***
Рейневен проснулась, когда рассвет едва засветился тонкой розовой полосой на горизонте, в просвете между двух горных массивов, полукольцом охватывающих Имладрис. Сквозь крепкую предутреннюю дрему, с которой было жаль расставаться, в голове Рейневен всё ещё звучал многоголосый сложный напев, исполняемый густыми и низкими голосами гномов, и она никак не могла понять, слышит его в действительности или это всего лишь продолжение сна. Моменты вчерашнего вечера и его события, имевшие место в действительности, незаметно переплетались с видениями на грани сна и бодрствования. И чем старательнее девушка пыталась вернуть себя в сон, тем быстрее наступало её пробуждение. Она поёрзала, натягивая одеяло на озябшие плечи. Климат в долине в любое время года был комфортным для её обитателей, но сегодня утренний ветер был слишком назойлив. Не открывая глаз, она повернулась на другой бок и потянулась на другую половину постели, рассчитывая погреться в ставшем привычным тепле спящего рядом мужчины, но руки встретили пустую прохладу смятых простыней. Остатки сна как ветром сдуло. Рейневен резко села и нетерпеливо потерла пальцами веки, прогоняя сонливость, откинула волосы с лица. Торин стоял на балконе, темным силуэтом выделяясь на фоне неумолимо светлеющего неба. Одетый в полотняные штаны, неплотно прилегающие к мускулистым бедрам, король гномов встречал новый день, обратив лицо к небу. Широко расставив босые ноги, он крепко стоял на земле, являя собой воплощение её силы, её каменных костей, глубоко уходящих в неизведанные огненные недра. Порывистый ветер с гор путал волосы, дерзко бросая длинные пряди в лицо, и тут же закидывал их обратно за спину, но эти игры никоим образом не беспокоили гномьего короля, глубоко ушедшего в свои невеселые думы. Рейневен аккуратно поставила ноги на тщательно выскобленный и отполированный деревянный пол, теплый в любую погоду. Но все старания дунадэйн передвигаться бесшумно потерпели неудачу: чуткий слух гнома, способный уловить едва различимые звуки, которые только рождают недра гор, уловил её осторожные движения и сдерживаемое дыхание. Торин прикрыл глаза и затаил вдох, в ожидании её прикосновения. Девушка остановилась совсем близко, чтобы ощущать тепло, излучаемое сильным телом мужчины, но коснуться его пока не решалась. Бодрящая утренняя прохлада быстро добралась до её обнаженного тела через завесу распущенных волос, укутывавших словно одеяло, но хранящих не тепло, а свидетельства страстных ночей. Рейневен зябко повела плечами и наконец плавно опустила ладони на плечи Торина, потерлась щекой о его затылок, зарылась носом в спутавшиеся за ночь пряди, вдыхая теперь уже совсем родной терпкий запах хвойной горечи и горячей мужской кожи. — Опять плохой сон? — прошептала она, тихонько лаская кончиками пальцев выступающие косточки на могучих плечах. Сколько бы она ни присматривалась, но так и не смогла понять, в каком настроении встречает новый день Торин Дубощит. Но ощущение, что он сожалеет о чем-то, что ещё не произошло, её не покидало. — Ничего особенного, – тихо ответил Торин, не поворачивая головы. — Просто не спится. Конечно, Рейневен не поверила — уж слишком бесцветно прозвучал его голос. Кусая губы и отчаянно переживая, она безмолвной тенью встала позади мужчины. Когда тёплое дыхание девушки через волосы коснулось его спины, Торин невольно свёл лопатки вместе, но Рейневен чуть сильнее нажала на плечи, заставляя его выпрямиться, а потом перекинула спутанные волосы со спины на грудь и накрыла губами выступающий позвонок у основания шеи. Пальцы девушки плавно кружили по широкой спине, повторяя узоры татуировок и лаская шрамы. Некоторые были так ужасны, что не хотелось и думать о том, как они появились. Рейневен прижалась к спине мужчины заострившейся от холода грудью и улыбнулась, прикоснувшись лицом к его плечу, почувствовав, как он мгновенно напрягся и на краткий миг задержал дыхание. Чуть помедлив, она обеими руками обхватила его торс, соединяя пальцы в замок на уровне солнечного сплетения, а потом двинулась выше, тихонько поглаживая плотную горячую кожу подушечками пальцев и путаясь в жестких волосках на груди. Рейневен не успела и глазом моргнуть, как Торин развернулся к ней лицом, причем оказался так ловок, что не разорвал объятие. Его руки легли поверх рук девушки, она в который раз мимоходом попыталась пересчитать маленькие пятнышки свежих ожогов от работы в кузне, усыпавших мощные предплечья с выступающими жилами, но погладить их уже не успела: гном привлёк Рейневен к себе, как-то совершенно отчаянно заглядывая ей в глаза перед не менее отчаянным поцелуем. Но на этот раз не было присущей ему ненасытной страстной жадности и властного превосходства, а только невероятная нежность, идущая из самого сердца.***
