Год Крысы. Дороги или Последний аргумент Хольги

«Крысы живут стаями и тоскуют без себе подобных» Из наставлений юным крысоводам Альк проснулся рано, но вставать не спешил. Вот он и дома, как полгода назад, но настроение совсем не то, что тогда. Молодой мужчина окинул взглядом комнату: ничего не изменилось. Все на своих местах: и гитара, и сундук, и подаренный дедом малахитовый чернильный прибор с набором «теней». Все такое же, вот только он, Альк, уже другой. Парень вздохнул, откинулся на подушки. Крыс, сонно сопевший под боком, поднял розовый нос. Альк погладил хвостатого друга. - Что, дружище, славные празднички у нас получились? Н-да. Крыс не ответил, печально зарылся носом в одеяло и затих. Альк внимательно на него поглядел, приподнялся на локте. - Э-э-э, ты чего? И осененный внезапной догадкой, ошеломленно поднял брови. - Слушай, ты что, влюбился в ту рыженькую? Крыс засопел еще трагичнее, подтверждая худшие опасения посольского сына. Несколько щепок Альк лихорадочно искал достойный выход из положения. Не то, чтобы ему не доводилось общаться с несчастными влюбленными. В свое время сестрины обожатели то и дело норовили выплакаться ему в жилетку. И так его достали, что пришлось уговорить Колину на авантюру. Как только очередная жертва любовной лихорадки принималась стенать на его груди, Альк ронял любую, подвернувшуюся под руку, тяжеловесную вещицу. На условный сигнал тут же прибегала Колина и, заламывая руки, начинала причитать о срочной оказии, требовавшей немедленного Алькового отлучения по делам. Альку оставалось только отодрать невменяемого страдальца от своей обслюнявленной груди и быстренько смыться под благовидным предлогом. Но на Крысовы страдания Альк наплевать никак не мог. Друг, Саший побери! Младший Хаскиль сочувственно погладил пушистый бочок. И внезапно рассвирепел. - Забудь ты ее. Стерва же, и к видьме не ходи. Хочешь, найдем тебе такую невесту, все крысюки в округе обзавидуются. И, нахмурившись, добавил уже для себя. - Встречу, голову откручу. Обеим. *** Отец вернулся к ужину. Весь день Альк провалялся в постели, лениво читая книги и изредка отхлебывая из любимой пивной кружки Старобобровское темное. Все попытки домочадцев его накормить, помощник посла отметал напрочь, так что Колина ходила по дому, трагично заламывая руки и то и дело жалуясь то Кити, то Пэту что «ее мальчику совсем худо, не иначе захворал, оно и понятно, кто ж за ним поухаживает в миссиях энтих». Кити расстроено кусала губы, а вот с толстокожего Пэта, все как с гуся вода. На все причитания няньки, он лишь загадочно ухмылялся, ни на щепку не отвлекаясь от своей пательни. Как оказалось, ухмылялся Пэт не зря. К приходу посла по дому витали такие умопомрачительные запахи, что даже Альк не устоял и спустился в столовую. Когда Кити внесла в комнату блюдо с бараниной в вишневом соусе, источник нянькиных тревог уже успел умять две краюхи свежеиспеченой паляницы. И с заметным интересом поглядывал в сторону жаркого. Кити, которая за компанию с Колиной, весь день не находила себе места, так грохнула блюдо на стол, что даже видавший виды посол от неожиданности уронил серебряную витую вилку. Бросив на молодого хозяина испепеляющий взгляд, Кити гордо удалилась, а мужчины, удивленно переглянувшись, одновременно потянулись к анисовке. Подлечить нервы. - Мама уже мчится домой, - пригубив целительной настойки, довольно откинулся на высокую резную спинку стула посол. Альк неожиданно для себя, почувствовал теплую волну, затопившую душу. Он и сам не думал, что будет с таким нетерпением и теплом ожидать встречи с нею. Мама. Короткие серебристые волосы, вечно озабоченное лицо, мягкие ладони. Альк вспомнил, как отказывался ложиться в постель, пока не придет мама и не поцелует - на добрый сон. А их с первая поездка в Брбржисщ? Родители должны были ехать в первой карете, а он с Урсулой и Колиной, за ними. Но Альк наотрез отказался от такого расклада и добился таки – поехал в родительской. Спать на маминых коленях было не очень удобно, но лучшей поездки у него не было. Молодой мужчина подавил вздох: что-то он совсем раскис. Не хватало еще пустить сентиментальную слезу. - В передсвят* во дворце дают Большой бал. В этом году