Согрей мою душу, растопи мое сердце

                    Ори сонно перелистал исписанные странички своего походного альбома, покусывая кончик грифеля. Альбом раскрылся на чистой страничке, но как бы ни хотелось ему внести в летопись похода минувший день, все же усталость брала своё. Когда мимо прошагали Торин и Двалин — оба одинаково хмурые, но по разным причинам, молодой гном тут же встрепенулся, усилием воли подавил зевок, придавая себе наисерьезнейший вид, но королю и его телохранителю было на него почти что наплевать — не спит и ладно. Каждый из них думал о своем, осторожно проходя среди спящих товарищей, и если Торин еще боролся с последствиями своего кошмара, то Двалин внутренне ликовал, предчувствуя, как выведет на чистую воду нелепым образом примкнувшую к ним девицу-следопыта. О том, что это было решение Торина, Двалину как-то не всегда вспоминалось, а если и приходили на ум такие мысли, то он внутренне оправдывал узбада насланным на него мороком, которому именно он, Двалин, во что бы то ни стало положит конец.       Ори душераздирающе зевнул, стоило им обоим скрыться из поля зрения, и плотнее завернулся в одеяло. До окончания дежурства осталось меньше часа, и молодой гном с нетерпением предвкушал, как разбудит Нори и уютно устроится на лежаке, нагретом старшим братом.       Там, куда не попадал свет костра, ночь казалась еще черней. Было совершенно тихо, даже привычный разноголосый храп не тревожил мертвую тишину руин. Только прохладный ветер, угомонившийся было в конце дня, снова набирал силу. Торин поёжился – ветер, пробравшись под одежду, неприятно тронул вспотевшее тело, вынудив прибавить ходу: и чтобы догнать Двалина, и чтобы согреться. Король, широко ступая, зашагал по заросшей стелящейся травой дороге, стараясь не смотреть по сторонам. Мертвая деревня и при свете дня произвела на него гнетущее впечатление, осевшее липким осадком после похорон жителей. Сейчас же руины, заросшие бурьяном и одичавшими плодовыми деревьями, в темноте казались серыми, словно старые кости. Листья на ветру тревожно перешептывались. Ветви, словно костлявые руки мертвеца, одетого в серый рваный саван из листьев, тянулись вслед за гномами в безуспешной попытке схватить их, задержать вблизи себя, не дать уйти. Торин мог неплохо видеть в темноте, как и любой гном, но все же разглядывать черные тени вокруг руин и заброшенных садов желания не было. Глядя в затылок шагающего впереди Двалина, он всеми фибрами души желал скорейшего наступления утра, чтобы отряд мог поскорее покинуть это проклятое место.       Мужчины остановились у реки. В темноте безлунной ночи её вода казалась черной, слабое течение едва заметно качало круглые листья закрывшихся на ночь кувшинок, а длинные зеленые волосы водорослей печально струились вслед медленному потоку. Твердые стебли камыша и его узкие плотные листья постукивали друг об друга и шуршали, реагируя даже на слабое дуновение ветра. Где-то в траве монотонно стрекотали цикады, и лишь перекличка пары больших лягушек могла заглушить их, разрывая ночную тишь. — Куда мы идем? — наконец прервал молчание Дубощит, не дождавшись, когда Двалин начнет ему что-то объяснять.       Младший Фундинул молча дернул головой в сторону рощи, задавая направление. На другой берег он перебрался первым, проверив каждую доску полуразрушенного мостика перед тем, как наступить. В темноте делать это было труднее, но мужчины успешно преодолели водную преграду и вошли под сень глухо шелестящих листвой берез. Торин обернулся — маленьким светлым огоньком сквозь листву подмигнул ему костер в лагере, будто бы приободряя, однако на самом деле гном был удивительно спокоен сейчас. Стряхнув с себя последствия кошмара, Торин был даже рад бодрствовать после такого пробуждения, вот только бы еще узнать, что задумал Двалин и при чем тут Рейневен.       Небольшая просека, изогнутая, словно лук, пересекала рощу насквозь. Появилась она естественным путем или с чьей-то помощью — разбираться смысла не было. Мягкая трава доставала гномам до колен, а кое-где была ещё выше. Торин на ходу пропускал пучки травы через пальцы, ощущая их шелковистость и прохладу. Его взгляд невольно отмечал, что белые стволы берез в роще по обе стороны от тропы являются не сплошной массой, а будто бы юные девушки по весне, группками собираются на первых празднествах и шепчутся, стесняясь, прислоняя друг к дружке свои кудрявые головки. Двалин упорно шел вперед, не обращая внимания на такую ерунду, преодолевая эти незначительные, но раздражающие препятствия в виде отдельных поваленных деревьев с шумным недовольным пыхтением, и по-прежнему ничего не объяснял. Торин прекрасно знал, что в таких ситуациях молчание — золото, но всё же начинал потихоньку раздражаться.       