Согрей мою душу, растопи мое сердце

              Гэндальф озорно подмигнул Рейневен, тихонько посмеиваясь в усы и щуря глаза, отчего лохматые седые брови еще задиристее встали торчком. Дунадейн опустила оружие, все ещё направленное в грудь нежданному гостю. Судя по веселому настроению волшебника, переживать за происходящее и чего-то опасаться не стоило. Ори выдохнул с таким облегчением, узнавая ночного гостя, что Рейневен едва не захихикала. Гэндальфу потребовалось гораздо больше времени для того, чтобы догнать отряд гномов, да и встреча его ожидала весьма необычная. Вместо обильного ужина, громкого хохота и незамысловатых шуток порядком уставший Гэндальф был вынужден довольствоваться запахом гари и бессвязным лепетом валяющихся вповалку пьяных гномов, чей король, бок о бок с вооруженным огромным молотом отрядным летописцем и каким-то образом появившейся здесь дунадейн, встречал ночного гостя бесстрастным блеском направленного на него оружия. - Прости, Гэндальф, нам совсем не до праздников, – Рейневен опустила сабли вниз, а потом убрала их в ножны. За короткое время она, оказывается, отвыкла общаться с теми, кто выше неё ростом и теперь смотрела в искрящиеся весельем глаза волшебника неудобно запрокинув голову. - Где ты был так долго, Гэндальф? – сердито проговорил Торин. Шагнув вперед, он практически задвинул девушку себе за спину и встал впереди малочисленной армии, широко расставив ноги и опираясь обеими руками на полотно секиры, упертой древком в землю. Стальные нотки в голосе явственно свидетельствовали о крайней степени раздражения и беспокойства подгорного короля. По-видимому даже долгожданное появление мага, пообещавшего сопровождать отряд на всем пути до Одинокой Горы, но внезапно решившего устаивать какие-то свои дела, совсем не обрадовало Дубощита. После стольких передряг, из которых отряд выбрался без единой потери только чудом, будущий король Эребора был сейчас опасно близок к тому, чтобы обвинить Гэндальфа в столь несчастливом начале пути. - Задержался у старого знакомого дольше, чем рассчитывал, Торин. Надеюсь, ты простишь меня, ведь насколько я понимаю, в серьезные переделки без меня вы не попадали, - миролюбиво молвил в ответ Гэндальф, игнорируя настроение предводителя отряда, и передал поводья своей лошади во-время подоспевшему Ори, который был и напуган и горд оказанной честью – лошадь была высокой и длинноногой под стать своему всаднику, но на счастье молодого гнома – не норовистая. Рейневен и Торин коротко переглянулись. В памяти обоих были ещё слишком живы невзгоды, выпавшие на долю отряда всего лишь за полтора месяца. - Расскажете позже, - молвил Гэндальф, заметив и правильно истолковав этот бессловесный диалог. Шагая к костру, он наклонялся над гномами, что-то бормоча себе под нос и кивая каждый раз. – А пока что объясни-ка мне, Торин Дубощит, как тут Рейневен оказалась? Ты же не захотел брать её в поход, так ведь? - Не захотел, – согласился Торин, усмехаясь в усы и глядя в спину обогнавшей его девушки. – А она вот взяла и сама пришла. Рейневен не без удивления обернулась. В голосе Торина явственно слышалось недовольство таким поворотом судьбы, но, заметив, как при всей серьезности лица лукаво прищуриваются его глаза, пуская лучики морщинок к вискам, девушка приняла игру и промолчала. - Что же тут происходило?! – седые и лохматые брови Гэндальфа поползли на лоб в очередной раз за вечер. Он и не помнил уже, когда в последний раз ему приходилось так много удивляться. Похоже, во время его отсутствия путникам скучать не приходилось. - Работорговцы. Банда дунландских ублюдков на побегушках у харадримца, - брезгливо процедил Дубощит. - Выследили нас в лесах после Шира и украли моих племянников. Тогда и появилась Рейневен. Гэндальф удивился еще больше, заметив, с какой совершенно неприсущей ему теплотой посмотрел гном на девушку, заканчивая фразу. - Я случайно подслушала разговор двух неприятных личностей на следующее утро после разговора с Торином, – объяснила Рейневен, невозмутимо пожимая плечами и при этом украдкой разглядывая профиль короля гномов на фоне разгорающегося костра. Она делала это не раз с начала пути, но сегодня впервые смотрела на него осознанно влюбленно. - И решила, что нельзя оставаться в стороне, когда совершается несправедливость. Я подумала, что гномы не будут готовы к подлому нападению исподтишка. - Узнаю кровь Серого Грома, – гулко хохотнул маг, приобняв девушку за плечи с отеческой теплотой. – Ты не представляешь, Торин, как старый следопыт ненавидел несправедливость. Жаль, его нет сейчас