Согрей мою душу, растопи мое сердце

              Потянулись бесконечные дни. Близился уже третий вечер после счастливого избавления из тролльего плена, но всем одинаково казалось, что с того благословенного утра прошла вечность. Может, дело было в том, что компания Дубощита теперь была вынуждена продолжать путешествие пешком – разбежавшихся лошадей так и не удалось собрать, а может и в воцарившемся среди гномов настроении. Тон всему, как водится, задавал Торин. После очередного происшествия, выпавшего на долю его отряда, Дубощит был крайне немногословен – дня за два никто, пожалуй, не услышал от своего предводителя ни единого слова, а все возникающие вопросы он решал одним только взглядом, либо при помощи Двалина. Последнего это совсем не радовало, и даже неожиданно прекратившееся общение узбада с девушкой-следопытом почему-то не принесло ожидаемого удовлетворения. Торин был мрачен, Двалин хмурился вслед за ним и ничего не понимал. Фили и Кили, единственные, кто имел уважительную и понятную всем причину пребывать в тоске и унынии, напротив, удрученными не казались. По крайней мере, со второго дня. Они несли возложенное на них наказание с достоинством истинных принцев крови. Отряд едва не стал тролльей едой исключительно по вине братьев: не зазевайся, не задреми они на посту, отряд бы тихо снялся с места и постарался бы убраться подальше. Едва дождавшись, пока племянники высвободятся из мешков и оденутся, подгорный король отвел обоих в сторону и долго беседовал. Разговор был негромким, но крайне неприятным. После него юноши словно бы погасли. В тот день никто не услышал от них ни слова, а на следующий день парни безропотно взялись вести всё походное хозяйство, от ухода за лошадьми и мытья посуды до стирки и починки одежды всему отряду. Уцелевшую поклажу несли на себе, распределив между собой поровну. Торин первым перекинул через могучее плечо ещё одну увесистую котомку, и, глядя, как узбад идет вперед, не обращая внимания, ровная ли тропа под ногами или приходится искать место, куда поставить ногу, никто и не подумал жаловаться. Даже Бильбо мужественно молчал, хотя этого самого мужества с каждым шагом оставалось всё меньше. Он держался из последних сил, это было невозможно скрыть или не заметить, вдобавок выглядел разочарованным, и более всего - самим собой. Весь опыт хождения в походы, которым владелец Бэг-Энда так гордился, на деле оказался совершенно бесполезным, не дав ему ни закалки, ни знаний. Бильбо отчаянно уставал, так же отчаянно скрывая это из опасения породить новую волну насмешек. Но он ошибался. Насмехаться над ним никто и не думал. Гномы либо были слишком заняты тем, что давило на их крепкие плечи и расстилавшейся под ногами дорогой, либо замечали и молчаливо одобряли сдержанность полурослика, решив для себя, что если Бильбо найдет в себе силы преодолеть очередное испытание, то в дальнейшем ему будет намного легче. Изнеженный довольством и комфортом житель Шира, не замечая того, менялся день ото дня, становясь крепче не только физически. Укреплялся его дух и характер, встречаясь с неизвестными ранее врагами и чужой бедой. Утомительные и всегда безрезультатные пререкания Гэндальфа и Торина по поводу захода в Ривенделл как-то незаметно прекратились, чему оказались несказанно рады все, включая этих двоих. Рейневен, наблюдая за волшебником, могла бы поклясться, что у него появилась более важная забота, чем уговаривать короля гномов делать то, что тому не по нраву. Вслух маг лишь один раз высказал своё недоумение по поводу появления горных троллей на таком отдалении от своих привычных мест обитания высоко в горах, но то, что Гэндальф стал намного молчаливее и задумчивее, временами начиная что-то неразборчиво бормотать себе под нос, говорило о том, что всё гораздо серьезнее. Дубощит словно отгородился ото всех невидимой прочной стеной, допуская внутрь лишь избранных. Его не беспокоили перемены в поведении Гэндальфа, да и про троллей он, похоже, уже и не вспоминал. Рейневен