***
Владыка Ривенделла ожидал их на небольшом полукруглом балконе, куда гости попали, пройдя вслед за Линдиром, через прохладный и полутемный кабинет, заставленный высокими шкафами со старинными фолиантами и свитками, изящной, но удобной мебелью, небольшими столиками, снабженные всем необходимым, что может понадобиться в кропотливой и аккуратной работе писца. В некоторых углах поблескивали старинные доспехи, одну стену целиком занимало холодное оружие самых разнообразных форм и размеров, невольно приковавшее к себе опытные оценивающие взгляды гномов, так же как и страшные черные деревянные маски, привезенные из Харада. Торин и Балин с удивлением и интересом смотрели и на другие диковинные вещи: окованные серебром гигантские клыки невиданных ими никогда, кроме как на картинках, зверей олифантов. Гномы называли их мумаками и считали страшно опасными животными. Множество небольших, но красивых предметов, выполненных весьма искусно, поставили гномов в тупик — они даже предположить не могли, что это и для чего нужно, но по достоинству оценили умелую руку мастера. Странные яркие туфли с извилистым орнаментом, вышитым золотом, с длиннющими, задранными вверх, мысами, увенчанными золотыми шариками, заставили Торина хмыкнуть. Только эльфы могут носить такую неудобную обувь. Балин обратил его внимание на некоторые книги внушительных объемов, обложка которых была выполнена из толстой вываренной кожи и украшена слишком характерным геометрическим орнаментом. Когда советник Торина взял один такой фолиант в руки, то на корешке книги обнаружился и рунный вензель мастера. — Рагир, сын Нара, — произнес Балин, аккуратно вернув книгу на место. — Отец и сын жили в Эреборе времен твоего прадеда, Торин, и их мастерство кожевенников было широко известно. Настолько широко, что к ним, видимо, поступали заказы даже отсюда, если только это не дар. — Вижу, мастер гном знает толк в старинных книгах и том, как их лучше сохранять, — голос выступившего им навстречу эльфа прозвучал неожиданно и застал гномов врасплох, Балин торопливо вернул книгу на место, а чуть расслабившийся Торин снова сжал губы и расправил плечи. Балин ответил вежливым поклоном и оба отправились на балкон, обгоняемые чуть задержавшимся по пути Гэндальфом. Гостей рассадили в легкие плетеные кресла, немного более вычурные, чем те, что стояли в покоях Торина, но от этого не менее удобные, чего Дубощит не мог не признать. На небольшом круглом столике с изящной витой ножкой, были приготовлены легкие закуски и вино, дабы облегчить ожидание ужина и сделать приятной беседу. У Торина от голода давно сводило желудок. Он так толком и не ел со вчерашнего вечера, но набрасываться на еду в присутствии эльфа не собирался, поэтому не смотреть на золотистую корочку хлеба и желтый, светящийся изнутри, первый виноград, было крайне сложно и настроение от этого стало еще сумрачней. Он выжидающе глянул на хозяина Ривенделла, который вовсе не торопился раскрыть причину этой встречи. Отпустив Линдира и прислугу, Элронд самолично разлил вино в серебряные кубки и первым пригубил рубиновый напиток. — Итак, что за причина привела Торина Дубощита в Имладрис? — неторопливо произнес эльф, наконец поставив кубок на столик и сложив пальцы обеих рук домиком перед своим подбородком. Он с интересом наблюдал за наследником трона Эребора, всматриваясь в него так, словно рассчитывая прочесть его мысли. — У моего отряда не было причин заходить сюда. Лишь случайное нападение отряда орков поспособствовало этому, — ответ Торина прозвучал лаконично и, по сути, был совершенно правдив. Взгляд Элронда он с честью выдержал, так же пристально рассматривая эльфа. — В то время, как я неоднократно пытался убедить тебя обратиться с интересующим тебя вопросом к лорду Элронду! — ворчливо добавил Гэндальф, заслужив далекий от благодарности взгляд обоих гномов. — И что же это за вопрос? — тут же оживился Элронд. — Не настолько важный, чтобы вы могли им заинтересовался, — с вежливой улыбкой отпарировал Торин, непринужденно потянувшись к подносу, чтобы умыкнуть с него пару кусочков сыра и две диковинные черные круглые ягоды, соленые и пряные от