***
Уже вскоре отряд выехал на каменистую равнину под лучи весеннего солнца, которое постепенно начало припекать так, как порой бывает в середине лета. Тяжело одетые гномы не сразу решились расстаться хотя бы с частью верхней одежды. Кили и Фили самыми первыми разоблачились до рубашек, закрепив плотные кожаные камзолы с меховыми воротниками на седлах. Рейневен тоже сняла кожаную куртку на меху, но оставаться в одной рубашке не рискнула, заменив куртку плотным стеганым жилетом. Не то чтобы она опасалась вольностей со стороны гномов, но все же провоцировать мужчин на шутки или привлекать слишком пристальное внимание не хотелось. Самым стойким оказался Торин, чему, впрочем, никто не удивился. И пусть его подбитый мехом плащ весьма скоро оказался на луке седла, далее гномий король не поступился ни одним элементом своего тяжелого обмундирования. Даже когда почтенный Балин снял с себя плотный бордовый кафтан, а Двалин и вовсе разделся по пояс, застегнув ножны с топорами прямо на могучем торсе, испещренном старыми шрамами и татуировками, Торин держался, будто бы действительно был выточен из камня, и лишь блестящее лицо и прилипшие к раскрасневшимся щекам влажные пряди выдавали, что ему тоже жарко. К обеду отряд достиг небольшой речки, пробегающей у подножья гряды зеленых холмов, поросших одуванчиками и куриной слепотой, радовавших глаз густой золотой россыпью, и тогда стало ясно, что дальше продолжать путь становится невыносимо даже для выносливых детей Ауле. Торин распорядился о привале. Пекло просто невыносимо, майское солнце сошло с ума и вело себя как в июле. Лошадям тоже приходилось несладко, тем более со вчерашнего вечера не попалось ни одного водоема, а запасенная вода заканчивалась. Скидывая на землю припасы и торбы с вещами, гномы торопливо расседлывали лошадей и уводили их к воде. Снятая одежда разлеталась в стороны, гномы забывали обо всех правилах приличия, ринувшись в воду, и даже о том, что их сопровождает женщина, но вот свое оружие они укладывали на песок у кромки воды весьма аккуратно. — Кто-то должен остаться на берегу, — сказал Торин. Не думая о собственных нуждах и желаниях, он в первую очередь снял со своего гнедого коня поклажу и часть упряжи, протянул уздечку подошедшему Фили, а сам вместе с Двалином, которому, судя по выражению лица, искупаться хотелось до смерти, отправился на небольшую разведку. Лишь самые старшие в отряде степенно окунались в стороне от остальных, ворвавшихся в реку вместе с лошадьми, ведомыми под уздцы, и устроившими настоящее водяное побоище с громкими гиканьями и смехом. Бильбо, аккуратно раздевшись в стороне, присоединился к Балину, Оину и Дори, а оставшиеся на берегу Бомбур и Бофур, занявшись приготовлением обеда, с тоской поглядывали на наслаждающихся купанием товарищей. Рейневен поспешно расседлала свою лошадь. Плотный жилет, ставший влажным от пота, был брошен поверх остальной поклажи девушки, а она с удовольствием разулась и встала босыми ногами на прохладную траву у кромки воды. Пот тонкими щекотными струйками сбегал от макушки по шее и дальше вниз по спине до пояса штанов, приклеивая к телу свободную рубашку. Пряди волос кусали кожу шеи, забиваясь под ворот, а кожа головы нестерпимо зудела. Рейневен казалась себе грязнее орка и умирала от желания окунуться в воду — не важно теплая она или нет, лишь бы избавиться от премерзких ощущений, а пока дико завидовала тем счастливчикам, которые уже испытали на себе живительную бодрость проточной речной воды. Купаться все равно придется после гномов, а пока можно заняться своей лошадкой, светло-рыжей задумчивой кобылкой с пшеничной жесткой гривой, которую кто-то из гномов еще до появления