он будет особенный. Приглашены все знатные семьи Ринтара. – отец с удовольствием откусил кусочек мяса. С видом знатока восхищенно покачал головой. – Канцелярские уже с ног сбились, рассылая гончих. Ты, конечно, тоже приглашен. Более того, скажу тебе, ожидается, что тсарь проведет несколько высоких встреч. Как любит говорить Хельмут, неформальное общение иногда бывает важнее официальных мероприятий. - А что, нельзя это сделать в другое время? – Альк все еще витал в прошлом и не сразу вник в смысл сказанного. - Можно, конечно, - посол откусил еще один кусочек, - но, согласись, бал – изумительный повод. - Все равно, не понимаю. - Альк и себе подцепил кусочек, с румяного бочка которого капельками стекала темно-вишневая подливка. – Если тсарю неймется перезнакомить своих новых подданых, устроил бы специальную встречу. Тем более Святки. Чем не повод? Посол поскучнел, покачал головой. - Не все так просто, сын. С южного кордона нехорошие вести приходят. Да и в самой Саврии неспокойно. Кстати, помнишь, ты рассказывал про некоего Жара? Альк от неожиданности даже жевать перестал. - И что? - Да замелькал такой при дворе. Поговаривают, сам Кастий его приветил. За что не знаю. Но из тайной стражи шепнули, что ловкий парень. При Босе сейчас состоит. Альку пришлось хлебнуть еще наливки. Вот тебе и ворюга. Он и сам бы себе не признался, что в душе страшно рад за Жара. - Между прочим, он тоже на балу будет. Альк положил себе еще мяса. О своих святочных приключениях он отцу рассказал. Правда, о том, как именно они закончились, пока умолчал, решив, что перепитии с беглыми весчанами лучше забыть раз и навсегда. И хотя Жар был одной из «сторон» этих самых весчан, встрече с ним он был искренне рад. Поглощенный в свои думы, он не замечал внимательного взгляда отца. А вот старший Хаскиль замечал все. И в душе немало тревожился – что, Саший побери, происходит с его сыном? И Колина стенает: не есть, не язвит. Не захворал ли? Нет, на хворого не похож. Тогда, что? *** В восьмирик, уже с раннего утра в доме Хаскилей все пошло кувырком. Накануне вечером из замка прибыла пани Хаскиль, и, узнав о предстоящем бале, тут же развернула бурную деятельность. Первым делом, она категорично заявила, что ее сын не может отправиться на тсарское торжество, одетый в рванье. Альк, посеявший новые сорочки в «Бубенчиках», благоразумно не сообщил эту новость маменьке. А вспомнив ее неукротимый характер, решил и вовсе не вступать в прения. Прихватив Крыса, он попытался было тихо слинять из дома, но был пойман матушкой на лестнице и водворен на место, в его же комнату, в которую тут же ввалилась тощая крикливая кравчиня из жутко дорогой и жутко пафосной одежной лавки с площади Рынок. Кравчиню сопровождала целая свора хихикающих и страшно манерных белошвеек. Вся эта галдящая и разодетая толпа взяла вконец замороченного помощника посла в тесное кольцо, шустро обмеряв каждую ладонь его тощего, но жилистого тела. Девки, при этом, безбожинно строили саврянину глазки, кокетничая внаглую. Обмеряный и задерганный Альк наконец был выпущен на волю, то есть в кресло. И наступил самый важный момент: обсуждение фасона костюма для тсарского бала. Сначала Альк пропускал все мимо ушей, но затем, поневоле вслушался, и к своему ужасу понял – если он немедленно не вмешается, то на балу будет выглядеть как святочный петух. Когда же кравчиня с маменькой в упоении решили, что «златотканых цветов по серебряному полю» мало, и чтобы «оттенить изумительный блеск глаз юноши, пуговицы из янтаря нужно нашить по последней моде – с куриное яйцо» и «обязательно плюмаж с вороньими перьми. Штук так, в пять», бедный парень похолодел. Представив себя в цветочках, увешаным драгоценными яйцами и с вороньим хвостом на голове, Альк взревел, и совсем не по-шляхетски разбросав в стороны белошвеек, рванул из комнаты. Однако он подзабыл проворность родительницы. Далеко убежать не удалось. Матушка перехватила его у двери, повисла на руке и вырвала честное слово на то, чтобы «раз ты так одичал в своих странствиях», хотя бы поехать в лавку и просмотреть уже готовый наряд. Разумно посчитав, что чем раньше в лавку войдешь – тем раньше выйдешь, сын, скрепя сердцем, согласился. И