Согрей мою душу, растопи мое сердце

                    Торин покинул таверну вскоре после рассвета. Ему едва удалось заснуть, и вся ночь прошла в мучениях. Воспоминания о завершившемся неудачей Совете Кланов отошли на второй план, уступив место известию о гибели отца. Торин лежал в полной темноте и мог думать только об этом, и чем больше думал, тем сильнее разрасталась в сердце черная бездна безысходности. Он так надеялся найти отца живым, по крупицам собирая сведения о странном бродяжничающем гноме на протяжении всех лет после битвы у Мории, и когда даже эти крохи информации иссякли, все равно продолжал надеяться на лучшее. Торин устал терять близких и больше всего, кроме возвращения Эребора, мечтал отыскать отца и привезти его домой. Любого. Больного, безумного, не помнящего никого и ничего, но живого. Торину было бы достаточно и этого, но и тут не повезло. А мысли о неудачах, слишком явно преследующих его род, тем более не способствовали спокойному сну. Торин ворочался, пока постель не становилась раскаленной, и тогда вставал, раскуривал трубку и долго всматривался в темноту за окном, но видел только собственное отражение в мутном стекле.       Ночь сжалилась над ним далеко за полночь, но приснилось ему все, о чем он думал и никакого облегчения такой сон не принес. Торин поднялся с постели на рассвете с тяжелой головой, хмуро глядя на розовеющее с востока небо.       Таверна была тиха и пустынна, когда он, оглушительно скрипя половицами и ступеньками, спустился вниз. Заспанная и хмурая девчонка в сером платье и чепце медленно подметала полы. Она же принесла гному холодный завтрак — пару вареных картофелин, хлеб, отварное мясо и несколько прошлогодних яблок.       Торин не торопился. Он знал, что дотемна без проблем доберется до Шира, ведь все эти дороги не раз были им пройдены и никаких неожиданностей не готовили. Выехав за городские ворота, гном с облегчением вздохнул. Торин был рад покинуть это неприветливое место, полное шума, суеты и дурных запахов. День был по-весеннему ясный, солнце уже ощутимо пригревало. Доверившись умному пони, Торин расслабился и ехал с полуприкрытыми глазами. Мимо тянулся однообразный сельский пейзаж, время от времени навстречу попадались повозки с товаром, двигавшиеся в город на ярмарку, или пешие путники, в основном мужчины, но порой с ними были и женщины, отягощенные наполненными корзинами. Вслед хмурому вооруженному гному повернулась не одна голова, но даже у самых любопытных или недовольных не возникло желания задавать ему вопросы.       Солнце село в облака на горизонте, когда он въехал в Шир. По тракту гулял холодный западный ветер, и Торин накинул поверх всей одежды теплый суконный плащ с капюшоном. Он не раз бывал в Шире проездом, его забавляли жилища полуросликов с их круглыми дверцами и оконцами. Жители Хоббитании были живой иллюстрацией беззаботной и тихой жизни. На протяжении столетий они варились в собственном соку, понятия не имея о трудностях и опасностях мира, лежащего за пределами их родной земли. По большей части хоббитов заботило только то, что видят их глаза или лежит на тарелках, они придавали большое значение пустякам и игнорировали то, что было действительно важно, и с подозрением относились к тем, кто, не являясь хоббитом, вдруг имел наглость оказаться в их селении.       