с нами. Таких честных и порядочных людей я не встречал многие десятилетия. Он бы оказал неоценимую помощь твоему походу. Торин конечно согласился, но где-то внутри холодным червём неприятно шевельнулась некрасивая и недостойная отпрыска великого гномьего рода мысль, что если бы Маблунг Серый Гром был бы сейчас жив, вряд ли на встречу в таверну пришла эта удивительная сероглазая девушка с заплетенными на гномий манер косами. В ладони волной вернулось ощущение тепла, которое дарило прижавшееся к нему девичье тело, и Торин понял, что не желает и думать о том, что все могло сложиться иначе. Он пропустил момент, когда его окаменевшее сердце начало оживать, не заметил, когда возникло притяжение, которое поначалу слепо игнорировал, а осознав – воспротивился и попытался изгнать из своей души малейшие намеки на чувства к ней. И, как оказалось, лишь терял время впустую. – Надеюсь, сыновья почтенной Дис не пострадали? - прервал его измышления волшебник, расправляя складки серой хламиды и степенно присаживаясь на пенек. - Нет, хвала Махалу! Но эти балбесы, которых я ошибочно посчитал взрослыми для участия в походе, своей бездумной проделкой поставили всю миссию, не говоря уже о жизни своих соратников, под угрозу! – эмоционально воскликнул Торин, поворачиваясь к волшебнику спиной. Сколько он ни пытался разобраться в свалившихся на него друг за другом событиях, определить, что же больше вызывает у него раздражение и досаду – нелепое происшествие в лагере, возможная причастность к нему племянников и их отсутствие, или то, что это разрушило волшебство, случившееся у ручья, он был не в состоянии. Гном посмотрел в сторону девушки, задумчиво рассматривающей остатки хвороста возле затушенного костра, и пришел к выводу, что пока не стоит никому ни о чем знать. Он понял, что не готов допускать кого-то к свершившемуся таинству взаимного чувства. И вспоминая, с каким странным выражением смотрел на Рейневен Гэндальф, решил, что волшебник узнает об этом едва ли не в последнюю очередь. - Они юны, Торин, и они не знали жестокости мира, в отличие от тебя, – сказал волшебник, с наслаждением раскуривая трубку, ароматный дымок от которой медленно распространился вокруг собеседников. – Они воодушевлены своим первым походом, но и повеселиться не прочь. - Я был моложе Кили, когда вместе с армией деда отправился к Восточным Вратам Мории! – почти выкрикнул гном, все больше распаляясь с каждым словом. – А мой младший брат пал, сражаясь, как настоящий воин! - Но разве не ты сделал всё, чтобы дети твоей сестры не знали тех бед, которые так рано свалились на тебя? Не ты ли оберегал и лелеял их детство? - возразил волшебник, изучая гневное лицо Торина сквозь аккуратные кольца дыма. - Ты прав, Гэндальф, но когда они вернутся, я напомню им, что такое дисциплина! – сердито выдохнул гном и, подхватив уголек из костра кончиками пальцев, быстро раскурил трубку и выкинул мерцающий алым комочек до того, как он начал обжигать загрубевшую кожу на пальцах. Рейневен незаметно отошла от беседующих мужчин. Принимать участие в разговоре и даже просто быть слушателем не хотелось. Изнутри грызло несогласие с Торином, непонимание того, что он так легко обвинил племянников в случившемся. Фили и Кили не были безответственными глупцами даже при всей склонности к шуткам, порой выходящим за рамки допустимого. Торин заменил им отца, воспитал их и, в конце концов, являлся их королем. Юноши учились у него всему, гордились им, уважали и любили безмерно, посему подвести его, не оправдать доверия было для них немыслимым кощунством. Зная об этом, Рейневен не верила, что они могли поставить под угрозу безопасность своих товарищей и весь поход, выпестованный и выстраданный Торином, сознательно подкинув дурман в костер. «Глупые мальчишки, что ж вас так и тянет на приключения?» - девушка бросила помешивать весело побулькивающую кашу и нетерпеливо огляделась. Лес по-прежнему был тих, ничто не нарушало его покой, кроме прохладного ночного ветерка. Можно было пойти поискать следы молодых гномов, но трепещущий ореол оранжевого света, исходящий от небольшого костра, не отпускал её в темноту. Невидимые нити тянулись к девушке от источника тепла и света, удерживая в своих пределах. Рейневен вздохнула и вновь присела на корточки. Ею владело странное и ничем не обоснованное спокойствие за судьбу и жизнь Фили и Кили. Вот только совершенно точно никакого спокойствия не испытывал тот, кто, стоя к ней вполоборота и забыв про тонко дымящуюся в руке трубку, рассеянно слушал пространный рассказ волшебника, вернувшегося к