Согрей мою душу, растопи мое сердце

              Пшеничногривая кобылка понуро плелась в самом конце процессии, растянувшейся по дну долины. Животное безошибочно угадывало настроение своей наездницы, а Рейневен уже второй день пребывала в философско-унылом расположении духа, да и пейзаж был под стать ему — однообразным, а места — спокойными. Ничто не нарушало этой меланхолии, даже неумолчная болтовня Нори и Бофура, перемежаемая легкомысленными песенками. Оба гнома замыкали колонну, следуя позади Рейневен, и сигнал о привале дошел до них тогда, когда в авангарде успели расседлать лошадей. Сняв поклажу с лошади, девушка бросила обе торбы там, где выложенные полукругом походные сумки гномов указывали место будущего ночлега каждого из них. После долгого дня верхом ей хотелось немного поразмяться и, даже невзирая на усталость, она бы не отказалась сейчас от небольшой тренировки с оружием. Но никто не разделял её желаний, полностью уйдя в рутину, связанную с предстоящим ужином и отдыхом. А так как серьезных поручений Рейневен не дождалась, то решила распорядиться появившимся временем по своему усмотрению, а именно — осмотреть дом, казавшийся издали совершенно целым, хотя и заброшенным. Конечно, вблизи он выглядел совсем не так. Покосившиеся ставни, растрескавшаяся и осыпавшаяся побелка стен, просевшие полы и частично провалившаяся крыша, через которую тянулась к солнцу верхушка клена, свидетельствовали о том, что дом брошен уже очень давно. И пусть выбранное Торином место выглядело идеальным и с точки зрения комфортного пребывания, и относительно возможной самообороны, предчувствие беды не покидало Рейневен. Запах опасности, запах смерти витал в воздухе и был почти осязаем. Дунадейн не знала, куда деваться от него и, тем более, как объяснить. А последнее было важно. Рейневен доверяла своим предчувствиям, это не раз спасало жизнь ей самой и тем, кого приходилось сопровождать, но сейчас не она принимала решения и отвечала за жизни спутников. А в то, что Торин с ходу примет её слова на веру, как то не очень верилось. Рейневен хотела бы предъявить ему что-то весомее слепых предчувствий, но, как назло, ничего подходящего никак не попадалось. Рейневен сдула с лица упавшую прядь и подбоченилась, чуть прогнувшись назад — спина ныла от длительной неподвижности в одном положении. Её ищущий взгляд заскользил по перепутавшимся назойливым стеблям вьюнов, заячьей капусты и куриной слепоты, в итоге наткнувшись на Торина. Король гномов прохаживался с другой стороны дома и осматривал место будущей ночевки с не меньшим тщанием, чем Рейневен несколько минут назад. Её присутствия гном попросту не заметил. А она, присмотревшись, пришла к выводу, что Торина так же одолевают сомнения, и воодушевилась, потому что это могло сыграть ей на руку. Стремительным шагом обходя по запутанному вьюном двору строение, Рейневен, всё ещё не имея ни одного реального подтверждения своих дурных предчувствий, изобретала их на ходу, но ещё не доходя до короля гномов, всё забылось. Как и все последние дни, Торин выглядел усталым и раздраженным. У него был тяжелый характер, но за последние дни он превзошел самого себя, предъявляя ко всем повышенные требования. Как показалось Рейневен, на настроении Дубощита не всегда лучшим образом сказывались его беседы с Гэндальфом. Она могла только догадываться, о чем шла речь — мужчины всегда беседовали наедине, а выспросить напрямую ни у кого из них не было ни единой возможности. В ночные дежурства Торин не ставил её вот уже несколько дней, словно предчувствуя желание девушки затронуть неприятные ему темы, а в другое время дня и вечера рядом с ним всегда находился либо тот же Гэндальф, либо кто-то другой. Гэндальф же виртуозно переводил разговор на пустые темы и начинал как-то неодобрительно смотреть в сторону Торина, стоило Рейневен начать свои попытки что-то выспросить у волшебника. Опираясь одной рукой на полуразрушенную кладку одной из стен, Дубощит взирал на лес, на первый взгляд совершенно потерявшись в своих думах, и приближения девушки вроде бы даже и не заметил, однако Рейневен точно знала, что это впечатление ошибочно. — Плохое это место, Торин, — она с ходу перешла к сути проблемы, да и незачем было тратить время на никому не нужное сейчас многословие, которое будет только раздражать. — Пустующий дом ещё не повод отказываться от удобного ночлега, — не поворачиваясь, ответил гном. Голос его звучал глухо, устало, и резкость, которой он прикрылся, была слишком нарочитой. Рейневен прекрасно знала, что Торин загоняет себя больше всех. — Дело не в этом, Торин. Я чувствую, что здесь происходит что-то нехорошее, злое. Это не в