В наступающих сумерках Торину попалось на пути от силы с десяток хоббитов, проводивших его косыми взглядами, прежде чем он понял, что хорошо было бы уточнить дорогу. Как же зовут того хоббита? Бильбо Бэггинс? Нора на верху холма? В самом конце поселения? Зеленая круглая дверь с вырезанной волшебником руной, которая должна светиться в лунном свете? Да как найти ее, если все одинаковое, куда ни глянь? Выкрашенные в один цвет круглые двери жилищ, называемых норами, круглые окошки с белыми рамами, из которых выбивались отглаженные занавески в мелкий узор, ухоженные, но повсюду одни и те же цветы на клумбах, аккуратно подстриженные живые изгороди и низкие калитки. Все чинно, мирно и, на взгляд гнома, безлико до зубовного скрежета. Торин уже начал терять терпение, когда из сумрака навстречу ему выступил одинокий хоббит, судя по нетвердой походке находящийся под хмелем. Видимо раздобрев от выпитого, припозднившийся полурослик долго и обстоятельно втолковывал гномьему королю путь до Бэг-Энда.       Конечно же Торин заехал в совершенно другой конец селения. Вот что значит попасть туда, где на тебя из ниоткуда не выскочит враг. Поднимаясь на холм, гном наткнулся на небольшой ручеек, из которого напоил пони, смыл с лица дорожную пыль и пригладил волосы. Гэндальфу можно было не трудиться рисовать на двери руну и объяснять дорогу. На полянке паслись четырнадцать пони и лошадь, а из обиталища Бэггинса на вершине холма доносилась разудалая застольная песня в исполнении сородичей Дубощита. Торин хмыкнул в бороду, понимая, отчего же на него так косились все встреченные по пути хоббиты. Гномы умеют веселиться и делают это шумно, разудало и с размахом, к чему спокойные хоббиты явно не привыкли и всячески не одобряли грубоватые манеры гномов. Впрочем, присоединиться к компании сейчас означало бы конец веселья, его присутствие волей неволей заставит друзей утихомириться. Торин не хотел мешать, в конце концов, впереди долгое и опасное путешествие, так чего не дать ребятам хорошо отдохнуть. Раньше он бы с удовольствием присоединился к ним, но уже многие пирушки не доставляли никакой радости. Слишком большой груз ответственности и слишком рано лег ему на плечи, слишком высокие цели он ставил и не позволял себе расслабляться.       Торин Дубощит спешился, стреножил пони и присел на скамейку у калитки. Отсюда расстилался прекрасный вид на ночной Шир. Светящиеся теплым желтым светом круглые окна нор обещали запоздалому путнику тепло и уют, а созвездия в высоком весеннем небе загадочно подмигивали гному. Торин выдохнул и привалился к спинке скамьи, запрокидывая голову, чтобы полюбоваться звездами. Дым из трубки тонким белесым язычком тянулся в чернильную синь, пряча небесные алмазы за своей тонкой вуалью.       Торин вспомнил о Рейневен, и снова необъяснимая тоска потревожила его сердце. Всю минувшую ночь и весь день Торин старался не думать о девушке, но не мог, хотя бы потому, что она была той ниточкой из прошлого, что связала его с давным-давно пропавшим без вести отцом. Медальон отца теперь висел на шее рядом с его собственным и против воли напоминал о той, что какое-то время хранила его. Теперь, так или иначе, Торин будет о ней помнить, но то, что он не взял ее в этот поход, освободив от клятвы, до сих пор казалось ему единственно правильным решением, несмотря на возникшее тревожное предчувствие.       И вот песни стихли, перестала звенеть посуда и раздаваться громкий смех. Ну что ж, пора. Торин поднялся и подошел к круглой двери Бэг-Энда, на которой виднелась светящаяся в свете луны руна. Внутри слышались знакомые голоса — вот Двалин, вот хохочет Кили, вот Балин переговаривается с Гэндальфом, вот незнакомый мужской голос с недовольно-возмущенными интонациями. Торин известил о своем приходе тремя ударами кулака по двери, и за ней воцарилась предсказуемая тишина.