уже через несколько щепок две кареты, груженные Хаскилями, кравчиней и белошвейками, понеслись к площади Рынок. Выгрузившись, вся гурьба, не сбавляя темпа, ринулась в лавку и пытка с обмерами сменилась мучениями с примерками. Когда измученная кравчиня вывалила на прилавок очередной костюм - ярко-червоного колера – Альк, ничего не говоря, твердой походкой подошел к рядам с платьями и снял с вешалки темно-серый жупан с аккуратными пуговицами из граната. Коротко бросил: - Завернуть этот. И повернувшись к маменьке четко, чуть ли не по слогам, процедил: - Если не устраивает этот, пойду голым. Пани Хаскиль с оскорбленным видом уселась на вычурный диванчик с золоченными ножками в виде львиных лап. - Ты будешь выглядеть как писарчук. - Вот и отлично. Матушка нервно заработала веером. - Ну, давай хоть цирюльника позовем. Я знаю изумительную цирюльню на… - Нет. - Но я ведь хочу сделать как лучше! - Знаю. Голос Алька чуть заметно дрогнул. - Мам, я благодарен тебе за заботу. Но… я уже большой мальчик. И хорошему вкусу обучен. Тобою, кстати. С этими словами несносный сын исчез за дверью, оставив пани Хаскиль вздыхать и осматривать серый жупан, за который кравчиня уже выписывала счет, шустро приписав в нем лишний нолик. *** Когда в передсвят карета Хаскилей прибыла к парадному входу тсарского дворца, площадь перед ним уже была забита экипажами. Даже в обычные дни тсарственные ворота охраняла немалая стража совсем не простецкого вида. А уж в день Большого бала от блеска тсецких кольчуг рябило в глазах. Тсецы караулом стояли как у самих ворот, так и по периметру площади и парами – вдоль дворцовой стены. На самой площади яблоку негде было упасть. А от роскоши одеяний и сияния драгоценностей высокородных гостей дух захватывало. Кроме карет знати, то тут, то там мелькали посольские кареты с гербами закордонных держав. Из них то и дело выгружались представители посольских миссий, одетые изысканно, но без излишней роскоши. А вот верхушка купетства и ростовщической общины сияла всеми цветами радуги и чуть ли не гнулась под тяжестью драгоценных каменьев. От парадных ворот багровела протянутая до самых дверей дворца ковровая дорожка, по обе стороны которой тянулись ряды ярко полыхавших факелов. Такие же факела украшали лестничный пролет и сами двери парадного входа во дворец. Начищенные медные ручки в их свете сияли золотом. Чета Хаскилей влилась в яркую, оживленно гудящую людскую реку и вместе с нею вплыла во дворец. Далее река разбивалась на ряд ручейков. Один разбивался на прихорашивающихся панночек и пани у гигантского зеркала, украшавшего одну из стен парадного вестибюля. Другая, мужская, ныряла в курильную, а третья, без задержек утекала через анфиладу роскошно убраных комнат ко входу в бальный зал. У его дверей, разодетый в атлас и бархат возвышался надменный мажордом, в обязаности которого входило принимать и передавать гостей глашатаю. А уж глашатай зычным, хорошо поставленным голосом объявлял очередного прибывшего гостя. - Вельмишановный пан посол, советник тсарского дома Саврии и Ринтара Кенан Хаскиль с супругой и сыном Альком Хаскилем. – провозгласил глашатай и Альк наконец-то ступил под своды хорошо знакомого Белого зала. Самого большого, богатого и искусно отделаного помещения тсарского двора. Посольская семья, любезно улыбнувшись направо-налево, прошествовала вглубь зала. Многие с любопытством провели ее глазами. Хаскили, несмотря на давнишнюю потерю трона, продолжали оставаться влиятельным аристократическим родом. К тому же были известны как старинная дипломатическая династия, поэтому завести с ними знакомство, пусть даже шапочное, желали многие. А где это сподручнее всего сделать, как не на балу? Пока отец с мамой расшаркивались со знакомыми, Альк тихо улизнул в одну из боковых галерей. Здесь вдоль стен были расставлены изящные диванчики и низенькие столики с прохладительными напитками и вазончиками с фруктами. Не то, чтобы Альк не любил балы и прочие светские междусобойчики. Скорее наоборот. Но относился к ним без фанатизма, весьма избирательно и всегда стремился совместить приятное с полезным для дела. На сегодяшний бал он, предоставь ему кто выбор, уж точно бы не пошел. Нынешнее сборище – это не ассамблея, а скорее смотр людской глупости и тщеславия. Маменьки будут высматривать выгодных женихов, папеньки – дураков для помощи в карьере или делах. А все вместе – повода почесать языками. Но его мнение никто не спрашивал, ибо нынешний бал – не развлечение, а долг. Новая держава требует единения, а где лучше всего объединить знать, как не на совместной попойке. Альк с приятностью развалился на отдаленном диванчике, с удовольствием вытянув ноги. Где-то в глубине галереи слышался приглушенный мужской говорок на ринтарском. Ему отвечал тоненький женский – на саврянском. Молодой мужчина усмехнулся – единение народов шло ускоренными темпами. Шум со стороны зала постепенно усиливался – подданые прибывали. Каким бы громадным ни был Белый зал, всю объединенную шляхту он не вместит. Значит, часть народа перетечет в боковые галереи и бесчисленные комнаты анфилады. Распорядители бала, безусловно, это учли и подготовили развлечения на все вкусы. Наверняка будут комнаты для игры в жашки, курительные, музыкальный салон, поетический, салон для обсуждения политики и философии. Альк прикидывал, куда лучше податься. Решил, что лучше всего в музыкальный. На такие торжества во дворец приглашают лучших менестрелей. А слушать хорошую музыку, понятное дело, гораздо приятнее, чем дураков, мнящих себя вершителями судеб и дум. Пока он пробирался к музыкальному салону, башенные дворцовые часы пробили восемь после полудня. Аристократия загалдела сильнее – наступила щепка выхода тсарской четы. Желающие увидеть тсарскую семью поддались вперед и Альк притормозил и прижался к стене. А то еще сомнут. Он хоть и не любил коллективные зрелища, взгляд на тронное возвышение кинул. Благо, долговязость вполне это позволяла. *** Крысолов задумчиво почесал нос. Как быстро молодой тсарь вошел в роль. Этот властный взгляд, твердая поступь. Крысолов вспомнил, каким тсаревич был еще недавно. Не то, чтобы робким или мягкотелым. Нет. Просто в тени Витора его лучшие качества были незаметны. Словно он сам становился тенью своего отца. Наставник еще раз посмотрел на молодую тсарскую чету. Шарес и Исинара, оба в роскошных нарядах цветов флагов (тсарь – Саврянского, тсарица – Ринтарского) величественно шествовали по центру Белого зала к трону. За ними, ярким шлейфом тянулись придворные, послы иных держав, советники и главы Пристаней. Внезапно в этой пестрой, многоликой толпе высшей знати Ринар заметил одно лицо. Наставник по-прежнему казался отрешенным, но внимательный взгляд заметил бы и напрягшиеся скулы, и злой прищур под нахмуренными бровями. *** Пока восхищенная толпа восторженно встречала тсарскую чету, Альк, бросив любопытный взгляд на молодую тсарственную пару, тенью проскользнул в боковой коридор, ведущий к Зеленому салону. В салоне имелась сцена и балкон для менестрелей, поэтому дворцовые концерты и музыкальные ассамблеи устраивали именно там. Помощник посла не ошибся. В Зеленом салоне царила предконцертная суматоха. Менестрели настраивали инструменты, сплетничали, поправляли костюмы, ревниво поглядывая друг на друга. Альк прошелся по комнате, с интересом оглянулся. В углу, на кресле стояла забытая кем-то гитара. Белокосый взял ее в руки, любовно перебрал струны. Инструмент ответил нежным сопрано. Альк усмехнулся – девочка. Эта привычка, относится к каждой, даже случайно попавшей в руки гитаре, как к живому существу, появилась у него давно. На пороге отрочества. Он бы и сам не сказал – с чего вдруг. Просто в какой-то момент под холодным деревом научился видеть и чувствовать душу инструмента. С тех пор он всегда играл для себя и для этой, невидимой другим, душе. Пока Альк перебирал струны, салон постепенно заполнился гостями. Гул стал громче, зашаркали шаги, зашелестели дорогие шелка, то и дело кто-то двигал кресла, предлагая их пани и панночкам. Белокосый поднял голову, лениво скользнул по салону взглядом, и вздрогнул, словно его ударили. Возле высокого витражного окна в компании толстого лысого вельможи и Реналя стояли Крысолов с Рыской. Альк был уверен, что это – Рыска, и все равно не мог поверить глазам. Он уже видел ее в светском наряде, но тогда самодельная прическа, затравленный взгляд и задеревеневшая спина