Наука сна

Чонгук уговаривает хёнов и менеджера отпустить Тэхёна с вечерней репетиции, ссылаясь на дикие боли в ногах и спине, и даже ни капельки не врет. Просто не говорит сути. Остается дома вместе с ним, таскает ему в кровать еду и апельсиновый сок, буквально на руках доносит его до ванной, помогает раздеться и забраться в душевую кабину. Тэхён опускает голову, пряча взгляд, и стыдливо прикрывает пах руками. Чонгуку на него, молчаливого, поломанного и больного, страшно смотреть. Он водит мочалкой по его груди и животу, оставляя белые разводы пены на песочного цвета коже, моет его с головы до ног и разворачивает к себе спиной. Мокрые насквозь шорты и лужа на пороге душевой. Чонгук совершенно забывает думать о себе, а ему очень, на самом-то деле, хуёво сейчас. Так хуёво еще никогда не было. Забывает о том, что ему жалких 16 лет, и в этой ситуации, в принципе, запросто можно было бы прикинуться шлангом, закрыть глаза и уши руками и уверить себя в том, что ничего не произошло, вычеркнуть это утро из памяти и жить дальше по схеме «не помню – значит, не было». Вместо этого Чонгук решает взяться за штурвал и рулить сам, потому что времени безбожно мало, а у этой проблемы нереально много слоев, и каждый нужно разворошить, перебрать по крупицам и уложить их в правильном порядке. Он всегда чувствовал себя взрослее многих своих знакомых-сверстников из школы, рафинированных бестелесных подростков, послушных, тепличных мальчиков и девочек, не имеющих никаких забот, кроме выполнения домашней работы и получения хороших оценок. Чонгук же впахивал, как проклятая сука, днями и ночами, забыв про сон и пищу, - все, лишь бы справиться, лишь бы стать лучше и лучшим. А рядом – сначала родители, потом – хёны, вторые мама и папа – Юнги и Намджун, строгие, но справедливые. Мудрые и совсем большие. Они, наверное, очень расстроятся. Детство как-то, блядь, слишком резко закончилось, и сейчас нет никакого права на ошибку и слабость – эту позицию закономерно занимает Тэхён. Чонгук разворачивает его лицом и смывает пену, а Тэхён почему-то смотрит на него сверху и приподнимает брови, когда они сталкиваются взглядами. - Хён, - он держит его под руку, когда тот вышагивает из душа. – Нам надо поговорить. Тэхён кивает и повязывает полотенце на бедра. - Надо. У него кожа – распаренная, покрасневшая после горячей воды, и об этом почему-то думать хочется больше. Еще – о том, что Чонгук терпеть не может неловкие паузы, и что у него в кончиках пальцев колет от того, что прямо сейчас больше всего на свете хочется целоваться. Тэхён делает неуверенный шаг навстречу и оказывается до неприличия близко. - Ну, чего ты молчишь? – а у Чонгука из головы испаряются все до единого фразы, слова и буквы, тлеют мгновенно и растворяются в тяжелом и влажном воздухе. Тэхён слушает это стотонное молчание и в секунду грустнеет, делает еще один шаг и укладывает ладони на чонгуковы плечи. - Ты же сам сказал, что мы больше не дружим, - он смотрит отстраненно и сквозь, а у Чонгука мозги превращаются в желе от его голоса, взгляда и этой неосторожной близости. – Значит, давай не дружить. Самое ужасное свойство Тэхёна – говорить, казалось бы, простые вещи простыми словами, а у Чонгука внутри разваливаются все его каменные замки и стены, земля разверзается по швам, трещит и лопается, как попкорн в микроволновке. Все его знания, мысли и ощущения – всё абсолютно летит к ебеням, и он бесславно сдается в пожизненный плен. - Чонгук. Чонгук сам не замечает, как его руки оказываются на тэхёновой талии и тянут ближе к себе, как он смотрит в черные глаза напротив и видит в них то ли укор, то ли намек, то ли насмешку или вопрос. Там, в чужой рыжей башке, сидит ебаное нечто, которое зырит изнутри, улыбается опасно и перебирает своими острыми когтями тонкие, натянутые до нервного скрипичного звона нити, связывающие в голове понятия «я», «Ким Тэхён» и «то, что между нами». - Поцелуй меня? Нечто из головы Тэхёна одерживает безусловную победу, рвет в клочья все до единого чонгуковы белые флаги: «эй, парень, ты уже давно попал – к чему эти спектакли?» А еще: у него безнадежно теплые губы.