сжимали Обито своими принципами с обеих сторон, и напор Хатаке был решительнее, хотя затаившийся на одном месте Мадара пугал сильнее. Наблюдая, он однажды мог начать действовать — одного шага и порыва Учихи было бы достаточно, чтобы расплющить остатки сознания Обито и уничтожить Какаши со всей его напористостью. Обито мысленно благодарил Мадару, что он продолжал терпеливо ждать, позволяя обоим жить своей жизнью. Тяжёлый вздох Обито прозвучал точкой в недолгом разговоре. — Трусишка, — подразнивал его Какаши. — Умолкни. Я боюсь, сам не знаю чего. Меня не страшит быть избитым им, но сердце в пятки уходит каждый раз, когда его голос звучит так низко. Я будто сошёл с дороги, и это его злит. — Дороги всегда те, просто их слишком много. Легко в них запутаться, чтобы достигнуть желаемого. Но я знаю, что поможет тебе расслабиться. Какаши сжал ладонь в некрепкий кулак и поднёс его ко рту, неизменно скрытому под маской. Обито сосредоточился на лице Хатаке, на лукавом блеске его тёмных глаз. Под чёрной тканью щека округлились и вновь опала, и Обито уже подумал, что ему показалось, но жест повторился. — Ну ты и придурок, — расхохотался Обито, стукнув себя телефоном по лбу. Позади него громко прокашлялся Нагато, и Обито обернулся на внезапный звук, уставившись на директора с нескрываемой неприязнью. — Вам двоим особое приглашение нужно? — строго спросил Узумаки, разведя руки в стороны. Вся толпа уже разошлась по своим рабочим местам. Внимательный взгляд сине-фиолетовых глаз выцепил из суматошных движений занервничавшего Обито его аккуратно забинтованные ладони. Только сегодня он уже не кривился от боли. Взяв себя в руки, Учиха молча кивнул головой и тяжёлым шагом поднялся по лестнице, оставив позади недовольного директора. Нагато насупился и втянул ртом воздух, решив отчитать Какаши, но Хатаке остановил его жестом и громко цокнул языком. — Что-то в зубах застряло, — продолжал он дурачиться, блуждая языком вдоль зубов и дёсен, повторяя недавний жест, только в этот раз нервно, лживо. У Нагато не осталось слов. И у Мадары их тоже не оказалось, чтобы высказать всё в телефонном разговоре. Тишина звонко сомкнулась вокруг него, заключив в холодные объятия. Может он погорячился, сбросив звонок, не дождавшись ответа Обито? — И? — протянул Мадара, постучав пальцами по столу. — Даже не перезвонишь? Ты же виноват. Виноват ли? Мадара тоже не привык ни перед кем отчитываться: ни перед отцом, когда старый тиран был ещё жив, ни перед братом, ни перед другом — никто из них не поддерживал его решения. Как и Мадара не мог сейчас искреннее поддержать Обито. Дать пинка, вышвырнуть из дома с глаз долой, переступив через себя — это всё, на что он был способен. Сколько раз он твердил себе: не заводи зверюшку, чтобы не прикипеть к ней душой, пользуясь лишь как панацеей от одиночества. И чем дольше «зверюшка» жила рядом, тем меньше хотелось оставаться одному. Лает кто-то под боком, рычит, но изредка даёт себя погладить и составляет компанию одинокими вечерами. Составлял компанию… Пришло время отпустить. — Заведу себе ретривера — и делу конец. Будет мне руки лизать, как Тоби, хвостиком махать. Научу его пиво в мастерскую приносить. И назову… Или завести себе женщину, порадовав зануд Учих на старости лет? Там и дети, — Мадара задумчиво сжал подбородок, уставившись в пол, — это тоже весело. Будут хвостиками все вместе вилять, мне руки лизать, пиво приносить, мусор собирать… Ещё бы говорить не умели, и я бы уже бежал на свидание. Да, малыш Обито? — обернулся Мадара к стулу, на котором обычно сидел его племянник, и столкнулся с пустотой. — Точно, тебя же нет. Мужчина поднялся из-за стола и вернулся в гостиную. Открыл стеклянную дверцу, стерев пальцами пыль с панелей музыкального центра. Россыпь маленьких тугих кнопок податливо сминались под кожей, и маленький давящий мир в безлюдной комнате взорвался громким звуком, осыпавшись, как конфетти. В тишине стены лишены цвета — это выцветшие скукой оттенки, а в залпе любимых нот полно яркого, цветного блеска. Звук электрогитары дрожью просочилась сквозь колонки и трепетным шёпотом растёкся у ног Мадары, проник в него через кожу, пробираясь мурашками до макушки патлатой головы. Мягкое, волнительное ощущение, уже давно забытое, как прикосновение рук возлюбленного, наполняло энергией. Кофе во второй кружке давно остыл, а Мадара отмер от ступора и растерянности, придя в себя. — Ну и похуй, — громким шёпотом выругался он, отмахнувшись, словно от доставучего обаяния Тоби. Стянул с себя одежду и раскинул в стороны руки, наслаждаясь прохладой свободы, которой он так давно был лишён. — Один живи — писькой на свободе тряси. Съел яблоко, пританцовывая и горланя басом песни невпопад, и швырнул огрызок за спину, злорадно ухмыляясь. После пришлось вернуться и оставленный мусор всё-таки поднять, ведь теперь уборка снова была взвалена на его плечи, но как приятно вновь ощутить себя беззаботным хулиганом, пусть даже и с последствиями в виде разбросанных вокруг стола смятых