Год Крысы. Дороги или Последний аргумент Хольги

«Когда крысам холодно, они жмутся друг к другу, чтобы согреться, и забывают о распрях» Наблюдения Крысолова А перед утром на землю упала вьюга. Она налетела внезапно, в считанные щепки превратив унылый пейзаж за оконцем в шальную круговерть. В трубе зловеще подвывало. В мутное окошка то и дело колотили гибкие пальцы взбесившихся лютых ветряных волчков. В домишке стало зябко и Альк потянул на себя одеяло. Под боком засопело и в спину ткнулась лохматая голова. Саврянин сквозь сон что-то пробурчал (судя по тону – не шибко лестное) и зло пихнул ногой соседнее тело. Тело лягнуло в ответ и тоже потянуло одеяло. Альк взбрыкнул еще раз и голенью ощутил чью-то волосатую ногу. Ощущение было настолько непривычным (ранее белокосому приходилось делить ложе исключительно с обладательницами гладеньких ножек), что Альк в ужасе открыл глаза. С омерзением дернул одеяло и завернулся в него как в кокон, чтобы даже намека на контакт с чужеродным «предметом» не имелось. «Предмет» не остался в долгу, двинул кулаком под ребра и попытался стянуть одеяло. Куда там. Свою честь и кусок стеганого счастья саврянин готов был защищать до последнего вздоха. Пришлось Жару вылезать из запечка и тянуть на ложе коц с лавки. К счастью, даже сквозь снежное безумие в комнату пробивался свет – значит, уже давно рассвело. - Чем вы там занимаетесь? – послышался сонный и недовольный голос с кресла. - Что значит «занимаетесь»? – взвился Альк. - Так это я вас спрашиваю или вы меня? – сонно зевнул Крысолов. - Желаем друг другу доброго утра, - пробурчал белокосый и поспешил убраться из проклятого запечка. Натянул штаны, сунул ноги в сапоги, прямо на голый торс набросил плащ и вышел из избы. В комнату сразу же сыпануло пригоршни снега и стужи. - Э-гей, - присвистнул путник, - вот это погодка. С запечка свесилась заспанная лохматая голова. Изумленно глянула на кучку снега, тихо присвистнула и снова скрылась под кучей из коца и стеганого одеяла. На «женской» половине тоже зашевелились. Оттуда послышался говорок, но в отличие от «мужской» – тихий и вполне миролюбивый. Когда Альк вернулся в дом, возле печи, в чистой вышиванке и плате, смешно завязанном надо лбом узелком с двумя торчащими «заячьими ушками», уже хлопотала Фена, а за печью вздыхала и шуршала одежками Рыска. Погода смешала все планы путешественников. Во время завтрака они растеряно и вяло переругивались, пока Фена не прихлопнула ладошкой о стол: - Что без толку ругаться, пока вьюга не уляжется, все равно никуда не поедите. У меня на заднем дворе чудная банька имеется. Вот ее мы сейчас и растопим. И вам польза, и мне веселье. *** Человеческая натура непостижима. Спасение мира и парная банька вызывают у людей равную степень воодушевления. Пока Жар на заднем дворе колол дрова (и для баньки, и для бабули – чтоб зимовалось в тепле), в промежутках между ударами отбрехиваясь от попыток Алька руководить процессом, Рыска с бабой Феной распотрошили здоровенный дубовый сундук, расписанный алыми маками и коровками с крылышками. Чего в нем только не было! Старинные рушники, украшенные немного потускневшей от времени, но все равно потрясающе красивой вышивкой и тонкой мережкой, клетчатые плахты, нарядные запаски и вышиванки, сорочки, платы и очипки с вышивкой, тесьмой и стеклярусом, свадебный веночек и даже изукрашенные бисером и золотым шитьем изящные женские башмачки. Сундук был разделен на два больших отдела. В одном, как догадалась Рыска, Фена хранила свое приданное. В другом – то, что нажила уже в семейной жизни. Здесь лежали стопки чисто выстиранных и выкатанных рубелем простынь, вязаных накидок, пледов из козьей шерсти и рушников. От белья приятно пахло полынью и чем-то тонким, незнакомым. - Как хорошо пахнет, - прошептала девушка, поднося один из рушников к лицу. - Да, я тоже люблю запах