***
Рейневен тихой серой тенью бежала по пустынным коридорам дворца. То есть это ей казалось, что она бежит, потому что бьющееся от бешеного волнения сердце задавало невероятный ритм всем ее стремлениям, разгоняя кровь по венам, но тело, ватное от охватившего девушку желания, не слушалось, и она еле переставляла ноги. Она не покривила душой, сославшись на недомогание, когда покидала ужин, но причиной его была вовсе не усталость. Перед глазами плыло мутное марево, дыхание перехватывало, заставляя ее судорожно вдыхать порции воздуха, а в низу живота адским пламенем разгоралось невыносимое напряжение. Находиться в таком состоянии рядом с Торином дальше было невозможно. Чувствуя и его возбуждение, Рейневен начала сходить с ума и позорно сбежала, наплевав на все приличия. — Стой! — вдруг приказал знакомый хриплый голос, и в следующий миг Торин коршуном налетел сзади, едва не сбив девушку с ног. В длинном полутемном коридоре дворца они были одни. Дрожащий от гуляющих по коридору сквозняков свет эльфийских светильников полностью соответствовал бешеной пляске чувств, охватившей влюбленных. — Что ты творишь, женщина?! — хрипло выдохнул он, рывком разворачивая Рейневен к себе и с ходу горячо впиваясь в ее губы. Сильные мужские руки сжали тонкую талию, одна скользнула ниже, сдавливая мягкую округлость, бесстыдные пальцы поддернули вверх подол и вот его ладонь уже на её бедре, вкрадчиво и настойчиво поглаживая обнаженную кожу. — Торин, прошу тебя, нас увидят! — едва слышно бормотала Рейневен, ловя губами воздух в кратких промежутках между поцелуями, вцепляясь пальцами в могучие плечи, чтобы не упасть. Сознание покидало её от горячих волн, которые дарили его жадные поцелуи и прикосновения, вызывая только одно желание — быть с ним. — Скажи куда, — дрогнувшим голосом выговорил Торин, подхватив девушку на плечо и озираясь по сторонам с лихорадочным блеском в глазах. Рейневен слабо махнула рукой по направлению отведенных ей покоев. Сапоги Торина грохотали по каменному полу на всю долину Имладрис, а уж когда гном с силой захлопнул за собой дверь, то Рейневен могла бы поклясться, что в обеденной зале подскочили все, включая самого Элронда. Но не реакция высокородного эльфа занимали сейчас её сознание и чувства, а коренастый широкоплечий сын Ауле, в потемневших глазах которого плясало дикое пламя необузданной страсти, которое разожгла она. С таким взглядом идут убивать или приступают к созданию новой жизни, вяло отметило сознание Рейневен, полностью отдавшейся ощущению свободного полета, пока Дубощит нес её в комнату. Торин скинул свою драгоценную добычу на вышитое шелком покрывало широкой кровати, встал одним коленом на край и навис над девушкой, прерывисто дыша. Тонкая ткань платья жалобно затрещала, когда Торин нетерпеливо потянул его с Рейневен, и восхищенный вздох вырвался из груди Подгорного короля, когда он увидел обнаженное тело своей возлюбленной. Впервые при свете дня. Жадным взором созерцал Торин его невероятное совершенство: гладкость матовой кожи, чуть выступающие ключицы, пышную упругость груди с затвердевшими и призывно устремленными к нему темными сосками. Он и представить себе не мог, насколько она прекрасна, и сейчас видел только красоту, хотя подрагивающие от волнения пальцы так же касались и шрамов, коих на её теле было куда больше, чем подобало бы иметь женщине. Торин приласкает и оценит по достоинству каждый из них, но сделает это немного позже. А пока жесткой мозолистой ладонью, мимолетно приласкав контур девичьего лица подушечками пальцев, Торин медленно провел вниз по нежному бархату кожи, рисуя невидимую широкую дорожку между грудей вниз, к мягкой впадинке живота. Переворачивая ладонь тыльной стороной вниз, он как бы невзначай коснулся заветного треугольничка темных волос между стыдливо сведенных вместе округлых бедер, затем вновь устремился вверх, кончиками