жестяных банок из-под пива и лёгкого похмелья на утро. Время тянулось медленно. Раньше и дня казалось мало в спешке за решением чужих проблем, а теперь десять минут даже за работой длились бесконечно. У старого стола, созданного пятнадцать лет назад руками Хаширамы, с краёв стёрся лак, и сколы шрамами запечатлели все счастливые и болезненные воспоминания на древесине. Мадара слишком долго их хранил, хотя отреставрировать сколы, скрыв за слоями шпаклёвки и свежего, более тёмного лака без той пошлой желтизны, оказалось гораздо проще и приятнее. Жаль, что таким способом нельзя заделать воспоминания на сердце. Телефон по-прежнему молчал. Обито тоже. Музыкальный центр извергал музыку так громко, что Мадара отчётливо слышал её в мастерской, и от жалоб соседей на шум его спасало лишь их отсутствие в радиусе тройки сотен метров. Начинало смеркаться, но тот, кому положено было оправдаться настойчиво продолжал молчать, и Мадара перестал ждать. Возможно, ночью футон у кровати так и останется нетронутым. Вода не могла избавить кожу и волосы от едкого запаха алкидного лака, словно стёртые воспоминания не желали исчезать, маскируясь под любые мелочи, создающие повседневность Мадары. «Заехать к Мацуи-сан?» — раздумывал над планами Мадара. Мацуи-сан была женщина старше Учиха, вполне состоятельная вдова, прозябающая от скуки в соседнем городе. Ухоженная, фигуристая, с приятной мягкой кожей и миловидным лицом, для своих сорока с лишним, которая удовлетворяла Мадару по всем запросам. А главное — чашечка её бюстгальтера идеально подходила размером голове мужчины. Но до соседнего города километра два езды, а Мадара был пьян. «Какое упущение». Учиха не любил заводить секс-отношения поблизости, чтобы в случае чего быть на вполне безопасном расстоянии от назойливого внимания, но выбирать в тот вечер не пришлось, и на ум сразу пришла миловидная девушка из аптеки. Худая, скучная и неопытная на первый взгляд, но с преданным щенячьим взглядом, как у Тоби. Выряжаться для подобного выхода нет смысла, только лицо его было тщательно выбрито, волосы, так нещадно вычесанные с хрустом расчёски, уложены в низкий хвост — его возраст как на ладони, как и изящные точёные черты, которые Мадара тщательно скрывал, боясь потерять славу «страшного» человека. Пару взбрызгов одеколона, который за такое продолжительное время успел запылиться, и Мадара выглядел вполне ухоженным, надёжным мужчиной, от которого только слегка разило пивом. — Я бы дал, — признался он своему отражению, хотя чаще всего старался избегать зеркал, и надел лёгкую кожаную куртку, хлёстко подняв высокий ворот, скрыв за ним массивную длинную шею. К ночи стало снова громыхать, но ливень, обещанный утром синоптиками, не начинался. Воздух был сырым и тяжёлым, как песок под ногами, и при глубоком вздохе немного обжигало холодом гортань. Температура воздуха с каждым днём стремительно опускалась, и изо рта уже шёл пар, но о снеге не было и речи. Было сыро, холодно, ветрено, без полноценного снегопада. Если выпадет хоть пару сантиметров снега, считай, повезло, и этот год можно считать особенным — была такая примета у Мадары. Потому она и считалась «приметой», что снег за все эти годы таял раньше, чем успевал припорошить всю землю, смешиваясь с грязью. Ручка Кадиллака была покрыта мелкими каплями влаги, как и весь метал его корпуса, и Мадара вздрогнул от холода, открыв дверь. Холодное сидение приняло его в свои осенние объятия, остывший руль ответил колким поцелуем пальцев и ладони, и мотор затарахтел с дребезжанием, которые быстро распространилось по всему салону. Фары осветили туманный горизонт, за которым размытым светлым пятном виднелся город. Из тёмной пустоты, засияв тусклыми звёздами так внезапно, что казались миражом, сверкнула пара круглых фар. Мадара замешкал. Во мраке ночи неприметная сирень стала схожа с хищной фуксией, и это размытое неприятное пятно медленно приближалось и принимало очертание автомобиля, который практически подпёр бампером Кадиллак Учихи и остановился, выключив фары. — Значит надолго, — сварливо пробурчал Мадара, устало потерев лоб. В его окно постучали. Мужчина опустил стекло и столкнулся со счастливо улыбающимся Обито, склонившегося к нему. — Чего лыбишься, идиот? Я же тебе сейчас морду бить буду. — Твоя правда, только я же искренне раскаиваюсь, — шутливо изогнул брови Обито. И где он успел научиться этим грязным уловкам, которые безотказно действовали бы на глупых девчонок, но не на сурового Мадару. Глядя на эту клоунскую мимику, Учиха боролся с диким желанием вдарить прямо сейчас. — Куда едешь? — Уже никуда, — мрачно ответил Мадара, провожая взглядом силуэт Какаши, подошедшего к двери. — Не даёшь ты мне житья, малыш. — Да ладно тебе. У тебя и без меня жизни-то особого не было, так что хватит причитать. Небось, страдал, что некому утром приготовить тебе завтрак? — И без сопливых справился. — Ты хоть ел? — взволнованно спросил Обито очень тихо, наклонившись к Мадаре. Какаши нервно дёрнул головой, стоя в