Следующее пробуждение Рейневен состоялось через пару часов, под пристальным и тяжелым взглядом. Торин сидел на краю постели полностью одетый и не сводил с девушки взгляда, полного ещё большей тоски, чем обычно. Складка между бровей стала глубже и лицо гнома казалось высеченным из камня. — Что, Торин? — выдохнула Рейневен, чувствуя, как болезненно сжимается сердце от плохого предчувствия. Она резко села, едва не столкнувшись с гномом головой. Торин осторожно сжал ладонями узкие плечи, выступавшие из вороха простыней. — Послушай меня. Я бы хотел никогда не говорить этих слов. Я бы хотел никогда не делать того, что намерен, — зашептал он хрипло и тихо. Каждое слово причиняло ему будто бы и физическую боль. Прерывистое горячее дыхание мужчины билось о губы девушки, и она бессознательно потянулась, чтобы поцеловать, но Торин отстранился. Его прямой и честный взгляд пугал до дрожи и выворачивал душу наизнанку. Несмотря на тепло в комнате, Рейневен начал бить озноб. — Торин? — Я принял решение. Ты останешься здесь, — слова тяжело сорвались с уст, гном чувствовал себя так погано, как будто бы совершал величайшую низость, оправдывая её великой целью. Он не в первый раз усомнился правильное ли решение принял, но тут же списал сомнения на мягкосердечие и усилием, обошедшимся в непомерную цену, отогнал ненужные колебания. Он поднял глаза, и его сердце больно рухнуло куда-то в морийскую бездну, сосчитав каждый поворот, каждый острый камень на своём пути. Девушка перед ним: белая, как полотно, с растерянно и изумленно распахнутыми глазами, с немигающим взглядом, мигом осунувшаяся и даже немного испуганная, никак не походила на ту Рейневен, которую он знал и любил. Все чувства разом вскипели в нём: и любовь, способная стать погибелью им обоим, но так же и спасением; разумное и оправданное желание защитить девушку, уберечь от беды лютой, оставить там, где вражья злоба и слепой случай не смогут навредить ей, но отчаянней всего Торин Дубощит желал сейчас никогда не расставаться с ней. — Здесь? В Ривенделле? — с трудом выговорила она. Её бы очень хотелось проснуться и понять, что это всего лишь плохой сон. Но нет, живой и осязаемый Торин только что сообщил ей, что их совместный путь закончен. Она не нужна ему, он бросает её здесь, с ненавистными ему эльфами, существами, которым он доверяет меньше всего. От обиды защипало глаза, но только глянув в выцветшие глаза Подгорного Короля, Рейневен поняла, что ему сейчас намного хуже. — Я не буду говорить, что вернусь за тобой. Я никогда не даю пустых обещаний, пойми. Я привык отвечать за каждое своё слово. Я не знаю, что ждет нас впереди и каким будет конец этого пути, мы не в силах предугадать свое будущее. Возможно, нас ждет успех, но еще вероятнее смерть, — Торин отвернулся и замолчал, голос непривычно отказывался ему служить. Волнуясь, но скрывая чувства, он чересчур сильно сжимал тонкие запястья девушки, не понимая, что причиняет боль, а она и не замечала этой боли. — У нашего народа очень мало женщин. Далеко не в каждой семье рождается дочь, — продолжил Торин. — Посему отношение гномов к женщинам куда более трепетное, чем у любой другой расы. Женщины нашего народы свободны в любом своём выборе, но тем не менее отцы, братья и мужья скрывают их от всего мира, от посторонних глаз, берегут и охраняют намного ревностней, чем золото и драгоценные камни, чтобы там ни говорили. Пусть ты женщина человеческого рода, но теперь у тебя другая жизнь, другой удел. Я буду оберегать тебя так, как если бы ты от чрева матери своей была моей соплеменницей. И любой в отряде будет относиться к тебе так же. Я чуть не потерял тебя несколько дней назад, и никогда более, пока ты рядом со мной в этом путешествии, я уже не смогу не думать о твоей безопасности. Поэтому я решил, что ты останешься здесь. До моего возвращения. Или до известия о моей смерти. Рейневен беззвучно всхлипнула, а может, это просто перехватило дыхание. Последние слова Торина метко попали по больному, вытащили наружу её страх за его жизнь. До этой минуты это была всего лишь страшная, гонимая прочь мысль, с которой девушка пока что справлялась, если только она не начинала преследовать её во снах, но в устах Торина тщательно подавляемый страх обрел силу, способную сокрушить её волю. — Если случиться последнее... и если на тот момент ты будешь носить моего ребенка, — обветренная ладонь мужчины при этих словах слепо скользнула к телу Рейневен, закрытому измятыми простынями. — Тогда попроси у лорда Элронда провожатых и отправляйся в Синие Горы, к моей сестре Дис. Покажи ей вот это, и