прошлом, это сейчас и совсем близко, — и добавила пару мгновений спустя совершенно крамольную фразу, идя наперекор решению своего короля: — Возможно, нам не стоит тут оставаться на ночлег. — Орки? Варги? — вопросом перебил девушку Торин, резко развернувшись к ней. Он был напряжен, словно натянутая тетива лука, а складка между бровей стала ещё глубже. Рейневен захотелось разгладить её кончиками пальцев. Захотелось так сильно, что пришлось завести руку за спину, чтобы сдержать порыв, остаться стоять в паре-тройке шагов и довольствоваться лишь этим. За последние дни у них не было ни мгновения наедине, и Рейневен всерьез недоумевала, как же так произошло, что желание оказаться рядом с одним единственным мужчиной вдруг стало жизненной необходимостью. — Нет, не орки, — она все же взяла себя в руки. — Я не знаю, что это, Торин. Не могу объяснить и не нахожу ничего, что подтвердило бы мои опасения, но это не дает мне покоя с тех пор, как мы сюда прибыли. — Все устали и заслужили хороший отдых, — тонкие губы гнома превратились в прямую линию, Торин распрямил плечи. — До наступления темноты всё равно далеко не уйти, поэтому срываться с места нет смысла. — Ты прав. — Рейневен не могла не согласиться. Усталость и голод не лучшие помощники, а если рискнуть и остаться, позволяя себе краткий отдых и горячую еду, то в случае опасности у всех уже появились силы встретить её достойно. — Я распоряжусь о более частой смене часовых, — добавил Торин, рассматривая бледное лицо девушки и внимательным взглядом собирая с него её усталость и тревогу. Если бы они не стояли сейчас на виду у всех, он мог бы взять её за руку. За крепкую, обветренную и немного шершавую от маленьких мозолей кисть, привыкшую к совсем неженским трудам, но теплую и исключительно по-женски мягкую. Но гномы сновали туда-сюда, вроде бы все при деле и смотреть по сторонам некогда, но Торин был уверен, что не одна пара любопытных глаз начнет следить за ними именно тогда, когда не нужно. — Впереди ночь, — проговорила Рейневен, прервав затянувшуюся паузу. — Как ты сказал, все устали. Я же чувствую себя вполне в состоянии остаться на часах. Если только ты ещё помнишь, что я равноправный участник похода, ведь как тогда следует понимать то, что ты раз за разом игнорируешь моё существование, распределяя очередность ночных дозоров? Дубощит хмыкнул и сильнее сдвинул густые брови, игнорируя проницательный стальной взгляд. Не следовало себя обманывать ни в том, что Рейневен была права и он намеренно освобождал её от ночной вахты в желании дать больше отдыха, ни в том, что она обо всём прекрасно догадалась. — Будь по-твоему, — коротко ответил он и вновь отвернулся. — Сходи-ка, проверь, что там у Бомбура с ужином, почему так долго? Торин неожиданно понял, что предвкушает ту пару часов, которую они смогут провести вдвоем у костра, с нервным нетерпением юнца и осознание того, что такой пустяк вдруг стал для него таким важным, вызвало незлобную досаду вспыхнувшую лучиков из прошлой жизни, и тут же погасшую. Он наблюдал, как удаляется в сгущающийся сумрак стройная фигурка в серой подпоясанной куртке, как девушка, отбросив за спину длинную черную косу, легко спрыгнула с большого валуна и скрылась за разросшейся жимолостью, где приветливый и невозмутимый костерок уже вылизывал огненными языками днище большого котла, подвешенного на дугу. В ушах гнома ещё звучал дробный перестук каблуков дунадейн по каменистой почве, когда к нему решительно приблизился Гэндальф, выметая камни и траву полами серой хламиды. Торин угрюмо зыркнул на волшебника, понимая, что тот явился не о хорошей погоде поговорить. — Думаю, нам было бы лучше продолжить путь, — с ходу заявил серый маг, опираясь на посох и внимательно изучая лицо Торина. Голос старика звучал неприятно настойчиво, словно это он вел отряд, и гном почувствовал, как внутри неумолимо нарастает раздражительность. — Куда же?! — хмыкнул Дубощит, поводя плечами, словно избавляясь от прикосновения к себе. — И когда? Сейчас? На ночь глядя? Если ты не заметил, все устали и голодны. — Я все заметил, Торин. Но мы вступили на Дикие Земли, а выбранное тобой место не внушает мне доверия. Торин медленно и шумно выдохнул, раздувая ноздри. Они что, сговорились? Сначала Рейневен, теперь волшебник. Неужели они ставят под сомнение его тактику, его выбор? — Никто не тронется с места, — ледяным голосом отрезал Торин, поворачиваясь к Гэндальфу спиной, тем самым давая понять, что не настроен продолжать беседу. Но для волшебника это не значило ровным счетом ничего. — Я не собираюсь подвергать сомнению твой авторитет и твой маршрут, — мягко произнес он. — Но о безопасности можно