покинутому отряду в самый несуразный момент путешествия. Она чувствовала необходимость быть сейчас рядом с ним, потому что скрытую тревогу Торина ощущала кожей. Душа просила и рвалась бросить всё, подойти, встать рядом, но Рейневен не решалась, не уверенная в том, будет ли это правильно, допустимо в отношении него, не зная, как отнесется он к её порыву, не будет ли оскорблен её участием, не расценит ли его как жалость. Не предполагала, что он может думать про их взаимоотношения и есть ли они на самом деле, а то может просто морок какой навели на неё или даже на них обоих у ручья. Но нет, не горят губы от поцелуев в наведенном мороке, не проходит по телу теплая расслабляющая волна стоит вспомнить уверенное объятие мужских рук, не сворачивается непонятное тянущее ощущение клубочком в животе при воспоминании о жгучем, затуманенном взгляде пытливых синих глаз. Хотелось бежать от самой себя, но Рейневен сомневалась, что она прежняя ещё существует. Что-то новое, пугающее своей силой, происходило с ней, меняя её безвозвратно. Хладнокровие и выдержка изменяли ей и, будто бы отходя в сторонку, смотрели на девушку с сожалением и сочувствием. А она прижимала кончики пальцев к ещё горящим от бесстыдных поцелуев гнома губам и смущенно опускала ресницы, вспоминая его хрипловатый шепот, от которого слабели ноги. И оставалась в совершенном неведении, какими глазами смотрел на неё в эти моменты Торин. Рейневен разложила по мискам и раздала ужин мужчинам, избегая смотреть на короля гномов. Только теперь она поняла, что очень голодна – в последний раз они ели днем, перекусив в сухомятку на ходу. Ори пристроился неподалеку от Гэндальфа, которому совместная стряпня юного писаря и дунадейн, похоже, пришлась по вкусу, а Торин рассеянно ковырял ложкой в каше и был настолько поглощен свалившейся на них проблемой, что вовсе не замечал, что ему подали. «За что они с ним так? Зачем давать ему лишний повод для переживаний? – думала девушка, все же поглядывая украдкой на Дубощита. – Неужели не понимают, что он пропускает всё через себя, что он совсем не такой бесчувственный и холодный, каким усердно себя изображает? Появись Фили и Кили сейчас на поляне, она сама прибила бы обоих, лишь бы не видеть это тихое страдание во взгляде Торина, и не важно, по какой причине парни отсутствовали. Она понимала, что больше всего король гномов переживает сейчас из-за них. - Надо подтащить всех ближе к костру, – шумно отставив в сторону пустую миску, Торин резко поднялся с бревна и отправился стаскивать на середину безмятежно похрапывающих гномов, которых сон застиг где попало. Ори поспешил за ним, а порыв Рейневен помочь Торин осадил коротким взглядом. На счастье, Бомбур заснул прямо возле костра и тащить его никуда не пришлось, а Рейневен в итоге нашла себе нетрудоемкое занятие, позаботившись о Бильбо, так и прикорнувшего в обнимку с мешком продуктов. Она как раз закончила подтыкать под расслабленное тело хоббита одеяло, когда вернулся Торин. - На часах останусь я, всё равно не спится. Разбужу Ори через два часа, потом Рейневен, а после я рассчитываю на Гэндальфа, - сказал Дубощит, выискивая трубку в складках одежды. Ори незамедлительно ушёл, перед сном ещё раз проверив, все ли спящие хорошо укутаны одеялами. Гэндальф с комфортом приютился в выемке между двух больших камней, приспособив один из них как подушку, а второй – как укрытие от поднявшегося в ночь ветра. Торин наблюдал, как тлеют угли, как красные точки на матово-черных кусках время времени вспыхивают с новой силой и таинственно мерцают, угасая. Беспокойство неумолимо возрастало, равно как и злость. Толстая ветка крошилась пальцами в труху и боль ненадолго гасила вспышки гнева. Пусть только появятся живыми и здоровыми, обещал себе Торин, стискивая зубы, он отлупит их ремнем у всех на глазах, и не посмотрит, что оба давно совершеннолетние. Он украдкой следил за Рейневен и настроение портилось всё сильнее, на душе становилось тоскливо. Он думал о том, что согрел бы её гораздо лучше, чем жесткое бездушное одеяло и зыбкое, неверное тепло гаснущего костра. Если бы не глупое происшествие, он и сейчас бы обнимал её, всю ночь держал бы в своих объятиях, такую сильную и вместе с тем нежную, ставшую желанной и любимой. Этой ночью они оба забыли бы обо всем, кроме друг друга. Гномы любят только однажды в своей жизни, да и то не каждому суждено испытать это чувство, поэтому любовь, особенно взаимная, считалась величайшим даром и благословением Великого Кузнеца и его супруги Йаванны. Было поразительно, что эта девушка могла дарить