она сделает все, чтобы ты получила достойный тебя прием и заботу. А потом отдашь тому, кто родится. Торин вложил в ладонь девушки круглый мифриловый медальон, с несколькими рунами на гладкой поверхности, и согнул ей пальцы, закрывая внутри ладони свой дар. Совсем недавно Рейневен видела этот медальон на его груди, и ей казалось, что он всё еще хранит тепло его тела, а теперь контуры рун на нем странно расплывались и двоились, хотя она была уверена, что не плачет. — Его отковал мой отец, когда я родился. Здесь мое тайное имя и руна-оберег, — пояснил он. — Теперь он твой. Рейневен не проронила ни слова, и это молчание убивало Торина хуже всякого оружия. Не имея большого опыта в общении с женщинами, он все же ожидал другой, скорее, бурной реакции, но её не последовало. Он продолжал говорить тяжелые слова, выстраданные, вырезанные острым ножом из сердца, но Рейневен молчала, плотно сжав губы, и лишь бледнела прямо на глазах да сильнее вцеплялась в его пальцы, впиваясь в кожу неровными ногтями с каждым новым словом. И этим очень сильно напоминала Торину сестру, особенно тот вечер, когда он сообщил ей, что её сыновья отправляются в поход вместе с ним. Дис так же стояла перед ним: гордая, прямая, бледная. И только закушенная нижняя губа и зажатый в побелевших от напряжения пальцах платок выдавали волнение и душевную боль женщины. Торин видел, как ей больно, и сознавал, что только он один виновен в этой боли. Но поступить по-другому не мог. И он снова переживал то же самое сейчас. Впереди была цель, к которой он стремился больше ста лет. Вот только его благое стремление не несло пока ничего, кроме страданий для его любимых. — Я не привык просить, но теперь... Теперь я умоляю тебя понять меня, — Торин сгреб Рейневен в охапку со всей кучей простыней, в которую она завернулась, и усадил себе на колени, крепко прижимая к груди, пряча лицо в распущенные волосы девушки. Он столько времени мучился, обдумывая этот разговор и готовясь к нему, что теперь ему казалось, что он физически чувствует, как обида и страдание заполняют её душу. — Я понимаю, Торин, — Рейневен с трудом выдавила из себя эти три слова, и ей хотелось завыть от безысходности, от несправедливости, от отчаяния. — Хочу верить, что понимаю. Что когда-нибудь пойму тебя. Рейневен цепко разглядывала его посеревшее лицо, кажущееся совершенно бесстрастным, но замечала только бурю в глазах и привычно удерживаемую внутри боль. Она хотела бы выискать причины так возмутившего её решения, чтобы согласиться с ним, признать правоту своего мужчины, но пока не могла это сделать. Всё, что она видела, убеждало её в обратном. В глубине пронзительных синих глаз было только одно истинное желание, которое только она одна и была способна прочитать. Первый порыв оттолкнуть гнома, вскочить и бежать, чтобы больше никогда не видеть того, кто распорядился её жизнью за неё, растаял как дым, оставив вместо себя желание крепко, до хруста в костях, обнять его, намертво вжаться в крепкое горячее тело и никогда никуда не отпускать от себя. Гном, в свою очередь, отчаянно всматривался в серые глаза, наполнившиеся слезами, с которыми Рейневен боролась, судя по всему, из последних сил. Торин не уставал удивляться, как легко у неё всегда получалось заплакать. Удивлялся, настолько нежным и сопереживающим было её сердце, несмотря на трудную и полную лишений жизнь, на все потери и испытания, через которые она прошла, прежде чем встретить его. Торин знал, что люди чаще всего черствеют сердцем и ожесточаются, если жизнь жестоко с ними обходится. Но сейчас Торин мог поклясться чем угодно, что Рейневен сдержится, и угадал. — Почему ты меня не спросил? — неживым голосом промолвила она, снова отвернувшись от него. — Почему меня не спросил, Торин? Он, наследник трона одного из величайших гномьих королевств, дерзнувший отчаянно и отчасти безумно вернуть утраченный дом своему народу, бросить смертельный вызов Зверю, не нашелся, что ответить. Только плотнее сжал губы и отвернулся, низко наклонив голову. Торин не думал, что это будет так больно. Он аккуратно пересадил Рейневен на кровать и тяжело, будто бы едва находя силы передвигаться, вышел из комнаты, измученный настолько, словно только что завершил тяжелое и продолжительное сражение. Не оборачиваясь ни разу, боясь видеть опустошенные глаза девушки, взъерошенным голубем застывшей на самом краю постели. Но она и не смотрела ему вслед, а если бы и нашла в себе силы, то подумала бы, что на плечи её короля легла ещё одна Одинокая гора.***