позаботиться, выбрав и другой путь к конечной цели. — И какой же? — голубые глаза гнома сочились холодом нерастаявшего льда, Торин смотрел на волшебника с изрядной долей недоверия. — Что ты задумал, Таркун? — Мы могли бы зайти в Ривенделл. Это всего несколько дней пути отсюда и мы сильно не отклонимся от своего маршрута. — маг произносил это с совершенно невинным видом, комфортно примостившись на полуразвалившейся телеге. — Я тебе уже говорил, и не раз, что даже близко не подойду к этому месту! — вспыхнул Торин. — Почему же?! — удивление Гэндальфа было почти непритворным. — Эльфы помогут нам. Дадут еду, кров и мудрый совет. — Я не нуждаюсь в их советах и подачках! — рыкнул гном, невольно сжимая кулаки. — Но есть карта, которую нам не прочесть самостоятельно. Разве ты забыл? — терпеливо убеждал гнома волшебник. — Владыка Элронд поможет расшифровать древние руны. — Поможет?! — задохнувшись от возмущения, Торин, подобравшись, как зверь перед прыжком, буравил своего оппонента вмиг выцветшими от ярости глазами, и каждое слово, брошенное им сквозь зубы, источало горечь былой обиды и разочарования, не ставших слабее с годами. — Где была помощь эльфов, когда Смауг напал на Эребор?! Чем помогли эльфы, когда гномы заживо сгорали в драконьем пламени? Где была помощь, когда наши женщины и дети умирали от голода и холода, а варги и орки нападали на караваны беженцев? Где же были эльфы, когда орки пировали в Священных Залах Мории, оскверняя Древнее Государство. Скажи мне, Гэндальф! Я не буду просить помощи у предателей моего народа, — голос Торина сошел на хриплый шепот и гном отвернулся. Гэндальф чуть пристукнул посохом о землю, начиная терять терпение. — Не для того я отдал тебе карту и ключ, чтобы ты жил прошлым! — сердито воскликнул он. — Но это моё прошлое! И прошлое моего народа. Я не стану им разбрасываться в угоду твоим интересам! — гном говорил тихо, но каждым словом можно было бы вполне рубить дрова, как хорошим топором Гэндальф несколько секунд постоял, сдерживая ответный порыв что-то сделать с упрямым гномом, а потом широким шагом отправился прочь, бормоча про гномье упрямство, способное свести с ума кого угодно. Распаковывающие вещи гномы проводили его удивленными взглядами, ничтоже сумняшеся списав поведение старика на присущее волшебникам чудачество. — Он вернется?! — пожалуй, Бильбо был единственным, кого всерьез встревожило поведение Гэндальфа и он с надеждой повернулся к совершенно невозмутимому Балину. — Он волшебник, — пожал тот плечами. — Когда хочет — уходит, когда хочет — приходит. Рейневен отвлеклась от готовки ровно в тот момент, когда остроконечная шляпа Гэндальфа скрылась за кустарником. Она не успела и рта раскрыть, как к костру с вязанкой хвороста пришел Бильбо. — Устал от гномьего упрямства и решил побыть в одиночестве, — сообщил он, сокрушенно вздыхая. — Не могу сказать, что меня это не беспокоит, но я его понимаю, как никто другой. — Бильбо выразительно стрельнул глазами туда, где всё еще пребывал Торин. — Если уж он Гэндальфа довел, то что говорить о бедном хоббите. Бильбо ещё раз страдальчески вздохнул. В последние дни Торин был резок со всеми, но хоббит особенно болезненно реагировал на замечания и саркастические реплики предводителя отряда. Рейневен покосилась на дом. Торин по-прежнему оставался за его полуразвалившимися стенами и выходить, по-видимому, не собирался. Судя по всему, разговор вышел пренеприятный, раз Гэндальф так резко покинул расположение отряда. Бофур сунул ей в руки миску с горячим супом. Девушка с удовольствием втянула носом горячий аромат совершенного в своей простоте блюда — отварной дичи с разными травами и кореньями. В пустом желудке приветственно заурчало в предвкушении трапезы. — Отнеси Торину, — сказал Бофур, не без улыбки наблюдая за выражением её лица. — На тебя он все-таки меньше сердится в последние дни, — и тут же, заметив сожаление в глазах девушки, добавил: — Иди, иди, он поест и смягчится, а я пока для тебя самых мягких кусочков наловлю. Рейневен не могла с ним не согласиться. Осторожно, чтобы не расплескать суп, она направилась к дому. Торин был там же, где Рейневен оставил его час назад и даже стоял в той же позе. В надвигающихся сумерках его темный силуэт был бы незаметен, если бы гном не стоял на фоне заката. — Твой ужин, — сообщила Рейневен, оглядываясь в поисках места, куда можно было бы поставить обжигающую пальцы тарелку. — Только горячее очень, подожди, пусть остынет. Рейневен скорее услышала, чем увидела, как Торин поворачивается к ней и её осязаемо обдало холодом, которым он встретил её появление. — Запомни и передай волшебнику, когда он успокоится и вернется. Если