волнение и спокойствие одновременно, уравновешивая его горячую натуру и в тоже время, распаляя в нем страсть. Торин не ощущал себя таким живым и цельным со времен безмятежной юности, утраченной вместе с Эребором. Это была судьбоносная встреча, и с того памятного вечера он словно камень с горы катился навстречу своей судьбе, не имея возможности изменить то, что было решено задолго до его рождения. Торин Дубощит осознал и принял свою судьбу минувшим вечером, а сейчас начал понимать, что это лишь вершина горы, состоящей из множества мелких проблем, которые придется преодолеть, например - когда у них будет возможность снова обняться, сколько времени придется скрывать от всех их отношения и нужно ли это делать вообще? Торин огляделся. Все спали, даже Гэндальф, кажется, задремал, скрючившись между камней. Лишь Рейневен бодрствовала, задумчиво глядя в огонь и он видел, как поднимаются и опускаются её веки. Интересно, она хоть раз посмотрела на него этим вечером? Мучительное любопытство и острая надежда на то, что она все же это делала, едва не задушили его в своей безмолвной борьбе. Торину отчаянно захотелось посмотреть ей в глаза. Одно стремительное, почти бесшумное, движение и он возле неё. Склонившись над девушкой, Торин уперся руками в землю по обе стороны её тела, а Рейневен с изумлением, не веря своим глазам, взглянула на него и губы её дрогнули в улыбке. Не до улыбок сейчас, нужно беречь время для поцелуев, что Торин и сделал немедленно. - Увидят же! – прошептала девушка, робко и радостно обнимая его за шею, путаясь в длинных волосах, тяжело обрушившихся на нее, когда он приник к ней. - Все равно, – сердце гнома билось часто-часто. Он волновался как юнец безусый. Он, зрелый мужчина, воин и наследник трона великого царства, отважившийся бросить вызов половине мира и огромной твари, извергающей пламя, не знал как вести с себя с девушкой, которую полюбил. - Ты беспокоишься, – шепнула Рейневен, внимательно вглядываясь в склонившееся над ней лицо Торина, на котором медовые отсветы от костра играли в догонялки с тенями ночи, подчеркивая цвет глаз. Синяя жилка пульсировала на виске в такт биению сердца. Рейневен тихонько проследила её кончиком пальца, затем завела свисающую прядь волос за большое и чуть оттопыренное в сторону ухо, случайно коснувшись его, и едва не сведя этим Торина с ума. - Безумно, – признался Торин, прислоняясь лбом к ее лбу. Он дышал тяжело, прерывисто, словно пробежал, по меньшей мере, милю, и жадно ловил такое же неровное теплое дыхание девушки. «Какое правильное слово! Я безумно хочу тебя, моя девочка» - пронеслось в голове. Торину казалось, что с него сняли кожу и все происходящее он ощущает оголенными нервами, его сердце стучало в груди так сильно, что перехватывало дыхание. Кровь кипела, а сознание риска, что их сейчас могут увидеть, только обостряло и усиливало все ощущения. Он мягко накрыл плечи Рейневен раскрытыми ладонями и чуть сжал их, а потом будто невзначай его рука скользнула ниже, на плавную выпуклость упругой груди под плотной тканью куртки, и по быстрому перестуку под своей ладонью Торин понял, что она тоже волнуется. – Ты не представляешь как. Куда они могли деться?! Не украли же их опять?! – выговорил он более-менее ровным голосом. - Нет, конечно. Хочешь, я схожу посмотреть следы? – предложила Рейневен, осмелев и опьянев от его близости настолько, что начала тихонько поглаживать его затылок и шею кончиками пальцев. - Одна? Ночью? – невольно вырвалось у Дубощита. – Ты же знаешь, я не могу сейчас оставить лагерь. Рейневен широко распахнула глаза от удивления: - Торин, я этим двадцать лет занимаюсь, и ночью в том числе, – улыбнулась она ему в бороду, потому что он снова наклонился поцеловать ее. - Тебе придется изменить своё представление о том, чем следует заниматься ночью, а о чем нужно забыть, – прошептал Торин ей в самое ухо, щекоча его усами, бородой и горячим дыханием, отчего волна мурашек пронеслась по всему телу девушки. - Не сомневаюсь, – согласилась Рейневен, подставляя под поцелуи шею и крепче впиваясь пальцами в широкие плечи, ибо ей явственно казалось, что тело её брошено в самое сердце дикой бури. Кто-то из спящих резко всхрапнул, заставив влюбленных отстраниться друг от друга. Не скрывая досады, Торин вернулся на пост, а Рейневен, кусая губы, спрятала лицо в подстилке. Несколько минут прошло в тишине, они даже смотреть боялись друг на друга, чтобы не сорваться. Наконец гном решительно поднялся с места и расправил плечи. - Я пройдусь, а ты спи, – хрипло бросил он, даже не посмотрев в