сторонке, пока мужчина неспешно открывал ключом дверь. Тёплое дыхание, разительно отличающееся от осеннего холодного ветра, опалило ухо и щёку, и Мадара невольно отстранился, хмуря брови и отвечая недовольным взглядом. — Я даже прибухнуть успел, как в старые добрые времена. И желал какие-нибудь сиськи помять, пока вы наминали яйца друг друга. У Какаши начался приступ приставучего кашля — нервно сглотнув слюну, слушая откровенное бурчание, Хатаке подавился и покраснел. А выражение лица Обито сменилось с радости на напряжение. Можно было подумать, что улыбка с его лица перекочевала на довольную физиономию Мадары, а племяннику отскочила уже не нужное мужчине раздражение. Жонглирование эмоциями между двух Учих происходило часто, как само собой разумеющееся. — Сральник, как всегда, — присвистнул Какаши, переступив порог дома. — А я тебя не звал, — передёрнул Мадара плечами, — как всегда. У кухонного стола был один недостаток — он был достаточно большим, чтобы за ним могли уместиться больше двух человек. У Какаши было много недостатков, но главным, по мнению Мадары, — его нечастое присутствие в этом доме. Самоуверенный, спокойный, с насмешливыми интонациями в голосе — Обито выбрал себе в пару полную противоположность. — Зачем вы явились на ночь глядя? Сорвали мои планы, хотя могли предупредить. Или ты снова забыл, как пользоваться телефоном? — обратился Мадара к Обито, шедшего за его спиной. Мужчина так сильно откинулся на спинку стула, что раздался протяжный глухой скрип. — Ты меня гонишь? Между прочим, я тут живу. — Оказывается, — оскалился Мадара. — Я думал, уже забыл о своём добром старике. — Пока что живёт тут, — вклинился в разговор Какаши, не желая снова оставаться в стороне. Мадара не обернулся, избегая взглядом Хатаке, но раздражённо поджал губы, слушая. — Мы хотим съехаться. Никакой реакции. Слова Какаши улетели в пустоту, не найдя отклика. Продолжительное молчание насторожило и Обито, озабоченного приготовлением чая и лёгкого перекуса. Отложив нож в сторону, он обернулся, вопросительно наклонив голову, и повторил за Какаши: — В скором времени мы решили съехаться. Попробовать пожить вместе. — Ну наконец-то ты свалишь, — оживился Мадара, всхлестнув руками и громко хлопнув ладонями по столу, по-прежнему игнорируя присутствие ещё кого-то на кухне. — И наконец-то я слышу от тебя хоть что-то по делу. А то твой автоответчик уже приелся. Значит, он слышал всё с самого начала, но не желал отвечать Какаши. — Где моя кружка? — растерянно пробормотал Обито, но наткнулся на неё взглядом почти сразу, наполненную холодным кофе. По её светлым краям засохшими пятнами стекали кофейные капли — так размешивает сахар только Мадара, расплёскивая в спешке напиток. — Так когда я буду от тебя свободен? — Я ещё не решил… Не уверен, что готов. — Не уверен? — голос Какаши был ровным, но ему трудно были скрыть раздражение. — Утром я слышал совсем иной ответ. — Ты предложил, и я согласился, но не говорил, что готов. Съехаться можно в любое время, — пояснил Обито и слил холодный напиток в раковину. — Давай не торопиться, иначе кончим, как ты с Рин. Какаши резко отдёрнул руку со стола, словно Обито коснулся его словами, и это было неприятное прикосновение. — Бросила тебя красавица, да? Сочувствую. Но это и к лучшему, — рассуждал Мадара. — Иначе бы ты так легко не променял её ни спустя пять, ни спустя десять лет. — Что ты знать можешь, одинокий старикан? Сам куда собрался? На свидание? Вырядился, даже расчесался не для легкодоступной девицы ли? — Прежде чем ядом в мою сторону брюзжать, ты бы вдумался в смысл слов, который я пытаюсь до тебя донести. Обито, — рявкнул Мадара, подозвав пальцем к себе племянника, — объясни своему самцу, что я имел в виду. — А что ты имел в виду? — Лицо Обито до смешного вытянулось, глаза округлились. И кто выглядел сейчас большим идиотом: Обито и Какаши, не понявшие и слова из пафосной речи, или неудавшийся оратор? — Я наконец понял, насколько крепко вас вместе связывает общая тупость… Легкодоступностью можно утолять голод, чтобы не умереть от тоски, но мысли никогда не покинет тот, кто дорог. Никогда. С кем бы ни проснулся, с кем бы ни расстался, кого бы ни обнимал. — Ты потому такой одинокий? — прищурился Какаши, чтобы лучше разглядеть Мадару. Ни одной эмоции на лице, и глаза, словно безжизненные холодные чёрные камни, лишь красиво отблёскивающие лунный свет. — Разве? — внезапно переспросил Учиха, дёрнул бровями. — Не одинокий я, пока у меня есть любимое дело и пивас. Кстати, принеси бутылочку с гаража, — сменил он быстро тему, когда Обито подсел к ним за стол. — Ещё чего, — скривился он и протянул кружку с чаем. — От тебя разит, как от алкаша. Завтра пожалеешь, что столько выпил. — Скорее я пожалею, что ты вернулся. Вот морока. Хуже ворчливой жены, — уже обратился он вновь к Какаши. Постепенно напряжение спало. Тем для разговора больше не было, потому разговор звучал крайне легко и непринуждённо, не несущий в себе особого смысла и последствий. — На твоём месте