***

      Вконец изнервничавшийся и взмокший хоббит едва успевал носиться по своему жилищу за гномами, которые нагло оккупировали его нору этим вечером. Они вели себя в Бэг-Энде, как у себя дома, без зазрения совести ели его еду, портили его вещи, пачкали ценные ковры грубыми сапогами и веселились так, словно ничего лучше в их жизни не происходило. Словно не видевшись до сего вечера долгое время, они были счастливы вновь собраться вместе, и их совсем не смущало присутствие хозяина, зато весьма забавляла его неспособность понять и разделить их радость. Похоже, что он и вовсе был им не рад, лишь ворчал и все время пытался отобрать еду, тарелки, мебель, занудно вещал о старинных предметах, доставшихся ему от родителей, и о том, какие они, гномы, невоспитанные. Впрочем, гномы особо не вникали в смысл сказанных им увещеваний и упреков, а если и слушали, то исключительно с целью посмеяться над ненужными треволнениями хозяина.       Последней каплей для несчастного Бильбо, которого игнорировал даже Гэндальф, собственно и созвавший этих варваров в его дом, стало мытье посуды. Точнее началось все как битье и швыряние предметов сервировки, да еще под хулиганско-разудалую песню, наконец открывшую правду о том, что всё этим вечером делалось гостями исключительно ему, Бильбо, назло. Допев песню, гномы оглушительно захохотали, глядя на растрепанного, словно курчонок, побывавший в лапах хищника и счастливо улизнувший, хоббита, который, в свою очередь, с изумлением пялился на горы чистой и целой посуды на кухонном столе.       Три гулких удара во входную дверь резко оборвали веселье. — А вот и он, — многозначительно молвил Гэндальф и сам отправился открывать. Бильбо побежал за ним, с ужасом понимая, что еще одного гнома он не выдержит, но при этом сгорая от любопытства. Перемену, случившуюся с остальными гномами после стука в дверь и слов волшебника, усталый и возмущенный Бэггинс попросту не заметил, торопясь вслед за Гэндальфом встречать еще одного гостя.       Круглая дверь медленно отворилась вовнутрь, тихим скрипом приветствуя очередного гостя. Перед собравшимися предстал высокий черноволосый гном в коричневом походном плаще с капюшоном, наброшенном поверх остальной верхней одежды. Он шагнул через порог, на ходу расстегивая крепления плаща. — Гэндальф, — медленно молвил он тягучим баритоном. Ироничная улыбка играла на тонких губах и пряталась в аккуратных черных усах и небольшой бородке, синие глаза взирали на старого волшебника с наигранным укором. — Ты обещал, что это место будет легко найти. Я заблудился. Дважды.       Припозднившийся гном, в осанке, походке и каждом движении которого чувствовались королевское достоинство, сила и несгибаемая воля, обвел взглядом стоящих в глубине прихожей сородичей и сдержанным кивком поприветствовал их, в ответ некоторые почтительно поклонились. Когда навстречу ему из соседней комнаты вышли два молодых гнома, один с черными волосами, второй — золотоволосый, с усами, заплетенными в забавные косички, лицо новоприбывшего озарила искренняя светлая улыбка. — Дорогой Бильбо, — торжественно начал Гэндальф, — позволь тебе представить предводителя отряда. Торин Дубощит.       Торин, снимая плащ и передавая его молодому темноволосому гному, с интересом во взгляде повернулся к Бэггинсу. — Так это и есть хоббит? — оценивающий взгляд предводителя гномов прошелся по застывшей перед ним фигуре Бильбо, все еще пребывающего в смешном домашнем халате, как будто пошитом из квадратиков разноцветной ткани. — Вам приходилось сражаться? Каким оружием вы владеете, мистер Бэггинс? Меч? Топор? — Ну...мм.. — Бильбо попытался придать себе бравый вид. Оплошать перед таким суровым гномом никак не хотелось. — Мне говорили, что я неплохо умею кидать каштаны.       Лицо Торина отобразило всю гамму испытанных им сейчас эмоций, основными из которых было пренебрежение и сарказм, широкие брови поползли вверх, взгляд иронично прищуренных глаз описал дугу к потолку и куда-то в сторону. — Ну так я и думал, — вымолвил Торин. — Он больше похож на торгаша, а не на вора.       Под дружный смех гномов их король отправился к столу, а Бильбо, не в силах подавить приступ некстати напомнившего о себе гостеприимства, метнулся в сторону кладовой, холодея при мысли о том, что прожорливая братия уничтожила все его припасы и теперь опоздавшего предводителя накормить попросту нечем. Когда хоббит оказался в совершенно пустой кладовке, по углам которой, словно издеваясь, висели аккуратные вязанки лука, чеснока и мелкие венички травяных приправ, которые он сушил на зиму, ему захотелось заплакать от отчаяния.