сторону девушки, и удалился в сторону рощи. Рейневен, наверное и рада была бы заснуть, но не могла. Она смотрела в ночное небо, на котором проступили звезды, и сердце билось отчаянно и радостно. То, что произошло в роще у ручья, было правдой! Большего Рейневен сейчас и знать не хотела. Кроме, разве что, того, каким словом именовать ощущение, тягучим летним медом растекающееся по телу, прежде такому предсказуемому, от прикосновений и жадных, голодных поцелуев Торина. Гном вернулся спустя примерно час. Вопреки распоряжению, Рейневен сидела у костра. Подкормленное сухими ветками пламя веселыми язычками плясало и потрескивало, освещая девушку, мерными движениями расчесывающую волосы. Руки гнома сами дернулись в сторону блестящего черного водопада, когда он проходил за её спиной, но Торин сумел себя сдержать. - Когда Фили было десять, а Кили пять, они стащили у меня отравленный трофейный орочий кинжал и весь день учились бросать в цель, сбежав в лес, – тихо начал Торин, присев прямо на землю в некотором отдалении от Рейневен. - Кинжал был очень острый. Я до сих пор не понимаю, как они не порезались за весь день. Даже маленькая царапина привела бы к мучительной смерти. Сестра едва не убила меня за то, что я держу в доме, где есть маленькие дети, такие опасные вещи. И не желала слушать мои объяснения, что кинжал был спрятан очень хорошо, просто мальчишки оказались ловкими и глазастыми. - Вы жили все вместе? – спросила Рейневен, пошевелив палкой в углях, чтобы пламя перекинулось на свежие поленья. - Да, – кивнул Торин, опуская голову на грудь. - Мы с Дис остались вдвоем из всей семьи после Азанулбизара. Наш дед, наш младший брат, муж Дис – превратились в пепел, сгорев на погребальных кострах, а отец исчез. Дис была в отчаянии - одна, с двумя крошечными детьми на руках… И я, получивший корону, когда совсем того не желал и не ждал. Нам было очень трудно, хотя рядом с нами оставались преданные друзья и дальние родичи. И кто кроме этих двух малышей мог вернуть цвет красок мира в наши жизни? Мы все старались для них, как могли. Может чересчур баловали, но они долго были единственными детьми в Эред-Луин, в те сложные времена почти никто не рисковал заводить ребенка, – гном решительно тряхнул головой, отметая неправильно подобранное слово. - Да нет, не сложные, опасные были времена. И страшные. Лютые зимы, оголодавшие волки, постоянные набеги орков на поселения людей и гномов. Мы жили на осадном положении, постоянно были начеку. Спали с топорами под подушками, если вообще спали, ибо выживали тяжелым трудом, позабыв про отдых и еду. Мальчики всегда были под присмотром, мы берегли их как зеницу ока. Но однажды Кили, вообразив себя взрослым и никому ничего не сказав, отправился на разведку. Ему повезло, что его заметил кто-то из взрослых. Мы с Двалином успели в последний момент, буквально вытащили глупыша из зубов варга. А Фили… Фили как-то ушел в шахты, один, искать какой-то необыкновенный камень, о котором узнал из детских сказок, в подарок матери. Мы искали его три дня, но нашел его Кили. Он так рыдал, что мы были вынуждены взять его с собой. И однажды Кили проснулся, там, в пещерах, и повел меня за руку по туннелям, будто бы знал дорогу. И привел к подземному озеру, на середине которого, на выступавшем из воды камне, сидел Фили, мокрый и продрогший. Он упал в воду, провалившись в темноте в вертикальный проем в туннеле, и ему очень повезло, что там был этот камень. И даже несмотря на все свои шалости, порой далеко небезобидные, эти дети озаряли нашу жизнь в самые черные и беспросветные дни. Дарили желание жить, хотя бы для того, чтобы их жизнь сложилась по-другому. – Торин замолчал, вдруг поняв, что никогда еще не рассказывал про этот период жизни кому-то постороннему, особенно человеку. Раньше единственными, кому он мог поведать эти истории, были сами их участники, а сегодня все изменилось, и виной всему было ошеломляющее своей силой чувство к девушке, тихо сидевшей напротив. Торин посмотрел на неё без всякого намека на страсть, от которой он сгорал час назад, и ощутил, как внутри него разливается незнакомое прежде умиротворение, которое говорило лишь о том, что он поступает правильно. Рейневен едва заметно улыбнулась. Ей нравилось, как Торин рассказывал - не подбирая слов, не раздумывая подолгу, не беспокоясь, величественно, весомо ли прозвучат его слова. Только личные воспоминания о том, что было пережито давно и не очень и бережно хранимо, выраженные простыми словами, идущими от сердца. И теперь она будет хранить их наравне с ним, ибо оценила это