же для него словно бы перестала существовать с того самого утра, а её знания, столь высоко ценимые прежде, будто бы враз потеряли свою важность для похода. Если им и приходилось сталкиваться, Торин смотрел будто бы сквозь неё холодными и равнодушными глазами, и это стало еще сильнее ранить девушку после того, как она поймала его взгляд в свою сторону. Взгляд, полный обиды и, как ей показалось, разочарования. Рейневен не могла не признать его право испытывать эти чувства. Король и военачальник, лидер целого народа, потерпевшего крах и пережившего изгнание, отдавая приказ, справедливо ожидал его беспрекословного выполнения. Других вариантов для Дубощита не существовало в принципе. Каждый, кто отправился с ним к Одинокой горе, был готов подчиниться любому его приказу без колебаний. Торин и от неё ожидал того же, вот только Рейневен за долгие годы одиночных странствий привыкла решать за себя, быть себе хозяйкой, и изменить себя в одночасье было не так то просто. Она понимала, что допустила ошибку, возможно фатальную. Ту, которая уничтожит всё, что возникло между ней и гномом поначалу как между работодателем и наёмником, потом – между соратниками и, наконец, между влюбленными. Понимала и ей становилось страшно от того, что всё уничтожила сама. И тут же, на месте этих страхов кипучей волной поднималось желание спорить до хрипоты, что это была вовсе не ошибка и не ослушание, а нечто другое, не знакомое дунадейн. По прошествии нескольких дней, вспоминая события той ночи, Рейневен все больше и больше осознавала, что в тот момент её влекла некая сила, подчиняться которой приходилось вопреки всем приказам и доводам здравого смысла. Снова и снова в её памяти оживал момент, когда Торин отступает от неё и разворачивается, чтобы уйти в ночь, на бой, способный стать смертельным. И если тогда она чувствовала только пустоту и неотвратимость, то сейчас её начинало трясти. Нет, она сделает то же самое еще раз, если понадобится. Достаточно уже было в её жизни тех, кого она любила и похоронила, и будет свыше всех сил пережить это еще раз, проще погибнуть вместе с тем, кому отныне отдано сердце. Рейневен бросила сердитый взгляд на два мужских силуэта на фоне вечернего неба и вздохнула. Сколько же ещё продлится эта отчужденность? Было бы менее унизительно стирать за всеми мужчинами в отряде, перейдя из следопытов в прачки, чем стать вдруг пустым местом. И если бы Торин вдруг отчитал её при всех, что было бы ему крайне несвойственно, она бы тоже стерпела, но видимо даже отповеди короля она не заслуживала. В эти дни она не раз вспоминала слова, сказанные однажды Фили, о том, что порой Торин может посмотреть так, что начинаешь жалеть, что просто не ударил или сразу не убил. На фоне отстраненности и холодности Торина оставшееся неизменным отношение остальных членов отряда совершенно терялось. Рейневен намного больше времени, чем обычно, проводила с Бофуром и Бомбуром, отвлекаясь на приготовление пищи, но как будто смотрела мимо и насквозь них, когда братья, давно заметившие случившуюся в её настроении перемену, пытались разговорить девушку и развеселить. Неутомимый Нори безо всяких стеснений делился не совсем законными историями из своего прошлого, а его младший брат ни с того ни с сего решил ознакомить Рейневен с историей появления некоторых родовых узоров гномов. Они все о чем-то догадывались, заметили перемену в её настроении, но, не зная истинной причины, каждый придумывал её для себя сам и следом начинал изобретать свои способы избавления от проблемы. Бофур лукаво подмигнул ей, на мгновение оторвавшись от деревяшки, из которой что-то выстругивал уже битый час. Рейневен всегда нравилась улыбка этого гнома, теплая и немного печальная, но совершенно не расположенная сейчас улыбаться девушка почувствовала только раздражение и почти что отбросила в сторону черпак. Еще один такой вечер она не выдержит. Нужно поговорить прямо сейчас, разобраться во всём и решить все разногласия раз и навсегда. Они и так тянули