Холодные чистые воды Южного рукава Бруинена обманчиво спокойно проносились у ног Рейневен. Если приглядеться, прищуривая глаза — день был солнечный, то можно было заметить, как подрагивают, потревоженные нижним течением, округлые камушки, устилающие дно горной реки. Рейневен знала силу этой реки, была наслышана о том, каким надежным укреплением являлась река для долины, как может подчиняться холодная вода особому слову, сказанному лордом Элрондом. В час беды мирный поток, едва покрывающий каменистое русло, мог превратиться в глубокий, бурный и смертоносный для врага водоворот, вскипающий белой пеной, разбрызгивающий ледяную капель и поглощающий неприятеля навсегда. Но сейчас вода не дарила ничего, кроме умиротворения и покоя. Стайки мальков резвились среди камней, выискивая пропитание, а девушка наблюдала за их играми, стоя на двух валунах, выступающих над водой. Это был единственный брод через Бруинен, располагающийся на границе Ривенделла, и, захоти вдруг Рейневен вернуться назад, к своей прошлой жизни, сделать бы это было очень просто. Когда поутру за Торином закрылась дверь, Рейневен долго пыталась осмыслить произошедшее, убедиться, что ей ничего не приснилось. Решение короля гномов было более чем неожиданным и застало девушку врасплох. Всю жизнь дерзкая и острая на язык, никогда не лезущая за словом в карман, Рейневен растерялась настолько, что промолчала. Возмущение пришло позже, захлестнуло, едва не задушив, дунадэйн едва справилась с собой. Эта неожиданная вспышка стоила эльфийскому дворцу пары распоротых саблей подушек и табуретки, которую Рейневен с силой отшвырнула к стене, наделав немало шума. Ничего подобного ей испытывать не приходилось, она всегда могла контролировать свои эмоции, не позволять им захлестывать себя с головой, за исключением разве что того дня, когда сожгла свой отчий дом. Но и удивляться дунадэйн не стала, ведь её жизнь за короткий срок претерпела изменений больше, чем за предыдущие лет двадцать пять, так что внезапные перемены были объяснимы. Но вопрос, можно ли было предугадать, предвидеть, что Торин поступит с ней таким образом, пока оставался без ответа. Будучи честной сама с собой, Рейневен только сейчас поняла, что ни разу так и не подумала всерьез о том, какое будущее может их ждать. За годы скитаний она теряла немало и настрадалась вдоволь, поэтому и привыкла ценить каждую прожитую минуту, научилась жить одним днем и не строить далеко идущих планов. Происходящее между ней и королем-изгнанником было бесценным даром, и девушка неожиданно для самой себя ушла в это чудо с головой, отвлекаясь на нестоящие серьёзного беспокойства проблемы и упуская из виду важное. Её волновало многое: не повлияют ли их отношения на взаимоотношения в отряде, не перестанут ли вдруг гномы уважать своего короля, раз он связал свою жизнь с женщиной другой расы. В какой-то момент Рейневен дошла до того, что совершенно глупо и необоснованно решила, что из-за неё Торин вдруг отступится от своей цели. От досады Рейневен захотелось стукнуть себя по голове. Все же Ривенделл имел свою власть над ней, хотя дунадэйн и посчитала, что в этот раз не подверглась его гипнотизирующему влиянию. Как-то иначе объяснить то, что она ни разу не подумала о том, что Торин может иметь своё собственное мнение о том, где должна находиться и чем заниматься его женщина, его избранница, Рейневен не могла. Пусть в начале пути они были на равных, с тех пор многое, если не всё, изменилось . Она чувствовала, что его отношение к ней, как к следопыту, как к боевому товарищу, было прежним. Торин как и прежде ценил навыки и знания дунадэйн, но отныне для неё предназначалось другое, совершенно особое и куда более ценное место рядом с ним, и вот об этом-то Рейневен и не подумала. И теперь она знала, чем были вызваны бессонные ночи и едва уловимое внутреннее напряжение, не отпускавшее Торина даже в самые сокровенные минуты. Чем дольше она размышляла об утреннем разговоре, анализировала каждое слово, каждый взгляд гномьего короля, тем очевидней становилась его правота, и спорить не хотелось совершенно. Разумом дунадэйн была готова подчиниться решению Торина Дубощита, но вот любящее женское сердце был против — не на месте, замирало в тревоге и щемило пронзительно тоскливо. О том, что будет, когда Торин уйдет, думать было откровенно страшно. Даже представлять себе ситуацию, когда она стоит и смотрит вслед товарищам, уходящим в сторону темнеющей на горизонте гряды Мглистых гор, не хотелось. Рейневен считала себя сильной, стойкой, закаленной, но теперь даже мысль о том, что она второй раз останется без семьи, а теперь ещё и без любимого, была невыносимой. Когда Рейневен, полная решимости найти выход из ситуации, как бы не хотелось сесть и выплакаться, открыла крепко зажмуренные глаза — как оказалось, несколько слезинок всё же вырвались