рассола, в котором они вымачивались. — Ну если ты считаешь старинные карты твоего рода неважным вопросом! — выдохнул волшебник, выпрямившись в кресле и устремив прожигающий взгляд на короля гномов, который с самым невозмутимым видом дегустировал эльфийское угощение. — О! Речь идет о старинных картах! — всплеснул руками Элронд, тоже садясь ровно. — Никогда не встречал гномов, интересующихся картами. Если только это не карты таинственных сокровищ! Широко поставленные серые глаза эльфа заискрились интересом к происходящему. Торин и Балин мимолетно переглянулись, что не осталось незамеченным Элрондом. Торин приоткрыл рот, чтобы что-то ответить, но Гэндальф его опередил: — Торин, я думаю тебе следует показать эту карту. — Наши дела не касаются эльфов! — упрямо свел брови на переносице Дубощит. — Это наследие моего народа! Мой долг охранять его тайны. — Избавь меня от своего гномьего упрямства! — прямо таки прошипел Гэндальф, сдерживая порыв стукнуть посохом в пол. — Перед тобой один из немногих в Средиземье, кто может прочитать карту. Покажи её лорду Элронду! Повисла напряженная пауза, во время которой мужчины либо переглядывались, либо принимали важное для себя и для всех решение. Наконец Торин встал и вытащил из-за пазухи тщательно оберегаемый в течение всего пути старинный кусок пергамента. Балин попытался задержать руку короля, когда тот протянул эту величайшую ценность Владыке Ривенделла. Эльф бережно и почтительно принял документ из рук гнома, а когда развернул его, то его брови медленно поползли вверх. — Эребор?! — воскликнул он. — Что за интерес у вас к этой карте? — У нашей миссии чисто исследовательский интерес, — внешне спокойный, молвил Торин, успев на этот раз вперед волшебника, и слова полились из него, словно кто-то другой вкладывал их ему в уста. — Мой советник Балин занимается уцелевшими архивами Одинокой горы и образованием молодого поколения в Эред-Луин. Не так давно ему в руки попали несколько свитков — один из моих доверенных лиц приобрел их у торговца в Дунланде по дешевке, человек явно не знал, с чем имеет дело. Эта карта находилась среди них. И мастер Балин заключил, как следует изучив её, что карта может хранить какое-то древнее послание. Балин с едва заметной улыбкой покивал головой, одобряя каждое слово узбада. Торин кивнул в ответ и посмотрел на Серого мага с нескрываемым интересом, крайне заинтересованный тем, что он теперь скажет. — Ты ведь еще не забыл древний язык гномов? — невозмутимо спросил Гэндальф у Элронда, прохаживающегося с раскрытой картой в руках вдоль окон своего кабинета. Эльф вертел карту в длинных пальцах, подставляя её свету то под одним, то под другим углом, пытаясь найти что-то кроме видимого всем изображения. Потом удалился внутрь кабинета, заставив Торина и Балина вскочить и последовать за ним, словно он мог сделать что-то с картой. В полумраке помещения Элронд зажег одну из странных сферических ламп, замеченных гномами ранее. Она засветилась холодным и неживым голубоватым светом, окрашивая все предметы и лица вокруг в оттенок мертвенного серебристого холода. Видимо под воздействием этого света на карте появилось что-то новое, ибо Элронд обернулся с изменившимся лицом. — Это Кирс-Исил, Лунные руны! — с восторгом выдохнул эльф, поднимая карту чуть выше. Торин и Балин увидели горящие серебром несколько рядов древних рун, располагающиеся там, где только что они видели ничем не заполненное пространство. — Ну конечно, — выдохнул волшебник. — Их легко не заметить при дневном свете. — В данном случае это правда. Эти руны можно прочесть лишь в то же время и в ту же фазу луны, когда они были написаны, — Элронд аккуратно сложил карту и вернул её королю гномов. — И ты прочтешь их? — Торин, глаза которого в холодном и равнодушном свете диковинной лампы напротив казались ярче и выразительнее обычного, с надеждой повернулся к эльфу. — Разумеется. Нужная фаза наступит как раз через неделю. Ваша случайность весьма вовремя привела вас сюда, — наблюдая, как бережно, словно святыню — а она таковой для Торина и являлась — гном убирал сложенную карту себе за пазуху, Элронд прошелся по кабинету, заложив