***

— Ты один? — задал вопрос Гэндальф вслед Королю-Под-Горой, когда они остались вдвоем в прихожей. Торин остановился, сразу догадавшись, о чем сейчас пойдет речь. — Да. — Ты виделся с Рейневен? — Да. Вчера вечером. — Тогда почему ты один? Она рассказала тебе о... — Я все знаю, Гэндальф. — Торин коснулся кончиками пальцев своей груди, где под кольчугой и рубахой лежал отцовский медальон. — Я не счел нужным брать девушку в поход и освободил ее от исполнения клятвы.       Больше не собираясь ничего объяснять даже волшебнику, взгляд которого выражал недоумение и сожаление, Торин вернулся к своему отряду. Его усадили во главе стола и поставили перед ним заботливо припасенную большую миску с вкусным ужином и большую кружку доброго и крепкого эля. Гномы с нетерпением ждали от него новостей, но молчали, не решаясь нарушить тишину.       Неторопливо поглощая пищу, Торин обвел взглядом собравшихся. Вот сидит рядом друг с младых ногтей Двалин, отважный и отчаянный рубака, с непривычной для гнома блестящей лысиной, украшенной многочисленными татуировками, высокий и мощный, как и сам Торин. Балин, старший брат Двалина, уже седой и степенный гном, мудрый и терпеливый, в отличие от прямолинейного и горячего младшего брата. С ними обоими он взрослел и сражался, для них Эребор такой же родной дом, как и для него.       Такой же уроженец Эребора Глоин, с его неизменными острыми секирами, огненным нравом и таким же буйным цветом богатой шевелюры и бороды. Его уже седой и глухой как пробка старший брат Оин мало похож на воина, он больше специалист по лекарскому делу и пророчествам, но слуховая трубка, которая всегда при нем, не повод забывать, что он превосходный мастер меча и топора, прошедший мясорубку Азанулбизара.       Племянники. Сыновья его сестры Дис — Фили и Кили, горячие головы, они родились уже в Синих Горах. Торин заменил им отца, воспитывал и помнил каждую шалость, которая стоила им шрамов или хорошей порки. Он любил их больше жизни, дорожил ими и не хотел их брать в опасный поход, но разве можно удержать дома горячих сердцем молодых гномов, жаждущих первого в жизни приключения? Торин головой отвечает за них перед сестрой и знает, что она без сожаления спустит ему шкуру в случае чего, даже будь он трижды королем.       Вот еще троица братьев: Дори, Нори и Ори. Ори младше Кили, вообще безбородый и еще, кажется, мечом не умеет владеть, все с рогаткой да с книжкой ходит, даже сейчас, похоже, приготовился что-то записывать. Хотелось бы верить, что он не струсит. Дори, с замысловатейшим плетением седых кос, аристократически аккуратен и всегда вежлив, но его короткий широкий меч остер, а кинжалы жалят как ядовитые змеи. Что до их братца Нори — тот вообще темная личность и не всегда чист на руку, но и такие пройдохи могут быть полезны в деле, особенно если не обделены храбростью.       Бофур, Бифур и Бомбур. Темные лошадки для него. Торин не очень хорошо знал о них, кроме того, что Бофур был когда-то шахтером, а Бомбур хорошо готовил и был обжорой, каких гномий свет не видывал. Бифура, их кузена, он знал лучше, так как тот так же бился при Азанулбизаре, где и получил свое жуткое увечье — прошло много десятилетий, а в его голове до сих пор сидел обломок орочьего топора и жутковато торчал из лобной кости.       Перед ним была самая разношерстная компания, которую только мог представить себе Торин. И самая преданная армия, которую только можно было желать полководцу. — И как прошел совет? Все пришли? — спросил, наконец, Двалин. — Да, — кивнул Торин. — Послы всех семи королевств. Гномы одобрительно загалдели. — И что они сказали? Даин с нами? — Они не придут, — Торин отрицательно покачал головой. — Мы затеяли этот поход, нам в него и идти.       