вернется, — низкий подсевший голос чеканил слова, как молот — золотую монету. — Если он хочет повлиять на мои решения, то пусть перестанет использовать для этих целей тебя или кого-то ещё из отряда. Рейневен округлила глаза, совершенно не понимая, что же он имеет в виду. Торин же истолковал её удивление по-своему и продолжил с большим напором: — И не стоит надеяться изменить что-то, приходя ко мне по очереди с одной и той же темой для разговора! — он подошел ближе и указательный палец вытянутой вперед руки больно ткнулся девушке в грудь. — Торин, я не понимаю, ты о чем? — Рейневен отступила на шаг, но зацепилась пяткой за несколько сплетенных воедино стеблей и едва не упала, но её удачно подстраховала холодная каменная стена. После ухода Гэндальфа Торин не мог думать ни о чем другом, кроме как о возмутительном предложении волшебника. Он слышал о Гэндальфе задолго до встречи с ним, и с уважением относился к нему, переняв это чувство от своего отца и деда. Однако Торин не мог взять в толк, отчего старик вновь и вновь возвращается к неприятной для него теме, зная всю историю взаимоотношений гномов Эребора с Перворожденными. И чем больше Торин думал об этом, тем больше портилось настроение, хотя, как вынужденно признавал он сам, хуже уже и быть не могло. Не мудрствуя лукаво, он связал в одно целое и беседу с Рейневен, и последующую ссору с волшебником. Для гнома не оставалось ничего другого, кроме как начать подозревать Гэндальфа, который после своего возвращения неустанно и вкрадчиво уговаривал его обратиться к эльфам, в том, что он, не добившись от него ничего напрямую, начал склонять на свою сторону участников похода, выбрав для начала Рейневен, которой приходилось неоднократно бывать в Ривенделле. Она сама рассказала ему всё уже давно, и тогда Торин не принял это близко к сердцу, но сейчас вдруг оказалось, что она — слабое звено, через которое маг может на него влиять, и гном начал злиться и досадовать. Кипя от возмущения, Торин придумал гневную тираду в адрес дунадейн, но удачно подобранные фразы вихрем покинули гудящую от долгих умозаключений голову, стоило только девушке оказаться рядом с ним. — Ты ведь тоже хочешь, чтобы мы шли к эльфам? — хрипло прошептал он. — К эльфам?! — темные брови девушки взлетели на лоб, образовав ряд морщинок. Торин, как и любой гном, хорошо видел в темноте и такие детали не укрылись от его внимательного взгляда. — Зачем к эльфам? Ты же их не… — Зато Гэндальф любит! И, видимо, ты, — резко выдохнул он. — Там же твои эльфийские друзья! Рейневен дернулась, как от удара, когда он бросил ей этот упрек. И, кажется, еще и в сговоре с волшебником обвинил. За что же так? Ведь никогда в разговорах она не упоминала свои отношения с эльфами, которые, по сути, были сугубо деловыми. Близкая дружба не связывала её ни с кем из перворожденных, но помощь эльфов гостеприимного Ривенделла она, в память об отце, принимала с благодарностью. Девушка на минуту пожалела, что рассказала об этом Торину, но правда бы все равно всплыла, рано или поздно. — У меня нет друзей среди эльфов, Торин Дубощит, — она тоже умела говорить жестко и бесстрастно. — Но они мне не враги. Рейневен жалела, что оказалась в буквальном смысле прижатой к стенке, ведь гном неумолимо приближался, ступая на удивление мягко и бесшумно. Она уже чувствовала теплое дыхание, в котором угадывался запах недавно выкуренной трубки, а когда Торин сделал ещё один, совсем маленький шаг, чувствительный нос девушки уловил и его собственный — теплую смесь горьковатой полыни, пряного табака и мускуса. Рейневен безотчетно медленно вдохнула, прикрывая глаза, а Торин придвинулся ближе, настолько, что её нос и щеку кольнула короткая борода. Он стоял так близко, как только мог, и все ещё не решался дотронуться до неё, хотя всем существом желал этого. Злость постепенно уходила, уступая место другому, не менее будоражащему чувству. Торин нервно облизал губы и тут же почувствовал, как их обожгло её прерывистое дыхание. Рейневен застыла, словно боясь пошевельнуться, а он, чуть скосив глаза вправо, любовался чуть склоненной к плечу головой, опущенными подрагивающими темными ресницами и приоткрытыми губами. Торин помнил их сладкий вкус и то, как жарко она целовала его в ответ. Это воспоминание живой горячей волной омыло его сверху донизу, дыхание сбилось окончательно, и гном задышал глубже и чаще. Он наслаждался предвкушением поцелуя, этим минимально возможным расстоянием, когда от возрастающего напряжения у обоих мурашки по коже бегут. Несколько дней он тосковал, страдал и нервничал. Было невыразимо тяжело, ведь всё это время Рейневен была рядом, и он мог видеть её, когда бы ни