руки за спину, и остановился у окна. — Время ожидания поможет вам восстановить силы. Торин хотел было возразить, что гномы не нуждаются в отдыхе, но его обуревали слишком противоречивые мысли, чтобы отвлекаться на никчемные отговорки. С одной стороны, разгадка карты у него в руках, эльф пока что вызывает относительное доверие и нужно только подождать. Но с другой, неделя — это же так долго! Целая неделя там, куда он никогда и ни под каким предлогом не хотел попадать и уж тем более проводить столько времени. Неделя вынужденного бездействия. Да парни с ума сойдут, как только узнают. Конечно, они все поймут и примут, как должное любой его аргумент, но вот просиживать штаны в эльфийской дворце на протяжении недели будет им невыносимо. Торин вздохнул и посмотрел на Элронда, который уже беседовал с Гэндальфом, а потом перевел взгляд на отдаленный фрагмент большой галереи, по которой плавно скользили несколько эльфов неопределенного пола. Нет, тяжелей всего придется самим эльфам от таких беспокойных гостей и Торин подумал о том, что, наверное, надо сказать парням, чтобы не слишком усердствовали в восстановлении сил. Негромкий смех — по определению он был исключительно женским, заставил гнома тоскливо вздохнуть, но неожиданно неделя вынужденного бездействия в Ривенделле предстала перед ним в ином свете. Желание найти Рейневен проснулось и набирало обороты с каждым его вздохом. Торин понял, что все не так плохо, ведь они будут здесь вдвоем все это время, и у них будет целая неделя, в течение которой не будет ни тяжелого пути, ни опасности внезапного нападения, ни любопытных взглядов в их сторону. Только он и она. И неделя покоя. Их последняя неделя — горько подвел итог гном. Идея оставить Рейневен в долине уже осела в душе горьким осадком предательства, и как бы Торин не уговаривал себя, что поступает во благо — выходило скверно. Подгорный Король угрюмо глянул на беседующих у окна Элронда и Гэндальфа. До него долетали лишь обрывки фраз, но оба собеседника по всему выглядели довольными беседой и никуда не торопились. А вот Балин устал и заскучал, вдобавок его немилосердно клонило в сон после утреннего марафона, купания и пары бокалов терпкого вина, которые он успел выпить здесь. Разглаживая левой ладонью бороду, Балин задумчиво изучал полки со свитками и тяжелыми манускриптами у стены напротив, но когда Торин пристально посмотрел на него, одним взглядом намекая, что пора бы уже и откланяться, Балин воспрянул духом. Его, несмотря на массу интересных вещей вокруг, пребывание здесь тяготило, да и беседа давно свернула на совершенно чуждые гномам темы. Словно почувствовав некоторое замешательство и дискомфорт гостей, Элронд прервал беседу и обратился к ним: — Пока у нас ещё осталось время до ужина, я бы хотел показать вам кое-какие старинные свитки, раз уж вы так интересуетесь историей, мастер Балин, — серые глаза эльфа снова хитро прищурились. — И, думаю, вам обоим будет небезынтересно взглянуть на сломанный меч Исильдура, которым он отсек палец Темному Властелину, лишив того утерянного ныне Единого Кольца? Обломки меча хранятся в долине уже много столетий. Торин, конечно, помнил об этом. Ещё в детстве наставники накрепко вбили ему знания о величайших событиях и героях Средиземья. Он сдержанно кивнул и поднялся вслед за Владыкой, который с жаром вскочил на ноги, намереваясь лично продемонстрировать Торину этот ценный трофей. Балин страдальчески возвел очи к потолку, подавляя рвущийся на волю зевок. При всей его любви к истории, легендам и книгам, сейчас седовласый гном предпочел бы отдохнуть, не говоря уже об обеде.Глава 21. Радушный приём
22 февраля 2015 г. в 21:16
Опираясь широко расставленными руками на парапет из светлого мрамора, Торин стоял на балконе отведенных ему покоев, но вовсе не пышную зелень цветущих садов, белую пену водопадов и замысловатые воздушные строения видел он, а события дня яркими картинами вставали перед его мысленным взором. Полдня минуло в бешеном темпе погони и только теперь, уже приглушенные благополучным разрешением, эмоции наконец пробили себе небольшую брешь через броню самообладания гномьего короля.