слишком долго. Поднимаясь на пологий холм, где в ожидании ужина проводили время Торин и Двалин, Рейневен настроилась на любой исход разговора. И даже представила себе, как собирает вещи и покидает отряд после его окончания. Она уйдет с гордо поднятой головой и не станет плакать, она прикажет себе не унывать и, возможно, даже сможет улыбнуться на прощание. Торин держал в руках найденный в пещере троллей эльфийский клинок, медленно приближал отполированный до зеркального блеска лезвие и снова отстранял на расстояние вытянутой руки. Меч ковался для эльфа, не для гнома, и был, признаться, великоват, но Торину с избытком хватало сил, чтобы обращаться с ним играючи. Вес оружия приятно оттягивал руку, сталь холодно сияла в теплых закатных лучах, отражая их своей отполированной безупречной поверхностью, кое-где покрытой замысловатой и едва заметной с первого взгляда эльфийской вязью. Это было великолепное оружие, как кузнец и воин Торин не мог не признать этого, и, хотя на его лице всё еще была написана странная смесь восхищения великолепной работой кузнецов Гондолина и недоверия ко всему эльфийскому, благоразумие всё же было выше неприязни. Торин сознавал, что отказываться от подобного подарка крайне глупо. Клинок имел необычную форму. От костяной рукояти – Гэндальф уверил Торина, что это зуб дракона и гном определил для себя, что это хороший знак, - шло прямое полотно, имеющее равную ширину до середины длины и лишь потом оно плавно расширялось, образуя волну со стороны режущей кромки и оставаясь прямым с другой. Затем клинок резко сужался и заканчивался смертоносным и немного вытянутым острием. Торин бесстрашно подхватил меч за самое остриё кончиками пальцев, уперев увенчанную стальным овальным навершием рукоять в ладонь, и медленно прокрутил его. То ли кожа гнома настолько огрубела от труда и сражений, то ли клинок признал своего нового владельца, но обошлось без порезов. Дубощит довольно хмыкнул и быстрым движением вернул клинок в ножны. И только тогда заметил стоявшую напротив Рейневен. Которая смотрела не на него. Дунадейн, движимая спонтанным порывом расставить все точки над «и», растеряла его, стоило ей оказаться рядом с Торином, но совсем не король гномов был тому виной, и не внезапный приступ робости. В паре шагов от камня, на котором с видимым комфортом устроился узбад, Двалин, сын Фундина решил устроить небольшую разминку и лихо отжимался на кулаках от земли. Зрелище было впечатляющим. Могучий воин был обнажен по пояс, его рубаха комком лежала поверх перевязи с топориками, мощные мускулы рук и широченной спины яростно бугрились и перекатывались под блестящей от пота плотной кожей, густо испещренной синими и черными татуировками, которые перекрывали росчерки шрамов разной ширины. В движении казалось, что рунный узор и бело-розовые рубцы как живые меняют свои очертания и образуют новые, еще более затейливые узоры. Двалин негромко бубнил себе под нос что-то на кхуздуле, задавая ритм движению. Глухой низкий голос гнома, произносящего таинственный речитатив, звучал так ровно, словно он отдыхал, с комфортом расположившись на удобной лежанке. Рейневен вышла из оцепенения и, осознав непозволительно пристальное своё внимание к другому гному, поспешно отвела взгляд, тут же напоровшись, словно на ледяную кромку полыньи, жесткий взгляд Торина. Торина, которого – и эта шальная и непрошеная мысль здорово её обескуражила - до смерти хотелось бы увидеть на месте Двалина. Торина явно раздраженного, недобро поглядывающего то на Двалина, продолжающего своё занятие находясь в счастливом неведении о происходящем, то на неё. - Не хочешь ли потренироваться? - после недолгой паузы молвил он, немного прищурился и от уголков глаз к вискам побежали лучики мелких морщинок. - Ты меня спрашиваешь? – переспросила Рейневен, не поняв, к кому он обращается. Вообще Торин собирался потренироваться с Двалином, когда тот закончит, или позвать племянников. Парни после троллей ещё меча в руки не брали, отбывая свою