на волю, то обнаружила рядом хозяина Ривенделла, который терпеливо ждал, когда на него обратят внимание. — Ты с детства любила это место, — просто сказал он, с легким прищуром изучая противоположный берег. — Но всегда смотрела в другую сторону. — В какую? — от неожиданности появления рядом с ней эльфа Рейневен опешила. — В сторону Мглистых гор. На восток, — ответил Элронд, изящно перепрыгнув с камней, вокруг которых закручивалась белыми барашками стремнина реки, на берег. — Видимо, ты уже тогда предполагала, что судьба твоя будет связана с той стороной. Он прошелся по берегу, заложив руки за спину и внимательно разглядывая усыпанный камешками и ветками берег, подковырывая что-то на ходу мыском сапога, то хмурясь, то беззвучно усмехаясь, и наконец вновь посмотрел на девушку. — Я бы хотел, чтобы ты осталась здесь. Я всё ещё считаю, что твоё место среди твоего народа, среди дунадэйн, а не среди наугрим. Но возможно, что твой союз с будущим Королем-под-Горой связан чем-то большим и куда более важным, чем брачные ритуалы и притяжение плоти. Я не вправе навязывать тебе свою волю и запрещать что-то. Тем более я вижу, что нить твоей жизни тесно переплетена с судьбой Торина Дубощита. — Ты же знаешь, что нас ждёт? — она обратилась с надеждой, что жила в ней не угасая, стараясь постичь, что скрывает Элронд Полуэльф под беспристрастным выражением лица. — Что его ждёт? — поправилась следом, выдавая истинное беспокойство. — Нет. Это будущее закрыто от меня, но мой долг предупредить тебя, что на королевской семье Эребора лежит проклятье, древнее, как корни этой горы, — владыка повернулся в сторону долины. — Проклятие? — не без изумления переспросила дунадэйн. — Дед Торина, король Трор, лишился разума из-за немереных сокровищ Эребора, — слова слетали с губ Элронда сухо, словно комья земли на крышку гроба. Эльф не пытался уберечь Рейневен от того, что ей предстояло узнать сейчас, и даже не подумал подобрать фразы помягче. У него были свои цели, и его мало заботила реакция девушки. — Перед нападением Смауга на Эребор он практически не покидал сокровищницу, и его мало заботили государственные дела и нужды собственного народа. — Говоришь так, будто сам все видел! — неожиданно огрызнулась девушка, и Элронд резко развернулся, чтобы столкнуться с её совершенно холодным взглядом. Вытянувшись в струнку на камне, она стойко встречала открывавшуюся ей горькую правду. — А что касается отца Торина.... Траин лишился рассудка и исчез с поля битвы при Азанулбизаре после гибели короля Трора. — Отец Торина?! — Рейневен не глядя перепрыгнула серебристый поток, огибающий облюбованные ею камни, чтобы остановиться перед Элрондом. Для того, чтобы смотреть ему в глаза, ей всегда приходилось закидывать назад голову, но сейчас такой дискомфорт не мог ей досадить. — Ты говоришь, Владыка, что все знаешь, всё предвидишь, но я думаю, что о многом ты и не догадываешься или попросту не хочешь знать или думать. От подобной дерзости эльф опешил, но совсем не рассердился. А Рейневен словно с цепи сорвалась, и в груди её горело пламя сродни тому, что зажглось утром после разговора с Торином. Всегда почитавшая и уважавшая хозяина Ривенделла не только за доброту и гостеприимство, но и за тысячелетнюю мудрость прожитых лет, сейчас Рейневен в один момент низвергла все мысленные памятники, воздвигнутые ей во славу эльфийской мудрости. — Траин умер на руках моего отца, владыка. На руках Маблунга Серого Грома, которого ты знал мальчишкой и которого сам учил и не раз бился с ним бок о бок с общими врагами. Пусть Траин не помнил ничего о себе, даже собственного имени — мы узнали его много позже, после долгих поисков, но этот старый, изможденный лишениями, пытками и болезнями гном помнил о том, что у него есть сын! И он даже на пороге смерти стремился защитить его. Это ты называешь безумием, о мудрый эльф, владыка Благословенной Долины? — Я знаю историю Траина, Рейневен, — кивнул Элронд, выслушав её пылкую речь до конца. — Но я хотел бы, чтобы ты помнила о том, что как бы ты ни любила Торина Дубощита и как бы он ни любил тебя — а в его любви к тебе я не сомневаюсь ни на секунду, ибо только любовь могла заставить гнома дважды прийти с просьбой к эльфу... так вот, несмотря на всё это, оказавшись рядом с Горой, рядом с сокровищами, помрачившими разум его деда, а теперь ещё и отравленными присутствием Зверя, Торин может измениться настолько, что тебе станет невыносимо, невозможно находиться рядом с ним. Девушка медленно прикрыла глаза и тяжело вздохнула. Да, это было нелегко слышать и очень больно, но, как ни странно, прямолинейность и чрезмерная жесткость Элронда возымели совершенно противоположный