указательного и среднего пальцев обведя впадинку пупка и остановив скольжение, прихватив ладонью упругую плоть на её талии, ощущая под теплой кожей отголоски учащенного сердцебиения и краем глаза наблюдая, как девушка прерывисто дышит и возбужденно покусывает губы. Рейневен хрипло застонала, выгибаясь под его руками, от того что нехитрая ласка запустила вспышки молний, сначала остро разлетевшихся по всему телу, а потом собравшихся в тугой узел в низу живота. Торин наклонился, холодя металлом панциря обнаженную кожу, поцеловал коротко и жадно в губы, с легким нажимом провел подбородком по нежной коже от ключиц до ложбинки между грудей, сглаживая возможные неприятные ощущения дорожкой из влажных поцелуев. Его пальцы одновременно обхватили оба упругих полушария, сдвигая их вместе, и Торин в очередной раз поразился, как идеально они помещаются в его ладонях. Рейневен запрокинула назад голову и зажмурилась, перестав на мгновение дышать, когда жаркий влажный рот накрыл один сосок, медленно втягивая его внутрь, а шершавые пальцы закружили вокруг второго, то поглаживая, то начиная пощипывать самую вершинку. Тело само рванулось ему навстречу в ожидании продолжения, и Рейневен обиженно всхлипнула, когда Торин отстранился. — Прекрасная моя, любимая моя, королева моя, — дрожащим голосом шептал он, непослушными руками одновременно пытаясь срывать одежду с себя и ласкать любимую. Широкий пояс и панцирь со звоном ухнули на пол, сапоги лихо разлетелись по углам, с легким шорохом скользнула на пол рубаха. С трудом поборов завязки и откинув штаны в сторону, Торин снова навис над девушкой, упираясь руками в постель по обе стороны от её тела и всматриваясь в нежное, раскрасневшееся от возбуждения лицо в обрамлении шелковых черных волос, рассыпавшихся по постели, вбирая в себя дивный свет, исходивший из её увлажнившихся серых глаз. Приподнявшись на локтях, Рейневен с восхищением и замиранием сердца наблюдала, как разлетается по сторонам его одежда. Ее затуманенному желанием взору открылось непривычно белокожее поджарое тело гнома. Мощные плечи были покрыты татуировками, которые разбегались на мускулистые руки, обвивая бугрящиеся от напряжения мышцы синими и черными кольцами, а простой черный узор на груди образовывал силуэты двух воронов с головами, повернутыми клювами наружу, к плечам. Затейливая вязь древних оберегов клином спускалась вниз, продолжаясь дорожкой темных волос, умеренно покрывающих крепкую грудь и спускающихся по животу вниз, к непривычно узким для гнома бедрам и красноречивому подтверждению силы его желания. Вспыхнув от смущения, Рейневен торопливо подняла глаза вверх, вновь встречая пламенную синеву его взора. Торин смотрел с такой страстью и любовью, что неуместное замешательство мгновенно растаяло. Наклонившись снова так близко, чтобы она почувствовала весь жар его тела, но не настолько, чтобы могла с ним соприкоснуться, Торин сорвал с её губ тягучий медленный поцелуй. Его ладони как бы между прочим скользнули по её телу вниз, к коленям, и легким нажатием он развел их в стороны. Бесхитростный мужской напор не остался без ответа, Рейневен всем существом рванулась навстречу, чтобы наконец заполнить им ноющую пустоту внутри себя. Он овладел ею одним уверенным, плавным движением, глубоко проникая в горячее влажное лоно. Сорвав счастливый вздох с губ Рейневен, Торин усмехнулся и зарылся лицом в пахнущую лавандой и мятой ямку между её шеей и плечом. Ликовала душа Подгорного Короля в этот миг — она ждала его, она желала его горячо и страстно, он не ошибся. Та далекая первая ночь на привале, скупые и сдержанные ласки в последующие, только раздразнили обоих и теперь, оказавшись там, где можно было не сдерживать ни стонов, ни движений, они яростно отдались друг другу, сметая все условности и преграды. — Моя, навсегда моя, — хрипло повторял Торин, ритмично вколачиваясь