Здравствуй, враг!

             Он всё время в кабинете отца… Я понимаю, что Эри разоряет алкогольные резервы. Но там же подаренный ему когда-то пистолет. Как бы не вооружился... Нужно будет сделать так, чтобы он вышел на меня без пистолета... Ясно, что он слабее меня, но пуля-то хоть и дура, но не от него.       Эрик никогда не был физически готов к силовым или контактным видам спорта. Тонкокостный и лёгкий, такие мышечную массу набирают только стероидами, и то мучительно долго. Зато в тире он на своём месте. Без советов показал изготовку на костной фиксации сустава, интуитивно дышал правильно, на полуобъёмах, на тренировках в стойке мог удерживать вес дольше некоторых КМС. Психоэмоционально ему было сложнее, поэтому чемпиона из него не получилось. Но тир действовал на Эри умиротворяюще. Поэтому неудивительно, что тогда он с радостью удрал из действительно безопасного для него укрытия.       Как мало было тогда времени у нас с тобой! Всего ночь… Иначе обнаружили бы пропажу яхты, а так её великий и ужасный хозяин даже не заметил, что топлива поубавилось… А искать у него точно не станут!       Но я соглашался даже на ночь. Потому что был вымотан отсутствием тебя. Вымотан этой нелегальностью и невозможностью. И я готов был даже рисковать ради этой ночи. Ведь хлороформ не действует сразу, минимум две минуты нужно удерживать его, сопротивляющегося, да ещё и на улице. Это не парковка, не парк аттракционов, где можно предвидеть появление свидетелей. В любой момент кому-нибудь бы вздумалось прогуляться в прекрасный июньский вечер. Это двор, и тупо всем закрыть окна я не смогу, хотя и рассчитал точку, где менее видно.       Готовясь к тому похищению, я траванулся хлороформом, подбирая дозу на свой вес… Думал, что сдохну. Сдохну, и ты так не узнаешь, кто был этот ублюдок. Ну найдут фотки тебя, спящего… Это ничего не будет значить! Сдохну, так и не получив тебя, просто, без наручников, без дури, без джутовой обвязки… Сдохну, и поделом.       Три дня я валялся, выблёвывая эту жалость к себе вперемешку с желчью. Очухался без жалости, но желчно злой. Пересчитал дозу. Попробовал ещё раз. Полчаса… У меня будет полчаса. Мало. Рискованно. Машиной воспользоваться нельзя, нужно ехать на мотике по дворам, вихляя с безжизненным телом. А это медленно, ангар далековато от тира. Зато отследить Эри в чужой куртке и с каской, скрывающей завязанные глаза, тоже трудновато.       Но всё не зря.       Максимум, что ты мог увидеть, и то, мельком, — мотоциклетный шлем. Услышать моё дыхание через респиратор. Ты бился за своё сознание три минуты. Это хорошо, и никому из жильцов не приспичило отправиться по делам. Камера на подъезде не работает. На двух автомобилях, оставленных ночевать, пишущих видеорегистраторов нет. Моего мотоцикла ты не видел, я его закатил в пустую колясочную, где и сам поджидал.       Добирался до пирса почти пятьдесят минут! Эрик проснулся раньше. Я это почувствовал сначала по изменившемуся дыханию, потом он поднял голову, безвольно висевшие на наручниках руки, спрятанные под мою куртку, рефлекторно обхватили меня за живот… Я увеличил скорость. Он должен понимать, что если будет сейчас бороться, то мы улетим в тартарары… Но он ничего не предпринимал. Рук не разжимал. И даже ничего не говорил, не кричал, не матерился… Возможно, просто ему дурновато было от хлороформа.       Я боялся, что будет сложно перетащить его, ожившего, до яхты. Это метров двести. Сам он не пойдёт, а надо быстро… Я перекинул его через плечо головой и руками вперёд, чтобы видеть, не снимает ли он каску. И побежал. Эрик напряг тело и обхватил меня ногами… Он мне помогал!       