лаванды, - кивнула Фена, - жаль, что в наших краях ее редко сыщешь. Эту я купила на Большой ярмарке в Макополе у купчины-степняка. - А вы из Макополя родом? – не сдержала любопытства Рыска. - Нет. Я родилась и выросла в Лоэни. – ответила с улыбкой Фена и, помолчав, добавила с гордостью. - В Кийграде. Удивительный город. Ничего краше и величественнее я не видела. - А как же вы тут очутились? – выпалила девушка не подумав, и тут же покраснела, осознав двусмысленность сказанного. - Так муж у меня был ринтарец. Из лесных стражей. Домишко этот ему за тсарскую службу пожалован. Хоть и плохонек, да свой. Как Иллаюши не стало, я хотела было назад в Лоэнь вернуться. А потом подумала: ну что я там делать буду? Родителей уже давно нет. Братьев-сестер у меня и не было. Деток тоже Хольга не дала. А здесь меня все Болотье знает. Я ведь травница. Хорошая. Многие хвори пользовать могу. Хочешь, покажу тебе свою травню? А то оставайся, научу всему, что сама умею. У тебя получится, я знаю. Я сразу, как ты вошла, почуяла твой дар. Рысь покраснела еще сильнее и опустила глаза. - Нет у меня больше дара, - прошептала так тихо, что и не разберешь. – И слава Хольге. - Ты так считаешь? – усмехнулась Фена, но спорить не стала. Собрала рушники, пару пледов, чистых сорочек и закрыла тяжелую крышку сундука. – Пошли веники запарим и трав да пива в баньку снесем. Я люблю пивка на камни плеснуть. Ох, и хорош от него дух. Свежего хлебушка. Я его с детства люблю. Для душевного отдыха – самое оно. Банька у Фены оказалась такой же древней, как и домишко. Засыпаная землей и поросшая мхом крыша с одной стороны крылом вырастала из земли, с другой ее почти касалась. Чтобы войти, пришлось согнуться почти пополам. Но внутри оказалась на диво не тесной. По крайней мере, для троих места было достаточно. Без препирательств решили, что сначала париться пойдут женщины, а мужики – уж после них. Рыска с Феной от души побаловали себя веничками, пару раз выскочили за дверь, в морозную круговерть, и вернулись в дом. Погонять чайку с медом и вареньем, отдохнуть у печечки. Мужчины к банным процедурам подошли основательнее. Нагребли пива, прихватили закуски, да еще, наглецы, посоветовали так же скоро их не ждать. Пока они парились, женщины неспешно пили чай, тихонечко переговариваясь. Рыску так и подмывало узнать, как Фене живется одной в такой глуши, да и о жизни окрестных болотных весок поболтать любопытно. Не заметили, как перешли на излюбленное занятие женского пола – перемывание косточек соседям. И хотя соседей Рыска не знала, но истории из их и своей жизни Фена живописала так красочно и зримо, что у девушки очень быстро появилось чувство родства со всей округой. Рыска живот надорвала, хохоча над тем, как Зорюшка из Крынычек женихов за нос водила. Девушка все еще утирала слезы, когда Фена предложила: - А хочешь свою судьбу узнать? С Рыскиного лица разом сбежал смех – не-е-ет. Что будет – одной Божине ведомо. А лезть поперед Хольги в будущее, если ты не путник, – грех. - Да в чем грех-то? – удивилась Фена. – Почему путникам видеть и даже менять дороги можно, а простым людям – нет? - Ну, - протянула девушка, - Хольге виднее кому дар ниспослать, а у кого забрать. И если она тебя своей милостью не одарила, значит, на то есть причины. - Глупости, - усмехнулась Фена. – Забобоны весчанские. Право есть у всех. Просто не все об этом догадываются. И добавила уже без тени веселости: - Самая большая глупость отказываться от того, что тебе дано Природой. Измена себе – вот грех. Гораздо больший, чем измена тсарю или тсарству. Но Рыска лишь упрямо покачала головой. Не то, чтобы она была не согласна с Феной. Учеба в университете, пусть и не долгая, открыла ей глубины и высоты человеческой мысли и познания. Девушка уже не была темной забитой весчанкой, понимала, что мир вокруг устроен сложно и далеко не