эффект. Рейневен расправила плечи и смело посмотрела на эльфа, ухмыляясь так, что это было больше похоже на оскал. Душа пела и ликовала, она нашла решение, которого так ждала, и нашла совершенно невообразимым образом. — Тогда у меня больше нет сомнений, как следует поступить, — с достоинством в голосе ответила девушка и поклонилась эльфу. — Ты сам сказал, владыка, что меня и Торина связывает нечто важнее брачных ритуалов и плотских желаний. Ты был прав в этом, Владыка, и я думала, как поговорить и испросить совета, ибо было и не раз, что меня будто бы тянуло вослед ему, несмотря на все его запреты, несмотря на чудовищные обстоятельства, сопровождающие нас весь путь сюда. Это была сила, Владыка, природу которой мне, ввиду моей смертной доли, не постичь до конца. Она делает меня сильнее и выносливее, но в то же время и слабой настолько, чтобы его дух становился крепче. Ты можешь мне рассказать об этой силе, Владыка? О том, почему я каждый раз оставалась в отряде, хотя десятки раз могла уйти? Почему сердце моё ноет и болит, когда я вижу грусть и страдание в его глазах? Почему он всегда рядом, когда плохо мне? Ты молчишь? Тогда я скажу. Я благодарна тебе за предупреждение, но теперь я точно знаю, что не имею никакого права оставлять Торина одного. Одного, наедине с семейным проклятием, пусть и неизвестно, имеет ли оно над ним власть. Потому что, случись это с ним, Торин останется один, и тогда совершенно ничего не спасет его. — Ты же не считаешь себя всемогущей, дочь Серого Грома. — Нет, конечно, владыка. Я всего лишь простая смертная женщина. Но я сделаю для Торина Дубощита всё, что смогу, и буду рядом, пока он сам не прогонит и не откажется от меня, потому что это Торин вернул мне то, что я потеряла и не чаяла найти — любовь и семью.***
Водопад, впитавший холодное и яркое сияние ночного светила, бесшумно обрушивался с каменного мыса вниз, к подножию гряды скал. Преломляясь в мириадах прозрачных капель, свет луны отбрасывал причудливые пляшущие тени на свинцово-черные стены и потолок тайного зала, добавляя к вычурным узорам на камне и дереве свои штрихи и неповторимую игру бликов. Казалось, в эту ночь Творец вылил на Имладрис все запасы голубой, серой, сиреневой и темно-фиолетовой краски, щедро окрасив все, что попадалось под руку в эти цвета, не делая различий, живое ли это существо, пышная зелень деревьев или хранящий вечность камень. Несколько небольших потоков, распадающихся на сверкающую алмазной крошкой водяную пыль прямо в воздухе, шелестящей завесой закрывали от мира небольшую площадку на самом краю грота. Здесь, в Подлунном зале Ривенделла, возле выточенного из горного хрусталя и опасно зависшего на самом краю площадки невысокого постамента с плоской вершиной, собрались все причастные к путешествию Торина Дубощита к Одинокой горе. Луна вступила в ожидаемую фазу. Владыка Элронд устремил взгляд к ночному светилу. Легкие облака, подгоняемые сильным ветром, проносились через серебряный диск неполной луны, а когда небо полностью расчистилось, столпы белого холодного света ударили сверху точно в плоскую вершину постамента, и тут же хрусталь вспыхнул изнутри, засветился, заиграл многими гранями и изломами, заключенными внутри породы, из которой его извлекли и мастерски обработали. Хозяин Ривенделла разложил на поверхности карту; длинные пальцы эльфа уверенно, но бережно разгладили старинный пергамент. Элронд заговорил. Едва слышимые постороннему, с губ слетали одному ему ведомые слова, и в следующий момент лунный свет, пойманный внутри камня, выплеснулся на поверхность одним нешироким лучом. И от первого же соприкосновения луча с бумагой, которую его свет пронизал насквозь, на пожелтевшем от времени пергаменте невидимые прежде знаки вспыхнули и засветились так ярко, будто кто-то вырисовал их тонкой струйкой расплавленного серебра. Торин всем корпусом подался вперед, не веря собственным глазам. У него перехватило дух, настолько искренними были испытываемые им удивление и восторг. Всякое повидал гном за свою жизнь: как рукотворные чудеса мастеров его народа, так и то, что рождено было глубинами гор, но древняя магическая тайнопись гномов открылась ему впервые. Владыка эльфов довольно улыбнулся — его предположение о природе тайнописи подтвердилось. — Встань у серого камня, когда прострекочет дрозд и последний луч заходящего солнца в день Дурина укажет на замочную скважину, — промолвил Элронд, читая древние гномьи руны с изрядной долей торжественности. От его цепкого взгляда, брошенного вскользь на короля гномов, не укрылось, как помрачнел тот при этих словах. Было похоже, что полученная информация совсем его не порадовала или прибавила новых забот. Любопытство