И пока я открывал ангар, и пока заводил (слава четырёхтактному мотору и шумоизоляции), и пока лавировал и вполгаза удалялся вверх по течению, прочь от города, он сидел тихо на открытой нижней палубе, прицепленный к лееру. Как только я бросил якорь посреди роскошной природы и снял с него шлем, куртку, открепил от леерной рейки, поставил, прижал, удерживая за запястья, он впервые высказался:       — Восхищаюсь твоим упорством! И супербонус: не повторяешься! Судно-то, я надеюсь, твоё? А то вся романтика свидания к чертям… Яхта — не автомобиль, найдут быстрее, чем ты думаешь… И тогда мы ничего не ус…       Я заткнул его поцелуем. Я и так знал, что времени в обрез. Что надо насытиться им прямо сейчас… Потому что «завтра» у нас нет.       Целовал, пока его губы не вспухли, пока не зазвенело везде от возбуждения. Унёс в каюту, положил на пол, прицепил наручники к ножкам диванчика и, как мастер спорта по скоростному раздеванию, судорожно стал сбрасывать одежду, сначала с себя, потом с него… Мне сносило крышу от него… Мне хотелось взять его впрок. Я начал с его ног, целовал, лизал, гладил, согревал… Добрался до паха… Добрался ртом. Его член окреп и налился в моей ладони. Он не может сопротивляться в этот раз! Я знаю, ты можешь получить удовольствие и без какой-то там любви! Просто доверься... просто будь моим.       Одной рукой раздвигаю Эрику ноги, ласкаю задний проход, смазываю слюной, осторожно ввожу палец…       — Вот ты с-с-сука… Зачем ты со мной это делаешь? — слышу его шёпот. — Ты думаешь, если я кончу, то сразу влюблюсь? Что твои поцелуи сломают меня быстрее, чем наручники, шокер или эфир? С-с-сука… Продолжай! С-с-сука, как я ненавижу тебя… Ртом, сделай это ртом… — Он выгнулся спиной, закусывал губу. Наручники бренчат в такт плеску воды — лучший саундтрек к этой сцене…       Ну и пусть, ненавидь на здоровье. Никто не хочет тебя сломать. И я прекрасно понимаю, что ты никогда… никогда… никогда… Ну и пусть. Любимым вообще не каждому дано быть. И не каждый может похвастаться хоть одной ночью с любимым… А у меня будет такая ночь!       Я сдерживался. Я уже не тот неопытный агрессор, который даже не особо представлял, как надо действовать. Я прокачался и знаю, что заставит тебя забыть о ненависти, перестать думать, кто я, сопротивляться.       Когда я вернулся к его губам, вдруг захотелось рук, но не так, как в прошлый раз. Открываю наручники, завожу его руки себе на спину, прижимаю его плечевой сустав своими плечами, до лица он не достанет… Целую… Впрок… Досыта.       И его руки на мне, исследуют спину, плечи, шею, с нетерпением спускаются к ягодицам, бёдрам, проникают между нами, он дрочит себе, берёт мой член… Ни про какую ненависть ты и не думаешь сейчас, Эри, мой Эри, мой хотя бы на эти жаркие несколько минут!       — С-с-сука, я, что ли, всё буду делать? — шепчет он мне в рот. — Назвался груздём, так полезай…       Он ещё и шутить может? Ну, держись… кузов…       И я почему-то не боялся, что он дождётся моего оргазма и сорвёт и повязку, и скотч… Что он дотронулся до моего лица, заставил захватить ртом его пальцы… Что он вообще имеет какой-то план…              Потом мы долго лежали, остывая, налаживая дыхание и сознание. Он под моей тяжестью, я с его ладонями на спине… Хотелось просить у неба ещё, ещё и ещё продлить эту тишину и блаженство. Я даже не шевелился, чтобы не спугнуть этот миг…       Первым двигаться стал Эрик. Руками по моей коже. Сначала медленно вверх-вниз, вдоль позвоночника… А потом… вонзил пальцы в мякоть и стал драть ногтями… Бля-а-адь! Терпеть… Терпеть… Он остервенело пыхтит, чертит огненные штрихи, выворачивает кожу, впивается в ягодицы… Терпеть! Молчать! Быть нежным… Целую его в губы, в подбородок, в шею… Ловлю его запястья, прижимаю к полу…       — Это ничего не значит, слышишь… Терпеливая сволочь! — зло шипит он. Под его ногтями моя кровь. — Это ничего не значит! Кончить можно и от резиновой куклы! Это ничего… — У него дрогнули губы.       — Тс-с-с… — опять целую его. Он не должен плакать, только не сейчас. Помогло…       — Пристёгивай меня обратно! Ибо я уже ничего тебе не могу обещать…       Пристёгиваю…       Я вылил два пузырька перекиси на спину. Жгло и щипало всю ночь. Ещё я отмывал с помощью зубной щётки, найденной в сортире, его ногти. Он молчал. Потом мы просто лежали на дне этой белой посудины, жаль, что он не мог видеть парное низкое небо в стеклянный потолок каюты. Небо вместо одеяла, и мы одни посреди ночи, отдельно от нашего лживого мира.       