в отряде Рейневен заплел в нетугую косичку. Вода, чуть мутная от песка, обожгла холодом босые ноги, но когда тело привыкло, оказалось, что все не так страшно. Стараясь не смотреть на крепкие коренастые тела плещущихся рядом гномов, девушка зашла в воду по колено, закатав штаны повыше и, спрятавшись за крупом лошади, жадно пившей зеленоватую прохладную влагу, умылась и побрызгала на себя водой. Не покидая своего живого укрытия — рубашка намокла сильнее, чем этого бы хотелось — Рейневен постирала некоторые вещи. Поднялась наверх она только, когда убедилась, что подсохшая одежда не явит ничего лишнего мужским взглядам. Бомбур и Бофур передали под её ведение котел с начавшим побулькивать варевом и радостно направились к реке, а уже накупавшиеся участники отряда, развесив постиранные вещи на кустах вокруг лагеря, рассаживались вокруг костра, чтобы в ожидании обеда причесаться и заплестись. Когда рядом с Рейневен как из-под земли выросли Кили и Фили, она почувствовала подвох при первом же взгляде на подозрительно озорные улыбки, то и дело вспыхивающие на физиономиях, старательно изображающих крайнюю степень серьёзности и заботы. — А почему ты не купаешься? — белозубо улыбаясь, спросил Кили. — Вода замечательная. — Солнце скоро начнет садиться и станет прохладно, — продолжил Фили. — Искупаюсь, когда сама сочту нужным, — ответила она, наблюдая за братьями. Парни выглядели именно так, как должны выглядеть заговорщики. — А вам какая забота? Или за голой девушкой надумали подглядывать? Фили поперхнулся воздухом от такой прямолинейности, а Кили сделал удивленные глаза на пол-лица, чем только подтвердил правильность предположений Рейневен. Девушка покачала головой и сокрушенно вздохнула, придавая лицу печальное и понимающее выражение. — Что ж, ничего не поделаешь, придется... — она сделала паузу и взглянула на молодых гномов снизу вверх. Фили пошел красными пятнами, Кили, напротив, побледнел. Рейневен наслаждалась каждой секундой своего будущего триумфа. На её лице не дрогнул ни один мускул. – Придется взять вас с собой, когда я пойду купаться. Братья переглянулись почти на грани паники. Оба ждали обещания девушки нажаловаться на них Торину, но действительность оказалась куда хуже. — Ну что же делать бедной девушке, раз вам обоим так хочется посмотреть, — медленно продолжила она, сохраняя полнейшую серьезность. – Значит, будете смотреть. Стоя на берегу, спиной к воде.... А то вдруг какой наглый орк подкрадется? Юноши снова переглянулись, отчаянно жаждя поддержки друг от друга. Они попались на свою же удочку, разочарование пышным цветом расцветало на их молодых лицах. Рейневен встала, ободряюще похлопала каждого по плечу и вернулась к нарезанию хлеба. К реке спустились Торин и Двалин, завершившие обход. Аккуратно разоружившись и сложив свои арсеналы на поросшей осокой кочке у кромки воды, мужчины разделись и прыгнули в воду, одновременно вынырнув через несколько ярдов от берега. Но пока Торин тратил секунды на то, чтобы убрать с лица мокрые волосы, Двалин, вспарывая водную гладь мощными взмахами рук, уже плыл к другому берегу. Обнаружив сей возмутительный факт, Торин бросился вдогонку и догнал друга раньше, чем тот этого ожидал, после чего оба уже спокойно поплыли вдоль берега. С обедом дожидались их возвращения. Вода смыла с мужчин не только пот и грязь, но и усталость. Двалин, кое-как отжав волосы, прилипшие к широченной мускулистой спине, на которой узор татуировок путался со шрамами, наскоро обтерся рубашкой и ждал Торина, а потом они вместе стали подниматься по пологому песчаному склону, кое-где обнажившему корни деревьев. На мгновение подняв глаза от дощечки, на которой она нарезала