Атмосфера в роще была совсем другой. Отсутствовало тягостное ощущение могильника, по которому неупокоенные души бродят, беспокоя живых; не было ощущения направленных в тебя со всех сторон тяжелых взглядов мертвых глаз. Здесь был просто лес —трава, деревья, гуляющий среди них свежий ночной ветер и безлунное звездное небо с прозрачной порошей пробегающих по нему облаков. Дорога незаметно пошла вверх и, когда просветы между стройными белыми стволами стали шире, Двалин резко остановился и рукой попридержал Торина, указывая куда-то вперед. На фоне серо-синего неба, готового вскоре зарозоветь ранним восходом, они оба увидели чей-то темный силуэт.       Торин сразу узнал Рейневен. Это было нетрудно хотя бы потому, что рукояти парных сабель торчали над плечами, выделяясь, как и весь силуэт, на фоне ещё светлеющего на западе неба. Девушка обогнала гномов ярдов на пятьдесят и теперь медленно поднималась на вершину небольшого холма с широкой плоской вершиной. Двалин вцепился в руку Торина и потянул его вниз, заставляя присесть. — Только все заснули, как она поднялась и ушла. Осторожно, крадучись, чтобы никто не заметил. Ори, лопух, конечно же, не обратил внимания, да я бы и сам не обратил, но только я же знал, что так и будет и что она не до ближайшего куста направилась! – затараторил он шепотом на ухо Торину. — И видишь же, я не ошибся! Торин, опустившись на одно колено, нахмурился, вглядываясь во мрак, где едва угадывалась двигающаяся в сторону холма фигура. Энтузиазм Двалина отчего-то совсем его не радовал. — Я весь день наблюдал, девчонка явно что-то утаивает, — продолжил торопливо нашептывать ему боевой товарищ, стремясь сообщить как можно больше за минимальный отрезок времени. Торин же, подавшись всем корпусом вперед, для устойчивости оперся о землю одной рукой и коленом, полностью обращаясь в зрение и слух, вот только внимание его было обращено совсем не на Двалина. — Там, в городе, она разговаривала с одним человеком. Крайне неприятный тип, и, судя по всему, они давно знакомы. Девчонка была не рада с ним общаться, я помог им прекратить эту беседу, но человек очень и очень нехороший этот был. Торин, ты слышишь? Как бы он не проследил за нами. Или, чего хуже, может, все же она спелась с ним. Весь день, говорю тебе, сама не своя: то бледнеет, словно готова в обморок хлопнуться, то озирается совсем уж подозрительно, то молчит или огрызается. Может, ждала чего, может — сговорилась о встрече... Торин? — Помолчи-ка, — тихо и жестко прервал друга Дубощит и выпрямился во весь рост. Их обоих удачно скрывал толстый тополь, один из пяти, окружающих холм и устремляющихся в ночное небо ровными, словно свечи, бежево-серыми стволами.       Подгорный Король уже понял, куда направилась девушка. Ведь они и сами побывали здесь днем, постояли возле тополей и повернули назад, не сочтя нужным проехать дальше и тщательно осмотреть это место. Да и чего в нем могло быть интересного? Всего лишь ещё одно пепелище. Когда-то это был большой дом, по многим признакам — добротный, принадлежавший большой и небедной семье. Странно только, что стоял он на отшибе, вдали от деревни, ведь это было рискованно и небезопасно. Ничего особенного, что могло бы всерьез привлечь внимание гнома или встревожить, но только что заставило девушку-следопыта прийти сюда в ночи? Неужели нельзя было сделать это в течение дня или завтра перед отъездом, раз уж минувший день был целиком отдан делам скорбным?       Короткими перебежками гномы добрались до уцелевшей в давнем пожаре конюшни и затаились под стеной. Глядеть под ноги не было необходимости — крупные препятствия и без того бросались в глаза, и их можно было обойти или перешагнуть, а мелкие не представляли опасности. Из укрытия было хорошо видно, как девушка медленно бродит среди развалин, осторожно прикасается к обгоревшим стенам, нагибается, будто бы желая разглядеть что-то у себя под ногами. Торин не различал её лица, но отчего-то представлялось, что девушка испытывает непонятный ему трепет, находясь там, и что её прикосновения к разрушенным стенам полны неведомого ему смысла. Он настолько увлекся, что пропустил мимо ушей практически всё, что сообщил Двалин, однако интрига происходящего от этого только выиграла. Торина охватил настоящий азарт, у него даже в кончиках пальцев закололо от нетерпения, хотя по всей вероятности виной тому была крапива, которую он ненароком схватил, проходя по роще.       