захотел, только голову поверни. Только видеть и не позволять себе ничего большего. И даже со взглядами следовало быть осторожнее. Торин усмехнулся, ведь именно тогда, когда они наконец остались вдвоем и совершенно никто не смотрел в их сторону, он не нашел ничего лучше, кроме как начать выяснять отношения. — Чего смешного? — удивилась его усмешке Рейневен, повернув голову и тут же встретив напористые мужские губы. — Разве я смеюсь? — быстро шепнул он, оторвавшись на долю секунды. Фрагмент стены за спиной девушки оказался как нельзя кстати и Торин вмял Рейневен в холодный камень всей своей тяжестью. Он понял, что сорвался, что уже не сможет остановиться, стоило только обхватить ладонями её талию, втиснуть в себя упругое гибкое тело и приникнуть жадно и голодно к мягким губам. От такого дикого порыва Рейневен стало страшно. Всего на мгновение, а потом глупый страх растаял, как кусочек льда под жарким солнцем, уступая место жажде, равной его по силе. Сгущающаяся ночь поглотила реальность, забрала в темноту заботы и усталость минувшего дня, отдавая щедро взамен жар объятий и нежность поцелуев. Сквозь головокружение Рейневен ощущала, как ползет с плеч теплая куртка, как мозолистые пальцы, проникнув под рубашку, чертят жесткие круги по втянутому животу, как большие шершавые ладони неожиданно мягко ложатся на спину, заставляя сильнее выгибаться назад и подставлять шею под совсем уж нескромные поцелуи. По телу проходила одна горячая волна за другой, все глубже затягивая девушку в зыбкую пучину. Сквозь аккомпанемент собственных тихих стонов и прерывистого, чуть хриплого, дыхания Торина, Рейневен слышала, как тяжело упал им под ноги подбитый мехом плащ, а следом звякнули о камень широкий пояс гнома и меч в ножнах. Она не смогла справиться с откуда-то возникшим желанием так же откровенно коснуться его, но, пока его пальцы вслепую вполне успешно боролись с завязками её рубашки, стянутой по горловине, чтобы приспустить ткань с плеч, ей удалось всего лишь проскрести ногтями по пластинкам панциря. Шум и начавшееся движение в лагере оба услышали, опасно балансируя на грани ускользающей реальности — сказалась выучка и походный опыт. Поистине звериный рык разочарования, который издал Торин, продолжая крепко прижимать к себе Рейневен, вибрирующей волной прокатился по её телу. Она с усилием открыла глаза. Фили, срывающимся от волнения и бега голосом, кричал о том, что тролли — горные тролли! — схватили Бильбо. Торин выругался, заставил себя выпустить девушку и отстраниться. Разгоряченные, опьяненные и потерявшиеся во времени и пространстве, они смотрели друг на друга, с трудом возвращаясь в действительность. — Откуда тут тролли? — пробормотала Рейневен, рассеянно поправляя одежду непослушными руками и смущенно отводя глаза, вспоминая, как жарко и нескромно обнимали её только что, всё ещё горя от этих прикосновений и почему-то улыбаясь. — Выясним, — Торин, наконец, очнулся, огляделся и подхватил с земли меч. Рейневен повертела головой, по звукам определяя направление. Молодой гном прибежал со стороны леса, где в подлеске были стреножены на ночь лошади, и оттуда же — то ли на самом деле, то ли надуманно, ей слышался и другой шум. Рейневен первой шагнула в обозначенный отсветами огня пролом в стене, но была тут же остановлена Торином. — Ты куда? — его голос прозвучал так властно, что Рейневен тут же замерла на месте — Бильбо выручать, — еще не понимая, ответила она, оборачиваясь. — Никуда ты не идешь! — Торин отодвинул её с пути и встал в проём, перегородив его полностью. — Почему это?! — Мы сами справимся. Ты с нами не пойдешь, — Торин крепко сжал её плечо, посмотрел так, будто гвоздь вогнал, и добавил: — Это приказ. Тебе ясно? Голос подгорного короля был жестким и твердым, словно не он терял голову от страсти несколько минут назад. Рейневен взглянула в глаза, в которых влечение сменялось азартом сражения, и нехотя кивнула. — Торин! Где Торин? — опомнившийся, наконец, Двалин бросился на поиски узбада и, судя по приближающемуся лязгу оружия, которым был увешан, бежал он в нужном направлении. Торин грубовато притянул девушку к себе и поцеловал в губы, звучно и жестко. А потом ушёл. — Будь, пожалуйста, осторожнее, — одними губами шепнула Рейневен вслед. Истома, казалось бы, до краев наполнившая её, мгновенно испарилась, стоило подумать, что она может больше не увидеть его живым. Тролли — это не орки. Тупые огромные твари непредсказуемы, злобны и чрезвычайно опасны. Она сомневалась, что Торин, как и она сама, хотя бы раз встречался с ними в своей жизни. Глупо, очень глупо было желать ему быть осторожным в такой ситуации. Разозлившись, девушка даже