купленный на ярмарке хлеб, Рейневен так и застыла, не найдя в себе сил отвести взгляд, ибо доселе никогда не видела короля таким. Мужчины шли бок о бок, Двалин о чем-то негромко повествовал, иногда посмеиваясь, а Торин — неслыханное дело! — улыбался, причем улыбка была и в его глазах, светлых и лучистых, и шагал он легко, как только может шагать гном, и девушке даже послышался короткий гулкий смех. С трудом заставив себя отвернуться, она перехватила довольный и теплый взгляд Балина, улыбающегося в распушившуюся белую бороду. Он с такой любовью и радостью смотрел на молодого короля, что становилось ясно — для старого советника радость Торина дороже всех сокровищ Средиземья. Сам того не зная, Торин завладел вниманием девушки до конца дня. С того дня, как он попросил или приказал – она и сама не поняла — остаться, они мало общались. Рейневен дежурила как днём, так и по ночам, охотилась, готовила пищу и выходила на разведку, будучи на равных во всем с другими членами отряда, но Торин обращался к ней только по необходимости и, наверное, даже избегал общения свыше того, что требовали условия похода. Однако время от времени Рейневен все же ловила на себе его изучающие сапфировые взгляды. Теперь Подгорный Король сидел по другую сторону костра с миской простой и сытной еды, которую поглощал неторопливо и с достоинством, и молча внимал беседе Оина и Балина. Мокрые волосы намочили кое-где дорогую плотную ткань серо-голубой рубашки, и она прилипла к груди и плечам, подчеркивая рельеф мышц. Когда Рейневен поймала себя на том, что самым бесстыдным образом глазеет на него, то поспешно опустила голову, чтобы никто не заметил её неуместного внимания. На её счастье, Фили и Кили сидели на том же бревне, что и она, поэтому ничего не заметили, иначе бы их безудержные шутки по этому поводу нивелировали бы её маленькое торжество над ними. Чуть позже она взяла свои вещи и спустилась к воде. Братья покорно отправились за ней, не избежав заинтересованных и недоумевающих взглядов остальных. Но как только два молодых гнома дружно повернулись к воде спиной, причина их сопроводительной миссии стала всем не только понятна, но и породила волну дружеских подшучиваний. Рейневен не рискнула полностью раздеваться и зашла в воду в рубашке, приготовив сухую одежду на берегу у камня. Вода все же не успела достаточно прогреться и была ощутимо холодной даже для привыкшей ко многому дунадэйн, а гномы, по всей видимости, обращали ещё меньше внимания на такие мелочи, если вдруг подворачивалась возможность помыться. С трудом дотерпев, пока промылись волосы, девушка выскочила на берег и прижалась спиной к нагретому солнцем большому камню, дрожа так, что зуб на зуб не попадал. — Мы уже можем идти? — поинтересовался Фили. Вот и приплыли. Она умудрилась позабыть про эту парочку баламутов. Кто знает, вдруг все-таки подглядывали за ней? Особенно когда в прилипшей к телу, как вторая кожа, рубашке выходила из воды, правда все же скрестив руки на груди. Или когда снимала ее через голову и запуталась в собственных волосах. Да нет, ракурс не тот, да и при всей их шкодности, на глазах у старших парни не стали бы позволять себе лишнее. А чтобы увидеть происходящее за камнем и вовсе надо было немного спуститься. Нет. Можно не переживать. — Да идите уже! — отмахнулась Рейневен, дрожащими руками отжимая волосы на песок. Замерзла она ужасно, да еще как назло усилился ветер. Расправив плащ, девушка поспешно скинула с себя рубаху и нижние штаны до колен и нагишом завернулась в колючую серую шерсть, сжимаясь в комочек возле нагретого камня. Сухая одежда ждала ее рядом, сложенная аккуратной стопкой, но Рейневен не хотела переодеваться, пока