Наука сна

Чонгук просыпается долго, через десять слоев сновидений, спускает одеяло на живот, открывает глаза и мгновенно понимает: что-то не так. Рядом с ним спит Тэхён. Аккуратно, почти на краю кровати, под крохотным кусочком одеяла. Спит тихо и спокойно, подложив ладони под висок, даже с какой-то легкой полуулыбкой на лице, как в рекламе успокоительного. «Всего десять капель, и Вы будете спать мирно, как мальчик Ким Тэхён, который пару недель мучился от влажных снов». Чонгук впадает в панику, комкает край футболки в пальцах и экстренно думает, что делать с привычным утренним стояком и внезапным Тэхёном в считанных сантиметрах от него. Он жмурится, считает сначала до двадцати, потом - до тридцати и пятидесяти, открывает глаза и видит, как Тэхён на него смотрит. Сонно, мягко и без осознания обстановки, но все это слишком отдает фильмом ужасов. Чонгук пугается страшно, наблюдает, как проясняется взгляд Тэхёна, и не особо контролирует себя, когда двигается ближе, приподнимается, упирает руки по обе стороны от рыжей головы и нависает над ним сверху. Тэхён перекладывается на спину и просто смотрит, не говоря ни слова. - Что ты здесь делаешь? - Мне снились кошмары, и я пришел к тебе. Чонгук нервно сглатывает. - И как спалось? - Хорошо. Я только с тобой так сплю. Тэхён замолкает, а потом улыбается мягко и добавляет: - Я скучал. - Я тоже. У Чонгука пересыхает в горле, когда Тэхён, вытягивая руку из-под одеяла, задевает чонгуково бедро, чисто случайно, а потом кладет ладонь на его вставший член. - Хён?.. – сдавленно и сипло. У него рядом с подушкой – где-то 15 мл смазки, налитой в капсулку из-под игрушки в киндер сюрпризе. 15 мл смазки, которую он по-тихому спиздил у Намджун-хёна, потому что весь тюбик пиздить было неудобно. 15 мл смазки с приторным запахом вишни, потому что Юнги-хён – тот еще извращенец. 15 мл смазки, с которой легче и приятнее мастурбировать по ночам, представляя свой член в мокром рту у Тэхёна. Он прикасается сквозь тонкую ткань, и Чонгук почти теряет сознание, когда пальцы скользят под резинку шорт. - Я хочу тебя, - Чонгук толкается в тэхёнову руку и не выдерживает – падает и упирается лбом в его плечо. Тэхён закрывает глаза и вздрагивает, когда чувствует прикосновения в ответ. Медленные, настойчивые и уверенные. - Я хочу тебя, как в твоих снах, - продолжает Чонгук и поднимает голову, глядя на напряженное лицо Тэхёна. Он хватает хёна за запястье и вытягивает его руку из своих шорт, упирается коленками в матрас между чужими горячими бедрами. - Посмотри на меня, - и Тэхён медленно открывает глаза. Его взгляд – почти такой же, каким он представлялся в душе. Тэхён дышит глубоко и прерывисто, глядя Чонгуку в глаза. Они оба понимают одно и то же: все, что произойдет дальше, сотрет в порошок их драгоценную дружбу. Наглухо, без возможности восстановления, безвозвратно, бесповоротно и навсегда переломает жалкие её остатки. - Давай подружим еще минуту, а потом… - Чонгук обрывает себя на полуслове, потому что боится продолжить. - Что потом? Тэхён приоткрывает губы, и его взгляд в один момент становится в миллионы раз глубже. Он дышит горячо, укладывает ладони на чонгуковы лопатки и немного раздвигает ноги, согнув их в коленях, касаясь тонкой кожей чужих бедер. - А потом все сломается, - выдыхает Чонгук, притягивается и больно сжимает зубы на тэхёновой ключице. Тот закидывает голову и жмурится, потому что это все – слишком. Отказывается думать, предполагать и жалеть. - Давай. Тэхён запускает ладони под футболку на спине младшего и нетерпеливо тянет её наверх, пока обнаглевшие ладони Чонгука спускают с него спальные шорты, под которыми привычно нет белья. У Тэхёна стоит бешено и уже до боли, он подается бедрами наверх и трется о твердый член Чонгука, а тот раздевается сам, потом – раздевает Тэхёна и ложится сверху. Одеяло сползает с кровати и с глухим шорохом падает на пол. Чонгук достает из-под подушки смазку и цепляет ногтем крышку; руки предательски дрожат, и все 15 мл