Гномы понурились и замолчали. Но тут появился Гэндальф и положил на чистый стол желтоватый свиток, оказавшийся картой. — Бильбо, нельзя ли прибавить света? — обратился он к хоббиту, который тут же рванулся за дополнительными светильниками. — Далеко на востоке, за горными хребтами и реками, за лесами и пустынными землями стоит Одинокая гора, — торжественно начал Гэндальф. — Древнее королевство гномов Эребор, — с дрожью добавил Глоин. — Оин прочитал знамения, они говорят, что время пришло. — Воронов видели летящими обратно к горе. Было предсказано, что когда древние птицы вернутся в Эребор, правление зверя окончится, — уточнил Оин. — Какого еще зверя? — встрепенулся Бильбо. Он стоял у стены за спиной Торина и давно позабыл и про хулиганство гномов на его кухне, и про опустошенную кладовую. Вот они, древние тайны, опасные приключения, старинные предсказания. И все это происходит не в какой-то зачитанной до дыр книжке, а у него дома. — Имеется в виду Смог Ужаснейший. Страшнейшее и величайшее бедствие нашего времени, — пояснил Гэндальф.       А Бофур — гном в забавной шапке-ушанке, весело добавил, сопровождая свой рассказ жестами: — Огнедышащий дракон. Зубы как бритвы, когти как крюки для мяса. И очень любит золото и драгоценные камни! — Я знаю, что такое драконы, — Бильбо со знанием дела покачал кудрявой головой, не отрывая глаз от карты. — Мы не боимся дракона! — выпалил со всем жаром юности Ори. Гномы добродушно рассмеялись, а Дори усадил младшего брата обратно на лавку, чуть смущенный его выступлением. — Убить дракона трудно даже целой армии, а нас всего тринадцать, — веско заметил Балин. — И нас не назовешь ни богатырями, ни мудрецами. — Это кого ты здесь называешь тупицей?! — возмутился Нори. — Что ж, пусть нас немного, — стукнул по столу рукой Фили. — Но мы все воины, все до последнего гнома! — И с нами волшебник! — вступил Кили. — Гэндальф в свое время убил множество драконов. — Не... ну я бы не сказал... - растерянно пробормотал Гэндальф, но за поднявшимся галдежом его никто не слышал и слушать не хотел. Гномы радостно обсуждали возможности волшебника относительно драконов, о которых он и сам не подозревал. — Скажи, Гэндальф, сколько драконов ты убил? — задал кто-то прямой вопрос, от которого Гэндальф закашлялся, не зная, что и ответить. — Ну, давай! Сколько?! Назови цифру! Скажи нам правду!       От поднявшегося гвалта у хоббита заложило уши. Казалось, еще чуть — и возбужденное любопытство гномов перерастет в безобразную драку. Ни возражения волшебника, ни жалкие попытки Бильбо их утихомирить, никто не слышал. — Хватит!!! — наконец не выдержав, рявкнул Торин. Вскочив на ноги, король громыхнул кулаком по столу, одним взглядом утихомиривая поднявшуюся склоку. Моментально заткнувшись, гномы попадали на свои места и смотрели друг на друга так, словно не понимали, что это вдруг на них нашло. — Вы что думаете, если нам удалось прочитать знаки, то другие не могли сделать то же самое? — звучал суровый голос Короля-Под-Горой. — Дракона никто не видел уже шестьдесят лет. Думаю, многие посматривают на гору и замышляют завладеть сокровищами нашего народа, которые, возможно, никто не охраняет. Мы не будем сидеть и ждать, пока другие посягают на него. Мы воспользуемся этим шансом, чтобы вернуть Эребор! В ответ ему были радостные одобрительные крики его малочисленной армии, один Балин оставался серьезен. — Ты забываешь, что главные ворота запечатаны заклятьем. Прохода в Гору нет, — тихо молвил он, покачивая головой. — Ты ошибаешься, мой дорогой Балин, — вдруг произнес Гэндальф.       