Прослеживается K/Hazuki, POV Reo. Речь идет о вокалисте Pay money To my Pain - K.
Когда были счастливы, много пили, ты же знаешь? Мне грустно, друг. <…> Я смог вырасти благодаря странной силе написанных тобой текстов, твоему ясному уму и добрым глазам. <…> Я продолжу играть на гитаре в полной мере в том месте, которому принадлежу. Так что, если ты услышишь звуки моей игры, подпевай, хорошо? Я сделаю все, чтобы ты услышал мою гитару. ©
Люди, которых мы любим, приходят в нашу жизнь и точно так же уходят из нее. С их появлением мы не можем предположить, как будут обстоять дела, а в итоге они становятся «людьми, которых мы любим». Судьба дарит нам их, а потом забирает свой подарок обратно. Если на чистоту, это совсем по-свински. Гото-сану было всего тридцать один, когда его забрали. По правде, мы не были друзьями, я знал его не так хорошо как многие люди, которые окружали меня. Просто в какой-то момент мне стало известно, что его больше нет. Это был обычный телефонный звонок в канун Нового года, когда небо серое от переизбытка осадков, а окна замерзают снаружи. Мне позвонили просто потому, что необходимо было перенести встречу, и так я узнал о том, что еще одного человека с нами не стало. Тогда я и предположить не мог, что с концом его жизни могла закончиться жизнь кого-то еще. Помню, что Хазуки стал много пить, закрываясь у себя в квартире ото всех. Я понятия не имею, в каких отношениях они были. Не знаю, о чем говорили, когда выпивали вместе, над чем смеялись, когда находились вдвоем, какие интересы связывали их помимо музыки. Единственное, что я понимал тогда – это испытываемое уважение к тому человеку и ощущаемое сочувствие в отношении вокалиста. Мы встретились снова через неделю и несколько дней после новогодних праздников – до этого момента Хазу не выбирался из своей берлоги, вероятней всего, глуша бутылку за бутылкой. Под валящим снегом, в огнях реклам и фонарей, он в неизменной кожаной куртке казался мне постаревшим сразу года на три-четыре. Либо я своими же домыслами убедил самого себя. Помятость лица и одежды, волосы, обделенные вниманием, и отсутствующий взгляд не удивили, но в этот раз метнули искру напряжения, волнения. — Выглядишь так, словно тебе разбили сердце, — вяло отшутился я, сам не зная, для чего. — Мне разбивали его в семнадцать. И ты прав, я выглядел так же. — Пил безустанно? — Он кивнул, когда мы уже свернули к лестнице, ведущей вниз, – в бар. — Алкоголь у тебя в крови, — добавил я, он промолчал. Мы просто пошли выпить. Хозяин здесь – наш давний знакомый, отводит нам место в зоне недосягаемости. Поэтому в этом заведении мы явные завсегдатаи. Заняв свои места, мы заказали пиво. И хоть я знал, что им не ограничимся – один из нас уж точно – начали все равно с малого. К слову, он не выглядел так, будто пришел с твердым желанием напиться. Мне показалось, что он уже устал. Да и сколько в него влезть может? — задался вопросом я и сам же на него ответил: достаточно, чтобы последствия стали плачевными. В колонках у барной стойки работало радио. Крутили популярные хиты минувшего года, я услышал даже нашу песню. Шум от посетителей, радиоволна и звон посуды – вокруг раздавалось что угодно, кроме наших голосов. Я элементарно не знал, что мне нужно и можно говорить, он – навряд ли вообще хотел раскрывать рот. Но я ошибся. — Надо включаться в работу, — уполовинив содержимое кружки и тем самым ее опустошив, произнес Хазу. Я оторвался от своей закуски. — Давно пора, — осторожно. Как будто боясь сказать что-то не то: не то слово, не тот слог вообще. Пожалуй, я минимальное количество раз оказывался в таком положении. — М-м… — он покачал головой. — Что? — Ты не прав. — Ладно, пусть так. В любой другой раз я бы спросил «Почему?» или «С чего вдруг?», но сейчас просто-напросто язык не поворачивался. Это было что-то вроде… «Это связано с Кей-саном?», но я не мог позволить себе не то что заговорить о нем, а даже упомянуть его. Странно страдать таким в нашем возрасте. И мы продолжали молчать. Я не думаю, что нам не о чем было говорить, просто нужный момент никак не наставал, у него не было возможности настать – в такой атмосфере говорят совсем не словами. Но и взгляды наши не встречались. Я старался не подавать виду, что смотрю на него, но со временем понял – ему нет никакого дела до этого, он полностью в своих мыслях. У меня возник некий довод: Хазуки пошел выпить со мной в надежде отвлечься, а придя, понял, что это ему не под силу. Я не буду сопливым лириком, если скажу, что от этого мне казалось, будто грудь сжимало изнутри при виде его такого. — Думаю, полноформатник мы все же не осилим сейчас. — Что? — Нужно выложиться по полной хотя бы в работе над EP, — продолжил он, поясняя. — У меня уже есть наработки, которые я хочу предложить вам, — Хазу наполнял свою кружку и пристально смотрел на выпуклое дно, говоря мне все это. — Когда успел? — По-твоему, я пил, не просыхая? Я застопорился, замялся и все-таки не ответил ему. Сказать, что я так и думал, не получилось. Ситуация была совсем не той. И, тем не менее, ощущение того, что я обязан не дать разговору