в податливую женскую мягкость под собой, целуя, посасывая и покусывая нежные губы, обдавая горячим прерывистым дыханием шелковистую кожу шеи, пока чертил языком влажные дорожки от впадинок за ушами до ключиц, оставлял красные следы от поцелуев на шее и нежной груди, острыми пиками жалящей его загрубевшие ладони и горячий язык. — Навсегда мой, — сквозь стоны вторила ему Рейневен, погребённая под лавиной его волос, вдыхая их привычный горьковатый запах. Лианой оплеталась ногами вокруг его бедер, еще ближе, еще сильней притягивая к себе, на себя, в себя, стремясь слиться с ним воедино и больше не разъединяться. До крови впивалась острыми ногтями в его спину, плечи, приподнимаясь навстречу, чтобы коснуться распухшими от поцелуев губами кадыка на беззащитно открывшейся ей шее короля, слизывая соль его тела с ямочки над ключицами. Он с упоением и жаждой обладал ей, подчиняя себе и одновременно вознося на трон их собственного королевства. Она с не меньшим жаром встречала его мощь, преклонялась и бросала ответный вызов своей страстью и жаждой, испивая до конца полную чашу его любви, отдавая взамен силе нежность и податливость. Сладостные стоны наполняли комнату и уносились за ее пределы через открытые балконные двери, никто не был сдержан в страсти. Чувствуя, что Рейневен вот-вот придет к своей кульминации, Торин резко сменил тактику. Подхватив девушку под поясницу, он одним движением перевернулся и усадил её на себя. Рейневен ахнула от неожиданности, на краткий миг ей почудилось, что он того гляди пронзит её насквозь, но на смену испугу пришли новые ощущения. Ощущения на зыбкой грани между болью и удовольствием, от которых хотелось бежать и в то же время — усиливать, наслаждаться, мучиться. Торин ловил губами её напряженные соски, сминал пальцами упругую плоть её бедер, подсказывая правильный ритм, мощно толкаясь снизу, пока Рейневен, запрокидывая голову так сильно, что распустившиеся волосы своим шелком щекотали его колени, пыталась отыскать себя в мире, который вдруг перевернулся вверх тормашками и белая луна оказалась внизу вместе со всем небосводом. Мир для неё замкнулся на растрепанных волосах Торина, пахнущих полынью и хвоей, постоянно путающихся с её собственными, когда Рейневен прижимала к себе его голову, зарываясь в них лицом, вдыхая совсем уже родной запах. Сосредоточился в его поцелуях и хриплом дыхании, низких протяжных стонах, от которых по её телу прокатывались волны, усиливая наслаждение, которое доставляли жадные, порывистые прикосновения и жар, излучаемый горячей упругой кожей его сильного тела. Она исступленно целовала лицо, веки, раскрасневшиеся от поцелуев тонкие губы. Его уши оказались удивительно чувствительными и она обнаружила такие местечки за ними, от прикосновений к которым Торин по-особенному стонал, зажмуривался и невольно пытался уклониться от этих ласк, вот только Рейневен не позволяла и продолжала доводить его до исступления губами и языком. Торин чутко уловил момент, когда она опять начала сжиматься вокруг него. Снова резко перевернул их обоих, вжимая Рейневен в постель, закидывая её ноги себе на бедра и удерживая себя над ней на одной руке. Другая рука скользнула по втянутому животу девушки вниз, пальцы отыскали напряженный бугорок и чуть сжали его. Рейневен выгнулась дугой в руках Торина, прерывисто выкрикивая его имя, её горячее лоно в последний раз сжалось и запульсировало вокруг него и тело девушки обмякло в его объятиях. Он лишь ненадолго задержался, стискивая зубы, двигаясь резко и глубоко, пока тугой узел желания не вспыхнул, остро и ярко, разрываясь внутри него фейерверком невыразимого наслаждения. С глухим стоном Торин выплеснулся в горячую пульсирующую глубину желанного тела и обессилено рухнул Рейневен на грудь, шумно и тяжело дыша, чувствуя, как по закрытым векам стекают капельки пота. Девушка запустила пальцы в его