выдавали в ней простолюдинку, случайно попавшую на чужой праздник жизни. Сейчас же перед ним стояла потрясающая молодая женщина с печальным, чуть отрешенным взглядом, в котором был бы счастлив утонуть любой мужчина. Волосы майстрыня собрала не в высокую прическу, а в низкий пучок, из которого выбивались локоны, нежно обрамляя лицо. Темно-зеленое платье тесно облегало молодой, сильный и гибкий стан, от изгибов которого у парня перехватило дыхание. А нежные холмики, выглядывающие из низкого декольте… Альк хотел, но не мог оторвать от них взгляда. Саший побери, это та самая маленькая весчаночка, которую он когда-то водил за нос с легкостью чиха? Рыска не замечала пристального посольского взгляда. Слегка склонив голову, она делала вид, что внимательно слушает Реналя, а сама думала совсем о другом. Весь вчерашний день, как и сегодняшние полдня, она провела, отбиваясь от Фены, решившей во что бы то ни стало сделать из нее «настоящую пани». А Рыске, не то, что становится «пани», даже ехать на бал абсолютно не хотелось. Но Крысолов так насел, что пришлось уступить. А как не уступишь, если наставник, глядя кристально честными глазами заявил, что в ее руках сейчас будущее человечества, и поездка на бал – это то малое, что она может сделать, дабы не ввергнуть цивилизацию (так и сказал, наглец) в бездну хаоса и разрушения. Как связаны хаос и тсарский бал, наставник не пояснил, ограничившись невнятным бормотанием на счет того, что там будут встречи с важными людьми, и ее присутствие склонит их к верному решению. Да ради Божини, если склонит, то она конечно поедет. Вот только на балу не может не появится один белокосый нахал, с которым Рыска никак не желала встречаться. На что Крысолов без зазрения совести заявил: «Ничего, потерпишь», и умчался, посчитав вопрос решенным. А в несчастную надежду человечества тут же мертвой хваткой вцепились Фена с пекарской вдовитсей Эллжебой. Эллжеба, за долгие годы одиночества, истосковавшаяся за мелкими женскими радостями, с головой ушла в сладостный процесс подготовки к балу. Так, что временами становилось неясно: кто, собственно туда собрался – Рыска или сама вдовитса. Почтенные пани умащивали Рыску молодильными снадобьями, щипали брови, заставили парить руки в ванночках с ароматическими солями и какими-то, ведомыми только видьме, отварами трав. Ванночки, кстати, оказались чудодейственными. Ручки девушки, из загорелых и шершавых, на глазах превратились в белые и нежные, словно у знатной панночки. Но сильнее всего Рыске досталось при выборе наряда. Где Фена отыскала тощую, визгливую кравчиню – Саший знает. Но та совсем затуркала бедную спудейку. Так, что в конце концов, Фене пришлось вмешаться и не терпящим возражений тоном, под одобрительные реплики Эллжебы, коротко описать, каким должно быть платье. Темно-зеленым, облегающим, с вышитым глубоким вырезом и струящимся подолом. Кравчиня горестно попричитала, что «народ вконец огрубел и не хочет понимать высокий вкус ее творений», но наткнувшись на взгляд видьмы тут же присмерела и клятвенно пообещала, что ее белошвейки будут работать всю ночь, но выполнят заказ к требуемому времени. Правда, и цену заломила безбожиненную. Но с этим, увы, пришлось смириться. Все оставшиеся щепки до поздней ночи, Эллжеба учила Рыску ходить, стоять, сидеть и даже улыбаться, как панночка. Когда же Рыска, наконец-то, добралась до кровати и провалилась в сон, то даже во сне, ей снились панночки: стоящие, сидящие, прогуливающиеся и даже хохочущие злорадным, громоподобным смехом. *** Альк отложил гитару, откинулся на высокую спинку кресла и, прищурившись, принялся наблюдать за компанией. Признаться, Рыска вела себя, на удивление достойно. Если бы Альк не знал ее как облупленную, возможно даже принял бы за дочь обедневшего шляхтича. Вот повернула головку к собеседнику, улыбнулась, что-то тихо ответила. Ручки грациозно перебирают веер, шейка нежно белеет. Парень еле сдерживал себя: ну, не негодяйки ли? С ним вела себя как мегера, а здесь - ты только посмотри – сама невинность и утонченность. Как шелковая. Хоть к ране прикладывай. И мужики вокруг, так взглядами и раздевают. Вот один, расфуфыренный и долговязый, так и пританцовывает. Улыбается