Tired bird

POV Reo

Он возвращался домой зачастую поздно. Не задерживался в студии, не выпивал с друзьями, не встречался с подружкой, просто приходил глубокой ночью. Трезвый, но пропахший алкоголем, сигаретами и чужой туалетной водой. Такой, какой пользовался наш вокалист. Не то чтобы я верно ждал его в его же квартире, просто в какой-то момент оказалось так, что мы возвращались вместе и оставались у него. В какой-то момент у меня появился ключ от его дома и в какой-то момент я стал бывать там чаще, чем в своей собственной квартире. Юске не возражал. Не заснувший, я слышал, как в пустой тишине открывалась входная дверь, как он почти бесшумно раздевался и уходил либо в ванную, либо на кухню. Наверняка потерянный и отстраненный. Сам того не заметив, я перестал пытаться заснуть, пока его куртка не висела на вешалке в прихожей, а в душе не шумела вода. Изо дня в день после Нового Года это продолжалось. Каждый день, каждую ночь. И всякий раз я повторял себе, что, случись такое снова, я просто не приду сюда, но все равно приходил. С включенным в гостиной светом ждал, пока во входной двери не повернется ключ. А он появлялся в гостиной, как ни в чем не бывало. Застревал в дверном проеме на несколько секунд, ловя мой взгляд, словно молча объяснялся, а потом все происходило так, будто уже не ночь, будто не он пришел полностью опустошенный. По сути, я не мог сказать ему что-то об этом: его квартира, его время — он может возвращаться тогда, когда посчитает нужным. Он не обязан был оправдываться, тем более передо мной. Но из раза в раз при виде его такого я ощущал, как он опустошает и меня. Слова, которые хотелось сказать, застревали в горле, губы не могли разомкнуться; я молча смотрел на то, как он делает какие-то бытовые каждодневные вещи, а потом ложится спать. Я боялся признаться себе, что это становилось невыносимым. — Как он? — спрашивал я. Юске молчал, потом смотрел на меня какие-то доли секунды, а потом вяло кивал, мол, все нормально. Я переживал за нашего друга, не скрою, но куда больше меня тяготило совсем другое. Молчание, которым наполнялась комната, могло перерасти только в разговор о наболевшем. Не у меня. — Снова в коматозе, — коротко проговорил он, вероятно, не в силах ограничиться одним лживым кивком. — Я вылил все, что оставалось. Оставил пару бутылок пива — утром он без них не сможет. — М… Он рухнул на диван поодаль от меня, вытолкнув из груди усталый выдох. Вид его действительно говорил о том, что он полностью вымотан. Не то чтобы его труд был непосильным, скорее, это было моральное истощение. Что ни говори, а Хазуки своим поведением выкачивал из него все соки. — Сутки напролет слушает музыку. А потом идет и напивается, — добавил он тише, смотря на сцепленные пальцы своих рук. — Мы должны понять его, — выдавил я в ответ. — Я знаю, — кивнул. Его потерянный взгляд, поза, интонация и отсутствие жестов — все это говорило о том, как он обессилен. И каким бы гуманным я ни был, часть меня возненавидела Хазу за это. — Надо спать, — подытожил Юске. — Завтра мы договорились встретиться с ребятами в студии. Я ничего не сделал — только кивнул и поднялся с дивана, чтобы его расправить. Я снова бездействовал, потому что непонятный барьер во мне мешал заявить о своих правах. Наверное, у меня и не было их в этой ситуации; все, что я мог, молча давить в себе бунтарские возгласы и терпеть то, что происходило. Свет в комнате уже был выключен, когда я вернулся из душа. Обнаружить согруппника в постели, как ни забавно, дело обычное. В своей квартире Ю одну комнату отдал под «вдохновение». Она была обустроена для музыки, но не для сна. Когда я стал оставаться у него на ночь, он уходил туда вместе с футоном, говоря