доверие превыше всего. - Твои племянники дарят тебе свет и надежду, – негромко сказала Рейневен. После этих слов Торин глянул так, что её сердце камнем ухнуло в пятки. В глазах мужчины плескался неприкрытый отчаянный страх. - Им тяжело. Им страшно, – глухо произнес Торин, сцепив пальцы в замок перед собой. – Они сверх меры гордятся тем, что идут со мной, но страх их сильнее. Они понимают это и отчаянно боятся, что я это замечу, бравируют и порой лезут на рожон. Но я замечаю, я вижу, я постоянно наблюдаю за ними. Они всегда вместе, всегда смотрят друг на друга так, словно боятся, что следующего момента у них не будет, что вдруг один из них… - Торин не смог договорить и замолчал на несколько мгновений, возвращая голосу твердость. – Я ведь проходил все это. Я знаю, каково это – смотреть на лицо брата и понимать, что следующий рассвет для кого-то из нас может не наступить. Это дико страшно поджигать погребальный костер, на который ты собственными руками положил брата. Внутри тебя такая боль, что хочется разорвать грудь голыми руками, чтобы избавиться от неё. Я с ужасом думаю, что это может повториться и с ними. И я точно знаю, что не вынесу этого во второй раз. Ты не права. Не тепло это, не свет и не надежда. Только отчаянная боль и неописуемый страх. Рейневен сглотнула подступивший к горлу комок. Тихий голос мужчины был исполнен горькой печали. Многие десятилетия Торин жил этой болью, этими воспоминаниями, но не мог, да и не хотел отпустить их от себя, потому что даже через страдания они возвращали его во времена, когда те, кем он дорожил и любил больше жизни, еще были с ним. Разве было еще что-то настолько знакомое Рейневен, другая боль, другие воспоминания, другое прошлое, чтобы так походило на непреходящую муку короля гномов, на его печаль и тоску по ушедшим, и кому как не ей, почувствовав родственную душу, мог открыться Торин Дубощит? Рейневен поняла, что больше не имеет права на нерешительность, поняла, что ей совершенно всё равно, если кто-то увидит сейчас то, что она хочет сделать? Меньше всего её заботило в тот момент чьё-то мнение. И даже если сам Торин сейчас прогонит её, она это переживет легче, чем если останется безучастным слушателем. Девушка пересела и, пристроившись под боком Торина, совершенно неподвижного, с упертым в костер взглядом, подсунула свою руку под его, снизу обхватывая теплые шершавые пальцы, выглядывающие из наручей, и легко пожимая их. Спустя пару моментов длиною в вечность, Торин повернул ладонь и вернул ей пожатие. *** - Морготова тварь! – прошипел Фили, усаживаясь на ветке удобнее. – Чтоб ты сдохла, скотина! Чтоб тебя варги сожрали зимой! Из сгущающегося сумрака под деревом, на котором примостился гном, в ответ на ругань раздалось утробное урчание и фырканье, перемежающееся угрожающим похрюкиванием. Часть темноты зашевелилась, затопала и приобрела очертания громадного вепря. - Фили, ты там как? – раздалось с другого дерева. – Крепко сидишь? - Угу. Мы оба крепко засели. – не без сарказма ответил Фили, поглядывая вниз. В холке зверя торчали и покачивались в такт движениям зверя два любимых кинжала и с десяток стрел из колчана младшего брата. Но вепрю, похоже, всё было нипочем. - Может дядя все же поймет, что мы слишком задержались на охоте? – с надеждой в голосе предположил Кили. – И они пойдут нас искать? А, Фили? Зверь фыркнул недовольно и потопал к дереву, на котором устроился младший брат, чтобы хорошенько боднуть, а потом и потереться боком об ствол молодого дуба, от чего тот угрожающе зашатался и Кили ойкнул, не сдержавшись, тут же быстро посмотрев на старшего брата, не смеется ли он над ним. Но Фили было не до насмешек, светловолосый гном лихорадочно искал выход из сложившейся ситуации, в которую они так глупо попали. Это ж надо было так неосторожно впереться на лежбище кабаньей семейки и распугать дюжину полосатых поросят и их мамашу, с визгом прыснувших во все стороны. Это ж надо было Кили решить, что не помешает отведать кабанятинки и пойти их догонять. И после всего было совершенно неудивительно, что глава семейства воспылал жаждой мщения. Очень сильно воспылал, и молодым гномам действительно повезло, что на пути бегства им попалось несколько деревьев с низкорасположенными ветвями. Оба уже и не припоминали, когда в последний раз приходилось лазить по деревьям, но это совсем не помешало им очень резво на них забраться. Солнце село, сумерки сгущались, ночная прохлада заставляла ёжиться, проникая под плотную одежду и касаясь вспотевших тел. После беготни ни Фили, ни Кили не могли понять, в какой