еще, индюк безмозглый. Ручку целует, скотина. Да и Крысолов хорош, ничего не скажешь. Сводник несчастный. А еще наставник. Ты не нос чеши, а смотри, что у тебя под носом происходит. Средь бела дня девчонке голову дурят, а ты ушами хлопаешь. Долговязый, что-то нашептывая Рыске на ушко, увлек ее в Белый зал, из которого уже отдаленно слышалась музыка. Это начались танцы. Через щепку парочка скрылась в дверях. За ними, неспешно переговариваясь, двинулись и наставник с Реналем. Альк сидел, с такой силой вцепившись в подлокотники, словно от этого зависела его жизнь. Бледное лицо казалось вырезанным из камня, только грудь вздымалась, словно посольский сын только что без отдыха, спешно преодолел вешек так двадцать. Наконец, приняв решение, младший Хаскиль стремительно сорвался с кресла. Соседи – пожилая почтенная пара – шарахнулись от него испуганно и недовольно. В несколько шагов преодолев салон (благо, ноги длиннющие, позволяют), помощник посла ураганом вынесся в коридор, напоследок так саданув дверью, что слюда в витражных окнах запела тоненько и жалобно. *** *** В Белый зал Альк ворваться не успел. В высоких, больше похожих на триумфальную арку, дверях нос к носу столкнулся с Жаром. Спудей вынырнул из толпы внезапно, и белокосый от неожиданности не успел затормозить. Всей грудью впечатавшись в негабаритную тушку тайного стража, посольский сын проволок его пару шагов и прижал к стене, нависнув над бедолагой всем своим немалым ростом. Шумная группка весьма упитаных, но довольно простецких на вид верноподданых разом прекратила галдеть и, открыв рты, с ужасом уставились на бестыжую парочку. Альк, повернув голову в их сторону, осклабился так скабрезно, что возмущенные шляхтичи, как по команде поджали губы и вновь загалдели, уже с явным негодованием. Жар пошевелился, пытаясь вывернуться и Альк, вспомнив о друге, с непередаваемым выражением лица отпрянул от бедолаги. - Ты-то какого Сашия липнешь? - Я? – праведному возмущению спудея не было предела. – Смотреть нужно, куда несешься. Но Альку было не до душевных страданий товарища. Вытянув шею, он уже высматривал в круговерти долговязого с Рыской. Заметив неподалеку белокосую макушку, рядом с которой мелькала знакомая темноволосая, он нетерпеливым жестом попытался отодвинуть спудея в сторону, но тот уже вцепился в дорогое сукно посольского жупана. - Слушай, поговорить надо. Здесь такие дела накручиваются. - Потом. – Альк попытался стряхнуть спудея. Жар потянул рукав еще сильнее. - Сейчас. - По-то-м! - Сейчас!!! Альк всего на долю щепки отвлекся от сладкой парочки, но этого хватило, чтобы те исчезли из поля зрения. Зло скрипнул зубами. - Что, горит? Шляхтичи вновь замолкли и, как по команде, залились румянцем. Вельмишановное панство не верило своим ушам, пани нервно заработали веерами. Но Альку было плевать. Сейчас его интересовала только темноволосая макушка одной вертихвостки и возможность, наконец-то, до нее добраться. Жар кинул на шляхту смущенный взгляд. Лучше бы он этого не делал. От толпы отделились трое кремезных панычей и, свирепо супя брови, двинули в их сторону. Альк, который все равно потерял добычу из виду, решил сорвать злость на этих простаках. Выгнув бровь, он нагло уставился на мужиков. - Ты смотри, сколько здесь любителей заднего вида. Жар позеленел и что есть силы дернул языкатого друга за рукав. От неожиданности, Альк покачнулся, и Жар, воспользовавшись заминкой, поволок его в зал. Упитанные шляхтичи, ринувшиеся следом, моментально увязли в шумной толпе, и вскоре безнадежно отстали. Ловко лавируя между разряженными гостями бала, Жар наконец-то выбрался в боковую галерею и быстро нырнул под своды одного из многочисленных коридоров, ведущих во внутренние покои дворца. В конце коридора маячила стража, но так далеко планы спудея не простирались. Притормозив у первой же колонны, он горячо зашептал хмурому и раздраженному другу. - Слушай, здесь ошивается Зайцеградский наместник. И он мне очень не нравится. Белокосый скривил губы. - Ну, мне он тоже никогда люб не был. Он еще за мою трагическую кончину не ответил! И вобще, тут тсарский бал или слет пи…ов? Фривольности Жар пропустил мимо ушей. Щепку помолчав и покусав губы, выдал: - Есть сведения, что на балу попытаются дискредитировать тсарскую семью. А то и самого тсаря. Наши потрусили кое-кого, и вышли на след заговорщиков. Твой Берек, между прочим, в главарях у них ходит. Боса приставил к каждому «хорька», хочет взять с поличными. Но чует мое сердце, что-то пошло не так. А с пол-лучины тому я заметил, как Берек перемигнулся з Зайцеградским наместником. О нем «хорьки» не докладывали. Что-то они еще задумали. - Скажи Босе. - Не успел. Он с Кастием и главой саврянских «хорьков» на аудиенции у тсаря. А я нутром чувствую: что-то будет. Жар облизал сухие губы. - Я возьму на себя эту «сладкую» парочку, а ты пробейся к Босе. Предупреди. *** Альк быстро шел по коридору Северного крыла. Тсарский дворец он знал, конечно, не как родной дом, но достаточно, чтобы не плутать в паутине анфилад и переходов. Тсарские аудиенции Ее Величество всегда проводила в Янтарной комнате. Эту многолетнюю традицию Шарес, наверняка, продолжит. Янтарная комната находилась довольно близко от Белого зала. Специально, чтобы не утомлять послов и высоких гостей длительными переходами. Но добраться до нее сейчас – задача. Усиленные наряды стражей маячили на каждом углу, и если до Северного крыла Альк, благодаря известности фамилии, добрался легко, дальше, без личного распоряжения тсаря не пройдет и сам Саший, реши он вмешаться в земную политику. В душе тяжелыми жерновами ворочался дар. Тревога нарастала и Альк притормозил. Нет, нестись сломя голову в никуда – не годится. Нужно подумать. Как можно унизить или оболгать тсарский дом на балу? Да известно, как. Пустить сплетню, спровоцировать драку или другое безобразие. В конце концов, убить кого-то из высоких гостей, да так, чтобы подозрение пало на людей тсаря. Обычное дело. Что же могло насторожить Жара? Ну, подмигнул Берек наместнику, и что? Мало ли, что их связывает. Нет, дипломат решительно покачал головой, с Береком – это исключено. Как помнил Альк еще по Пристани, этот тип вообще на нежные отношения не способен. А уж на тайную любовь и подавно. Прав Жар, что-то здесь не так. Но что? Альк потер виски. Почему Жар первым вспомнил именно наместника? Видимо потому, что тот привлек его внимание? Чем? Вот досада. И почему он не расспросил Жара подробнее. Так, еще раз. Жар увидел, как они перемигиваются, но внимание обратил именно на наместника. Значит, наместник выглядел как-то не так. Был вычурно одет? Так этот козел всегда одет, как святочный петух. А если дело не в одежде, а в ее состоянии? Альк остановился как вкопаный. Мысль пришла с быстротой молнии. В ее состоянии! Дело не в одежде, а в том, что под ней! Дар завибрировал еще сильнее. Наместник, скорее всего, принес нечто, что требуется Береку, и Жар наметанным воровским глазом уловил, что у крысеныша выпирает не там, где следует. И насторожился. Помощник посла вдруг вспомнил о крокашской селитирне, и похолодел. Если этот мерзавец притащил во дворец порох, то степень дескридетации тсаря – это уже дело десятое. Гибель цвета саврянской и ринтарской знати – это то, что Шаресу не простят никогда. На века запишут в ироды и душегубы. А уж о всяких новшествах и улучшениях не просто забудут, проклянут и детям закажут даже думать о чем подобном. Хорошо, если новой войной дело не закончится. Белокосый нервно сглотнул и, не сдержавшись, засадил кулаком по башке закованого в кольчугу деревянного болвана. *** Жар поспешно вернулся в Белый зал и вьюном заскользил между гостями, пробираясь к тому месту, где он оставил наместника. Удача спудея не подвела, косоглазый по-прежнему стоял у столиков с закусками, манерно попивая винцо из кубка с тсарской монограммой и кокетливо чирикая с парой рослых саврян. Жар простроился невдалеке, боковым зрением не упуская мерзавца из виду. И не зря. Через несколько щепок, наместник бросил взгляд куда-то в сторону, нервно дернулся, и что-то игриво бросив саврянам, нарочито неспешной походкой направился к главной двери. Но буквально за несколько шагов до выхода, воровато оглянувшись, нырнул в боковую галерею. Спудей тенью скользнул за ним. То и дело припадая к стене, он старался по звукам шагов угадать направление движения наместника. Так, свернул направо, почти побежал, притормозил, шаги