растрепанные волосы, как гребнем прибирая их назад, другой ладонью нежно провела по лицу, стирая выступившую влагу. Торин медленно поднял голову и ещё совершенно мутным взглядом посмотрел на нее. — Любимая моя, — прошептал он хрипло, целуя ее глубоко, медленно, благодарно. — Единственная моя. — Мой навсегда. Любимый, — медленно, нараспев шептала Рейневен, с упоением вглядываясь в сияющие в полумраке голубые глаза, разделяя пальцами спутавшиеся влажные пряди вокруг лица, целуя искусанные ею же до крови узкие губы, нежась под свинцовой тяжестью его тела и продолжая удерживать в себе. — Твоя навсегда, мой король. Торин перекатился на спину, увлекая Рейневен за собой. С долгим вздохом наслаждения он вытянулся на прохладных простынях. Голова девушки легла ему на грудь и он крепче притянул её к себе. Глаза закрывались против воли, Торин неумолимо проваливался в сон, слишком уставший, чтобы сопротивляться ему, но не желающий разрывать объятие даже во сне. Однако усталость брала верх над волей и вот сначала одна тяжелая рука упала со спины девушки на постель, а за ней и вторая. Рейневен едва ощутимо провела губами по тонкому белому шраму, пересекавшему кисть от основания большого пальца к косточке на запястье, перевернула руку и ткнулась носом в теплую ладонь. Чувствуя, как становится все более глубоким и размеренным дыхание Торина, Рейневен подняла голову и улыбнулась, наблюдая, как все тяжелее и медленнее поднимаются веки, как расслабляются мышцы лица, как приоткрываются губы. Она потянулась и поцеловала пульсирующую синюю жилку на виске. — Я не сплю, — непослушными губами едва слышно пробормотал Торин, уже не в состоянии открыть глаза, но какими-то остатками выдержки пытаясь не проваливаться в забытье. — Так спи уже, — Рейневен прижалась к нему сильнее и, успокаивая, провела по лбу и волосам, тихонько подула на лицо. Торин еще раз глубоко вздохнул и заснул. Нащупав сбоку скомканное одеяло, Рейневен потянула его к себе, укрывая мягкой тканью их усталые тела. Бесстыжая луна пялилась на растерзанное ложе с чернильного неба Ривенделла через высокое сводчатое окно. Прищурившись, Рейневен посмотрела на нахалку с торжествующей сонной улыбкой и свернулась калачиком на груди Торина.Глава 22. Званый ужин
13 марта 2015 г. в 22:35
Когда Торин и Балин, порядком утомленные незапланированной экскурсией, оказались в обеденной зале, все остальные участники эреборской миссии с комфортом расположились за невысоким овальным столом, в непосредственной близости от стола Владыки.
Несколько эльфиек, очень ловко обращающихся с украшенными дивной резьбой огромными арфами, расположились по всему периметру обеденной залы, границы которой были обозначены узкими колоннами, оплетенными виноградом и плющом. Высокая флейтистка, плавно передвигаясь по залу среди гостей и хозяев, исполняла ведущую партию в немного заунывном музыкальном произведении, задумчиво наклоняясь то к одному гостю, то к другому, отчего гномы неодобрительно хмурились — все же музыка эльфов была весьма далека от предпочтений подгорных обитателей.
Направляясь вслед за Гэндальфом к столу хозяина Долины, где, согласно статусу, ему было отведено место, Торин незаметно огляделся по сторонам, но Рейневен так и не увидел. Её не было ни за столом, где расположились его сородичи и Бильбо, ни за столом Владыки, однако здесь обнаружились еще три свободных стула с высокими резными спинками. Поймав вопросительный взгляд Торина, Элронд охотно пояснил:
— Мои сыновья прибыли сегодня утром из Золотого Леса и вскоре должны к нам присоединиться, так же как и леди Рейневен, — эльфу вдруг искренне захотелось хотя бы немного подбодрить Торина, чувства которого были в тот момент написаны на его лице, но, зная обидчивость и гордость гномов, Элронд ограничился простой вежливой улыбкой. — Думаю, нам всем будет интересно послушать, как прошло их путешествие.