Ему было не впервой уходить от погони и далеко не впервые оказываться загнанным в угол, когда смерть смотрела прямо в глаза и усмехалась, предвкушая богатую жатву. И он не раз видел смерть родичей и боевых товарищей. Но сегодня все было по-другому. Впервые шли с ним дети его сестры, впервые разделила с ним опасность любимая женщина. Торин Дубощит ненавидел себя за то, что он сделал. Он явственно осознал, что данное сестре обещание сберечь мальчишек может быть не выполнено. С малолетства племянники воспитывались как воины, на примере бесстрашных героев своего народа, живших рядом с ними, и легендах о тех, кто ушел в Чертоги задолго до их рождения. Они были потомками Дурина Великого и ни за что не остались бы дома. Сбежали бы, но тайком, вдвоем отправились бы за ним, потому что это был он, тот, кто вбивал им в головы такие понятия, как честь, долг и совесть, он — кто воспитывал их и тренировал как мужчин, как воинов, как продолжателей рода. Они не смогли бы остаться в стороне, а он — не позволил бы отсидеться за материнской юбкой, будь они даже его собственными сыновьями. Когда-то давно отец и дед так же повели его и Фрерина, едва перешагнувшего порог совершеннолетия, к Восточным Вратам Морийского царства. И настал его черед повторять историю. Но, Махал тому свидетель, как бы хотелось ему, чтобы все было по-другому.
Пальцы впились в мраморный парапет, гном плотно сжал губы и выдохнул, широко раздувая ноздри орлиного носа, роняя голову на грудь. Он дал клятву над погребальным костром деда и брата вернуть Эребор, вернуть былоe величие гномов, но так же он поклялся и сестре сохранить её сыновей живыми. Не слишком ли много противоречащих друг другу клятв было дано?
И девушка. Зачем, за что вдруг с ним такое? Почему вдруг оттаяло и ожило его сердце, не знавшее чувств, почему вдруг в изболевшейся, мятущейся душе отыскалось место для чего-то, кроме ответственности и долга перед народом? Гномы любят единожды в жизни, и он, полторы сотни лет думавший только о возвращении Эребора, вдруг познал это чувство в самый неподходящий момент. Оно давало ему новые силы, впервые за многие десятилетия Торин чувствовал себя живым и цельным, но и уязвимым из-за страха потерять, едва обретя, ту, которая нежданно-негаданно перевернула весь его привычный мир.
Торин опустил голову на сцепленные в замок руки и замер. От мрамора исходила родная гному каменная прохлада, но она не приносила ни малейшего облегчения. Торин уже понял, что должен сделать и сама эта мысль причиняла невыразимую муку. Это будет трудно, это будет жестоко и, наверное, обидно для независимой сильной девушки, но Торин надеялся, что его королева поймет. Будет правильно, если она останется в Ривенделле до поры до времени. Пусть с эльфами, но тут она будет в безопасности. Он будет просить и приказывать, своими руками откуёт цепь или даже клетку, чтобы она не смогла сбежать. Уговорит. Заставит. Сделает всё, чтобы она осталась. Объяснит, что так ему будет спокойнее. Поход для мужчин, поход для короля — не для королевы. Торин надеялся, что она поймет, что не сочтет это предательством, хотя, конечно, сама мысль оставить Рейневен с эльфами была отвратительна до тошноты. И без того мрачное лицо исказила гримаса, потому что внезапно вспыхнула досада за то, что спасением тех, кто ему дорог, он, как ни крути, обязан эльфам. Торин думал об этом с самого прибытия в Ривенделл, и мысль эта не хотела его отпускать. Обстоятельства делали его зависимым от их помощи, это было невыносимо сознавать, но приходиться признать, что Гэндальф прав. Карту не прочесть без знаний Элронда. Не узнав, что скрывает старинная карта, они вряд ли смогут проникнуть в гору, или это займет слишком много времени. И сие обстоятельство, несомненно, сыграет на руку тем, кто, возможно, уже рвется к сокровищам его предков, его народа. Он не смог сдержать глухой стон, рожденный поднявшейся в груди волной тихой ярости, пальцы сами собой сжались в тяжелые кулаки. Торин болезненно смирялся с мыслью, что он, гордый гномий король, вынужден обращаться за помощью к эльфам. Пусть не к лихолесским, а к ривенделльским, но от того они не переставали быть эльфами!