топнула ногой. Оставшись в темноте, слушая удаляющийся к лесу топот гномов, Рейневен резко ощутила себя преданной, даже униженной, ведь она совершенно справедливо считала, что её место в данной ситуации рядом с товарищами, как было в предыдущих стычках, и совершенно не понимала, почему же вдруг Торин так с ней поступил. Негодуя и злясь, она никак не могла сообразить, что же следует делать, но была твердо уверена, что в стороне остаться не имеет права. Из оцепенения её вывел отдаленный лязг металла о металл, приглушенные расстоянием боевые возгласы гномов и гортанное рычание их противников. Решение пришло мгновенно, и при других обстоятельствах она бы даже смогла посмеяться над собственной несообразительностью. Рейневен ринулась туда, где оставила свое снаряжение. Ну и пусть Торин сказал, что с ними она не пойдет, но ведь о том, чтобы ей вовсе не ходить туда, он не сказал ровным счетом ничего. Петляя как заяц, девушка бежала по темному лесу, ориентируясь на доносившиеся звуки сражения. Каким-то чудом ей достаточно долго удавалось преодолевать препятствия, то и дело вырастающие из-под земли прямо перед ней. Ноги будто сами по себе перепрыгивали коряги, а тело наклонялось, позволяя дунадейн проскочить под опасно низкими ветвями. Но вечно такое везение длиться не могло. Была та пора на излете позднего вечера, когда тьма в сумерках становится слепой, сливая любые очертания в одну бесформенную массу. Девушка даже не удивилась, когда нога предательски зацепилась обо что-то большое и корявое, неожиданно выросшее на пути. Не успев даже пикнуть, она кубарем полетела под уклон, закончив полет на дне небольшого влажного оврага. Ошеломленная, тяжело дыша и ничего не видя вокруг, Рейневен не одну минуту приходила в себя. Самым страшным в этой ситуации было бы сломать себе что-то и потерять способность двигаться и сражаться. Она с замиранием сердца прислушивалась к себе, пытаясь понять, болит ли у неё где-то сильнее, чем обычный ушиб, коих она получила при падении не один, и когда убедилась в том, что способность двигаться никуда не делась, медленно полезла наверх. От души перемазавшись рыхлым дерном, облепленная прелыми листьями, Рейневен выпрямилась во весь рост. Лес был наполнен тишиной. Сражение закончилось. Эта тишина убивала хуже самого острого меча. Вливалась в уши ледяной водой. Заливала внутренности и грудь, останавливая сердцебиение и вымораживая душу. Когда по телу прокатилась ощутимая дрожь, это было настолько незнакомо и удивительно, что неожиданно пошло на пользу, приводя в чувство лучше хорошей оплеухи. Упрямо продираясь сквозь жесткие и порой колючие кустарники, холодея от волнения, девушка вышла к большой просеке, посреди которой пылал высокий костер. А возле него неуклюже и тяжело передвигались три огромных человекоподобных, сложенных грубо и непропорционально, чудовища, с серой кожей, покрытой бородавками и струпьями. Они были уродливы настолько, насколько могут быть уродливы горные тролли, а разило нечистотами от них за версту, любому из них Рейневен едва ли была по колено, но не это испугало её. Под тщательным надзором самого большого и, по-видимому, старшего тролля, двое тех, что помоложе и поменьше водружали над огнем толстый вертел, сработанный из цельного ствола дерева. К которому были привязаны несколько гномов в одном исподнем. Рейневен разглядела среди них Бофура, Бифура, Двалина, Ори и Дори. Безучастными куклами они не были, продолжая отчаянно ругаться и дергаться даже в своих страшных путах. Огонь до них не дотягивался, но жар был сильный и лица пленников, уже изрядно подкопченные, лоснились от пота. Рейневен даже представить не могла, что ей придется увидеть, как кого-то собираются заживо зажарить и съесть. Особенно тех, с кем она путешествовала бок о бок не один месяц. Против воли её снова начало трясти и взять себя в руки оказалось непросто. Она просто задавила всякие эмоции, уговорила себя, что пока нужно думать о том, как спасти их от смерти, а не тратить драгоценное время на стенания, от которых нет никакого толку. Необходимо было найти остальных, ведь вряд ли за такое короткое время тролли успели сожрать вторую половину отряда. В которой был Торин. Стоп! Не сметь думать об этом. Не сметь. Не думать. Искать, спасать. Рейневен как можно осторожнее высунулась из-за куста, и тут третий тролль протопал мимо с интересной ношей в руках — с мешком, из которого выглядывала рыжая голова перепуганного до смерти Бомбура. Тролль кинул мешок с толстяком на землю возле груды камней и вернулся к костру. Ей послышалось или на самом деле оттуда донеслись сдавленные стоны и возгласы? Необычайно воодушевившись — по крайней