Обойдя развалины, девушка вышла со двора через перекошенные ворота и растаяла в ночи. Притаившиеся гномы расслышали удаляющийся шорох шагов по высокой траве. Торин метнулся к воротам. Привычно следуя за ним, Двалин с неудовольствием отметил, что до сих пор не произошло ничего, что могло бы подтвердить его подозрения относительно Рейневен.       Они поняли, что потеряли девушку, когда вышли за пределы разоренного хозяйства. Далее, куда хватало глаз в такой темноте, простиралась равнина, и даже в таких условиях был заметен её ровный рельеф: в ночи высокая трава имела однородный серый цвет, и только пара-тройка непроглядно-черных пятен вблизи повалившегося частокола свидетельствовала о наличии опасно глубоких оврагов, являющихся замечательным естественным рубежом обороны. Свежий ветер единым порывом обласкал их лица, но принес с собой только запахи и звуки дикой степи. Секунду помешкав, Торин решительно свернул налево, подчинившись внутреннему чутью, хотя Двалин настойчиво тянул его в прямо противоположную сторону. Через несколько футов тропинка неожиданно нырнула вниз, и гномы едва не угодили в одну из естественных ловушек. Лопаясь от желания смачно выругаться и с трудом притормозив стремительный спуск по склону, мужчины вернулись на тропу, уже не особо надеясь, что их все ещё не замечают.       Рейневен отыскалась на удивление легко. Девушка без особых проблем преодолела опасный участок возле оврагов и вышла на равнину, остановившись на небольшом пригорке. Следуя по её следу практически бесшумно, Торин размышлял, что так уверенно можно передвигаться только там, где знаешь всё, как свои пять пальцев. Он по Эребору так мог ходить, и даже сейчас, спустя почти сотню лет, помнил там всё до мелочей. Загадка становилась всё интереснее.       Рейневен перешагнула через невысокое ограждение, сложенное из белых округлых камней, но потом началось что-то совсем неожиданное, чему Торин совершенно не готовился стать свидетелем. Девушка издала приглушенное восклицание и закружилась по периметру участка, как подстреленная на одно крыло птица. Она металась в темноте, пригибаясь к земле, всматриваясь в сумрак под ногами, проявляющийся беспорядочно раскиданными камнями и ветками, протягивая к нему руки и тут же их отдергивая. Гномы оторопело уставились на это странное зрелище, совершенно не понимая, что происходит с их спутницей. Торин ошеломленно моргал, созерцая странные и нелепые движения девушки, настолько сбитый ими с толку, что ни одно предположение о природе таких действий не рождалось в его голове, зато в душе разрасталось тягостное ощущение неотвратимого горя. И когда Рейневен резко остановилась и, издав глухой и полный боли протяжный стон, упала на колени, закрыв лицо руками, Торин не выдержал.       Рискуя свалиться в овраг, наследник Эребора пробежал по самому краю и, перемахнув через каменную кладку, в одно мгновение оказался возле девушки, корчившейся на земле в мучительных беззвучных рыданиях. Он склонился над ней и сразу же все понял, стоило его привычному к темноте зрению выцепить из мрака детали неровного рельефа, на поверку оказавшегося небольшим кладбищем. Совсем небольшим — Торин навскидку насчитал около пяти могил. Почти все захоронения были частично раскопаны, поверх большинства неопрятными кучами валялись ветки, камни и полусгоревшие бревна. — Ма.. мама... — отчаянно всхлипнула Рейневен, сжавшись в совсем уж крошечный комочек на земле, почти уткнувшись лицом в разрытую землю и судорожно разглаживая ладонями изуродованный могильный холмик.       Сердце гнома трепыхнулось, больно ударяясь о ребра, а потом пронзительно и остро заныло. Мама. Матушка. Могилой его матери стал сожженный драконом Эребор. Торин растерянно тронул Рейневен за плечо, затем провел по вздрагивающей от глухих рыданий спине. Девушка даже не почувствовала это прикосновение, поглощенная своим горем и тем, как бы наделать поменьше шума. Тогда Дубощит решительно обхватил ладонями узкие девичьи плечи и без усилий оторвал Рейневен от земли. — Тихо, тихо... — заговорил Торин, разворачивая девушку и прижимая к себе так сильно, что еще немного и попросту раздавил бы её, но именно его сила и оказалась тем фактором, который повлиял на неё успокаивающе.       