так, как считали в маленькой болотной веске. Но сердцем была не готова дать себе такую свободу, какую требовала от нее сейчас лесная травница. Впрочем, старушка настаивать не стала. Как заметила Рыска, Фена вообще отличалась легким незлобливым нравом: чужое несогласие ее не задевало нисколечки. Редкое качество. Благостная тишина уютного домашнего вечера была нарушена враз и бесповоротно. Каким образом мужчины умудряются сотворить столько шума и грохота из ничего – это для Рыски всегда было тайной за семью печатями. Нисколечко не убавила баня и извечного мужского жора. Первое, что сделали до блеска отмытые мужики - это сунули носы под крышки аккуратно пристроенных на припечке чугунков с упаренной до маслянистого разомлева картошечкой и брщетсом. Скромненько так, и явно стесняясь, но глаза смотрели так оголодало, что Фена рассмеялась и поспешила по второму кругу накрыть стол. Видно было, что присутствие людей ее искренне радует и Рыска с жалостливой печалью подумала, что вот уедут они и баба Фена снова окунется в немилое женскому сердцу одиночество. За ужином разговор зашел о травничном деле и заработках. Жар, более всех любящий поговорить о тугом кошеле и средствах его добывания, таки додавил Фену до откровенности и уважительно присвистнул, узнав сколько она берет за свои снадобья. - Неужели простая трава может столько стоить? – удивился спудей. Но ответ получил не от травницы, а от Крысолова. - Простая нет, а видьмина вполне. *** В маленьком домике запала настороженная тишина. А Рыска, выросшая среди мистической боязни видьм и прочих темных сил, так и вовсе внутренне похолодела. Одна Фена, казалось, никак не отреагировала на слова путника и сидела с таким видом, словно ее не видьмой обозвали, а торговкой пирожками. - Это правда, баб Фена? – первой не выдержала напряженного молчания Рыска. - Правда, - спокойно, как о погоде, бросила та. – А чего ты так скукожилась? Я девок по ночам не ем. И в ступе не летаю. И даже кровь невинных младенцев не пью. - А что ж вы тогда делаете? – невпопад ляпнул Жар (случалась с ним такая неприятность, хоть он и боролся с нехорошим недостатком). - Силу людям возвращаю, в основном. – Вздохнула видьма и с ухмылочкой повернулась к Крысолову – Вы, путники, людям дороги, конечно, ловко меняете. Только частенько без ума, ты уж прости за грубое слово. Посмотрел, вероятность прикинул, грошики взял и повернул. А что с человеком потом будет вам плевать. А человек слаб. Ему сию щепку страшно или плохо - и он уже на все готов. А по силам ли ему новая дорога, по нутру ли? Кто об этом думает… - Это не совсем так, - возразил Ринар. – Путничье ремесло – целая наука. Хороший путник всегда старается вытянуть оптимальный вариант, с минимальными рисками не только для конкретного человека, но и для окружающих. - Та-та-та, - зацокала, словно рассерженная сорока, Фена, - «с минимальными рисками». Минимальный риск для дытынки - за мамкин подол держаться, пока усы не начнут пробиваться. Только много ли толку будет с такого пути? И для него, и для мамки с татком? Вот потому они ко мне после вас и бегут. Потому что найти себя не могут на этом новом «оптимальном» пути. - И что, трава может дать такую силу, чтобы новый путь без проблем пройти? – недоверчиво протянул Жар. - Нет, конечно, - уже мягче ответила видьма, - трава лечит тело. А силу дает видьма. Ее дар. - Почему же тогда я не почувствовал вашего дара? - Вступил в разговор явно заинтересованный Альк. - А вот я твой чувствую очень хорошо, - усмехнулась Фена, - и его (ткнула она в Крысолова) и даже ее (кивнула в сторону Рыси). Потому что своим даром, вы как щитом от мира прикрываетесь. А мне свой внутри копить нужно, чтобы потом с человеком поделиться. Альк напрягся и бросил на путника вопросительный взгляд, но тот лишь печально покачал головой. - Я долгие годы пытался приспособить видьмацкий