провинность на бытовом фронте. Эльфийский меч дал гному огромную и, по всей видимости, богатую почву для новых тактик и стратегий, которую ему не терпелось развить. Но откуда ни возьмись, появилась Рейневен, и планы оказались нарушены. Стремясь ничем не выдать неожиданное волнение, Торин придал лицу как можно более равнодушное выражение и постарался не смотреть на неё, пуская взор поблуждать по окрестностям, где зелень летней природы была смягчена розовым золотом заката. Но фигурка напротив как магнитом притягивала к себе его внимание. Тайком, из-под полуопущенных ресниц, Торин любовался её станом, плавными линиями стройных бедер, скрытыми плотной тканью свободных штанов, узкой талией, перехваченной широким кожаным поясом с кинжальными ножнами на правом боку, манящими очертаниями груди, едва обозначенной под свободной курткой. Он угадывал её, как камнерез видит в цельной породе будущий шедевр, и это будоражило гораздо сильнее откровенных платьев трактирных девиц. Рейневен, отвернувшись, наконец, от Двалина, теперь смотрела на него, накручивая на палец кончик длинной косы. В серых глазах плескалось сомнение и, как привиделось Торину, какая-то обреченность, от которой захолонуло сердце. Что же она себе напридумала? - У тебя, – в горле вдруг пересохло. – Так ты хочешь? Хрипловатый, едва заметно дрогнувший голос медленной волной захлестнул Рейневен. Она прерывисто вздохнула, выдерживая потяжелевший взгляд мужчины. Вопрос звучал более чем двусмысленно. - Да. Хочу, – ответила она, так же двусмысленно. Сердце провалилось в пустоту, теплая волна отхлынула куда-то вниз, девушка с ужасом поняла, что начинает краснеть. - Тогда я тебя жду, – кивнул Торин. Двалин медленно поднялся с земли, выпрямился за спиной короля и с чувством потянулся, провожая взглядом Рейневен. - Интересные у вас игры, – негромко заметил он, поджав губы. Обтерев торс рубашкой и подбоченившись, Двалин подставил разгоряченное тело вечернему ветру, щурясь на закат. - Всего лишь разминка, – сказал Торин и нахмурился, понимая, что снова получилась двусмысленность. - Хм… ну что же, с новым оружием не грех и потренироваться перед настоящим боем. Торин скинул на камень плащ. Чуть подумав, отправил следом тяжелый пояс, кожаный жилет и панцирь со стежником, оставшись только в рубахе. Ветер, порывистый и свежий, словно отрезвил его. В душу закралось подозрение, что он поступает как-то неправильно. - Не боишься, что она тебя своими перышками порежет? – Двалин наблюдал за его приготовлениями с непроницаемым лицом и ощутимый оттенок иронии в его голосе заставил Торина вскинуться, словно гончего пса на запах добычи, но на ответ времени уже не было, хотя и подумалось о том, что Двалин, несмотря на давнюю дружбу, все же порой бывает слишком бесцеремонен. Рейневен вернулась быстро. Решимость горела на её бледном лице и в глазах, сквозила в порывистых движениях. Ножны она оставила в лагере, и несла сабли рукоятями вниз, пряча их за каждой рукой. Следом за девушкой торопился Бильбо, взъерошенный и встревоженный настолько, что при взгляде на него можно было вполне решить, что его самого ждёт дуэль не на жизнь, а на смерть, а не тренировочный поединок. Когда девушка, бледная и с горящими глазами пришла и схватила своё оружие, хоббит поначалу решил, что отряду снова грозит какая-то беда, и неожиданно легко для самого себя скинул негу, в которой пребывал в ожидании ужина, выставив навстречу закату непривычно натруженные мохнатые ступни. Рейневен была совсем не расположена разговаривать и объяснять ничего не собиралась, но Бильбо обо всем догадался сам, хотя истолковал характер предстоящего поединка в корне неверно. В силу природной наблюдательности и догадливости, Бильбо почти сразу заметил разлад между королем гномов и следопытом. И когда Рейневен вернулась после короткой беседы с Торином на залитом солнечным светом пригорке, рассерженно обнажив тонко пропевшее при соприкосновении с воздухом оружие и, ничего не объясняя, тут же заторопилась