немного не обсохнет под плащом. На счастье, никто из гномов не надумал спускаться к воде, иначе бы она попала в очень неловкую ситуацию, последствия которой вылились бы в выговор от Торина. Вот зря, очень зря Рейневен про него сейчас вспомнила, ибо перед глазами вновь замаячил образ Дубощита, каким она увидела его перед обедом — с неожиданно посветлевшим, совсем не хмурым лицом, с разгладившимися морщинами и легким намеком на улыбку. На ум волей-неволей пришло сравнение со свинцовым низким небом на границе осени и зимы, которое неожиданно озаряется редким, и оттого более ценным в эту пору, лучом солнца. Рейневен остро прочувствовала тихую, спокойную радость Балина при появлении такого Торина, вот только её собственные эмоции при этом приобрели совершенно неожиданную окраску. Совершеннейшей неожиданностью для Рейневен оказалось то, что не только её ум оказался под впечатлением изменившегося настроения Торина, но и тело посылает весьма недвусмысленные сигналы, стоит ей даже на мгновение восстановить в памяти его образ. Это было шокирующе и возмутительно. Рейневен сильно прикусила губы и яростно замотала головой, чтобы отогнать от себя наваждение, прошедшее по телу теплой волной, заставившее учащенно забиться всегда спокойное сердце. Ей не нужно это. «Не нужно», — мысленно твердила Рейневен, твердо намереваясь бороться с пугающими чувствами, рождавшимися в ней. Она не может и не должна так смотреть на Торина Дубощита. Он гном. Он король гномов. В конце концов, он её работодатель и больше никто для неё, а она человеческая женщина, выбравшая мужскую стезю. Да, собственно, она вообще никогда так не смотрела на мужчин. Ну, почти никогда. Вполголоса ругнувшись, Рейневен поспешно вскочила на ноги с намерением поскорее одеться и занять себя хоть чем-то, что позволит ей не думать о короле-изгнаннике в таком непозволительном контексте. Вместо этого Рейневен столкнулась с ним нос к носу. Торин стоял возле нее с кружкой горячего отвара в одной руке и своим меховым плащом, перекинутым через другую. От неожиданности Рейневен дернулась назад, пальцы левой руки предательски разжались и выпустили зажатый в них край плаща.***
Торин уже с полчаса как потерял из виду своего следопыта. За долгие годы странствий и военных походов у него, как у командира, выработалась привычка держать всё под контролем и стараться не выпускать из виду никого из своих. Сначала он краем глаза видел над водой голову плавающей девушки, добродетель которой усердно охранялась Фили и Кили под поток добродушных подколок со стороны их товарищей, из которых Торин понял, что немногим раньше оба проштрафились перед девушкой, за что она и снарядила их в караул на время своего купания. Но вскоре племянники присоединились к остальным, а Рейневен так и не вернулась. Время неумолимо двигалось к вечеру, солнце садилось за скучившиеся над горизонтом облака, ветер становился все холоднее, и многие стали потихоньку натягивать плотную одежду. Ему самому стало прохладно сидеть в одной рубашке, но, списав это на долгую неподвижность, Торин не спешил одеваться, наслаждаясь ощущением, когда ветер гуляет по коже под рубашкой. А вот только что искупавшаяся девушка наверняка замерзнет. Дубощит чуть заметно поморщился. Не хватало им возиться с ней, если она заболеет, ведь люди намного слабее гномов и способны заболеть даже от такого пустяка, как холодная вода или пронизывающий ветер. Торин изучающе посмотрел на каждого из отряда, ведь надо было выбрать, кого отправить к их единственной даме с горячим напитком. Юные баламуты, и почему-то Бофур, не вызывали доверия. Бомбур и Бифур спали, прикорнув на теплой траве. Двалин и Глоин напустили на себя