закончиться, давило на плечи; я не мог позволить Хазуки замолчать и снова увязнуть в своих мыслях, которые, наверняка, были не самыми оптимистичными. — В любом случае, не пропадай так надолго. Не теряй с нами связь. — Я не терял, — возразил он, все же посмотрев на меня. Я мотнул головой. — Закрылся в своей раковине, оградившись ото всех, забыл, что существуют телефон и mail. Не выстраивай стену такой высоты, когда мы пытаемся дотянуться до тебя. — Ты говоришь лиричные вещи, — вяло хохотнул он, но сразу посерьезнел: — Мне необходимо было побыть одному. — Не могу с этим спорить, — я щедро хлебнул пива из своей кружки, вспомнив-таки о месте, где мы находились. — Всего лишь говорю о том, что это чистой воды удача – видеть тебя здесь. В следующий раз твой отдых может затянуться, и нам будет не вытянуть тебя оттуда. — Говоря это, я не подразумевал конкретно его квартиру. Я говорил о его состоянии, и Хазуки понял меня. Он едва заметно растянул губы в улыбке на какие-то доли секунды, и снова припал к кружке. — Послушай… — заговорил я после минутной паузы, — отчасти я понимаю, в чем дело. — Серьезно? Я глубоко вдохнул и выдохнул носом. — Не хотел говорить об этом, но, думаю, что есть смысл. Ты и без меня понимаешь вещи, о которых я скажу. То, что произошло… тяготит тебя. Если скажешь что-то вроде «Ты понятия не имеешь, что я чувствую», я не стану отрицать – мне не понять, я не знаю. Но как бы печально нам ни было, мы не должны тонуть во всем этом. Понимаешь? Теряя что-то, не дай другим людям потерять тебя, ладно? — Ты преувеличиваешь. Я здесь, с тобой. Ем жареных креветок и пью отменное пиво. — Ты же весь наизнанку вывернут, — не сдержался я. — Все, что ты переживаешь, на твоем лице. Нужно, ну… находить в себе силы, чтобы противостоять этому? Он хотел что-то ответить мне; раскрыл рот, но тут же пресек эту попытку. Вместо слов он снова нацепил на лицо привычную уже задумчивость. Перебирая пальцами цепочки и браслеты на запястье и смотря в свою пустую кружку. — Ты даешь мне наставления, совсем как учитель, — усмехнулся он, но тут же замолчал: это навряд ли было тем, над чем он так долго думал. — Это так странно… Меньше месяца назад мы говорили по телефону, он поздравлял меня с Днем Рождения. Говорил, как только подлечится, сразу пойдем и выпьем за все пропущенные им праздники сразу. Мы даже смеялись, когда говорили о том, сколько придется выпить. До сих пор сложно поверить. Я сдержал в груди выдох, мы оба замерли. Я не ожидал от него ничего подобного, хотя стоило бы. Все что ни скажи, будет полнейшим провалом – Кей для него не умещается в рамках чужих слов. — Всё до сих пор кажется, что я в любой момент могу купить билет до Йокогамы и съездить к нему как раньше, — он пошатывал остатки пива на дне кружки, непрерывно следя за тем, как содержимое перекатывается и поблескивает на свету. — Я знаю. — М-м, — Хазуки покачал головой как в самом начале нашего разговора. — Не знаешь, Рео. Совсем ничего не знаешь. Кем было Гото-сан для нашего вокалиста? Были они друзьями или же людьми, что находятся друг к другу настолько близко, что разрыв смертелен? Я понятия не имел. Не знал, оставаясь вдвоем, такие же они, какими мы привыкли их видеть, или же совсем другие, открытые только друг для друга. Смеялись ли, шутили ли? Либо сплетали забитые татуировками руки. — Мы вместе переживем это, идет? Ты не один. — Его рука под моей вздрогнула; даже я сам не сразу понял, что рефлекторно накрыл тыльную сторону его ладони своей. Пальцы у Хазу были холодные и отчего-то огрубевшие. Это «ты не один» совсем не звучало утешительно. Я мог понять, что он ощущает себя наполовину пустым, но не мог представить. Пустотой, которую он чувствовал внутри себя, веяло на расстоянии. — Я не один, — повторил он за мной, соглашаясь. — Знаешь, — я внезапно подумал об этом и тут же начал говорить. Хазуки наконец-то выразительно на меня посмотрел, — я думаю, Кей хотел, чтобы ты чаще смеялся, как вы делали это вдвоем. Он говорит «Послушай, тебе еще рано встречаться со мной здесь». Ты слышишь? Алкоголь хорош, но не тогда, когда ты ищешь в нем выход. Подумай об этом, ну, как-нибудь на досуге. Он помолчал с минуту-другую, а потом улыбнулся, высвободив свою руку из-под моей. — Пожалуй, иногда ты бываешь прав. — Согласен? — Наверное, Кей и вправду сказал бы что-то в этом духе, — на тон тише добавил он. На несколько секунд он слегка завис, наверняка, вспоминая, а потом взялся за палочки. — Надо доесть. Все остыло. Мы шли по снегу, который застилал собой тротуары, скрипя под ногами. До моего дома оставалась буквально пара минут ходьбы; Хазуки сам изъявил желание не идти к себе, а остаться у меня. — Be strong, — внезапно выдал он. Я слегка опешил и посмотрел на него с непониманием, мол, ослышался. — У него на шее была татуировка. «Be strong». — Это могло бы стать девизом для тебя, — кивнул я, когда мы оба снова опустили глаза на дорогу. Снег перестал идти, как только мы вышли из бара. Мое дыхание куталось в вязаный шарф, дыхание Хазу взмывало куда-то в черное небо, растворяясь. — Для всех нас. Для всех, для кого он писал свои тексты.