И тут же, ощутимо раня его гордость и самолюбие, в памяти всплыл диалог с Владыкой долины. Эльф, как показалось тогда Торину, вел себя высокомерно, но был безукоризненно вежлив, чего гном не мог сказать о себе. Эльф мастерски осадил его, без какого бы то ни было неуважения к статусу, давая понять, что манеры Подгорного Короля оставляют желать лучшего. Ни оправдывать, ни укорять себя Торин не собирался, но впредь не даст ни одному остроухому повода для насмешек над собой и своим народом. Он слишком долго не вспоминал, что такое такт и дипломатия, и, пожалуй, настало подходящее время, чтобы вспомнить уроки, полученные в беспечной Эреборской юности.
Но мысли о дипломатии и расовой чести отошли на второй план, стоило Торину снова подумать о Рейневен, и он не преминул удивиться тому, как непредсказуемо меняется ход мыслей. Какая, к орку, может быть дипломатия, если их так коварно и непредсказуемо разлучили, развели в разные углы этого чересчур светлого, слишком изящного, странного, чуждого ему, места? Что за странные законы гостеприимства, разлучавшие супругов? Торин в сердцах опустил кулак на парапет, не чувствуя боли от удара, а потом рука непроизвольно дернулась к голове, где в спутанной гриве пряталась неумело заплетенная дунадэйн брачная косичка. О Махал, Рейневен ведь совсем рядом, но так недостижимо далека, спрятана и сокрыта от него. Мужчина оперся грудью о высокий парапет балкона и жадно всмотрелся в убегающие от него в обе стороны окна и балконы дворца, надеясь, что за одним из них мелькнет знакомый силуэт, и он увидит, что она так же выискивает его взглядом. Но чуда не случилось. Дворец был пуст и безжизнен. Помрачнев еще больше, гном отвернулся и угрюмо уставился в пол.
Скрипнула входная дверь и в комнату заглянул Двалин. Намытая лысина гнома блестела от изрядной порции горячей воды и мыла, даже татуировки стали ярче. Раскрасневшийся после бани, бравый вояка выглядел расслабленно и миролюбиво.
— Иди. Наши уже накупались, — произнес он и с довольной ухмылкой добавил: — Ну и потоп же там после нас!
Торин рассеянно кивнул, всё ещё поглощенный невеселыми раздумьями. Дверь закрылась, и гулкий рокочущий смех Двалина, сопровождаемый быстрой речью Нори, удалился по пустынному коридору в сторону отведенных отряду гномов двух смежных залов.
К моменту появления Торина в купальне ничего не напоминало обещанный Двалином погром с потопом — хозяева уже успели привести в порядок пострадавшее от гостей помещение. Лишь кое-где на полу поблескивали остатки влаги, напоминая о недавнем наводнении.
Торин придирчиво принюхался и огляделся. Вместо вездесущих приторных и терпких ароматов цветов, здесь пахло горькими настойками и отварами трав, предназначенных для купания. Даже куски зеленовато-коричневого мыла, нарезанного большими кусками в аккурат под большие гномьи ладони, источали острую свежесть крапивы и хвои. Что ж, здесь остроухие не оплошали. Мужчина должен пахнуть как мужчина, а не как розовый бутон. Хотя кто этих эльфов поймет, они что сзади, что спереди, что сбоку — не поймешь, мужчина перед тобой или женщина, да еще все поголовно в платьях и с одинаково скучно прибранными длинными прямыми волосами. Память услужливо подбросила Торину эпизод из детства. Он был совсем ребенком, когда в Эребор прибыла делегация из Лихолесья и маленький гном впервые увидел Перворожденных. И как было догадаться мальчишке, что высокое, хрупкое и тонкое, как хрустальный сосуд, создание с длинными светлыми волосами, облаченное в длинное струящееся одеяние до полу — одного с ним пола? Торин хорошо помнил, как побагровел, в тон собственному парадному камзолу, отец, еще не изуродованный страшным шрамом через левый глаз, сдерживая неуместный смех под суровым взглядом Короля-под-Горой, когда он звонким мальчишеским фальцетом спросил, что же за красивая тетя к ним пожаловала и почему у тети совсем нет груди. Пышные длинные усы деда странно заходили ходуном после этого вопроса, а короткопалые руки в сверкающих перстнях намертво сжали подлокотники трона. Трор тогда выдержал слишком долгую паузу, прежде чем продолжить приём, а поздно вечером маленький Торин слышал, как дед и отец громко хохочут в королевской опочивальне, вспоминая утренний инцидент с делегацией лихолесского владыки.