неприступный вид, расположившись возле подножия сосны с плотно набитыми хоббитонским табаком трубками. Дори ушел собирать травы, а к Балину и Оину с такой просьбой было как-то неловко обращаться. Ори наверняка смутится до смерти — у него смелость только против драконов просыпается, ну а хоббит и вовсе напоминал испуганного ребенка. Вздохнув, Дубощит пришел к выводу, что идти придется самому. Прихватив на всякий случай свой меховой плащ, Торин спустился к реке, рассчитывая увидеть Рейневен за большим камнем, куда как раз светило ещё теплое послеобеденное солнце. Так оно и оказалось. Девушка сидела на земле, завернувшись в плащ так, что наружу торчала только голова. Неизвестно, услышала ли она шаги гнома, только стоило Торину остановиться рядом, как Рейневен вскочила на ноги и... Торин возблагодарил Махала за свою быструю реакцию. Он понял, что произойдет, прежде, чем руки девушки отпустили края плаща, и он упал на землю, и даже успел остановить свой взгляд на пунцовом лице Рейневен. — Рей.. Рейневен, я.. я... — в замешательстве Торин даже забыл, зачем шел, даже как дышать забыл. Пожалуй, в такой переделке он действительно оказался впервые. Глаза упрямо и своевольно пытались смотреть ниже шеи, но серые очи дунадэйн, поначалу полные испуга и растерянности, вот-вот обещали вспыхнуть драконьей яростью, если он это сделает. — Торин, не мог бы ты... — негромко, но твердо произнесла Рейневен, обретя контроль над ситуацией. — Постоять с закрытыми глазами. Пока я оденусь. Торин кивнул и послушно прикрыл глаза, успев ухватить сквозь ресницы плавные линии обнаженных девичьих плеч и переброшенные на грудь спутанные мокрые волосы. Ничего особенного, ничего излишне откровенного, но и от этого сбилось дыхание. Стоять с закрытыми глазами и сохранять спокойствие, сознавая, что совсем рядом стоит совершенно обнаженная женщина, которая и одетая будоражит его привычно сложившийся внутренний мир, было очень трудно даже при всей его выдержке. Торин слышал сбивающееся от спешки дыхание девушки, шорох надеваемой одежды и очень старался думать о чем угодно, только не о Рейневен, иначе ему самому придется немедленно прыгнуть в воду, чтобы остудиться. Вот, вот его наказание! Она — его приговор и она же исполнитель, квинтэссенция всего того, чего он так боялся и избегал долгие годы! Случилось то, что он предсказывал перед началом похода. Только не учел Подгорный Король, что произойдет это с ним самим, а не с кем-то из отряда. Он-то представлял самого себя камнем, чуждым мирских желаний и движимым исключительно долгом, и живущим только ради долга, долгие, очень долгие годы будучи уверенным в том, что может контролировать себя в любой ситуации. Как же он заблуждался! Или, может, таких ситуаций не возникало? Торин стиснул зубы и, стараясь не выдавать усилий по поддержанию мира в собственном теле, оживлял в памяти горящий Эребор, вот только на самом трагическом месте натужный полет воображения был прерван тихим, но твердым голосом девушки. — Теперь можно открыть глаза. Торин послушался. Рейневен, с остатками розового стыдливого румянца на чистом лице, смотрела на него смущенно, чуть закусив губу, но отводить глаза не торопилась. О Махал, как же она была в тот момент хороша! Торин словно впервые увидел её и удивился, как же он не замечал этого раньше. Или замечал, но из-за упрямства не признавался в этом даже себе? Хотя, наверное, правильно делал. Его сердце ёкнуло, но голос разума неожиданно громко возопил, и Торин почти что начал жалеть, что позвал девушку в отряд. Серые глаза дунадэйн тем временем следили за ним, и гном отвел взгляд, опасливо глянув на то, что было ниже головы девушки, однако всё было