о том, что та атмосфера помогает заснуть, а потом стали проскальзывать моменты, когда он ложился рядом. Мы никак не оговаривали это, — спали и спали, что с каждого взять, — но при этом ощущение того, что в одной постели мы переставали быть просто согруппниками, появлялось каждый раз. Мы не могли повесить на себя ярлык друзей или любовников, когда оказывались под одним одеялом, и это было еще одной причиной тому, что я ничего не мог предъявить ему. Хоть и задыхался запахом прокуренной квартиры вокалиста, исходящим от волос Юске. Я стал частым гостем в доме гитариста, когда ощущение того, что два наших одиночества очень похожи, усилилось в разы. Пожалуй, это была та прочная субстанция, что соединяла нас. Тут ни пошлости, ни пафоса — просто я чувствовал себя комфортно в обществе Ю, а однажды понял, что вне его мне слишком плохо. Так, что хотелось сорваться и сию же секунду оказаться в гостиной знакомой квартиры. Рыжий свет фонарей из окна кривыми полосами падал на стену вдоль дивана, на котором мы лежали. В этом легком зареве я видел, как медленно опускаются и поднимаются плечи мужчины, лежавшего на боку ко мне спиной. Я глубоко вздохнул — заснуть получится лишь тогда, когда организм полностью сдастся; до этого момента я волей-неволей буду улавливать чужой запах и представлять то, что происходило в квартире нашего друга. — Ты спишь? — хрипловато спросил он, его голос слегка заглушила подушка. — Не сплю, — ответил я, рассматривая пробегающие полосы света от фар машин на потолке. — Тебе не обязательно лежать на самом краю, когда мы спим вместе. Я молча усмехнулся — порой он абсолютно ничего не понимает, либо делает вид. — Все нормально, мне удобно. — Ты не переживаешь? — снова заговорил Юске после паузы. — За Хазуки, — его имя снова прозвучало и накалило тишину. Я чувствовал, что если оно раздастся здесь еще раз, сохранять хладнокровие будет сложней. — Он взрослый разумный человек. — Порой он хуже подростка. — Может быть. — Ты просто не видел, в каком он состоянии, — продолжал он, совсем не понимая того, что я слушаю его через силу. — Наверное… наверное, я никогда не видел людей, которые вели бы себя так. В старшей школе у моего друга погибла сестра, и это было что-то похожее, но то, каким я вижу его сейчас… — Все творческие люди такие. — Цинично так говорить, не находишь? — он слегка повернул голову в мою сторону. И в своих словах оказался на сто процентов прав. Я не сдержался, в самом деле. — Извини. — Твои извинения должны предназначаться для него. Не для меня. Мы оба замолчали; я подумал о том, что было бы неплохо заснуть, не продолжая, но Юске заговорил снова: — Видеть его таким — слишком тяжело, знаешь, — выдохнул он, — я не могу ничего сделать, это угнетает, — тишина и далекий шум машин из приоткрытого окна прервали его. — Я боюсь за Хаз… — Замолчи, — вырвалось у меня. Наверное, неожиданно для нас обоих. — Замолчи, ладно? — осознанно повторил я. — Я не хочу слышать, как ты произносишь его имя снова и снова. Прежде чем он успел повернуться и сказать хоть что-то, я придвинулся ближе. Прежде чем я подумал о том, что задохнусь запахом другого мужчины, которым он пропитался, я уже прижимался грудью к его спине. Прежде чем Юске попытался вдохнуть, я уткнулся носом в его волосы у шеи. Под своей рукой я чувствовал, как участились удары его сердца, и как его плечи заметно напряглись, касаясь моих. — Не говори ничего сейчас, — снова опасаясь, повторил я. — Полежи так немного. Удивительно, но он послушно не двигался. Только старался тише дышать и усмирить разбушевавшееся сердцебиение. — Я уйду завтра, чтобы… не стеснять тебя здесь. Просто сегодня не упоминай его имени. Не говори о том, что беспокоишься