я бы подумал, хочешь ли ты с такой брюзгой связываться. От него доброго слова не дождёшься. — Это от тебя элементарного «спасибо» не услышишь. А если и благодаришь, то с таким явным снисхождением, что сразу чувствую себя прислугой. — А за что тебя благодарить? За этот дерьмовый чай? Или что ты сорвал мне приятный вечер. — Вот почему ты такой агрессивный сейчас? — рассмеялся Обито, и Какаши незаметно для всех тоже улыбнулся под маской. — Да. Я уже не помню, когда сиськи руками трогал. Это было ещё до твоего приезда. В следующий раз предупреждай, если собираешься у него ночевать, пока окончательно не съехал. Понял меня? — Понял, — сквозь смех кивнул головой Обито. — Очуметь, ты и вправду расчесался. Ещё и побрился. — Сразу красавчик стал. Да? — Если и был им, то лет десять назад. Ты скорее похож на мафиози, чем на красавчика. Какаши стянул с лица маску и подул в кружку, разгоняя дыханием пар. — А ты сладенький, — хмыкнул Мадара. — Такие смазливые лица меня как раз возбуждают. — Зато ты не возбуждаешь смазливых, — нахмурился Какаши. Его только что назвали «сладеньким». Обито ещё громче загоготал. — Ошибаешься. Плюс всегда притягивается к минусу — это и называется гармонией. В каждых отношениях кто-то «страшненький». Прости, Обито, но даже я бы его трахнул, а тебя — нет. — Это самый убогий комплимент, который мне пришлось слышать. Всё-таки вы с Обито слишком похожи. «Как ученик и его учитель», — в мыслях закончил Какаши. Обито, как губка, впитывал в себя привычки окружения, подстраиваясь под чужое мировоззрение. Возможно, таким образом он пытался себя обезопасить, внедряясь в новое окружение, а может просто искал истинного себя в других, боясь заглянуть глубже в своё сердце. Постепенно в нём стали проявляться и присущие Какаши черты: лукавство, настойчивость и педантичность. Вечное бегство за чужими шкурами — Какаши не нравилась эта правда, но и сделать с этим он ничего не мог, чтобы не отпугнуть Обито. — Кажется, я стал понимать, почему ты так печёшься о своём дяде. Вроде он не так плох, как кажется на первый взгляд, — задумчиво произнёс Хатаке, выйдя вместе с парнем на крыльцо. Сильный ветер едва не сбивал с ног. Обито поёжился от холода, натянув длинные рукава свитера на костяшки пальцев, и поднял полный саркастического недоверия взгляд на Какаши. — С чего это ты? — Забудь… Я вечно ищу подвох и стараюсь приглядываться к людям внимательно. Юморной он. — Даже слишком, — на мгновение Обито сменился в лице. Это была тревога? — Может он чушь пороть, но пофилософствовать в неподходящий момент любит больше. Если прислушаться, складывается впечатление, что он и впрямь старик. — Да… — закончив короткую фразу, Какаши поджал губы, задумавшись. Кожа его моментально краснела от холода. — Езжай. Я уже замёрз провожать тебя, — погнал его к машине Обито, попутно натягивая маску на лицо Какаши, спасая его кожу от обветривания. — Иду-иду, не торопи… Думаешь, что сможешь сбежать от меня теперь? Даже не надейся, что забуду о своём предложении, а ты мне уже дал ответ. — Помню. Но торопить события не хочу. — Или от него уезжать не хочешь? — Какаши встал как вкопанный, притормозив пятками по сырой земле. Его тело наклонилось назад, почти лежало на Обито, упираясь спиной в ладони. Оглянувшись через плечо, Хатаке увидел серьёзный, непонимающий взгляд. — Ты ведь его жалеешь, да? — Наверное, — подхватил Обито, хотя не испытывал жалости к Мадаре. — Не принимай на свой счёт. Мы и так увидимся завтра на работе. Обито оттянул край маски и прикосновением поцеловал Какаши, быстро отстранившись, чтобы Хатаке не успел заграбастать его своими крепкими руками в объятия и исправить этот невинный жест на страстное соприкосновение языков. — Спокойной ночи, — выдохнул Обито пар и отошёл ещё дальше, растянув губы в улыбке. Какаши едва успел только ущипнуть его за свитер, но не удержал. — Ты куда? Дверь в той стороне. Какаши указал тонким пальцем в сторону дома, но Обито возвращался совсем по другой траектории, пересекая придомовой участок по диагонали. — В гараж за пивом. В ответ лишь громко захлопнулась автомобильная дверь. Хорошо, что Обито не видел выражение тех самых серых глаз, иначе бы спутал с ненавистью. Под шум и приятный свет от телевизора Мадара придремал на диване, распустив волосы. От тяжести тугого хвоста болела голова. От Какаши с Обито она болела ещё больше. К щеке прижалось холодное стекло. Мадара лишь лениво приоткрыл один глаз и не сдержал улыбки. — Мой любимый племяшка, — вздохнул он, приняв бутылку пива. — Это в качестве извинений. — Извиняешься за мои деньги? Батькин ты сынок всё-таки. Обито цокнул и кувыркнулся через спинку дивана, упав спиной на мягкие подушки. Мадару мотануло от тяжести тела парня, и он едва не разлил на себя пиво. — Блять… — Я тебе ящик куплю в следующий раз. Договорились? — Два. — Тогда и одного не куплю. — Протянув вторую бутылку к журнальному столику, Обито застыл. Стола на своём месте не было. — А где? — Я его немного отретушировал в мастерской. — Давно