надежно прикрыто высоким воротом рубашки и плотной стеганой курткой темно-серого цвета, что позволило ему облегченно выдохнуть и наконец взять себя в руки. — Это чай? — с удивлением спросила Рейневен, заметив в его руке дымящуюся кружку. Посмотрела на Торина. Затем снова на дымящуюся кружку в его руке, продолжая в душе изумляться, что король гномов принес ей чай. О такой чести и мечтать не приходилось. — Ты принес мне чай? Теперь и Торин уставился на кружку в своей руке, мысленно отмечая, что, наверное, смотрится сейчас ужасно глупо. Наваждение мало-помалу отпускало, на его место возвращалась привычная колючая раздражительность, которой он был рад и не рад. — Мне не нужно, чтобы ты заболела. Мои воины нужны мне здоровыми, - сказал гном довольно холодно, буквально всовывая кружку с горячим напитком в руку Рейневен и почти бросая тяжелый плащ на другую руку девушки. Порывисто развернувшись на месте, Торин быстро поднялся наверх, оделся и, не сказав никому ни слова, стремительной широкой походкой удалился в сторону гряды небольших холмов в непосредственной близости от стоянки. Рейневен печально вздохнула и снова уселась у камня, все еще горячего и поэтому казавшегося живым существом. Горячая кружка приятно согревала ладони, а плащ, тяжело лежащий на плечах, окутывал её запахом своего хозяина, как тогда, на дне ловчей ямы. А вечером Бофур играл на флейте. Гномы только что поужинали и развалились вокруг костра, тихо переговариваясь и наслаждаясь остатком теплого дня и мирным вечером. Где-то в вышине освещенного закатом неба сокол возвещал сородичей о последней добыче этого дня, прежде чем камнем рухнуть на зазевавшегося зверька, в зарослях сонно щебетали сойки, а вдалеке потяфкивали вышедшие на ночную охоту лисы. Мелодия проникала в душу, прошивая её трепещущими горячими нитями и затрагивая до глубины сердца, а потом, вырываясь на свободу, взмывала ввысь, увлекая за собой в темнеющее небо с розоватыми отсветами солнца, зависшего за холмами на линии горизонта. Рейневен следила за кружащимися в горячем танце над пламенем костра искрами. Ей представлялось, что уносившиеся все выше и выше искры, достигая небосклона, становятся звездами, постепенно проступающими то тут, то там. Молодой месяц беззубо щерился, проливая острый белый свет на каменистую землю и редкий подлесок, и, находя свое отражение в зеркальной ленте реки, пускал по ней рябь, и казалось, из тигля вытекало расплавленное серебро. Резко взвизгнула скрипка в чьих-то руках, разгоняя безмятежность и негу, охватившую гномов. Рейневен в недоумении поднялась на локте и очень удивилась, увидев столь нежный инструмент в могучих ручищах Двалина. Бофур с готовностью переключился на предложенный мотив, к нему присоединились Нори и Дори на бронзовых лурах, а Глоин стал отбивать ритм деревянной поварешкой по донышку котелка. Получалось это у них слаженно и задорно, а уж когда Кили и Фили затянули лихую песню, к которой затем присоединились еще несколько гномов, то Рейневен показалось, что еще немного, и её ноги сами пустятся в пляс. В мире глубже нет корней, чем корни гор И нет гордости большей, чем Сердце Горы И когда враг мечами решает спор. Мы за правое дело — за топоры. Если путь приведет тебя в самый низ, Где клубится во мраке багровая смерть. Не беги — отступай, за топор держись, Прорубая киркою дорогу наверх. С каждым шагом все выше и выше чертог, Тише блеск самоцветов и ярче зори Орк непрошеным гостем шагнет на порог За сокровища гномов — за топоры! А коль лестницей все же выйдешь на свет Красножаркого солнца иль бледной луны, В блеске вражьих клинков и вопрос, и ответ, Для чего нам наши нужны топоры. Ятаган по кольчуге твоей