Гостеприимство эльфов превзошло все мыслимые ожидания гномов, для которых богатые и щедрые пиршества были основой любых взаимоотношений, претендующих на маломальскую крепость и доверие, будь то прием на королевском уровне или первый семейный визит к новым соседям. Столы ломились от самых разнообразных яств: ранние сорта фруктов светились изнутри красным и желтым светом, распространяя вокруг неземные ароматы, алели в корзинках ягоды — малина, вишня и пахучая клубника. Замысловатые закуски из грибов, зелени и рыбы в неисчислимом множестве располагались по всей поверхности стола. От разнообразия рыбных и мясных блюд шел восхитительный аромат, заставляющий тоскливо петь пустые животы гномов. Румяная корочка на дичи была хрустящей даже на вид, а свежевыпеченный хлеб в ажурных корзинах аппетитно золотился, завлекая гостей к обеду. Небольшие бочонки эля и вина были установлены на специальных кованых подставках в удобной близости к каждому гостю. Всем казалось, что на столах уже нет места для новых блюд, но вдруг откуда-то появлялся еще один поваренок с огромным блюдом или начищенной до зеркального блеска серебряной кастрюлей, в которой к застолью прибывал очередной кулинарный шедевр, и свободное место сразу же находилось.
Эта щедрость просто не могла не расположить к себе любящих хорошо покушать подгорных жителей, особенно если до этого они немало натерпелись в пути. Оставалось только держать себя в руках и не повторить разухабистую вечеринку в норе Бильбо, что удавалось с превеликим трудом. Торин поморщился, видя как его подданные, забыв про воспитание и достоинство собственной расы, хватают пищу руками и суют её в рот, не заботясь, как это может смотреться со стороны. И если к братьям-морийцам, ввиду их народного происхождения и бытия, претензий особо-то и не могло быть, то остальные, принадлежавшие к различным ветвям его рода, откровенно и неприятно поражали, разве что Балин и Оин вели себя с достоинством, да примкнувший к ним Бильбо, счастливый только от того, что обедает за столом и с фарфоровой посуды. Подгорному королю даже чудилось, что эльфы-слуги за спиной тихонько перешептываются и посмеиваются над манерами гномов. Выносить это было невозможно. Скрежетнув зубами, Торин сердито зыркнул на ковыряющегося в тарелке руками Двалина. Буркнув себе под нос что-то неразборчивое, тот перестал исследовать салат на ощупь, попутно пихнув под локоть сидевшего рядом Кили, который сделал попытку выскрести соус из посуды прямо пальцем и затем облизать его.
Наверное, впервые в жизни он понял, что при воспитании племянников не слишком уделял внимание придворному этикету. Ему-то самому это вдолбили сызмальства. Будучи наследным принцем, Торин множество раз принимал участие в длительных и чопорных дворцовых приёмах. В те годы они были ему не по душе в силу юного возраста, да и в годы собственного правления в Эред Луин не стали ближе, хотя бы потому, что трудов и забот было куда больше, чем поводов для праздников, а если таковые и случались, то праздновали все вместе, и король и ремесленник веселились наравне.
Досадуя уже на себя за допущенный промах, Торин торопливо опустошил вовремя предложенный ему кубок с вином, от бурливших в нем эмоций даже не почувствовав его вкус. За столом Владыки к трапезе пока не приступали, ожидая задерживающихся, и он не знал, чем себя занять, вдобавок зверски хотелось есть, и яства перед его носом неимоверно дразнили своими ароматами и аппетитным внешним видом. И как бы он ни был возмущен поведением сородичей за обеденным столом, сейчас, сидя на возвышении вдали от них, король гномов чувствовал себя насильно вырванным из родной среды и выставленным напоказ под отрешенные и неприязненные взгляды эльфов.
Краем уха он слушал монотонный диалог Гэндальфа и Элронда, начавшийся ещё в библиотеке. Их беседа затрагивала малоинтересные гномам темы, а в голове у Торина было и пусто, и густо одновременно. Полчища осаждавших его размышлений, идей и не очень приятных выводов завязли в эффекте, произведенном выпитым натощак вином, напрочь исключив появление хотя бы одной связной мысли. Гному оставалось просто ждать и старательно изображать интерес к окружающему, но более чем равнодушный взгляд, медленно плавающий с предмета на предмет, с головой выдал бы его досаду и тоску. Впрочем, поймать его взгляд никто и не пытался. Торин скучал. Торин тосковал. Торин начинал раздражаться.
Его слух, тем не менее, уловил изменение мелодии. Из безликой и заунывной она стала более легкой, с рядами звонких переливов и мотивом, который теперь хотя бы определялся.
— Мои сыновья предпочитают легкую музыку, — как бы между прочим пояснил лорд Элронд, отрываясь от беседы с волшебником, чтобы в очередной раз дать понять гному, что он тут не лишний, заинтересовать его и дать ответы на все возможные вопросы, даже если они никогда не будут заданы вслух. — А вот, кстати, и они.