пора… С тобой всё хорошо? — Да. Я старался поддерживать разговор как мог. — В том и дело, что сегодня ты как-то отчаянно шутил и смеялся. Тебе будто яйца защемили, и ты пытался побороть истерику. — Мой юмор так плох? — Да. Пугает, когда ты себя так ведёшь. Даже пьяный обычно ты отпускаешь едкие, чёрные шутейки, хотя по лицу не поймёшь: шутка ли это вообще? А сегодня слишком добродушный. — Я уставший, — громко выдохнул Мадара. — Мертвецки устал. Повернув голову, Мадара оглядел развалившегося на диване Обито. Лежащий в расслабленной позе, широко расставив ноги, он тихо посмеивался над плоским юмором из телепередачи. Мадара любовался этим умиротворяющим моментом, продолжая заливаться холодным пенным. В памяти всплыло воспоминание Тоби на этом диване, со столь же широко раздвинутыми ногами, и его влажных пальцах, проскальзывающих в анус. Его стон, почти крик… Мадара выплюнул пиво, едва не захлебнувшись. — Ну ты пьянь, — испуганно подобрал к себе ноги Обито. — Тебя тошнит? — Не в то горло, — сдавленно простонал Мадара. — Я сейчас вернусь. И быстрым шагом влетел в туалет, пока Обито не заметил образовавшийся бугор под ширинкой его брюк. Звякнула бляшка ремня, и под резинкой трусов появилась внушительная взбухшая головка. Мадара упёрся рукой в бочок, надрачивая свой стояк. Моментальная реакция на парня, с лицом родного племянника. В памяти те воспоминания остались столь яркими, что даже хлюпающий звук различим за высоким голоском Тоби. Но воспоминания остаются в голове, там, где и должны быть заперты навсегда.***
Тоби появлялся не часто и, открыв глаза, спешил скрыться в каком-нибудь укромном уголке дома, избегая своего любимого семпая. Порезы на руках постепенно затянулись, но дыра в его душе лишь разрасталась, и бежать Тоби было некуда. Затаившись у стены, сердце парня сбивалось с обычного ритма, когда тяжёлые шаги приближались к его укрытию. Волнительное ожидание никогда не оправдывалось. Мадара не стремился к встречам с Тоби в ответ. Каждый заточил себя в темницу: в ней стены из шипов и полы покрыты толстым слоем льда, но нет запертой двери, которая препятствовала бы побегу от встреч. Мадара предпочитал не замечать выход, повернувшись к нему спиной, а Тоби не решался сделать шаг, вмораживаясь намертво в лёд. Эта пытка длилась часами и могла никогда не заканчиваться, если бы Тоби не находил выхода насильно. Осень медленно подходила к концу. Календарь отсчитывал дни, сменялись месяца, но погода застыла в одной бесснежной поре. Иногда дождь поливал без остановки несколько дней, и тогда вода в городке стояла по щиколотку, а дома от затопления спасал лишь высокий цоколь. Обито же от стихии спасал то Мадара, то Какаши. В ноябре о приближении зимы напоминали холодный ветер и низкая температура, из-за чего утром лужи покрывались коркой льда. Всё было так, как и предупреждал Мадара: погода здесь была похожа на жителей, не знающих радость и нежность пушистого, мягкого белого снега. Мадара как нельзя кстати вписывался в эти серые запылённые пейзажи, будто это было его поле битвы, а не случайное пристанище. Когда Обито вышел на крыльцо, поглаживая краснеющий кровоподтёк на скуле, оставленный Тоби, Мадара безмолвно всматривался пустым взглядом в серую даль. — И как тебе только не холодно? — вяло спросил парень и облокотился на хлипкие перила у дома. Мадара перевёл на него взгляд, и в мёртвой тьме сверкнули тёплые огоньки. — Привык. Даже стали нравиться сырость и духота со зноем. Тоби снова помог тебе очухаться? — спросил Мадара, туша сигарету о дно полупустой пепельницы. — Да… На моей голове уже живого места нет. — Он тебе вскоре последние мозги отобьёт. — Что это с ним в последнее время? Какаши говорит, что он такой же, как всегда, но жалуется постоянно на бессонницу. Как это понимать? — Такой же, как всегда, говоришь?.. Мне откуда знать? Я с Тоби уже давно не разговариваю, — признался мужчина. Он улыбнулся самыми краешками губ, но всезнающий Мадара выглядел растерянным. Зажигалка в его руках дрожала; пламя, поднесённое к сигарете, извивалось в такт этой дрожи. — Он считает, что я его предал, а разговаривать с предателем противно даже Тоби. — Не обращай внимания на этого социофоба. Ищет виноватых, чтобы себя оправдать. Если бы я только имел возможность узнать его лучше, разговаривать с ним, то всё было бы иначе. — Мне плевать на его мнение. — Мадара пафосно выдохнул дым. — У вас с Тоби теперь новая нянька, и я ему не завидую. Кстати, когда переедешь? — Мешаю? — Разумеется. Но не мне. Своей второй душонке мешаешь. Обито с раздражением выдохнул и отвернулся. — Я не гоню, не думай. Но ты дал обещание. Не по-мужски получается… — Дал слово на эмоциях, не подумав. Какаши подловил нужное состояние, хитрый ублюдок. Он мною вертит, будто марионеткой. Это убивает. Все его поступки уничтожают последние крохи мужской гордости. По его прихоти я теперь сплю с мужчиной. Знаешь, меня воротит от мыслей о нём, когда я остаюсь с ними наедине. До сих пор примириться с этим не могу. У меня нет