за него. Мне сложно слышать это. Думая о том, что мне хотелось бы так засыпать каждый день, я вдыхал чужой запах с его кожи. В таком возбужденном состоянии это не представлялось возможным, но, на самом деле, того стоило. За окном было слышно, как где-то вдалеке создают жужжание проезжающие автомобили. Только это и больше ничего. Ни часов в комнате, ни ветра, ни соседей. Мы так и лежали спина к груди, тесно прижатые друг к другу и ничего не говорящие. — Рео? — хрипловато заговорил Ю. Я не счел нужным отвечать. — После сказанного… ты собираешься завтра уйти? — А не должен? Он промолчал, а потом как-то неуклюже избавился от моих объятий. Развернулся и спрятал лицо в изгибе моей шеи. — Полежи так немного, — повторил он мои недавние слова. И я не смог ему отказать. Я знал, что мы нуждаемся друг в друге, еще тогда, когда все только зарождалось. Его безответность в отношении Хазуки была слишком похожа на мою в отношении его самого. Правда, он совсем об этом не догадывался. Иногда Юске искал укрытие от одиночества в моей компании, и я принял это как данное; согласился и стал часто бывать здесь. Так или иначе, это не отменяло всего того, что он чувствовал к другому мужчине. И поэтому да, оптимальным вариантом было бы уйти отсюда. Я отнюдь не из тех людей, кто ломает все, чтобы добиться желаемого. Странно, но со временем я перестал чувствовать резкий запах сигарет и спиртного, исходящий от него. Я докуривал первую и последнюю за утро сигарету, стоя у окна на кухне. За стеклом развернулась пасмурная, но заснеженная улица. Холодный воздух пробирался под футболку из-за приоткрытого стеклопакета. Часы показывали почти ровно восемь — и это было идеальным временем, чтобы молча уехать к себе. Я хотел сделать это бесшумно, не разбудив Юске, но, не успев выкинуть окурок на улицу, услышал шаги за спиной. — Дела? — задержавшись в арочном проеме кухни, спросил он. Я выкинул-таки сигарету. — Можно и так сказать. Еще довольно рано, ложись обратно. Он проследил взглядом за тем, как я на ходу переставил кружку из-под кофе со стола в раковину. — Ты не остаешься? — В этом нет смысла, — не задумываясь, ответил я. — Думаю, ты все понял. — Я не пойду сегодня туда, — помолчав, произнес Ю. Я обернулся уже тогда, когда стоял позади него в прихожей. — Мы можем сходить выпить вечером. Хочешь? — Не обязывай себя, ладно? — Если я не скажу так, ты ведь уедешь, — констатировал он. В голосе проскользнула надежда на то, что я опровергну это. Моей усмешки он не заметил. — Не цепляйся за мое присутствие здесь. Я ведь не он, — улыбнулся я, снимая куртку с вешалки. — Давно пора так сделать, — выдержав паузу, я добавил только это и собирался уже одеться, когда его пальцы перехватили мое запястье, не дав сунуть руку в рукав. — Ты пойдешь со мной вечером или нет? — настаивал он. Заспанные, но трезво смотрящие глаза за стеклами очков говорили в унисон с серьезностью его голоса. Я замялся, не зная, что ответить. Моя решительность быстро улетучивалась, пока я чувствовал его руку на своей. Видя, как я колеблюсь, он перенял инициативу на себя: потянул мою куртку, заставляя от нее отказаться. — Слишком рано, чтобы идти куда-то. Возвращайся в постель, — говорили его губы возле моего подбородка, пока ладони сжимали предплечья. — Там пустует твое место. Я не знаю, чего он добивался, оставляя меня у себя, но все утро мы провели под одеялом. В его объятиях я не думал о том, пойдет он к нему снова или же нет, и слишком сильно надеялся, что он в моих руках не думал об этом тоже. — Я сам встречусь с ним. — Как его очки оказались у меня, пока он нависал надо мной, я не понял. Но они больше не мешали близости наших лиц. — Только не выходи из себя. — И не подумаю.