Все присутствующие, кроме увлеченной сытным пиршеством компании гномов, разом повернулись ко входу в зал. Торин увидел двух высоких молодых эльфов, похожих как две капли воды, только один был одет в светло-синий, почти ничем не украшенный удобный камзол, а второй — в золотисто-коричневый. Их прямые темные волосы были всего лишь перехвачены сзади в длинные хвосты, вопреки эльфийской привычке носить волосы распущенными, сыновья Владыки не носили иных украшений кроме небольших и неброских перстней на левой руке у каждого. Их глаза — серые у одного и золотисто-карие у другого — искренне улыбались всем присутствующим в зале. Торин почему-то невольно отметил в этом их сходство со своими племянниками и против его желания сердце в отношении к ним чуть оттаяло. Среди собравшихся прокатилась волна радостных приветствий. Элладана и Элрохира здесь любили далеко не за их происхождение, и, пока они шли до своих мест за столом отца, то нашли время перекинуться фразой почти с каждым. Элронд представил их Торину со всем соблюдением церемониала и братья с уважением поклонились королю гномов, учтиво высказывая осведомленность о многих его деяниях, как на поле брани, так и в мирной жизни. Торин со вниманием выслушал речи близнецов Элронда, а потом вдруг ощутил, что мир вокруг него завертелся и полетел в бездну, заодно увлекая его за собой.
Взгляд гнома вопреки всем правилам этикета напрямую устремился к увитой виноградом и цветущей гортензией арке перед входом в зал, потому что там он увидел девушку, которая появилась вслед за сыновьями Владыки, но пока медлила там, словно ожидая нужного момента, а когда он настал, то немного порывисто шагнула в обеденную залу.
Её обманчиво хрупкий стан плотно облегала плотная шелковая ткань серебристо-серого платья. При каждом шаге тяжелый шелк мягкими волнами струился вокруг бедер, подчеркивая их плавные формы, расплавленным серебром стекал на пол. В прорезях узорно вышитых и расширяющихся к манжетам рукавов виднелись крепкие загорелые руки, способные справиться с оружием и одарить лаской. Совершенно незнакомым Торину плавным и удивительно женственным движением незнакомка поправила упавшую на лицо прядку темных волос. Блестящие черные волосы спереди были убраны наверх и искусно заплетены, а оставшиеся свободными пряди, падая на плечи и грудь, резко контрастировали с молочно-белой кожей, приоткрытой узким и глубоким декольте платья. Прозрачный камень с легким голубым оттенком, заключенный в серебряную сетку чуть толще паутины, висел на тонкой цепочке и переливался многими гранями в лучах заходящего солнца прямо над глубокой ложбинкой между туго подхваченных плотным шелком полушарий. Торин судорожно сглотнул, не в силах отвести глаз от этого зрелища.
Девушка лебедем плыла по гладкому полу залы, немного склонив вбок черноволосую голову, украшенную тонкой серебряной диадемой, улыбаясь собравшимся и кивками отвечая на приветствия, но её сияющие серебристо-серые глаза были устремлены только к Торину, стоило ей отыскать его среди собравшихся. Отдохнувшая и свежая, с играющим на щеках нежным румянцем и полуоткрытыми в улыбке темными губами, Рейневен была прекрасней всех эльфийских красавиц, если гном мог бы вообще допустить такое сравнение. Торин не узнавал девушку, но при этом его распирала безудержная гордость от одной лишь мысли о том, что она принадлежит только ему одному. Ревность вспыхнула следом за торжеством гордости и гном был готов сотворить невероятное, сжигаемый этим пагубным чувством: броситься к ней, схватить, унести, увезти далеко, спрятать так, чтобы никто, кроме него не мог, не смел видеть ее. Нестерпимо хотелось вскочить и расшвырять в стороны тех, кто вдруг оказался рядом с ней. До зубовного скрежета, до судорог в руках приходилось сдерживаться, чтобы не вышибить одним ударом дух из тех несчастных, кто осмелился приблизиться, заговорить, улыбнуться ей, не имея никакого на то права. И вслед за гордостью и ревностью гномом завладела страсть, напоив его кровь жгучим дурманящим ядом, от которого было одно только избавление.