ничего: ни дома, ни друзей, ни девушки, с которой можно построить своё будущее, но зато меня ебёт в зад мужик. Отлично, правда? Но в благодарность Какаши пытается быть заменой во всех пунктах. Ненавижу всё это… Если перееду, то окончательно продамся, сломаюсь, как человек. — Так вот как ты относишься к вашим отношениям. — К нашим? Все отношения завязаны только на Какаши. — Заткнись, пока я тебе не въебал, — зарычал Мадара, зажмурившись. — Истеришь не по-учиховски. Бери на себя ответственность, ты же не девчонка, за которую всё должны решать. Пугало взял ответственность, тащит всё на себе, и ты бери с него пример. Говорить «нет», когда действительно не хочешь — это нормально, а лгать и после плакать в уголке — нет. Воротит от Хатаке? Да ты без ума от него, я же вижу. Зато как рядом его нет, то сразу пожираешь самого себя тревогами. Никто не считает, что ты продался. А если не веришь, то спроси у него напрямую. — Да кому нужен такой урод, как я? Зло скрипнув зубами, Мадара высоко поднял ладонь и со всей силы шлёпнул ею по голове племянника. От такого сильного удара Обито едва не перевалился через перила, но Мадара сжал ворот его водолазки и дёрнул на себя. — Ай, — прикрыл Обито голову руками, — больно! — Да из тебя давно дурь не выбивали! — Будешь так сильно бить по голове — Тоби придёт! — Тогда и его отпинаю, пока снова не придёшь ты. Моей злости хватит на всех с лихвой. Вместо грубой силы, Мадара надавил большим пальцем на свежую ссадину у внешнего уголка левого глаза. Обито зашипел, морща нос. Его верхняя губа задралась, обнажив идеально ровные крупные зубы. Лицо Мадары оказалось слишком близко, а его чёрные глаза снова казались пустыми. Погладив щёку, едва коснувшись изгибов уха, Мадара положил свою ладонь на затылок Обито и зафиксировал его голову в этом положении, столкнувшись с ним лбами. — В любом случае, если у вас двоих ничего не склеится, то ты сможешь вернуться сюда. Когда знаешь, что есть путь назад, уже не так страшно? Обито молчал, глядя на дядю широко раскрытыми глазами. Мужчина его отпустил и вернулся в дом, добавив напоследок у дверей: — Только если я не женюсь за это время. Тогда вали к херам собачьим — мест в доме хватит только для двоих. Кровь прихлынула к голове Обито, и его лицо покраснело. За пульсацией в ушах слова Мадары звучали неразборчивыми басами. Дрожащими и онемевшими от холода пальцами, парень натянул на нос высокий ворот, пряча смущение. — Меня пугает его неудовлетворённость. Он всегда был таким крутым? У Обито было не много вещей, уместившихся в спортивную сумку средних размеров — в ту самую, с которой он приехал в этот город ещё летом. Имущества парень нажить за пять месяцев не успел, но багаж тревог тяготил плечи. Оставалось застегнуть молнию поверх сложенных вещей и уйти, но то ли футон, скрученный под бёдрами, был слишком мягким и удобным, то ли кровать Какаши казалась слишком жёсткой. — И это всё? — голос Мадары вывел Обито из задумчивости. — Может, тебе ещё что-то нужно? Обито молча поднял взгляд и поднял уголки губ в картонной улыбке, отрицательно качая головой. Весь его вид кричал о помощи, и сам не знал, кого призвать: Мадару, желая остаться в доме, или Какаши, чтобы решиться наконец встать с футона, поборов страх перед новой ступенью в жизни. — Хорошо, — твёрдо процедил Мадара, — попрошу Пугало отнести твои вещи в машину. Он развернулся на пятках и тяжело зашагал по скрипучему полу, а его длинные волосы взметнулись вверх и грузно упали в беспорядке на широкую спину. Не подав руки, не предложив своей помощи. Так же отвернулся от Обито его отец, когда он сидел у порога собственной комнаты. Мужчина понимал, что мог никогда его больше не увидеть — своего единственного сына, но отвернулся столь же прекрасно, со шлейфом из длинных чёрных волос, и шумно ушёл. Шмыгнув носом — больше от простуды, нежели от поступающей грусти — Обито рывком застегнул молнию и встал на ноги, повторив красивый уход своего дяди, напоследок громко захлопнув дверь в спальню. Какаши уже спешил к нему, не менее взволнованный, потому, наверно, столь взлохмаченный. — Я отнесу, — без лишней любезности выпалил Хатаке, схватившись за длинные ручки сумки, но Обито не отпускал. — Я сам справлюсь. — Но я хочу помочь. — Тогда не пытайся делать что-то, что может задеть моё мужское достоинство. Эту сумку я в состоянии донести до машины, а после и до квартиры. — Да, прости, — прокашлялся от неловкости Какаши и отступил в сторону, пропустив Обито вперёд. Проклятый дождь поливал вот уже третий день. — Зонт над головой позволишь подержать? — высунулся из-за спины Какаши, подняв вверх сложенный влажный зонт. Обито разыскал Мадару глазами: он стоял на крыльце с тлеющей сигаретой. В последнее время мужчина стал чаще курить и охотно уединяться. Чтобы он ни говорил, какими речами бы ни успокаивал Обито, но всем своим видом он показывал, как желает былого одиночества. Услышав предложение Какаши, Мадара улыбнулся и выпустил через зубы дым. Это была скорее насмешка. Обито