застучали глуше (идет по ковру). Вверх. Налево. Тихий стук, скрип двери и все затихло. Жар выглянул из-за угла. С этой стороны было всего две двери: в начале небольшого коридорчика и в конце. Гаденыш, не иначе, нырнул в первую. Значит, нам нужно во вторую. Бесшумно проскользнув в конец коридора, Жар припал к замочной скважине, рукой нащупывая в кормане нужную отмычку. Замочек – ерунда. Дело одной щепки. Отмычка легко провернулась и дверь, словно приглашая, тихо ушла внутрь комнаты. За ней, так же тихо, майнул бываший ворюга. Быстро провернув отмычку в обратную сторону, бросился к окну. Нет, сегодня Хольга была всецело на стороне парня. Окно оказалось не витражным, а простым, с внутренними ставенками и вытаскивающейся рамой. Пара умелых движений и на разгоряченного спудея дохнуло сичневой стужей. А прямо под окном, хвала тебе, о Божиня, каменная декоративная вязь. Сбросив тяжелые сапоги, прямо в овечьих носках, Жар, осторожно цепляясь за неровности стены, шаг за шагом пробирался к окну соседней комнаты. Подкравшись почти впритык, осторожно застыл, чутко улавливая каждый звук, доносящийся из него. В комнате было тихо, слышалось лишь тяжелое сопение и нечто, напоминавшее то ли звуки борьбы, то ли… Жар изумленно поднял брови. Неужели Альк прав и он, прямо говоря, капитально опростоволосился. Спудей досадливо поморщился. М-да, тайный страж, Саший его в дупу. Но тут раздался голос. - Ты бы еще в споднее напихал. И пришил для верности. – ошибиться было невозможно, говорил Берек. - Хорошо вам говорить. – Заныл в ответ манерный капризный голос. – А я уже весь, пробачте, в поту от страха. - Не скигли. Наконец-то, давай сюда. «Хорьки» ничего не заметили? - Да вроде нет. - Отлично. Гроши получишь после бала. – Голос хмыкнул. – Вернее, после того, что от бала останется. Куда ты рванул? Сейчас придет еще один человечек. С ним и уйдешь. Снова запала тишина. Спина Жара немилосердно ныла, а пальцев он почти не чувствовал. Да и мороз пробирал до костей. Но парень чуял – вскоре здесь произойдет еще что-то. Возможно, даже более важное. Наконец, дверь вновь заскрипела и раздался звук уверенных сильных шагов. Голос был незнакомым, к тому же вошедший говорил на саврянском, но основное Жар уловил. - Уберите руки. И покажите гроши. - Гроши будут после товара. – Берек отвечал холодно и четко. - Вот как? И почему я должен верить слову ринтарца? - Потому, что у вас нет выхода. Либо верите мне, либо отправляетесь в саврянскую буцигарню. На щепку стало тихо. - Я кладу здесь товар, вы – гроши. – Пошел на уступки незнакомец. Что-то зашуршало, звякнуло. Затем снова подал голос тайный гость. - Вы обещали тьму злотых. А здесь всего три сотни. - Вы хотели, чтобы я на тсарский бал притащил торбу с грошами? Остальное вам отдаст мой человек. После того, как вы вернете на место свиток. Но не этот, а другой, который вам вручат. - Мы так не договаривались! Вы не держите слово! - Слово. – Презрительно хмыкнул Берек. – Что такое слово, дорогой Арогансий? Сотрясение воздуха, не правда ли? А что может значить сотрясение воздуха? - Вы не шляхтич! - Шляхтич! Как и вы. И это единственное, что нас единит. В отличии от вас, я умен. И не предавал свое Отество. - Я тоже не предавал свое! И я не допущу, что ваш сумасшедший Крысолов погубил мою Пристань! - Да не орите вы так! Оглохнуть же можно. В этом я с вами абсолютно согласен. Так давайте вместе доведем дело до конца. Согласитесь, невозможно вот так взять и просто выкрасть свиток с обрядом. Народу нужно что-то предложить взамен. Ну так и предложите. Чтобы наши коллеги наконец-то убедились в тупиковости предложений Крысолова. Наш общий друг проведет вас на квартиру. Заодно и познакомитесь по дороге. Идите уже. Зашаркали шаги, на пару щепок все стихло, затем дверь еще раз скрипнула, захлопнулась и тишина запанувала уже окончательно. Жар на деревянных ногах добрался до своего окна, кулем ввалился внутрь и, постанывая, принялся растирать руки, ноги, спину и все, до чего могли дотянуться заледеневшие пальцы. Не хватало еще слечь с гнилью в членах. Такой засады ему не простит не только Отество, но и темнокосая волоокая девушка, живущая в Ринстане в домике с тесноватой калиткой.