Уткнувшись мокрым лицом в плечо гнома, Рейневен жалобно всхлипнула еще пару раз и замерла, прерывисто и тяжело дыша. Волосы Торина прилипали к мокрым щекам и лезли в рот, но она этого не замечала, закованная в крепкие мужские объятия. Он был с нее ростом, но при этом таким большим и широким в плечах и груди, что Рейневен почувствовала себя полностью закрытой от всего мира его телом и руками, что само по себе, помимо его простого участия в её беде, успокаивало. Его сила и неожиданная близость подействовали на девушку отрезвляюще и, судорожно всхлипнув напоследок, она затихла, окутанная его теплом и запахом. — Тише. Успокойся. Тише, — совсем тихо проговорил Торин прямо ей в ухо, совершенно не желая, чтобы кто-нибудь слышал, как он утешает девушку.       Горячее дыхание гнома обожгло изгибы ушной раковины и шею, жесткая ладонь немного неуклюже коснулась головы, провела вниз по затылку, Торин сильнее притянул девушку к своему плечу, предотвращая лишние звуки. Рейневен же отдернулась, чтобы посмотреть на него. Наверное, впервые она слышала в его голосе нотки неприкрытой заботы о ком-то. Гном разомкнул руки и позволил ей сделать шаг назад, лишь когда убедился, что она начинает успокаиваться.       Двалин подоспел как раз к этому моменту. Преодоление естественной защитной линии уничтоженного поместья далось ему намного сложнее, чем Торину, но обошлось без падений, хотя нервов подпортило немало. Шипя сквозь зубы ругательства на кхуздуле, воин приблизился и вновь застыл как вкопанный. Да и было отчего — его узбад, его друг, которого он так старательно пытался избавить от общества человеческой девчонки и даже следил за ней не один день, как раз эту девчонку и обнимал. С чего вдруг это могло произойти, Двалин пока не знал, но хорошего настроения увиденное не прибавило. Тем более что Торин, заметив его присутствие, посмотрел на него одним из своих знаменитых взглядов, способных пригвоздить к земле даже мумака какого-нибудь, не говоря уже о верном ему гноме. Двалин шумно выдохнул, раздувая ноздри и, недовольно топорща жесткие усы, покорно остановился, с сожалением признаваясь себе в том, что взлелеянная и выпестованная спасательная операция полностью провалена.       Высвободившись, наконец, из объятий гномьего короля, Рейневен отступила на шаг и несколько раз глубоко вздохнула, возвращая самообладание. — Я... Торин... Это... — севшим голосом тихо молвила она, отчаянно подыскивая объяснение всему произошедшему.       Её взгляд рассеянно блуждал по беспорядочно наваленным повсюду камням, комьям земли и увядшим пучкам пестрой сныти, прочно обосновавшейся на оскверненном погосте. Девушка с неудовольствием осознала, что несколько минут назад вела себя, словно плакальщица на похоронах, и такой, несдержанной и уязвимой, её видел Торин. — Здесь твои родичи, да? — нужные слова вместо Рейневен нашел Дубощит, поворачиваясь и указывая рукой на разгромленный погост. А когда девушка кивнула, тыльной стороной ладони стирая с лица слезы, он додумал и первую часть головоломки. — И это был твой дом?       Рейневен отвернулась, кивая и кусая губу. Глаза опять противно защипало, а допускать, чтобы гном снова видел её слезы, она не хотела. Как не хотела и того, чтобы Торин выспрашивал и дальше об её прошлом. Шмыгнув в последний раз носом, она выдохнула и решительно повернулась к Торину. В конце концов, ей действительно нечего стесняться и скрывать, особенно теперь, когда гномий король сам всё увидел и обо всем догадался правильно. Но только что обретенное спокойствие покинуло её, стоило Рейневен споткнуться взглядом о неподвижную фигуру Двалина, застывшего за плечом Дубощита. Загадка неожиданного появления здесь Торина перестала быть таковой. — Ты следил за мной! — мгновенно вскипела Рейневен, позабыв о том, что только что едва сдерживала слезы.       Решительно избавившись от совершенно незнакомого чувства, возникшего от пребывания в крепких объятиях Дубощита, Рейневен ринулась к источнику её праведного возмущения. Обвинения посыпались из неё на едином дыхании, и даже немного севший от слез голос не дрогнул ни разу. — Почему ты постоянно следишь за мной? Я же заметила, Двалин. Заметила ещё после того случая в городе! Ты же думал, что делаешь это незаметно, но ты ошибся. Это котенку слепому было бы ясно! Чем я заслужила, объясни мне? Где ошиблась, в чем подвела? Торин бы сказал, но я уверена, что дело не в этом! — пылая гневом, девушка почти вплотную приблизилась к угрюмому гному, остановившись лишь на расстоянии вытянутой руки, указательный палец которой уперся в кольцо, соединяющее ремни наспинных ножен на могучей груди.       