назад, Бильбо перепугался не на шутку. Не иначе оба решили убить друг друга. Он не смог догнать Рейневен, но буквально наступал ей на пятки по пути на пригорок, и говорил что-то, отговаривал от этого безумства, на которое она пошла совершенно не подумавши, вот только девушка совершенно ничего не слышала. Рейневен едва ли не сразу почувствовала сожаление, что повелась на провокацию со стороны гномьего короля. Уязвленный предводитель и пылающий неудовлетворенной страстью мужчина – она прекрасно помнила, в каком состоянии застала его заварушка с троллями – не лучший партнер для тренировки. Но отказываться было поздно, да и пошло бы вразрез всем её принципам и воспитанию. Она отважно взглянула на Торина, который ждал начало поединка на противоположной краю поляны. Его волосы и ткань свободной синей рубахи, перехваченной на бедрах шнурком, трепал ветер и девушка подумала, что ей-то остаться в одной рубахе будет рискованно. На таком ветру ее грудь сыграет с ней злую шутку, поэтому она сняла только куртку, оставшись в плотном жилете. Отбросив за спину косу и прищурившись, когда луч солнца из-за облаков ударил прямо в глаза, Рейневен глубоко вздохнула, подняла сабли и шагнула в круг. Двалин придирчиво, хотя больше для проформы, чем всерьез, оглядел соперников поединка, который вдруг и ему начал напоминать дуэль. Замершие в ожидании напротив друг друга Торин и Рейневен неожиданно показались ему удивительно похожими, словно две статуи, выточенные одним резчиком из одного куска крепкой скальной породы. Полные сил, молодые и горячие, способные быть равными, но такие разные: мужчина и женщина, король и следопыт, гном и человек. Несмотря на все это, они на удивление хорошо подходили друг другу. Эта догадка была настолько дерзкой, что на секунду пригвоздила Двалина к тому месту, где он находился. А ещё возмутительнее было то, что у него не получалось её отрицать даже несмотря на то, что он всё еще не до конца принимал девушку, как равного члена отряда, а в глубине души закопошились робкие подозрения, что произошло нечто необратимое, то, с чем Двалин будет вынужден научиться жить. Эти двое, несмотря на различие рас, выглядели как два осколка одной крепкой породы - гном все измерял красотой камня и силой металла. И могучий воин неожиданно искренне огорчился, сожалея, что девушка принадлежит человеческой расе, ведь иначе она могла бы стать прекрасной парой для Торина. - В общем.. кхм.. до первой крови.. – прокашлялся Двалин, опуская глаза и отступая на край поляны. Посмотреть на поединок собрался весь отряд, за исключением Фили и Кили, ещё раньше ушедших исполнять свои обязанности по хозяйству. Да и немудрено, ведь гномы падки на шумные развлечения, которыми не может побаловать их походная обстановка. Природный азарт еще больше подстегнула нешуточная паника Бильбо и брошенные им на бегу слова. Побросав все дела, гномы ринулись лицезреть поединок своего короля с дунадейн. Рейневен плавно тронулась с места, не сводя глаз с гнома. Эльфийский клинок в руках гнома мягко и прозрачно заиграл в закатных лучах уже знакомым теплым светом с оттенком розового. Девушка знала, что проиграет Торину, ибо сознавала и его физическую силу, и выносливость, и мастерство. Но это ее совсем не тяготило, да и не нужна была ей никакая победа. Легкие сабли плавно вспорхнули в воздух, описывая дуги по обе стороны её тела. По-кошачьи мягко и бесшумно двигалась Рейневен. Тяжело и уверенно сминали молодую траву кованые сапоги Торина. Затаив дыхание, окружившие поляну гномы наблюдали и ждали, что же будет дальше, тихонько перешептываясь, сдержанно посмеиваясь и обмениваясь рукопожатиями так, чтобы не попасться на глаза чересчур серьёзному Двалину. Минуту, не больше, вели тихую войну взглядов соперники, но для обоих это время растянулось в вечность. Напряжение заставило воздух звенеть еще до того, как Торин первым шагнул вперед и три клинка встретились в воздухе. * Спустившись к ручью, Кили и Фили в первую очередь скинули на песок