Элронда было удовлетворено весьма быстро. — День Дурина? — недоумевая, спросил Бильбо, поворачиваясь то к одному, то к другому участнику полуночного совета. Хоббит чувствовал себя совершенно забытым и ненужным на этом таинственном ночном собрании и не мог взять в толк, зачем его вообще позвали, хотя ему и льстило оказаться здесь. Первой же возможности напомнить о своем существовании хоббит несказанно образовался. — Начало нового года по календарю гномов, — пояснил Гэндальф. — День, когда осенняя луна и зимнее солнце встречаются на небе. — Это плохие новости, — наконец заговорил Торин, опустив скрещенные на груди руки вдоль тела. Широкие брови сошлись в одну линию, он был хмур и напряжён. — Лето близится к концу. День Дурина уже не за горами. — У нас есть еще время! — шагнул к своему королю Балин. Прямой взгляд советника и решимость в голосе говорили о том, что он свято верит и в свои слова, и в возможности их осуществления, и уверен в том, что и королю не остается ничего другого, кроме как оставить все сомнения. — Нам всего лишь нужно оказаться в нужном месте в нужное время и, возможно, нам удастся открыть тайную дверь. — Так ваша цель — проникнуть в Гору? — изумился Элронд, переводя взгляд с белобородого советника на Торина Дубощита, нахохлившегося, словно ворон. Гномьего короля неожиданный и совсем не присущий Балину оптимизм совсем не воодушевил. — И что с того? — огрызнулся Подгорный Король, гордо вскинув голову, и смерил эльфа таким взглядом, словно позади не было недели гостеприимства. — Кое-кто посчитает это весьма опрометчивым поступком, — Элронд вернул карту гному, мудро игнорируя его нервозность, и повернулся к Гэндальфу. — Ты не один, кто интересуется судьбой Средиземья, но вряд ли кому-то ещё, кроме тебя, придет в голову идея поддержать гномов в их стремлении вернуться в гору и тем самым разбудить Смауга. — Мне не нужно чье-то там одобрение, чтобы вернуть дом своему народу! — рыкнул, напоминая о своём присутствии, Торин. Не дожидаясь ответа волшебника, он развернулся и отправился к выходу, на ходу пряча карту за пазуху. Балин без промедления последовал за ним, а Бильбо задержался, не зная, что же ему делать: догонять гномов или остаться с Гэндальфом и Элрондом. Но последние явно не собирались посвящать любопытного хоббита в дела сильных мира сего и, проигнорировав его любопытный взгляд, удалились в один из боковых коридоров. Бильбо не осталось ничего, кроме как отправиться на поиски Торина и Балина.***
Торин немедленно пресек намерение Балина следовать за ним по пятам и в одиночестве отправился на прогулку по темным садам Ривенделла. Извилистые ровные тропинки привели его к одному из фонтанов, в центре которого три изящных женских фигуры разливали в разные стороны воду из каменных кувшинов, которые держали в руках. Усталый взгляд гнома отметил, что скульптуры выглядят как живые, и тонкие девичьи фигуры того и гляди начнут движение в странном танце, но Торин всё ещё был сильно озадачен тем, что открыла унаследованная им по стечению обстоятельств карта, чтобы всерьез и долго раздумывать о вещах, не стоящих особого внимания. Сердце Подгорного Короля то и дело срывалось на неравномерный перестук, отчего ком вставал в горле и приходилось тяжело сглатывать. Торин не помнил, чтобы когда-то чувствовал подобное волнение, граничащее со страхом. Ему казалось, что лунный холод и мрак ночи сгущаются вокруг него и мешают дышать, сдавливая грудь. Он подергал ворот, чтобы облегчить дыхание. Глядя в одну точку, расположенную далеко за пределами пышного яблоневого сада, Торин тяжело втягивал загустевший воздух и размышлял. Несмотря на странное волнение, ум работал четко и быстро. За оставшиеся три с небольшим месяца отряду необходимо будет преодолеть весьма значительное расстояние: перейти Мглистые горы и пересечь Лихолесье. При мысли об эльфах Торин поморщился, как от кислоты незрелого яблока. Но они не самое страшное, что может встретиться на пути. Раз уж на землях вдоль Восточного Тракта отряд не раз смотрел смерти в глаза, то дальше, и сомневаться в этом не приходилось, путешествие станет ещё труднее и опаснее. А значит, может случиться всё, что способно задержать, а то и вовсе заставить отряд изменить намеченному маршруту. Что в итоге грозит реальной перспективой просто не успеть оказаться у подножия горы в назначенное время. И что тогда останется делать? Не сидеть же у подножия Горы еще год? Торин саркастически ухмыльнулся. Ситуация была бы крайне абсурдная. Подойти к Горе, не привлекая внимания, было невозможно. Появление на подступах к горе малочисленного, но вооруженного до зубов отряда гномов будет обязательно замечено. Люди, несмотря