вязкого ароматизированного геля вытекают в его ладонь. Тэхён боится открыть глаза и только слышит звуки возни, щелчок и сдавленное «блять», а потом вздрагивает и тихо скулит, когда холодные капли приземляются на его живот. В голову вдаривает сладким запахом вишни и уютным запахом кожи Чонгука – и Тэхён почти воет. Чонгук смазывает его задницу, свой и его член, оставляет на бедрах скользкие и мокрые, блестящие отпечатки своих ладоней и раздвигает тэхёновы ноги шире, надавливая средним пальцем на вход. Трогать Тэхёна там – это какой-то сущий пиздец, потому что он весь замирает, застывает и не решается пошевелиться. Это не приятно и еще не больно, и Тэхён теряется, вцепляется ногтями в плечи младшего и ведет бедрами навстречу. Трогать его внутри – слишком страшно и слишком хочется еще, потому что уже от этого тактильного ощущения Чонгук, кажется, готов кончить. Он входит пальцем быстро и до конца – Тэхён жмурится и распахивает мутные, бездумные черные глаза, изо всех сил старается расслабиться и дышать ровно. Чонгук двигает рукой медленно и сквозь жаркие испуганные вздохи покрывает влажными поцелуями горячую шею и грудь, Чонгук трахает его пальцем. Трахает Тэхёна своей рукой. Кровь колотится в висках, сердце ревет, как мотор болида на трассе Формулы 1; Тэхён не чувствует ничего, кроме жара во всем теле и этого ебучего «неприятно», которое ползет по направлению к «больно», когда Чонгук двигает рукой быстрее. Когда Чонгук входит двумя пальцами, Тэхёну хочется испариться – но он раздвигает ноги шире и жмурит глаза до цветных пятен под веками. Когда Чонгук вытаскивает пальцы, еще раз смазывает свой член и входит сам, Тэхён умоляет богов всех известных миру пантеонов умертвить его прямо сейчас, потому что эту боль его тонкое тело точно не вынесет. Чонгук толкается с трудом, расставив руки рядом с головой Тэхёна, поддерживая своими коленками его бедра, и не может издать ни единого звука. Внутри Тэхёна – горячо, мокро и тесно; он плотно закрывает глаза и опускает голову, касаясь кончиком носа теплой тэхёновой щеки. Тэхён скребет по его спине, вжимается всем телом в Чонгука и шепчет ему на ухо, прикасаясь влажными закусанными губами: - Мне очень больно. Чонгук еле дышит, слышит шепот смазанным и гулким шумом и интуитивно останавливается. - Ну же. Кожа горит адским пламенем под настойчивыми пальцами Тэхёна, его глухой голос – развинчивает шестеренки эмоций; Чонгук где-то на краю сознания предполагает, как Тэхёну больно. И как ему хочется. Чонгук входит дальше, а Тэхён неосторожно толкается бедрами, дергается и издает то ли стон, то ли сдавленный крик, зажмуривает глаза и тихо, жалобно хныкает, ткнувшись носом в чонгуково плечо. Такой маленький, испуганный, хрупкий и болезненный Тэхён, он несмело двигается навстречу, обнимая Чонгука за шею, прижимается напряженным членом к животу и мелко дрожит. Чонгук входит резко и до конца, совсем глубоко, рвано вдыхает загустевший воздух, сотканный из нервного дыхания Тэхёна и его коротких, обрывистых стонов, и начинает медленно двигаться внутри, положив влажную от смазки ладонь ему на бедро. По рукам прокатывается волна колючих мурашек, звуки застревают где-то в гортани, и Чонгуку на несколько секунд становится неловко, что он не умеет стонать – а ведь сейчас так нужно. Он двигается неумело, аритмично, а у Тэхёна от боли брызгают из глаз соленые слезы; он всхлипывает от того, что ему очень плохо, стыдно и жарко, и рыжие прядки липнут к влажным вискам. Чонгук вспоминает, как еще две недели назад они стояли вместе под душем, распаленные, расслабленные и почти счастливые, целовали плечи друг друга, и как он сказал, что в губы целуются только влюбленные. Тэхён тогда улыбнулся и коротко кивнул, пряча глаза. Это – последний шаг с обрыва в пропасть. Он ловит тэхёнов запуганный взгляд, притягивается и со следующим толчком касается его губ своими, мягко и бережно, так, будто это все исправит, и Тэхёну больше не будет так больно. Тэхён скулит в поцелуй и