сапоги, с наслаждением опуская натруженные ноги в холодную воду. Серебристые стайки мальков прыснули в стороны от вторжения больших и широких ступней. Молодые гномы с наслаждением шевелили пальцами в прохладной воде и жмурились от удовольствия, задрав головы к небу. Кили снял куртку и закинул её на берег, старший брат последовал его примеру – оставаться в утепленной одежде не всегда было комфортно даже прохладными по летним меркам вечерам. - Это ж надо было прошляпить семейство троллей – вздохнул младший гном, созерцая свежую мозоль на пятке. – Ехали бы сейчас верхом… - Да. Проворонили так проворонили. – согласился Фили, присев на травянистую кочку у самой линии воды и зарываясь пальцами ног в холодный и влажный прибрежный песок. - Долго, интересно знать, нам ещё стиркой заниматься и посуду мыть? – Кили с тоской покосился на несколько пар носков, исподнее и стопку деревянных плошек, ожидавших своей участи на берегу. Просто везение, что сегодняшняя стирка состояла только из их с братом вещей, в то время как позавчера обоим пришлось приводить в нормальное состояние одежду едва ли не всего отряда. - Торин не злопамятный и не вредный, он требует всего лишь дисциплины в отряде. Он прав, это мы оболтусы, которые не могут запомнить, что попали во взрослую жизнь, – резонно заметил старший брат, откладывая в сторону набитую табаком трубку. – Думаю, пара дней и все снова будет как прежде. - Кстати, брат, – встрепенулся Кили и большие карие глаза озорно блеснули из-под нависшей челки. – Мы же не одни оплошали, ты заметил? Наша доблестная спасительница из несостоявшегося рабства тоже впала в немилость. Фили чуть нахмурился, раскуривая трубку и пуская череду колечек. Не дождавшись никакого ответа, Кили продолжил мысль, увлеченно выполаскивая носки в мутной воде: - Раньше он с ней разговаривал. Они ходили на разведку втроем, Торин, Двалин и она. Дядя обсуждал с ней дальнейший путь, какие-то следы… я даже как-то видел, как они ночью разговаривают у костра, когда была не его смена дежурить, а он не спал. Но последние дни Рейневен все больше с Бомбуром да Бофуром кашеварит, да рядом с Бильбо вечера коротает, если ей хочется поговорить, а Торин в её сторону и головы-то не повернет. Фили, выслушав наблюдения брата с тенью задумчивой улыбки на губах, дернул головой так резко, что бусинка на конце одного заплетенного в косу уса пребольно стукнула его по носу. Гном поморщился. Братец порой был сущим ребенком. Как по поведению, так и по наивности. - Не смотрит, говоришь? Совсем? – пшеничные усы дрогнули и Фили хитро улыбнулся. - А что, разве не так? – округлил глаза Кили. - О, Махал отец наш! – Фили закатил глаза. - Кили, да Торин с Рейневен глаз не сводит! - Да ты спятил, брат, такое говорить! Я ж ни разу не видел! Фили снова воздел глаза к небу. После слов Кили он показался себе очень умным, наблюдательным и умудренным опытом гномом, даром, что всего на пять лет старше. - Вот что, Кили, братишка, – негромко, очень важно, с безграничным терпением в голосе молвил он. – Иногда не нужно смотреть, чтобы уметь видеть. Видишь ли, наш дядя…. Кхм… эээ…как это сказать… - Влюбился? – почти заорал Кили, подскочив на месте от своей догадки. Следом подскочил Фили, ничуть не сомневаясь, что восторженный вопль Кили обязательно услышат все остальные гномы. - Ну ты и балбес, – выдохнул он, с укором качая головой. - А что, разве не так?! - Все так. Причем, по всем пунктам, – хмыкнул Фили. – Только, будь добр, помалкивай. Не хочется, чтобы ты пал первой жертвой нового меча дяди. Да и старого тоже. Кили едва умерил свой пыл, хотя от таких новостей хотелось скакать и прыгать. Не сказать, чтобы молодого гнома всерьёз заботила личная жизнь дяди, хотя бы даже в силу собственного юного возраста, просто на фоне череды однообразно тянущихся дней в походе новости такого рода не могли не вызвать ничего, кроме взрыва эмоций у крайне эмоционального юноши. Отчаянно сдерживая рвущиеся наружу эмоции, Кили всё же время от времени расплывался