И когда Рейневен остановилась, склоняя голову перед своим королем, а потом медленно подняла на него взгляд, полный сразу и тоски, и радости, и любви, Торин уже находился на грани срыва. Едва удерживая себя в рамках самообладания, чтобы не сделать всё то, о чем думалось и чего хотелось, Торин Дубощит поднялся навстречу и приветствовал свою Королеву легким поклоном, после чего, взяв Рейневен за руку, словно в танце провел её вдоль стола и усадил рядом, подмечая краем глаза восхищение и искреннюю радость на лицах всего отряда, вернувшие в его сердце спокойную гордость.
Рейневен сначала даже не смела посмотреть на Торина, так и сидела, опустив глаза вниз и пытаясь обуздать бурю, разбушевавшуюся в ней, стоило только увидеть своего Короля.
Каких-то пять часов, а ей казалось, что прошла целая вечность и она смертельно истосковалась по нему за этот промежуток. Она любовалась им даже когда его покрывала дорожная грязь и кровь сражений, но сейчас, когда всё лишнее было смыто в горячих эльфийских купальнях, голубые глаза ярко светились подобно звезды на умытом отдохнувшем лице, а темные волосы, неожиданно отливающие золотом в свете заходящего солнца, обрамляли благородный лик, словно дорогая рама, густой волной спускаясь на вычищенную до блеска кольчугу, под которой распахнутый ворот синей рубашки обнажал незагорелую кожу шеи, её Король был невыразимо прекрасен.
Мужчины обсуждали оружие, найденное в пещере троллей. Беседа шла тихо и неспешно, древние клинки, выкованные Высшими эльфами Гондолина, передавались из рук в руки, сверкая в предзакатных лучах, словно только что получили свое рождение и жар кузнечного пламени ещё не успел покинуть благородный металл. Лорд Элронд с невероятной гордостью в голосе рассказал историю каждого меча, любуясь безупречными линиями клинков и узорами древних рун, испещрившими сверкающую сталь. С искренней радостью эльф торжественно вернул Подгорному Королю найденный им меч — Оркрист, рубящий гоблинов, было его имя на эльфийском, и пожелал, чтобы клинок верно служил своему новому владельцу.
Торин воплощал собой сдержанное достоинство всех древних королей, принимая в свои руки легендарный клинок Гондолина.
— Для меня честь владеть им, — негромко произнес он, чуть склонив голову, когда меч лег в его ладони. Низкий голос лился ровно и спокойно, и каждый, кто видел его сейчас, не мог и представить, что творилось с Подгорным Королем на самом деле.
А Торин ревновал. Ревновал снова, ревновал дико и страстно. Вздымалась от тяжелого дыхания широкая грудь, раздувались от гнева точеные ноздри, стоило только заметить, как она улыбается или заговаривает с одним из сыновей Элронда или самим Владыкой. Ничего не значащие общие фразы, вежливые улыбки, адресованные старым знакомым, сводили гнома с ума, и грубые пальцы с навсегда въевшейся в кожу вокруг ногтей кузнечной копотью безжалостно сминали тончайшие белые салфетки из вышитого шелка.
Каждой клеточкой тела, каждым дюймом кожи, каждым нервом и каждой капелькой крови Рейневен ощущала жар его ревности, и душа ее пела от восторга. Он ревнует, он любит, она нужна ему, а большего ей и не нужно было знать. Жгучие косые взгляды, которыми гном одаривал её время от времени, разжигали внутри темное, первобытное и ненасытное желание, бороться с которым было очень тяжело и, по сути, бесполезно.
Дождавшись паузы между блюдами, Рейневен встала из-за стола и с легким поклоном в сторону Владыки Элронда промолвила:
— Прошу меня извинить, милорды, видимо я переоценила свои силы, и мне нужно продолжить отдых.
Мужчины почтительно встали, провожая Рейневен. Взгляд Торина прожигал спину девушки, пока она не скрылась за аркой.