стороне находится лагерь, но что не близко - в этом сомневаться не приходилось. Кабан деловито прохаживался от дерева к дереву, не позволяя и подумать о том, чтобы слезть. Бегал он точно быстрее гномов, а в росте едва ли не превосходил их. И шкура у него толстенная, раз метко пущенные Фили ножи ничем не побеспокоили его, как и стрелы Кили. И кричать, звать на помощь, было чревато – кабан реагировал на любой громкий звук агрессивно, начиная тереться и таранить деревья. Впереди братьев ждала долгая бессонная ночь. *** После восхода солнца лагерь огласился жалобными охами и стонами. Гномы просыпались один за другим и тут же попадали в негостеприимные объятия головной боли, головокружения и тошноты. Охая и причитая, они кое-как вставали на ноги и неверной походкой обходили лагерь, мечтая облегчить свои страдания, но, как назло, в припасах не осталось ни капли эля. Ори сбился с ног, поднося страждущим воду и холодные компрессы. Двалин и Балин вполголоса вяло выясняли, кто же подстроил это безобразие и, морщась, вглядывались в лицо каждого, кто казался им бодрее и здоровее их самих. Дори дотошно рылся в торбе Оина в попытках найти среди множества склянок подходящее случаю средство, но безуспешно. Бомбур, беспомощно распластанный на земле, смотрел в рассветное небо мутными глазами и изредка икал. Бифур нетвердым шагом отправился в небольшую прогулку, за ним вскоре последовал и Бофур, который до этого внимательно изучал свои сапоги, почему-то поменявшиеся местами на ногах. Глоин держался за виски и, тихо постанывая, покачивался взад-вперед, а его брат, выспавшись, напротив, был бодр и весел, равно как и Нори. Да и Бильбо, к его собственному удивлению, чувствовал себя просто великолепно. И лишь двоим из присутствующих здесь были неведомы страдания сотоварищей. Крепкий сон сморил их незадолго до рассвета, и они крепко спали, расположившись вокруг костра голова к голове. И никто не обратил внимания на то, что рука короля касается распущенных волос девушки. *** Фили и Кили вывалились на поляну через непролазные с виду заросли терновника, совершенно игнорируя его колючие ветки. Стоило им осознать всю нелепость представшей перед ними картины, оба остолбенели, мгновенно позабыв про претензии к забывшим про их существование сотоварищам. - Ты что-нибудь понимаешь? – негромко спросил Кили, не сводя глаз с поляны. – Они что тут, пили, пока мы от кабана по лесу улепётывали? - Я вообще не решусь что-либо предполагать, – ответил Фили, видя только Двалина и Глоина, которые шли напрямую к ним, – Судя по тому, как они смотрят, нас, видимо, четвертуют. - За что же?! – искренне возмутился Кили, едва не сорвавшись на фальцет, и осторожно опустил на землю небольшой бочонок, чтобы освободить на всякий случай руки. - Надеюсь, что расскажут, – Фили аккуратно примостил на земле рядом с бочонком темную холстину с кровавыми подтеками, в которую было завернуто нечто продолговатое и тяжелое. - Это ж как вам такое в голову могло взбрести?! – прохрипел Двалин, хватая парня за грудки и встряхивая. – А ну отвечайте! Сбоку притиснулся Глоин, горя своей рыжей шевелюрой, красными с похмелья глазами и хорошо начищенной секирой. - Отойди-ка, Двалин, - решительно произнес он. – Давай-ка я с ними разберусь. - Двалин, ты чего?! – воскликнул Кили, пытаясь вырваться из рук старшего гнома. – Отпусти меня! Фили решительно влез между братом и наставником, пытаясь их разнять, но его отодвинули, как котенка. - Он ничего не делал! – вскипел Фили, выпячивая грудь колесом и упорно продолжая втискиваться между громадным наставником и замершим в его хватке младшим братом. – Я с него глаз не спускал! - Ну как же не делал? Делал. Кому, как не вам, это могло прийти в голову?! – с укором выговорил Глоин, настойчиво оттесняя Фили в сторонку. Юноши оказались в плотном кольце тех, кто нашел в себе силы твердо стоять на ногах и связно объясняться. Им пришлось выслушать бессчетное количество жалоб на отвратительное самочувствие и не меньше дюжины укоров в недостойном принцев поведении, но они так и не поняли, почему их считают виноватыми в том, что произошло здесь во время их отсутствия. Им так же было о чем рассказать в ответ, ведь и их ночь выдалась далекой от комфорта и безопасности, но галдящие наперебой гномы не давали им и рта открыть. - Замолчали все! – неожиданно рыкнул Торин, разбуженный поднявшимся гвалтом. Гномы, в силу своего состояния напрочь позабывшие про его существование, мгновенно притихли и расступились, давая дорогу. Судя по мутному и ничего не выражающему взгляду, Торин встал на