в улыбке. Воображение не могло не расцвести пышным цветом на благодатной почве такой потрясающей новости. Юноша, еще пару минут назад не подозревавший о таком варианте развития событий, мгновенно представил себе все возможные последствия оных и, судя по мечтательному выражению лица и легкой улыбке, они вполне его устраивали. Когда Фили, расслабленно раскинувшийся на мягкой травке, вдруг резко сел и начал к чему-то прислушиваться, Кили не сразу смог переключиться. - Ты чего? – рассеянно отозвался он. Ему, всё еще пребывающему в своих мечтах, ничего не слышалось и не казалось. - Ш-ш. Тихо. Ты слышишь? – поднял вверх указательный палец Фили. Кили навострил уши и тоже услышал отдаленный звон и лязг металла о металл. - Да это ж в лагере! – воскликнул Фили, вскакивая и натягивая сапоги. – Бежим скорее! Там что-то случилось! - Надеюсь, это не тролли, – буркнул под нос Кили, догоняя брата. Их ждало необычное и удивительное по красоте зрелище. Два силуэта в розовых сумерках кружили, сходились и расходились, сталкивались и отступали вновь и вновь. Коренастый сильный мужчина, крепкий, как земная твердь, и гибкая легкая женщина, порывистая и быстрая, как ветер. Три клинка играли музыку этого танца, то звонкую и певучую, то хриплую, надрывную и берущую за душу. Поединок, превратившийся в танец, длился уже больше получаса, но и после целого дня пешего перехода никто из соперников не чувствовал усталости, хотя бы просто потому, что ими руководили неспокойные души и горящие сердца. Струйки пота чертили извилистые полоски по запыленным дорогой лицам, губы пересыхали от жажды и трескались до крови, но до таких мелочей никому из них не было дела. Они и не вспоминали, и не чувствовали ничего, кроме оружия в руках и земли под ногами, видели только горящие в безумном, упоительном и страстном восторге глаза напротив. Выпад Торина - коварный, обманный, умелый. Но вроде бы без особого труда отразила его Рейневен, скрестив сабли перед собой и задержав ими листовидное лезвие. Повернувшись вправо и продолжив двигаться вокруг своей оси, Рейневен вынудила гнома последовать за её маневром. Ему ничего и не оставалось делать, иначе бы тяжелый и длинный для его роста клинок попросту вывернулся бы из рук, показывая свой непростой характер. Торин на секунду опешил от самодеятельности эльфийской стали, но списал промах на недостаток практики с новым оружием. Устоявшаяся за много лет тактика раскручиваться вокруг себя и использовать для усиления рубящего удара инерцию и тяжесть собственного тела, сейчас никак не могла быть применена, хотя будь на месте Рейневен какой-нибудь орк, Торин бы конечно за считанные секунды порубил противника. Урок оказался неожиданным и полезным, он обязательно подумает, как избежать подобных неприятностей в настоящем бою. Парные клинки смертоносным вихрем кружили вокруг эльфийского меча, разящего уверенно и, в тоже время, аккуратно. Начиная новую атаку, Торин оказался сбит с толку волной теплого пара, идущего от разгоряченного женского тела, и ощутил совершенно неуместное волнение. Женщина - опасный противник, успел подумать гном, отражая ловкие выпады дунадейн. Однако возбуждение неожиданно сыграл ему на руку и Торин, ощутив прилив сил, начал теснить Рейневен то к притихшим зрителям, то к терновнику, где у неё совсем не было места для маневров. Сражаться больше не хотелось. Они остановились, скрестив клинки над головами и слушая хриплое дыхание друг друга. Поначалу утонув в расплавленной синеве глаз Торина, Рейневен заметила сразу всё: и бисеринки пота, выступившие на высоком лбу, и прилипшую к грязной щеке серебристо-черную прядку волос, и сухие полуоткрытые губы, и запекшуюся кровь там, где треснула тонкая кожа. Отвести бы сейчас в сторону меч - всего-то нужно сделать легкое движение саблями влево и вниз, шагнуть вперед и прижаться крепко-крепко, чтобы впитать в себя жар его тела, да напоить собой иссохший в пылу борьбы рот. Почему они дошли до этого безумия? Рейневен даже не уловила, что