обернулся к Какаши, смерив его сердитым взглядом, и Хатаке больше не осмелился произнести хоть слово. — Поехали, — приказал Обито, захлопнув дверь и стряхнув с куртки дождевые капли. Запустив ладонь в мокрые волосы, он взъерошил их ещё сильнее. — Даже не попрощаешься? — Мы уже попрощались с ним не раз. Целыми днями только и делали, что прощались. — Хотя бы ручкой махни напоследок, — указал Какаши на окно. Мадара по-прежнему стоял на крыльце и внимательно смотрел в его сторону, сжав перила. Обито снова одолела грусть. Он робко поднял руку, вяло разжав пальцы, словно стесняясь помахать своему отцу перед всей школой. Мадара тоже поднял руку в ответ, сложив пальцы в посылающем жесте, продолжая скалиться и забавляться, будучи уже мокрым от косого дождя. И Обито улыбнулся в ответ, тоже выставив средний палец на его обозрение. — Вот так. Зато без сожалений, — выдохнул с облегчением Какаши, выезжая с пустыря. — Ты по выходным ездишь в супермаркет? — Нет, — растерялся Какаши. — Чаще всего я закупаюсь стихийно, по требованию, так сказать. Но делать это заранее пару раз в месяц — идея неплохая. Ты на хозяйстве будешь? — Размечтался. Я только что высвободился от кухонного рабства, поэтому сильно на меня не надейся, но питаться теперь будем по моим правилам. — Хорошо, — очень быстро согласился Какаши, не сомневаясь в ответе. — Мне, честно говоря, всё равно, что есть, лишь бы сытно. Квартира, которая теперь принадлежала и Обито, больше не казалась чужой, как раньше. Всё в ней Учиха знал, и даже успел привыкнуть к оставленным Рин милым вещичкам, которые здорово упрощали жизнь — большего от них и не требовалось. И фиолетовый цвет стал родным, потеснив на пьедестале фаворитов лаконичный чёрный. Обито продолжал перестраиваться под новую среду обитания, как когда-то привык жить с Мадарой. — Все вещи можешь сложить сюда, — подозвал его Какаши, распахнув дверцы шкафа. Ровно половина всех вешалок и полок была освобождена. Аккуратные выглаженные стопки отличались от того хаоса, который обычно царил на полках у Учих. — Ты, погляжу, приготовился к моему приезду. — Давно. Это труда не составило. Если честно, эта сторона принадлежала Рин, и я по привычке оставлял её нетронутой после расставания. Пустота за дверцей не тяготила, а вещи твои на этом месте будут греть мою брошенную душу. — Актёр… — шикнул Обито и плюхнул сумку перед собой. Одежда в неё была закидана невпопад, и от увиденного у Какаши вспотели ладони. — Только аккуратнее, прошу… Но лезть с помощью не стал. На прикроватной тумбочке лежал дубликат ключа, а рядом стоял небольшой пакет из аптеки, и Какаши по неосторожности зацепил его пальцами, когда ухватился за ключ. Бумажный пакет опрокинулся и слетел с края на пол, и из него выкатился маленький тюбик. — Ой, неловко вышло, — оправдался Какаши и хотел поднять всё, но Обито его опередил. — Это и есть твои стихийные покупки? — спросил он, прокручивая в пальцах прозрачную тубу. По его интонации не было понятно злится ли он, но Какаши не хотел так начинать их совместный день. — Вот так выглядят мои покупки «по требованию», — достал он из того же пакета наборы пластырей, охлаждающих гелей и мазь, ускоряющую заживление ран. — Чтобы быть готовым к встрече с Тоби. А это, — робко махнул он на руки Обито, — тоже ведь необходимо нам. По стечению обстоятельств купил. — Мне нравится такое стечение обстоятельств… — наконец улыбнулся Обито. — Правда? Ты впервые этому радуешься… — Ты же гостеприимный человек, Какаши Хатаке? Обито поднялся с пола и шагнул к Какаши. — Честно говоря, не особо. — Будь гостеприимным хозяином и изволь сдержать своё обещание, раз я сдержал своё. — Что? — выдохнул Какаши, словно получив под дых. Но уже лежал на кровати, а сверху вскарабкивался Обито, прижимая его своим весом к матрасу. — Что ты задумал? — Вдруг дикое желание охватило, — наклонился он ближе, почти впритык, — войти в тебя. Ты ведь не забудешь сказать мне: «добро пожаловать», когда это произойдёт? Не дожидаясь ответа, Обито разделся, разом стянув через голову свитер с футболкой. Он не шутил. — Подожди, я не готов. — Разве? А тебя это останавливало? — Ты что, мстить таким способом вздумал? — Нет. Ты душ принимал? — Перед выездом, поэтому я не готов! — попытался Какаши скинуть с себя парня, но Обито так довольно улыбался, так мило зацеловывал краснеющее от напряжение лицо Хатаке, что отказать ему было выше его сил. — Мне нужно подготовиться… — Не беспокойся. Я надену презерватив на пальцы. С узких бёдер скользнула резинка боксеров, обнажив завитки светлых лобковых волос — не таких густых, как у Обито, становящихся почти прозрачными на животе. Какаши покраснел, неуверенно раздвинув ноги перед Обито. Недостаточно, чтобы Учиха смог просунуть руку между твёрдых напряжённых бёдер. Они видели друг друга обнажёнными не раз, но непривычная роль давалась Какаши нелегко. Его румянец на бледной, почти болезненно белой коже выглядел как следы от ударов — такими яркими красными пятнами покрылся его нос и щёки, а