Двалин насупился еще сильнее и, вдобавок, разозлился на человеческую девчонку, решившую вдруг высказать ему свои претензии, не понимая, что с гномами вообще не следует так поступать, и уж совсем не стоит так себя вести женщине с мужчинами. Он набрал воздух в легкие и только собрался поставить девчонку на место, чтобы она не лезла куда не надо лезть с нравоучениями и указаниями, да и в отношении Торина знала своё место, как уловил, а может даже прочувствовал приглушенный расстоянием звон оружия и истошное лошадиное ржание. Двалин мгновенно вскинулся и подобрался. Торин слышал тоже самое, ибо стоял, чуть наклонившись вперед и напряженно вслушиваясь в ночь. Рука короля бессознательно оглаживала рукоять верного меча. — Это в лагере! — выдохнула Рейневен, чувствуя, как ухнуло в пятки сердце. — На них напали.       В следующее мгновение они разом сорвались с места и побежали назад, позабыв тотчас и о подозрениях, и об обидах, и об ощущении в своих руках женского тела, вздрагивающего от слез. И каждый из троих отчаянно ругал себя за то, что оставил друзей, и страшился лишь одного — не успеть.       Рейневен на бегу дернула за рукав Торина, стремясь обогнать его, и гном молча подчинился, ибо понимал, что второй раз за ночь ему может и не повезти. Овраги и развалины они преодолели без потерь, а дальше дорога пошла под гору, и гномы побежали так, как никогда в жизни до этого не бегали. Тревожные отзвуки нежданного сражения подгоняли их вперед с утроенной силой, ночной лес сплошной серо-черной лентой замелькал мимо них. Девушка отстала на несколько ярдов, и гномы первыми пронеслись по шаткому мостику, окончательно разрушая его. Рейневен едва успела затормозить, ошарашенно провожая взглядом падающие в черную воду обломки переправы. — Руку дай! — хрипло скомандовал Двалин, шагнув на ближайшую к нему опору моста, изрядно накренившуюся при этом, но удержавшую его немалый вес.       Рейневен задержала дыхание и осторожно наступила на такую же опору со своего берега. Бревно под её ногой предательски качнулось и затрещало. Девушка неминуемо полетела бы в воду, потеряв равновесие, если бы её руку не перехватила мозолистая длань Двалина, рванувшего Рейневен на себя с такой силой, что она буквально перелетела через речушку, попадая прямиком в раскрытые объятия Торина.       Второй раз за ночь обниматься с гномьим королем, к чему бы это? И почему так неровно застучало сердце и стало горячо лицу? Хотя наверняка виной тому эта бешеная гонка во спасение, и не время сейчас думать о нелепых случайностях. Рейневен на бегу выхватила сабли и следом за гномами ворвалась на территорию оставленного ими меньше часа назад лагеря, с ходу попадая в эпицентр жаркого и кровопролитного сражения.       Враг был знакомым — около пары десятков орков. По всей видимости, отряд-разведчик был привлечен костром там, где уже больше десяти лет не было ни одной живой души. На счастье гномов, в момент нападения происходила смена часовых. Жаждавший доспать ночь Ори только что разбудил старшего брата и пошел отлить перед тем, как ложиться спать, в процессе услышал приближение врага и поднял тревогу.       Бой был короткий и кровопролитный. Разбуженные по тревоге гномы оказали яростное сопротивление, доказывая, что гнома застать врасплох невозможно, а подоспевшие к середине сражения Торин, Двалин и Рейневен выместили на орках всё беспокойство, испытанное за тот промежуток, пока они спешили назад.       В пылу сражения костер раскидали по всей поляне, и он подпалил несколько уцелевших строений. Теперь ночь была ярко освещена рыжими и красными языками пламени, с веселым треском скакавшими по сухой древесине, окрашивая в одинаковый огненный свет и серую кожу уродливых тварей, и искаженные ненавистью к ним перекошенные от ярости лица гномов. Испуганные пожаром лошади испуганно ржали у коновязи, пытаясь сорваться с привязи. Огонь вполне мог добраться и до них, поэтому Рейневен, оказавшаяся спиной к спине с Кили, кивнула молодому гному в сторону мечущихся на привязи животных, и они вдвоем, улучив момент, бросились на выручку.       