сделал Торин, какое неуловимое движение последовало, пока она смотрела на него, но прикосновение холодного лезвия меча обожгло её не хуже раскаленной головешки. Странно, что клинок остался холодным, подумала Рейневен, опуская глаза вниз, где острие меча застыло, упираясь ей в грудь под завязками промокшей от пота рубашки. Ты мастер, но и я не промах. И тут же Торин Дубощит обнаружил, что победу ему праздновать рано. Девушка вроде бы и не пошевелилась, словно боясь, что неосторожным движением поранит саму себя об его меч, но гном немедленно ощутил, как острие сабли, повернувшейся под невероятным углом в кажущейся неподвижной руке, больно уперлось ему в живот чуть ниже солнечного сплетения. Поединок был окончен. Хрипло и рвано дыша, соперники исподлобья мерялись взглядами, медленно возвращаясь в реальность, чувствуя невероятную жажду, свинцовую тяжесть, которой неумолимо наливались руки и ноги, бешеный стук сердец и постепенно смолкающий шум в ушах, постепенно пропускающий восторженные и одобрительные возгласы зрителей. Рейневен опустила сабли и с ужасом уставилась на пятно крови, чернотой расползающееся по мокрой от пота рубахе гномьего короля. Нелепое ранение, причиненное по неосторожности, оказалось последней каплей для истерзанного переживаниями и поединком организма. Отшатнувшись, она запнулась о камень и упала бы, если бы не заботливо подставленные руки Двалина. Могучий гном подхватил девушку как пушинку и отнес в сторону, препоручив заботам Бильбо и Бофура. Торин опустил меч. Казалось, все молоты Ауле легче эльфийского клинка. Мужчина согнулся, опираясь руками на колени. Только гордость не позволяла ему сесть на траву. Он был полностью измотан морально и физически, и не мог взять в толк, отчего простой тренировочный поединок с девчонкой, пусть и после тяжелой дороги, отнял столько сил, ведь не раз ему приходилось часами сражаться с многочисленным и куда более опасным противником. Кто-то принес воды. Дубощит добрел до камня, сел на него и долго пил. Второй поднесенный ковшик Торин вылил себе на голову, и ему показалось, что вода шипит, стекая по раскаленному телу. Когда головокружение отпустило и фиолетовое марево перед глазами расступилось, Торин посмотрел туда, где устроилась на земле Рейневен. Девушка выглядела уже лучше, кто-то заботливо подложил ей под спину свернутый плащ, а Дори отпаивал её каким-то снадобьем. До слуха Торина долетал тихий, чуть охрипший голос девушки. Слов Торин не разобрал, но в следующий момент понял, что речь идёт о нём. Он видел, что Рейневен указывает себе на живот в том месте, где у него сейчас саднило. Дори поднялся с колен и направился к нему. - Мой государь, мне нужно вас осмотреть, – проговорил гном, чуть поклонившись. Торин, наконец, обратил внимание на пятно крови, расползшееся по мокрой ткани рубахи так сильно, словно он действительно был серьёзно ранен. - Это царапина. Не стоит, - Торин устало отмахнулся. - Все же я настаиваю, – Дори говорил тихо, но решительно, буравя короля взглядом глубоко посаженных темных глаз. Торин со вздохом стянул рубашку. - Я же говорил, что перышки у нее острые, – усмехнулся Двалин, останавливаясь за спиной Дори, нагнувшегося, чтобы рассмотреть все еще сочащийся кровью порез и обработать его резко пахнущей мазью из склянки Оина. - Пошли, я искупаюсь, – только и сказал Дубощит, поморщившись от горького отвара, заботливо всунутого ему в руки травником. Отстранив обоих лекарей, Торин пошел к реке и лишь на мгновение задержался возле Рейневен. Сидя на расстеленном плаще, на который её принёс Двалин, девушка вытирала лицо мокрой тряпкой, а когда Торин оказался рядом, посмотрела на него снизу вверх. Ни тени укора не осталось во властном королевском взгляде, гном улыбался, как только он один умел - одними глазами, и синева их лучилась изнутри теплом и гордостью. Рейневен неуверенно улыбнулась в ответ и Торин, больше не задерживаясь, прошёл дальше, оставив ей тихую радость и надежду на то, что всё будет как прежде.