Я не давал ему спать. Потому что… а вдруг это последний раз. Пусть он чувствует меня, пусть я чувствую его.       Усадил его спиной к диванчику. Мы распили вино… Хм… знал бы ты, сколько оно стоит! Элита округа Медок, дитё флегматичной Гаронны, кровь с ароматом обожжённого дуба… Но, прости, всего одна бутылка. Поэтому маленькими глотками, чтобы хватило до утра. Чтобы хватило на несколько лет…              Туманным утром я его одел, поставил снотворное. После укола он серьёзно заявил:       — Слушай, вот если ты смертельно заболеешь, в аварию попадешь или свалишь за границу, или… ну, вылечишься от меня наконец, пообещай сообщить мне об этом. Просто напиши мне: «Ты свободен!» Пообещай!       Я молчу… Вылечусь ли?       — Эй! Правая рука — это «да»!       Целую туда, куда только что уколол, в правую руку: «Обещаю».       Крепко и токсично спящего Эрика я положил на песчаный пляжик. И поспешил возвращать яхту с именем твоей матери в ангар. Звонить, сообщать, где тебя искать. Я мчал в город на всех парах. Нужно было не просто вовремя выйти на работу, но и быть деятельным, бодрым и несонным. И мне удалось. Только расцарапанная спина саднила, а к концу дня заслезилась кровью, но этого никто не увидел…              И вот опять я рискую. Завтра суббота. Никто не кинется тебя искать. Поэтому, пока ты один в этом мавзолее, нужно действовать. Да и на следующей неделе будет не до любви. Бакараевский бизнес начнет рассыпаться как карточный домик.       А ты что думал, Александр Владленович? Обучение в Оксфорде обязывает знать, как разорить своего врага! Нужно только решить, забрать его дело или гордо спустить в унитаз? Хотя… трюк на бирже и перекупка прав по девяти позициям потребовали времени и сил. Интересно, как к банкротству отнесётся Эри?              Но сейчас наш последний уик-энд.       Последний.       Я решил.       Бесповоротно.       А потом уеду. Далеко. Чтобы не видеть, не следить, не прикасаться, не разговаривать.              Эрик всё ещё в кабинете отца. Уже десять бутылок можно выпить! Что он там делает? Может, уже лежит в алкогольном беспамятстве?       Смеркается.       Безопасно со всех сторон. Перебираюсь через западную стену ограждения. Бегу мимо обзора камеры. К гаражу. Пикаю ключом. Я внутри. Здесь есть дверь на первый этаж. Главное, не пороть горячку. В фойе могут быть датчики на движение. Так и есть…       Мускульная изготовка… Игрушечный пистолет с дротиками-присосками. Блядь! Попал только со второго раза! Сигнализация отключена. Крадусь на второй этаж… двенадцать каменных ступеней. Натягиваю маску. Дышу, стабилизирую сердечный ритм. Проверяю шприц. Расправляю мешок. Активирую звук на смартфоне, кладу на пол…       Пронзительно и гулко раздаётся кошачье «мяу»… и ещё раз… и ещё…       Открывается дверь кабинета, и в коридор вваливается сноп света… Удивлённое лицо Эри.       Накидываю мешок. Захват, чуть жёстче… Потерпит. Прижимаю к стене. Колю в ягодицу. Тс-с-с… медленно, не вырывайся. Держу его… Бляха, он саданул мне в живот. Терпеть. Захват ещё сильнее. Раз-два-три… Не дёргайся! Он что-то сипит. Двадцать-двадцать один… Он больно щипает меня за бедро… Сорок-сорок один… Он кусает меня в руку…       — Я знаю, кто ты! — орёт, воспользовавшись моей реакцией. Ага, конечно!       Перехватываю правой, удушающий… осторожненько… Надо потерпеть. Обещали четыре минуты, а я не успел проверить. Тихо-тихо… Эри бьётся, пытается достать меня затылком. Сто пятьдесят три-сто пятьдесят четыре… слабеет… Пытается достать мою голову. Мычит. Тихо-тихо… Я не причиню тебе зла. Чуть отпускаю… Он уже не кричит.       — Я знаю, кто ты, и я знаю почему… Тебе нужно было просто сказать… просто сказать. Слышишь? Сказать правду про отца, я бы понял. Ты и…и…диот…       Он совершенно виснет в моих руках. Я правильно рассчитал дозу. У меня есть минимум час.