мере, хоть кто-то еще жив, — дунадейн, согнувшись в три погибели сначала обошла, а потом уже на четвереньках и ползком преодолела опасно открытый участок. Было совсем неважно, что адреналин с бешеной силой бьется в её крови, а страх и злость застилают глаза, потому что ни одна ветка не шелохнулась на её пути и до места назначения Рейневен добралась успешно. Торин был первым, на кого она наткнулась, оказавшись возле целой кучи больших серых мешков, подозрительно шевелившихся во мраке. Сама того не ожидая едва не врезалась в него головой, успев отпрянуть в самый последний момент. Последний потомок великих королей Эребора никак не желал признавать свое поражение, отчаянно дрыгаясь в мешке и пытаясь зубами развязать узел жесткой и прочной веревки, стянувшей край мешка вокруг его шеи. Кроме мерзкого послевкусия во рту и возникшей от этого тошноты, это не дало ему ровным счетом ничего. Торин пытался мыслить хладнокровно и найти выход из сложившейся ситуации, но на ум ничего не шло и оставалось только скрипеть зубами от злости и как никогда сожалеть, что неспособен причинять урон взглядом. — Тихо, не дергайся, я сейчас перережу веревку, — вдруг горячо зашептали ему в ухо и от неожиданности король вздрогнул всем телом. Повернув голову к источнику звука, Торин с ужасом увидел притаившуюся в темноте Рейневен, и она бы могла поклясться, что никогда доселе ей не приходилось видеть такое выражение лица и такие круглые глаза. — Ты что тут делаешь? — сдавленным шепотом прохрипел гном, чувствуя, как накатывает новый приступ ярости, вызывая ощутимое помрачение рассудка. Присутствие здесь Рейневен, то, что она подвергается серьезной опасности и ослушалась его приказа — все в совокупности настолько поразило Торина, что он даже не подумал о том, что она может помочь им освободиться. — Освобождаю тебя. Тихо же, я могу тебя задеть! — в темноте блеснуло изогнутое тонкое лезвие и веревка тут же ослабла. Мешок пополз с плеч и зацепился за связанные руки. Рейневен потянулась, чтобы разрезать и эту веревку, но тут, совершенно некстати, Бильбо вскочил на ноги и, смешно подпрыгивая в своем мешке, обратился к троллям: — Стойте! Вы совершаете ужасную ошибку! Вы неправильно готовите гномов! Тролли одновременно обернулись и удивленно уставились на маленького выскочку. Рейневен своевременно юркнула в тень камня. — Ну и как же надо готовить гномов? — старший тролль с кривой ухмылочкой наклонился к хоббиту, вынуждая того задержать дыхание, чтобы не вдыхать ужасающую вонь изо рта. — Надо использовать специальные приправы! Вы их нюхали? Одного шалфея будет мало, чтобы отбить эту вонь! Тролли в недоумении уставились на хоббита и гномов, валявшихся позади него. Мысленный процесс явно давался им с трудом и занял немало времени, а тем временем лежащие в вонючих мешках гномы с нескрываемой обидой смотрели на Бильбо, даже не предполагая, что же ещё он задумал и уж тем более — с какой целью. Пользуясь тем, что тролли увлечены беседой с хоббитом, Рейневен решила безотлагательно осуществить свой собственный план, и путь её лежал к небольшому загончику, где находились украденные пони. — Что за чушь! Зачем их как-то готовить, гномов можно и сырыми лопать. — один из троллей нагнулся и, схватив мешок, опять с Бомбуром, подвесил его вниз головой над своей раскрытой смердящей пастью, мерзко причмокивая губами и облизываясь прямо возле головы толстяка. — Они так хрустят! — Не ешьте его, он заразный! — отчаянно возопил Бильбо, зажмурившись, чтобы не видеть, на его глазах Бомбуру бесславно откусят голову. — Что? — тролль, попытавшийся съесть Бомбура, брезгливо поморщился. — Он заразный! У него черви! — Бильбо лихорадочно соображал, едва ли не подпрыгивая на месте от волнения, и вторая за ночь спасительная идея не заставился себя долго ждать. — Они все заразные! Все без исключения! Под неодобрительные возгласы гномов, совершенно не согласных с Бильбо, тролль отшвырнул ставшего совсем не аппетитным Бомбура прямо на товарищей, которые в ужасе попытались расползтись, лишь бы не быть раздавленными. И тут с испуганным ржанием через поляну пронеслись освобожденные пони, топча раскиданную утварь, разбивая тлеющие угли по краю костра и чуть не сбив с ног опешивших от неожиданности троллей. Лошади убежали прежде, чем тролли сообразили начать их ловить, но зато все трое одновременно повернулись туда, откуда их несостоявшийся ужин имел удачу убежать. За плетнем прыгала Рейневен, отчаянно размахивающая каким-то тряпьём и успешно распугавшая пони своей дикой пляской и необычным видом. Вдохновленная успехом, девушка не сразу поняла, что замысел провалился и обнаружила себя зажатой в кулаке тролля