Девушка хлопнула по крупу пегую лошадку Дори и, убедившись, что она в безопасности, бросилась к изгороди, чтобы вернуться к сражению. С другой стороны ограждения, вырастая, как из-под земли, на неё выскочил крупный орк, хрипло рыча и кривя в злобном оскале свое уродливое лицо. Девушка отступила назад. Сабли были в ножнах, и требовалось хотя бы мгновение, чтобы взять их. Орк перемахнул ограждение и бросился на девушку, не предоставляя ей шанса вооружиться. Как нарочно под ноги Рейневен подвернулась разбитая утварь, девушка оступилась и повалилась навзничь, в падении делая последнюю попытку достать сабли. Нависший над ней орк вдруг захрипел и прогнулся назад. Рейневен, опираясь на локти, быстро отползла назад, ошеломленно наблюдая, как из груди твари вылезает широкий клинок и тут же убирается назад, позволяя орку осесть на землю. Но еще до того, как это произошло, с глухим посвистом в воздухе мелькнула секира на длинной рукояти, описывая огненную дугу, и голова орка слетела с плеч, словно кочан капусты. Обезглавленное тело рухнуло на траву, кровь из перерубленных артерий фонтаном взлетела в воздух, черная и маслянистая в свете огня, щедро заливая неожиданного спасителя. Король гномов стоял там, где только что был орк, и тяжело дышал, судорожно сжимая в правой руке меч, а в левой — секиру, с лезвия которой тяжело капала зловонная жидкость. Рейневен нервно сглотнула. Торин сейчас был по-настоящему страшен, перепачканный с головы до ног черной кровью, с горящими широко распахнутыми глазами, но так же и красив настолько, чтобы смотреть на него, не отрываясь. Не зная о том, каков он вне сражения, она бы бежала от него сиюминутно и так быстро, как только могла, ибо впервые видела гнома, сполна окунувшегося в яростное безумие войны. — Цела? Поднимайся, живо! — резко скомандовал он, снова бросаясь в бой, который вскоре закончился безоговорочной победой гномов. — Ты должен это увидеть, — сурово сдвинув брови, Двалин подошел к Торину, который стирал с клинка орочью кровь пучком травы.       Орк с перерубленными чьим-то удачным ударом ногами и стрелой Кили, засевшей под левой ключицей, корчился на пропитанной кровью земле. Его размер и облачение — пусть и уродливо выкованный, но все же привлекающий внимание своим видом чёрный доспех, надетый прямо на голое тело, изуродованное шрамами, свидетельствовали о том высоком положении, которое он занимал в своем отряде. Когда Торин подошел и склонился над ним, орк засипел, пуская пузыри кровавой пены и начал говорить, кашляя после каждого слова. — Проклятый гномий королишко... ты здесь... я не зря шел по следу... Тебя ищут, гномий выродок. Ищут и найдут... Тебе не скрыться... — Кто ищет? Говори! Кто?! — громыхнул Торин, сдвигая брови на переносице. То, что орк узнал его, наводило на нехорошие мысли. — Говори! — Он тебя найдет, гномье отродье! И растерзает... на кусочки... — захрипел орк и забился в предсмертных конвульсиях, в кашле выплевывая сгустки крови и выгибаясь от боли. — Сдохни, исчадие Моргота, — стиснув зубы, Торин одним ударом секиры добил орка.       Двалин, оставшийся рядом с ним, слышал все дословно, но Фили отошел поискать брата, затерявшегося в суматохе, и Торин облегченно выдохнул. Подгорный Король многим мог поделиться с Двалином, но племянников от подобной информации желал бы избавить. — Кто может тебя искать? — хмуро вопросил Двалин, искоса поглядывая на Дубощита. — Когда это у гномов не было врагов? Особенно у их королей, даже если они — изгнанники? — невесело усмехнулся Торин, ладонью стирая с лица капли вражьей крови. — Не нравится мне, что орки стали заходить так далеко от Мглистых гор. Эта деревня, растерзанная много лет назад, и сегодняшнее нападение... Раньше это был спокойный край, я бывал здесь и в одиночку. Надо теперь быть осторожнее, Двалин, вдвойне осторожнее. Двалин согласно кивнул в ответ. Они обошли поле битвы, знакомясь с её последствиями, отыскивая друзей и отчаянно надеясь, что никто из отряда не пострадал и не погиб. Слова орка Двалина совсем не радовали. А судя по угрюмо сведенным на переносице бровям, Торина они так же заставили крепко задуматься. Хорошо зная своего друга, Двалин понимал, что размышлять над произошедшим Торин будет молча, в одиночестве и ни с кем особо не делясь ни сделанными выводами, ни переживаниями. Хотя, как думал Двалин, выговориться и поделиться иногда нужно даже королям.       Все гномы уцелели, лишь только Бофур был легко ранен в руку, а Глоин подвернул лодыжку, которую быстро вправил Оин. Хоббит же умудрился незаметно юркнуть в подпол сгоревшего дома, выход из которого зиял чернотой совсем рядом с местом его ночлега, и успешно просидел там до окончания сражения, умирая от страха и переживаний за соратников по походу. Разбежавшихся лошадок переловили, орков скинули в кучу и сожгли. Оставаться в проклятой деревне к рассвету не желал никто. Многие, к печали Бомбура, готовы были и завтраком пожертвовать, однако у Торина были совершенно другие планы. — Фили, возьми лопаты и кирки. Двалин, Кили, Глоин, идемте за мной, — сказал гномий король, когда рассвело, и названные гномы удалились из лагеря вслед за ним. Занимаясь приведением в чувство Бильбо, впервые в жизни увидевшего орка, Рейневен заметила их уход, лишь когда мужчины вброд перешли заболоченную речушку. — Куда они собрались, Балин? — спросила она у седовласого гнома, стоявшего неподалеку от нее и занятого чисткой одежды. — Думаю, что ты и сама знаешь ответ, — подмигнул ей с мягкой улыбкой Балин.       