разжимает губы – и влажный, шершавый язык проникает в его рот. В Чонгуке все рушится, сыпется и рассеивается дымом, когда он нежно и вовсе не по-детски смело целует, двигается быстрее и резче, и Тэхён застывает в его руках, отстраняется и закидывает голову назад, стонет в голос надрывно и ломко. Как-то ужасно по-девчачьи, совсем не так, как во сне, а гораздо круче, и Чонгук на секунду задумывается о том, что мечты, блядь, все-таки имеют свойство иногда сбываться. Ему хорошо до невозможности. Он трахает Тэхёна, он внутри него, там жарко, узко и липко от смазки, он заставляет его издавать все эти звуки, выгибать спину, заламывать брови и до красных вмятин закусывать губы. Он снова целует и понимает, что все могло бы быть совсем иначе, случись их первый поцелуй раньше, чем первый секс, и желательно где-нибудь в другой вселенной, где не существует объективов камер, зорко следящих глаз и хёнов, которые размажут по стенке их обоих, если узнают. Чонгук на это даже согласен, потому что в следующей жизни, может быть, все сложится по-другому. Он понимает все это за два вздоха, а потом мозги отрубаются напрочь, потому что Тэхён открывает глаза и смотрит перед собой, как-то дико выгнув спину; в его лице – восторг и ужас, а с губ сползает вязкой пленкой то самое заветное, долгое и отчаянное «чонгууук». Через секунду – рваный шумный выдох – и еще раз. Чонгук захлебывается своим метафизическим счастьем, Тэхён – стонами и всхлипами, слезами и страхом, подается навстречу резче и опускает руку на свой член, обхватывая ладонью головку, вжимается лбом в широкое чонгуково плечо и быстро дрочит. Его невыносимо кроет, шарашит жаром по венам: ему нестерпимо больно, херово и хорошо в один момент. Хорошо до откровенного безумия, потому что это Чонгук двигается внутри, Чонгук целует, Чонгук мажет сухими губами по шее, Чонгук с силой кусает под кадыком, и Тэхён закашливается от недостатка воздуха. Сердце щемит, и круто настолько, что Тэхён готов вытерпеть самую адскую муку ради его мальчика, мощного и агрессивно-нежного, ради того, чтобы быть под ним в его сильных руках и орать от боли каждой клеточкой тела. Тэхён зовет Чонгука еще раз, кончает быстро, крупно вздрагивает и брызгает спермой на свой живот. Чонгук чувствует, как все сжимается в низу живота, видит, как проносится перед глазами последние полгода жизни, закрывает глаза и кончает в Тэхёна, сжав зубы на его плече. Тотальный, сияющий пиздец. Чонгук переводит дыхание и ложится рядом. Сухие искусанные губы, влажные покрасневшие щеки. Длинные ресницы, слипшиеся от слез треугольниками, болезненно заломанные брови. Чонгук не удерживается и ведет взглядом дальше. Впалая тэхёнова грудь, живот со смазанным пятном белесой спермы и липкими отпечатками ладоней Чонгука. Тэхён поджимает дрожащие коленки, как девочка, вытирает пальцами заплаканные глаза и медленно переворачивается набок. У него между лопаток – красный, как свежий ожог, след от шва на наволочке. Чонгук смотрит ниже. Мокрая, блестящая от смазки задница с размазанными по ягодицам подтеками крови. Тэхён всхлипывает в подушку, надеясь, что никто не услышит, а потом не справляется с собой и снова плачет, полузадушено воет, как раненый зверь. Чонгук все слышит. Даже как каждая тэхёнова слеза скатывается на простынь. И резко, как удар молотом по наковальне, понимает, что они оба здорово влипли. Погрязли в огромном бездонном болоте, по самое горло, и сейчас надо либо сделать последний рывок и попытаться выбраться, либо послать все к черту и сдохнуть, захлебываясь грязью. Эта кровать – их личный земной Гадес на двоих, и что-то должно с хрустом сломаться, чтобы стало ясно, куда дальше – на Елисейские поля или в Тартар. Чонгук судорожно сглатывает и двигается вплотную к Тэхёну, обнимает сзади и ощущает кожей, как хён весь застывает, затихает и просто выплакивается в подушку и в свои тонкие, чуткие ладони. От боли, стресса и страха перед тем, что уже сделано, и тем, что еще будет. «простипростипростипрости»