прежде, чем успела подумать о собственном спасении. Под оглушительный рев триннадцати гномьих и одной хоббичьей глоток, Рейневен встретилась нос к носу с отвратительным смердящим созданием. Тролль криво ухмылялся, демонстрируя гнилые зубы, и разглядывал девушку с огромным интересом. От него разило так, что Рейневен с трудом подавила рвотный позыв, впервые за последние часы порадовавшись, что так и не поужинала. Грязные пальцы тролля крепко сжимали её ноги и бедра, казалось еще чуть-чуть усилит тролль хватку, её тело ниже пояса превратиться в месиво из изломанных костей и раздавленной плоти. Рейневен бросила испуганный взгляд вниз, откуда на неё смотрели замершие в ужасе гномы. На вытянувшееся и побелевшее лицо Торина и вовсе смотреть было невозможно. «Какая же я дура! — в отчаянии подумала девушка, наконец, поняв, что же натворила. Ей стало страшно и стыдно, да и гибнуть по собственной глупости у него на глазах совсем не хотелось. Тролль поднес её ближе и шумно принюхался. — Смотрите-ка, парни, у нас гномья самка! — прошепелявил он и гнусно осклабился. — Какой славный будет десерт. Снизу раздался обозленный, яростный рык, Рейневен не нужно было поворачиваться, чтобы понять, кто это был. — А ну отпусти её, грязная тварь! — заорал вдруг Двалин с вертела, вызвав приступ веселья у троллей. Рейневен перевернули вниз головой и слегка встряхнули, затем тролль снова к ней принюхался. — Вкусная молоденькая самочка, — захихикал он. — В самом соку. Твоя, гном? Двалин заскрежетал зубами от бессилия, но всё, что он мог — это сжимать и разжимать кулаки, напрягая мышцы могучих рук, без всяких шансов на освобождение от пут. Рейневен закрыла глаза, чтобы не видеть ни качающейся вокруг нее земли и кустов, ни жалящего глаза пламени костра. Но больше, чтобы не видеть исказившееся лицо подгорного короля, который, кое-как справившись с эмоциями, испепелял тролля взглядом, скрежеща зубами. Все муки мира были написаны на лице Торина, но, кроме как бесполезно дергаться, будучи связанным по рукам и ногам в вонючем мешке, он не мог ровным счетом ничего. И эта беспомощность убивала его. За спинами троллей мелькнула серая тень. Открыв в этот момент глаза, Рейневен заметила, как изменилось лицо Бильбо, стоявшего лицом на восток. — Рассвет придет и смерть вас ждет! — провозгласила серая тень голосом Гэндальфа. Огромный валун в восточной части поляны раскололся надвое от удара магическим посохом и лучи восходящего солнца тут же затопили поляну своим ярким теплым светом. Тролли в ужасе охнули и застонали, прикрываясь от несущего им погибель светила руками. От их громадных тел повалил то ли пар, то ли пыль и серая кожа на глазах стала сначала шелушиться и растрескиваться, а потом превращаться в подобие старой древесной коры. Всем давно известно, что солнечный свет губителен для пещерных троллей и превращает их в камень в пару минут. Рейневен, видя, что ноги гигантов уже врастают в землю, отчаянно задергалась, пытаясь освободиться. Если тролль окаменеет,держа её в руке, то вызволить её из этой внезапной ловушки будет едва ли возможно. Нечеловеческим усилием высвободив зажатую пальцами тролля руку, девушка воткнула лезвие в начавшую застывать лапу. Каким-то чудом это ещё смогло причинить боль застывающему навеки созданию и тролль, судорожно взмахнув ещё не до конца потерявшей чувствительность конечностью, выпустил девушку. Пролетев по дуге над мешками с гномами, Рейневен относительно удачно приземлилась за кустами. Она пробыла там довольно долго, всё время, пока Гэндальф освобождал гномов и те возвращали себе оружие и одежду. Ей было о чем подумать за это время и сделанные выводы были неприяно правдивыми и неутешительными. Наверное было даже лучше что никто не осведомился о её самочувствии, хотя и немного обидно. Но вскоре Рейневен услышала приближение тяжелых шагов. Ей не нужно было оборачиваться, чтобы узнать, кто пришел к ней. Гном остановился позади неё и долго молчал. И это безмолвие было тяжелее любых слов, какие могли бы быть им сказаны. Рейневен медленно подняла на Торина виноватый взгляд. Яркие глаза мужчины говорили лучше слов. И в них она видела все: и пережитый страх за нее, и усталость, и досаду, и злость, и огромное облегчение, что все обошлось. Но больнее всего было видеть разочарование и обиду. — Торин, послушай, я… — тихо начала было Рейневен, но он поднял руку, останавливая ее. А затем развернулся и ушел обратно. До Рейневен доносились чьи-то слова о пещере троллей, но сейчас ей было безразлично абсолютно все, кроме удаляющегося прочь от нее мужчины, чья напряженно выпрямленная спина и расправленные плечи производили крайне гнетущее впечатление.