Видимо на какое-то время Торин провалился в сон, поддавшись неге, в которую против воли увлекала горячая ароматная вода, лаская и расслабляя усталое тело, потому что когда гном снова открыл глаза, то обнаружил себя сидящим в едва теплой воде. Голова была тяжелой и неясной, как всегда случалось, если он вдруг засыпал среди дня. Сперва Торин даже не понял, где находится, а потом ему стало неприятно от факта, что он был совершенно беззащитен в неприятном для себя месте. Разозлившись на себя за проявленную слабость, Торин энергично завершил купание и, напоследок окатившись холодной водой из гладкого деревянного ведра, вылез наружу. Фыркая и оставляя за собой целые океаны воды, водопадами стекающей с волос и тела на едва просохший после предыдущих купальщиков пол, Торин прошагал к скамье, где были приготовлены отрезы мягкой ткани для вытирания. Короля гномов совершенно не заботило, что привычка не вытираться сразу после мытья прибавит эльфам хлопот. Скорее, его это злорадно забавляло, словно он по-детски мстил за то, что оказался тут, и эта мелкая пакость не причинит вреда дипломатии. Но при виде пустой скамейки, на которой Торин оставил свою одежду, все злорадство как рукой сняло. Вначале гном просто остолбенел, потом нагнулся и посмотрел на полу, огляделся вокруг с надеждой, что просто перепутал скамейки. Ничего. Пусто. Даже сапоги пропали. От возмущения даже дыхание перехватило. Это что же получается, когда он заснул остроухие пришли и стащили его одежду? И видели его в... то есть без... в общем, в весьма непристойном виде. Понятно, что его вещи остро нуждались в стирке и чистке, но как теперь вернуться к себе? Торин еще раз огляделся, но единственная ткань в этом помещении была у него в руках.
В такие переделки он ещё не попадал. Никогда. Но это не значит, что он не сможет выйти из неё без ущерба для собственного достоинства. И даже для хваленого достоинства эльфов. Торин неожиданно развеселился и фыркнул, найдя простое, как хлеб и эль, решение.
Отбросив назад волосы, продолжающие истекать теплыми ручейками по плечам, спине и ногам, Торин тщательно обмотался простыней и, напустив на себя самый невозмутимый вид из всех возможных при этой заведомо мальчишеской выходке, распахнул дверь и вышел из купальни. С гордо поднятой головой будущий король Эребора прошагал по полутемному коридору эльфийского дворца до своих покоев. Конец простыни волочился за ним по коридору, словно шитый горностаем шлейф королевской мантии, а босые ступни мокро и крайне несолидно шлепали по полу, но любой встретившийся ему сейчас не смог бы отрицать, что даже в такой нелепой ситуации внук Трора выглядел и держался более чем величественно.
Но никто ему не встретился и почему-то немного разочарованный этим Торин уже скоро распахнул высокие резные двери своих покоев, а перешагнув порог, обнаружил внутри целую компанию нежданных гостей. Гэндальф и Балин, с удобством развалившись в плетеных креслах у окна, курили, а на балконе, прямо на полу, сидел Двалин, занятый возвращением должного вида боевому доспеху узбада.
На краю кровати была аккуратно разложена вычищенная, постиранная и выглаженная одежда, а приведенные в порядок сапоги чинно пристроились у резного столба в изножье кровати. Торину вдруг подумалось, что авторство неудачной шутки с одеждой вовсе не принадлежит эльфам, а всего лишь результат непродуманной до конца заботы кого-то из его отряда.