ноги до того, как окончательно проснулся. Чуть ссутулившись, он медленно подошел к племянникам и остановился в паре шагов, продолжая угрожающе молчать и внимательно всматриваясь в их перепачканные и перепуганные лица. Увидев осунувшееся лицо дяди, Фили и Кили по привычке прокляли все выходки, совершенные ранее, и на всякий случай – наперед тоже. По старой памяти заныли зады. Не хватало, чтобы Торин выпорол их у всех на глазах. - Доброе утро, дядя, – пролепетал Кили с самым невинным выражением лица, пока Фили в панике искал взглядом Нори, чья хитрая физиономия замелькала в задних рядах. Напряженная пауза затягивалась. Бильбо следил за происходящим с замиранием сердца. Не иначе мальчишек сейчас растерзают на кусочки. Вон, Двалин и Глоин уже наготове. И даже терпеливый и выдержанный на проявление эмоций Балин выглядит подозрительно грозно. Торин сделал ещё шаг и запустил пальцы обеих рук в растрепанные волосы племянников, резко притягивая их ближе к себе. - Безмозглые младенцы! – хрипло выдохнул он, отпуская золотоволосую и темную головы, чтобы уже сильнее вцепиться каждому в плечо и хорошенько встряхнуть. Несмотря на толстые кожаные куртки это было ощутимо больно. – Где вы были всю ночь? -Ммы? Мы же на охоту ушли… - стараясь казаться невозмутимым, ответил Фили. – А что, разве Нори не сказал? - Нори?! – брови Торина сошлись в одну линию, он обернулся, выискивая среди толпы рыжего пройдоху. – Нори должен был сказать? Да после вашего ухода тут никто не был в состоянии разговаривать! - То есть как?! – хором удивились племянники, не смея пошевелиться. – У вас-то что произошло?! Вы ж вроде пили! - Пили?! – задохнулся от возмущения Дубощит. – Пили?! Кто из вас, обормотов, додумался кинуть в костер кхумтан?! Глаза братьев превратились в круглые плошки от удивления, искреннего и неприкрытого. Братья извернулись и сумели переглянуться. Подавив желание разорвать Фили и Кили на части, Торин резким движением оттолкнул обоих от себя и отошел в сторону. Он слишком хорошо изучил племянников, чтобы не верить им сейчас. - Рассказывайте. - Мы принесли хворост и решили пойти поохотиться, – начал Фили. - Кинули его возле костра и сказали Нори, что скоро вернемся. – продолжил Кили. - А в лесу спугнули семейство кабанов. Вот там, к западу отсюда, – указал направление Фили. - И их папаша загнал нас на деревья, где мы и просидели до утра, – договорил Кили. – Он вообще не отходил далеко, кидался на любой звук и пытался сломать дерево. Мы даже на помощь позвать не могли. - А где ж ты лук свой оставил, охотничек? – хмыкнул Двалин, потирая гудящую макушку. - И как же в итоге вы спустились? – с улыбкой полюбопытствовал Балин. - Стрелы его не брали, я все почти сразу и выпустил в него. Шкура как из железа. Даже ножи Фили не причинили ему вреда. Нам местные помогли, совершенно неожиданно. Три человека из лесной деревни под утро вышли на охоту, а следы кабана вывели их к месту, где были мы. Вот, гляньте, нам даже кабаний окорок достался! И бочонок эля, – не без гордости указал на свою добычу, пусть и не очень охотничью, Кили, осторожно улыбаясь. То, что порки не будет, он понял давно, а теперь уверился в этом окончательно. Торин развернулся и стоял вполоборота, чуть заметно склонив голову к левому плечу. Ледяная корка в его глазах надтреснула, взгляд снова потеплел, наполняясь тем смешанным выражением гордости и заботы, которое они оба привыкли видеть с детства. Правый уголок губ чуть приподнялся в улыбке, почти потерявшейся в усах, но замеченной юношами. Король глянул себе под ноги и чуть поддел кованым мыском сапога сосуд с вожделенным напитком, направляя его в сторону толпы страдальцев. - Опохмеляйтесь-ка, - с едва уловимой усмешкой произнес Торин, - Стыдно ваши стенания слушать. За его спиной с восторженным выдохом гномы приняли в свои жаждущие объятия заветный бочонок, мгновенно позабыв о том, что в чем-то обвиняли натерпевшихся за ночь юношей. Низко опустив голову, чтобы скрыть за волосами неприлично довольное выражение лица, король не заметил Рейневен, проснувшуюся только что, и едва не сбил её с ног. Короткое соприкосновение, пока Торин держал её за руку, чтобы не дать упасть, всколыхнуло все ощущения и чувства минувшего вечера. Всего лишь пара секунд на то, чтобы посмотреть друг другу в глаза, а потом, спохватившись, разойтись по своим делам. Но взгляд оказался слишком глубоким, поддержка мужчины - неравнодушной, расставание – чересчур поспешным, а гном, видевший эту сцену со стороны – старым и мудрым. С того дня Балин стал смотреть на Рейневен глазами Торина.