дар к роли «свечи». Невозможно. Это особый вид дара. Работает только тогда, когда видьма добровольно его отдать готова. Хотя силой опытного путника видьма подпитать может. Иногда этого бывает достаточно. Но такая связка слишком нестабильна и, скажем так, капризна. В общем, обычной «свече» проигрывает по всем статьям. Но Альк уже не слушал, он вдруг осознал, что именно в видьминых словах резануло его больше всего. - А Рыска тут причем? – саврянин так резко развернулся к Фене, что та от неожиданности отшатнулась. – Ее же дар ушел. Вы что, можете чувствовать даже исчезнувший дар? Напуганная видьма насупила брови: - Что значит ушел? Как колодец может куда-то «уйти»? Ну, силу она свою потеряла. Делов-то. И из колодца вода порой уходит. Потом возвращается. - Так что, и мой дар может вернуться? – с трудом выдавила из себя слова ошарашенная Рыска. - О, Хольга, - пожала плечами видьма, - я ведь уже сказала. Никуда он и не девался. Сила ушла. Вернется сила – заработает дар. Рыска с Альком непроизвольно посмотрели друг на друга, да так и замерли. - А когда она вернется? - вопросил более прагматичный спудей. - А вот этого я не знаю, дытынко, - вздохнула Фена, - может завтра, а может через многие годы. Или никогда. - Но ведь вы возвращаете силу людям? - Увы, Рыси моя сила не нужна. И ничья другая не нужна. Только ее собственная. - И собственная не нужна! – От досады у Рыски слезы из глаз брызнули. Девушка вскочила со скамьи и, с трудом сдерживая злые отчаянные слезы, бросилась к «своему» сундуку. Зарылась головой под подушку и дала волю горьким безутешным рыданиям. Жар дернулся было за ней, но Альк слишком поспешно (и даже как-то ревниво) удержал его резким движением. Затем встал и сам направился к плачущей горе-видунье. Пока они там приглушенно шептались, оставшаяся троица растерянно взирала друг на друга. - И все-таки, я не понимаю, Рыска вроде потеряла дар (то есть силу, тьфу, я совсем запутался), потому что, - парень замялся, - Ну, грех на ней. Народу то тогда, возле Хольгиного Пупа, реально до фига погибло. А выходит, дар остался… - Не знаю, - развела руками видьма, - я на ней греха не вижу. Может это и не ее грех вовсе? Крысолов задумчиво почесал нос и ушел размышлять в свое кресло. Жар, отчаянно позевывая, полез в запечек. Надо же, кто мог подумать, что так замечательно начавшийся день, закончится столь неудачно. А за окном, безразличная к людским страданиям и надеждам, голосила о чем-то своем вьюга. *** Отмытый до первозданной шелковистости Крыс домовито шуршал стручками фасоли, брошенной сушиться в запечек еще летом, да так там и позабытой. Возле противоположной стеночки то и дело вздыхал и ворочался Жар. Сегодня парни лежали каждый в своем углу и под персональными покрывалами: Альк под старым стеганым одеялом, спудей под коцом. Но сна, Саший побери, не было ни в одном глазу. Саврянин уж было собрался гневно высказать экс-ворюге претензии по этому поводу (а какого он сопит и вертится, словно ему пятки поджаривают?), но Жар его опередил. Приподнявшись на локте, горячо зашептал: - Слушай, это что ж получается, если к Рыске дар вернется, ваша связка восстановится? Альк и сам думал об этом все последние лучины. Их с Рыской связка разорвана не была. А то, что он больше не считает себя «свечой»… Так мало ли кто кем себя считает. Значение имеет лишь то, кем ты реально являешься. И если в связке ты играешь роль «свечи», то «свечою» тебе и быть. Со дна души поднялось глухое злое раздражение, но Альк его подавил. Не хватало еще потерять над собой контроль. Страхи из прошлого, как беспокойники, имеют силу лишь тогда, когда ты в них веришь. Но вслух этого говорить не стал. Лишь буркнул: «Нашел время для дебатов. Спи, давай». Полежал щепку, а потом сгреб пушистое и теплое тельце крыса под одеяло. Хотя душу жгло желание ощутить в руках совсем другое тело.