Словно по волшебству, как у ярмарочного фокусника из рукава, в руке у Гэндальфа вдруг оказался большой ключ с резной головкой, на который Торин уставился расширившимися от удивления глазами. — Откуда он у тебя? — выдохнул Дубощит. — Его отдал мне твой отец, Траин, на хранение. И теперь он твой. — Гэндальф передал ключ Торину, на которого семейные реликвии за последние сутки сыпались одна за другой, а сам вернулся к карте. — В этих рунах говорится о потайном проходе на нижний ярус, но найти его будет трудно. — Все верно, двери гномов не видны, когда закрыты, — подтвердил Балин. — Но если прочесть тайные руны, то мы сможем ее отыскать. Но я не знаю, как их читать. — Нам нужен тот, кто прочтет их, и тот, кто проникнет в гору. Для этого я и предлагаю вам нанять господина Бэггинса. — Что?! Меня? — в ужасе отшатнулся от собравшихся хоббит. — Дракон знает запах гномов и людей, а запах хоббита ему не знаком, — пояснил Гэндальф, – подозреваю, что он вообще не подозревает о существовании хоббитов.       Балин вручил Бильбо заранее заготовленный контракт, и полурослик пришел в немыслимый ужас, прочтя все пункты, тут же комментируемые Бофуром без всякой задней мысли. В итоге впечатлительный хоббит рухнул в обморок, осознав все ужасы предлагаемого приключения, и был отнесен в другую комнату, куда для утешительной и ободряющей беседы с ним отправился Гэндальф, оставив гномов одних. Впрочем, вскоре все потянулись в гостиную к камину. — Может, это и к лучшему, — задумчиво молвил Балин. — Обстоятельства всегда были против нас. В конце концов, кто мы такие? Торговцы, рудокопы, кузнецы, игрушечных дел мастера. Мы не годимся в герои легенд. — И все же среди нас есть воины, — возразил Торин. — Старые воины. — Но любого из них я предпочту целой армии с Железных Холмов, раз они откликнулись на мой зов! Преданность, честь и горячее сердце. Большего я просить и не смею!       Балин встал со стула и внимательно посмотрел на своего молодого короля. Он и поддерживал его всем сердцем, но так же сильно боялся за него. — Ты не обязан это делать, — наконец произнес седобородый гном. — Ты подарил нам новую жизнь в Синих Горах, честно и благородно правил нами. Жизнь в покое и процветании, поверь, дороже всего золота Эребора. Торин кивнул, но на уме у него было совсем другое. Он повертел в пальцах резной ключ и показал его Балину. — От моего деда к моему отцу этот ключ перешел ко мне. Они мечтали о том дне, когда гномы Эребора вернут свой родной дом. У меня нет выбора, Балин. У меня нет. — Тогда мы с тобой. Вместе до конца.       Чуть позже гномы собрались в гостиной у жарко горящего камина. Торин раскурил трубку и, стоя у огня, запел красивую грустную балладу о нелегком пути на родину, о высоких туманных горах и темных холодных пещерах, горячем пламени дракона и холодном сиянии золота и драгоценных камней. Балладу о том, сколько препятствий на пути их ждет и какова будет награда за смелость и отвагу, балладу о той страсти и любви к красивым вещам, сотворенным умелыми руками, которая живет в сердце каждого гнома. Его бархатный баритон разливался по всем закуткам хоббичьей норы, а потом к его пению присоединились и другие гномы, подхватывая поочередно строчку за строчкой. Казалось, от низких мужских голосов дрожат стены и полы, а слова, идущие от сердца гномов, проникали в самую душу маленького хоббита, одиноко сжавшегося калачиком на постели в своей комнате.