прогремит, По жестоким законам суровой игры Шлем получше надень, накинь на руку щит За пояс бороду — за топоры! Холод верных пещер не остудит крови И подгорный покой не изменит твой нрав Ради малых детей, и жены, и любви Топором ты докажешь то, что ты был прав! Если в мире подлунном запахнет войной, Ты по камню резец отложи до поры. Красоту защити и рукой, и душой, Эй, за корни гор — за топоры! Лихо, с веселым надрывом, пела скрипка, тонко и певуче вторила флейта, чуть хрипло звучал рожок и звучно гремел импровизированный барабан. Гномы пели с задором, весело блестели их глаза и широко улыбались друг другу сыны подгорного племени. И в песне, и в сражении одинаково ярко горели их души. И совсем не важно было то, что у главных запевал любимым оружием были мечи и лук со стрелами, и то, что мало кто в отряде мог заткнуть бороду за пояс. Единство подгорной братии и в бою, и в пении несказанно воодушевляло — бравые строки укрепляли боевой дух и веселили сердце, хотелось выхватить свое оружие и отправиться с ними на битву или пуститься в удалой пляс у костра. После окончания удалой песни гномы как-то все разом стихли, переводя дух. Мужчины вернулись на свои места вокруг костра и замолчали, раскуривая трубки, задумываясь и вспоминая каждый о своём. Рейневен, чувствуя усталость, поплотнее застегнула куртку и улеглась, удобно пристроив под голову торбу. Зазвучала флейта, Бофур явно был в ударе в этот вечер. И новая мелодия, вырывающаяся на свободу из его нехитрого инструмента, была из тех, что заставляют умирать и тут же оживать, пропуская каждую ноту через сердце. Тихий мотив вырывался за пределы освещенного костром круга и уносился в лес и поле, возвращаясь с порывами теплого, нагретого за день ветерка, утихшего к ночи. Словно непослушный ребенок, не нагулявшийся за день и улизнувший от прикорнувшей возле его кроватки матери, он приносил к костру небольшую дань за свою отлучку — стрекот цикад, пение ночных птиц, уханье совы, выбирающейся на охоту. Веки тяжелели, но Рейневен не позволяла себе заснуть, наблюдая за теми, кто так нежданно стали её спутниками в этом странном путешествии. Со своего места она могла наблюдать, не привлекая внимания к себе. Сонно улыбался Бильбо, которого, видимо, еще не отпускали впечатления бравурного гномьего запева, а теперь новые эмоции от игры Бофура захватили его как и Рейневен, и магия, присущая гномам в любом мастерстве, которого они касались, затягивала хоббита в свои тенета. По его мечтательной улыбке и застывшему взгляду девушка поняла, что обратной дороги у мистера Бэггинса уже нет. И видела она через пламя костра Торина Дубощита. Подгорный Король расположился позади всех, не принимая участия в вечернем веселье, то ли оставаясь на страже, то ли пытаясь уснуть, усевшись прямо на землю у корней старого клена с раскидистой широкой кроной. Печаль и тяжелые думы владели им, и даже сейчас, в безопасном месте, он продолжал оставаться напряженным. Чудесная музыка оставалась неслышной для него, словно король огородился от всего невидимой стеной, сложив натруженные руки на груди. Сквозь полупрозрачные оранжевые языки пламени Рейневен порой ловила тяжелый взгляд, устремленный в её сторону, но предположить, о чем он может думать, она не могла, разве что отмечала, будто король находится перед нелегким выбором. И именно сейчас она остро прочувствовала всю тяжесть свалившейся на него судьбы, ту ношу безмерной ответственности и неотплаченной мести, которую он многие десятилетия тащил на себе, утешаясь лишь мечтами о том, что в его силах будет вернуть свой народ к достойной жизни в благополучии и процветании; король готов заплатить любую цену, лишь бы это исполнилось.