Дубощит тяжело опустился в кресло, жалобно скрипнувшее под его тяжестью. Широко раскрытыми глазами мужчина провожал удаляющуюся от него стройную фигурку, а ярость и недовольство, словно кипяток в чайнике, клокотали в его груди, не находя выхода. Предательница! Ушла! Раздразнила и сбежала! Бросила его тут одного! Торин несколько раз глубоко вздохнул, пытаясь выровнять дыхание, но сердце билось прямо в ушах и не желало успокаиваться. Он с тревогой покосился на своих соседей по столу, но на его состояние, похоже, никто не обратил внимания. Элладан и Элрохир в эти минуты с энтузиазмом рассказывали о каком-то эпизоде своего путешествия, но Торин благополучно прослушал весь рассказ и не мог теперь поддержать его обсуждение, даже если бы и хотел. Более всего сейчас гном мечтал найти вескую и уважительную причину, чтобы покинуть тягостное ему застолье, но ничего подходящего на ум не приходило, вдобавок он понял, что после того, как стол покинула Рейневен, истинные мотивы его ухода станут позорно очевидны. Торин неожиданно почувствовал себя мальчишкой, сбегающим на свидание с королевского приема, не уходя в этом далеко от истины. Созерцая улыбающиеся и спокойные лица эльфов и волшебника, Торин не мог не признать, что его ощущения недалеки от истины. Страсти, похоже, владели тут им одним, и ему же одному были ведомы вообще.
С момента ухода Рейневен, казалось, прошла целая вечность, непозволительно долгое время, в течение которого Подгорный Король искал решение. А ведь нужно было просто быть самим собой. Не спрашивать разрешения. Делать, что считает нужным. Не ждать. Не просить. Не извиняться. Торин резко поднялся и, произнеся приличествующие случаю слова благодарности за прием в честь его отряда, покинул собрание. Расправив плечи, он тяжелой размеренной поступью вышел из зала, думая лишь о том, как будет искать Рейневен в хитросплетениях переходов и галерей дворца и не замечая, как многозначительно переглянулись за его спиной Элронд и Гэндальф.
— Что ты думаешь обо всем этом? — задумчиво поинтересовался Элронд, продолжая буравить взглядом широкую спину подгорного короля, пока тот не скрылся в правом ответвлении большой галереи. По давней дурной привычке эльф чуть покусывал согнутый указательный палец левой руки, испытывая сейчас некоторое замешательство.
— Союз гнома и человеческой девушки? — вокруг глаз старика образовались лучики глубоких морщин, Гэндальф улыбался и взгляд был полон юношеского задора.
— Разве тебя это не беспокоит? — реакция волшебника не могла не удивить эльфа.
Гэндальф пожал плечами и снова улыбнулся, на этот раз еще шире.
— Признаться, я, как и ты, был немало удивлен. Я просил Рейневен присоединиться к отряду Дубощита за несколько недель до начала похода. Но в Шире, где собрались гномы, девушки не было. Торин сообщил мне, что отказался от ее услуг, и я принял его решение.
— И как же случилось, что они все-таки вместе?
— Я был вынужден оставить отряд на несколько недель для встречи с Радагастом Карим, а когда вернулся, то между ними все уже было решено. Оказывается, девушка догнала гномов вскоре после Шира и даже помогла им справиться с одной весьма неприятной ситуацией, а потом Торин ее уже не отпустил. Вот так и проявила себя клятва, которую дал Маблунг Серый Гром на смертном одре Траина.
Элронд вскинул брови, удивленный новой информацией. Эти обстоятельства не были ему известны и Гэндальф, видя его недоумение, разъяснил ситуацию.
— Да... — задумчиво протянул Владыка Ривенделла, — вряд ли Серый Гром мог предугадать, чем в действительности обернется благородный порыв выполнить данное на смертном одре незнакомого ему гнома обещание.
— Корона и трон.
— Или величайшие испытания. Им будет нелегко. Примут ли гномы выбор своего короля? И что будет с подгорным троном без законных наследников?
— Не будет наследника? — седые кустистые брови волшебника взметнулись на лоб. — Откуда такая уверенность, мой друг?
— Хотя бы оттуда, что ни разу я не слышал о рождении ребенка в подобном союзе, и уж, конечно, не встречал ни одного.
— А может, просто не настало время для его появления на свет? Эру было предсказано, что время эльфов и гномов пройдет, и Средиземьем будут править люди, так может данный союз — лишь первый шаг в этом направлении?
— Начало конца, — выдохнул Элронд, постепенно погружаясь в чисто эльфийскую меланхолию.