также кончики ушей. Какаши был безумно горячим наощупь. — Расслабься, — попросил Обито, чувствуя, как сам теряет решимость. Какаши что-то профырчал под нос и откинулся назад, упёршись локтями в покрывало. Его член немного приподнялся, наливаясь кровью от прикосновения пальцев Обито — холодных, как осколки льда. На коже выступили мурашки. Неопытный, неуверенный Обито повторял ласки за Какаши, которые всегда возбуждали его. Пальцами, губами, языком — но по-прежнему ощущал себя подчинённым воли Какаши. «Проклятье! Чувствую себя не в своей тарелке», — злился Обито и поторопился растянуть Хатаке. Достал презерватив, натянул его на указательный и безымянный пальцы, смочив его новой смазкой «морозная клубника». — Вонь какая! — заскулил Какаши, закрыв нос ладонью. — Снова это зловонье синтетической клубники, как в доме твоего дяди. — Сам выбирал. Поздно причитать. — Подожди! Какаши сжался, когда ягодицы обдало холодом и через минуту эти места стали гореть, но даже раздражающее жжение не смогло отвлечь от пронизывающей боли, когда Обито протиснул оба пальца разом. Хатаке хотел возразить и оттолкнуть, но не мог даже поднять головы, закусив зубами ладонь. Жгло везде, прожигая насквозь; боль усугублялась тем, что Обито растерянно проворачивал пальцы внутри ануса Какаши в поисках простаты, не имея никакого представления о ней, кроме названия. Член Хатаке опал, и его тугое мускулистое тело дрожало. — Тебе больно? — Ужасно больно… но я в порядке. В первый раз ведь всегда больно? — Не так, — разочарованно покачал головой Обито и резко вытащил пальцы. Какаши аж тихо вскрикнул — его словно резануло изнутри. — Ой, прости. — Всё нормально, — выдавил из себя он улыбку, хотя бёдра сжал, и вообще весь скукожился, напрягся. — Я безнадёжен… — Забудь, хорошо? — Какаши неуклюже поднялся, положив ладони на опущенные плечи неудавшегося любовника. — В следующий раз я помогу тебе. Договорились? — В следующий? — Да… вряд ли я сейчас смогу вынести что-то подобное, — виновато улыбнулся Какаши. Несмотря на боль, ему пришлось успокаивать Обито. Учиха его слушал внимательно, не без грусти, но соглашался со всем. — А теперь не поможешь мне дойти до душа? — Не притворяйся. Это не такая боль, чтобы ты не мог дойти до ванной комнаты сам, — отмахнулся от него Обито. — Эх, — театрально громко вздохнул Какаши и снова упал на кровать, раскинув руки. — А я тебя на руках носил… Обито игнорировал его. Резкий запах клубники ещё долго ощущался в спальне, и он действительно походил на тот, чем разило в доме Мадары. Тогда дядя солгал дважды: первый раз скинув всё на специфический запах лака, а во второй — молочный коктейль. Обито ни за что не поверит, что Мадара любит подобное, если он даже кофе предпочитает горький, жизнь — сложную, и говорит абсолютно не милые гадости. Откуда в таком человеке взяться тяге к нежной сладости? И где он видел коктейль, который бы источал столь явный, навязчивый ароматизатор клубники? Если есть ложь, то существует правда. Какая правда связывает Мадару и «морозную клубнику»? — Обито, подай полотенце, — попросил Какаши, приоткрыв дверцу душевой. Обито словно холодной водой окатило, выведя из раздумий. Зеркало в ванной немного запотело, но парень отчётливо видел своё отражение. — Спасибо, — поблагодарил его Хатаке, приняв полотенце из рук, и снова задвинул дверцу. Проклятое отражение, за несколько лет ни капли не изменилось. Рубцы не стали менее заметны, как многие обещали, пытаясь подбодрить Обито после выписки из больницы. Зрение в правом глазу так и не пришло в норму, хотя о таком чуде никто и не заикался. Провёл пальцами по щеке, словно не веря глазам, Обито убедился, какой гадкой на ощупь была та сторона, а ведь всерьёз он раньше об этом не задумывался. — Ты будто монстра в зеркале увидел, — обыденным голосом снова отвлёк его Какаши, встав рядом. Встряхнув мокрой головой, чтобы его мягкие волосы легли в лёгком беспорядке, а чёлка не попадала в глаза, он улыбнулся отражению парня. — Я вижу только двух красавчиков. — У меня что тело, что душа — всё поделено пополам. И вторая часть — тот ещё монстр. — Разве? — Какаши обошёл Обито со спины и внимательно посмотрел на ожог. — Да вроде тот же Обито. Может, смотришь не под тем углом? Я вот обе твои стороны люблю. — Лепечешь невесть что, — смутился Обито и попытался отвернуться. — Я серьёзно. В мусорное ведро полетел почти полный тюбик лубриканта. — Я новый куплю, если ты не против. — Всеми руками «за», если тебе не нравится. — Жжёт сильно. И этот запах… Чем вы занимались, что тогда весь дом пропах им? — наконец озвучил Какаши вопрос, который давно вертелся на языке. — Сам бы знать хотел. Думаю, Мадара ублажал себя, пока я спал. Не думаю, что со своим темпераментом он прожил без этого за всё время нашего совместного проживания. Святым его язык не поворачивается назвать. — Думаешь, старику нравится, когда его яички холодит? — Прекрати говорить об этом так просто, — смутился Обито. — Представлять это не хочу. Больше меня это не касается.