Рейневен и в самом деле знала. Похлопав по плечу все ещё бледного до синевы хоббита, которому Оин выдал из неприкосновенных запасов аж полкружки крепкой наливки, девушка поспешила на семейный погост.       При свете дня перейти речку по уцелевшим опорам оказалось намного проще. Рейневен бегом пронеслась по залитой утренним солнечным светом роще, на ходу вспоминая, как бегала тут еще ребенком и остановилась, только достигнув пяти тополей, прячась сейчас в их тени точно так же, как гномы делали это ночью. Отсюда она прекрасно видела всё происходящее за развалинами отчего дома. Раздетые по пояс гномы трудились над возведением добротного каменного склепа. Оказалось, что в умелых руках, рожденных из камня, любой камень становится податливой мягкой глиной, подчиняясь и следуя замыслу. Ни одному камнетесу человеческого племени было бы не под силу проделать такую кропотливую и добротную работу за столь короткий промежуток времени. На кипучую деятельность гномов было любо-дорого смотреть, как и на самих мастеров — крепких, ширококостных, мускулистых, к чьим вспотевшим под жарким солнцам телам прилипали длинные пряди волос. Все они были по-своему красивы, но глаза Рейневен смотрели только на одного, работавшего с усердием, несвойственным королям из рода людского. И лишь когда гном бросил рассеянный взгляд в сторону рощи, утирая с лица пот и отбрасывая за плечи мокрые волосы, девушка, отчаянно смутившись своего интереса, бросилась назад в лагерь.       Мужчины вернулись к обеду, когда над котелком, подвешенным над восстановленным кострищем, вился ароматный дымок жаркого. Торин долго плескался в теплой реке, смывая с себя трудовой пот и кровавые следы ночного боя, кропотливо привел в порядок одежду и, по-прежнему не проронив ни слова, отобедал. К Рейневен он подошел, когда все сборы в дорогу были закончены. Девушка как раз закончила седлать лошадь и привязывала к седлу поклажу. Стоя в паре шагов, гном молча наблюдал за её действиями, и только когда девушка почувствовала его пристальное внимание и обернулась, тихо сказал: — Пойдем со мной.       Рейневен слышала чье-то приближение, но, сознавая безопасность, не обратила на это внимание. Только сейчас, когда улеглись хлопоты по сворачиванию лагеря, когда почти забылась гнетущая печаль вчерашнего тягостного дня и раж ночного сражения улегся в крови, девушка поняла, что призраки прошлого её больше не тревожат. Нет ни голосов, ни видений, так досаждавших ей накануне. И так же спокойно она могла вспоминать о том, что произошло на её семейном кладбище. Узрев разоренные и оскверненные могилы родителей и братьев, она подумала, что это худшее, что могло с ней произойти после того, как они оставили её одну на свете. Ей было так больно, как не было уже много лет. Ярость и отчаяние перемешались воедино в тот момент, завладев ею целиком, мешая дышать и двигаться. Сейчас же, зная о том, что сделали гномы, все произошедшее уже не било по ней так больно. Услышав приближение Торина, Рейневен развернулась и удивилась, каким непохожим на того, кто стоял перед ней ночью, с головы до пят залитый черной кровью, он сейчас был. Вычищенная и высушенная одежда, матовый проблеск пластин на панцире, аккуратно расчесанные и заплетенные волосы, умытое лицо и спокойные, как холодное зимнее небо глаза. Только вот холодными они сейчас не были абсолютно. Глубокий голос короля, говорившего тихо, только для неё, казался еще ниже, лился неторопливо и тягуче, с неохотой отпуская каждое слово на свободу.       Они рука об руку прошли через деревню той самой дорогой, по которой крались друг за другом ночью, а потом неслись обратно что есть мочи. Через речку был перекинут новый мост — три средних по толщине бревна, связанные между собой, и перейти на другой берег оказалось совсем просто. Куда Торин вел её, не было для Рейневен загадкой, как и для чего они туда шли. Она догадывалась. Но если бы и нет, то спросить бы не решилась. Именно сейчас, крайне некстати, ей вспомнилось то ощущение, которое родилось в ней в тот момент, когда Торин поднял её, давящуюся рыданиями, с земли и прижал к себе. Да, ей тогда стало тепло и спокойно, как не было уже очень много лет, с тех пор, как она лишилась отца и братьев, но в то же время то спокойное чувство защищенности, что подарил ей король гномов, было совсем другим, совершенно не братским и не отеческим. Она не знала таких чувств и оттого отчаянно их смущалась и, как ей казалось, даже краснела, шагая рядом с Дубощитом и желая только одного — чтобы он не обратил внимания на то, что с ней творится.       Видя процесс работы лишь издали, Рейневен была искренне поражена тому, что предстало её глазам, когда Торин провел её через развалины дома. Скромное, обнесенное невысоким заборчиком из камня, кладбище с двумя рядами могил, ныне превратилось в сложенный из камня склеп, невысокий, но от этого ничуть не потерявший в красоте и величественности. Было ясно, что проделанная работа являлась не только выражением исконного гномьего мастерства по работе с камнем, но так же и уважения к тем, кто тут покоился.       Рейневен с широко раскрытыми глазами обошла вокруг постройки, гладя рукой плотно пригнанные друг к другу и сцепленные чем-то похожим на мокрый песок круглыми белыми камнями. И пальцем обвела несколько рун, начертанных на передней стороне склепа. — Я даже и не знаю, как тебя за это благодарить, — наконец произнесла Рейневен. Единственное, что пришло сейчас на ум, было совершенно глупой и нелепой, по её мнению, фразой, но ничего более велеречивого придумать не получалось. — Тебе и не стоит, — сказал гном. — Это моя благодарность, как я и обещал тогда. Рейневен вспомнила ту ночь в «Изумрудной бочке», когда слова гнома, короля, встреченного всего-то час как, его обещание прийти на могилу её отца, так удивили её. Признаться, она и не думала, что это вообще произойдет, и тем более произойдет так скоро. — Все равно я не могу не поблагодарить тебя. Торин кивнул, внимательно наблюдая, как девушка продолжает касаться ладонями нагретых полуденным солнцем камней. — Почему ты не рассказала нам про это место? — наконец задал он вопрос, мучивший его с ночи. — Или хотя бы мне, если не всем?       Рейневен промолчала, опустив голову. Она действительно не знала, что ответить. Возможно, ей не хотелось, чтобы гномы её жалели, хотя сочувствие их было бы искренним, а может, просто она боялась, что правда о последнем дне, проведенном ею в родном доме, заставит их отнестись к ней по-другому? А ведь они все уже принимали её на равных, и даже Двалин, который отчаянно это отрицал. И Торин тем более. Нет, она совсем не хотела, чтобы они узнали обо всём, что здесь. — Я просто не ожидала, что мы тут окажемся... Я и вправду давно тут не была, с тех пор как отец умер, и даже не знала, что случилось с деревней, — тихо не без труда выговорила она, надеясь, что Торина ответ устроит. — Наверное, я боялась, что вы осудите меня за то, что я не посещаю могилы своих родителей... Можно сказать, забыла об их существовании. На последней фразе девушка горько усмехнулась, но нездоровая ирония была проигнорирована королем. Торин подошел и встал рядом, кончиками пальцем проводя по первой строке надписи. — Можно попусту топтаться у могил, не испытывая ни печали, ни скорби по ушедшим, и даже любви к ним, а можно расстаться с ними навсегда, но вечно хранить память о них в своей душе, — глухо проговорил он. — Ты помнишь своего отца, братьев, мать. Они живы в твоём сердце и нет значения, как часто ты бываешь здесь.       Девушка промолчала. Краем глаза она видела сосредоточенное лицо короля, освещенное выглянувшим из-за каменной стены солнцем. Торин чуть прищурился, голубые глаза ярко контрастировали с неожиданно порыжевшими на свету густыми ресницами, тонкие губы беззвучно двигались, словно бы он читал, что было выбито на камне. Рейневен протянула руку и в очередной раз очертила кончиками пальцев руны на незнакомом ей языке. — Эти руны значат «Маблунг Серый Гром, друг гномов», — вслух сказал Торин, будто слыша её немой вопрос. — А другие строки? – осторожно полюбопытствовала Рейневен. — Ты узнаешь о них позже. Пока еще не настало время, — Торин отвернулся к камню и опустил голову.       Рейневен показалось, что это не её, а его родовое капище перед ними, и она неожиданно почувствовала себя здесь абсолютно лишней. В последний раз в жизни коснувшись ладонью шершавого камня, скрывших под собой её семью, девушка медленно спустилась к роще. Лишь один раз обернувшись назад, она посмотрела на неподвижную фигуру гнома, стоявшего у каменного склепа с низко склоненной головой. Ждать его Рейневен не решилась и вернулась в лагерь одна.