на свою алчность и нечистоплотность на руку, не так уж и глупы. А эльфы и вовсе известные пройдохи и своего не упустят, да и не своего тоже. Кто-нибудь обязательно сведет все факты к одному знаменателю, и на золото Эребора, помимо законных хозяев, появится еще множество претендентов. Отряд слишком мал, чтобы выдержать осаду на выжженной драконом пустоши, а в Эсгароте они запросто могут попасть в западню. Деньги тоже когда-нибудь кончатся. Малейшее промедление обойдется слишком дорого. — Нам не стоит терять время, — проговорил Торин, не оборачиваясь. Он давно почувствовал чьё-то присутствие во мраке и не ошибся в предположении о том, кто бы это мог быть. — Ждать больше нечего, я узнал всё, что нужно. Передай всем: на рассвете мы отправляемся в путь. Из сгустившейся в чернильный мрак тени выступил Двалин, двигаясь почти неслышно, разве что глухо поскрипывали складки жилета из плотной кожи, да дыхание гнома выдало его присутствие. — Ты следил за мной? — Дубощит обернулся. — Ты же знаешь, я всегда рядом, — Двалин легким поклоном поприветствовал своего короля и друга. — Знаю, — кивнул Торин, подтверждая его слова. — Я скажу всем: мы покинем Ривенделл на рассвете. Ребята будут только рады. Торин, вот только я хотел спросить, ты уверен в том, что делаешь? Торину подумалось, что Двалин видит его насквозь, даже холодок пробежал по позвоночнику. Он выше поднял подбородок и после небольшой паузы молвил: — Она приняла моё решение, — говорил твердо, как только мог, и даже сухо. Но потом неожиданно его прорвало, пусть даже в одной единственной фразе, сказанной полушепотом: — Это нелегко далось нам обоим, Двалин. Последний не сказал ни слова, и выражение его лица осталось бесстрастным и ничего не выражающим, однако взгляд серых глаз под кустистыми бунтарскими бровями сказал королю гораздо больше всяких слов. Младший Фундинул коротко стиснул пальцами предплечье Дубощита и растворился в темноте.***
Торин притворил за собой дверь и остановился, оглядываясь так, будто не узнавал место, куда пришел. Да и в самом деле, здесь он почти и не бывал, проводя ночи, а то и дни, у Рейневен. Ему было горько и, странное, почти немыслимое дело — стыдно. Он никогда не сомневался в правильности своих решений, пусть даже давались они ему ценой седины, бессонных ночей и непосильных даже для гнома трудов. Всегда в итоге он оказывался прав, ну или почти всегда. А сейчас... Сейчас сердце было не на месте. Как и он сам — не на месте в этой темной и пустой комнате, стены которой не были свидетелями их любви. Торин почувствовал, как его наполняет дрожь нетерпения, первым порывом было резко повернуться и уйти туда, где они были счастливы вместе, но в последний момент он остановился. Торин понял, что здесь кто-то есть, так же, как почувствовал присутствие Двалина в саду. Он в пару широких шагов преодолел расстояние до сияющей синеватым лунным светом арки при входе на внутренний балкон, а с другой стороны навстречу ему вышла Рейневен. — Это ты здесь... прячешься? — прошептал Торин, почти не удивившись, и даже шепот его был чуть дрожащий. Гном поднял руку, коснулся загрубевшими подушечками пальцев мертвенно-бледного в лунном свете лица девушки, тонким абрисом выделяющегося на фоне ночи. Он больше всего на свете сейчас хотел бы знать, не держит ли она на него зла, простила ли, поняла ли, но тонул в светло-серых глазах и забывал обо всём. В лунном свете глаза Рейневен были пугающе-светлыми, Торин засмотрелся и неожиданно поймал себя на мысли, что прикидывает, какие бы камни вправил в её корону, мысленно классифицируя и сортируя драгоценные и полудрагоценные камни, пока не остановил свой выбор на сером халцедоне или хризоберилле. — Я встретила Балина, и он сказал, что... — произнесла Рейневен, нервно покусывая губы. Торин смотрел во все глаза, обратив и душу во взор, и не видел в дунадэйн ни грамма мятежности, ни намека на протест. Только смирение и мягкость, совершенно не присущие девушке ранее. Он не знал, радоваться этому или начинать беспокоиться. Торин не узнавал её — Рейневен открывалась ему с другой стороны. — Да, мы уходим на рассвете, — кивнул Торин, перебивая, чтобы на короткий миг притянуть её к себе для поцелуя и отвлечься от мыслей о том, нравится ли ему эта новая Рейневен. Нежный шелк рукава платья смялся под горячими пальцами мужчины, когда он притянул девушку к себе. Рейневен провернула руку в этом живом кольце и сама обхватила широкое запястье снизу, вцепившись крепко, пусть и не хватало длины пальцев, и с готовностью подавшись ему навстречу. — Рассвет уже близок... — прошептала она беззвучно прямо в его губы, и Торин согласился, что не стоит терять время на разговоры. Рывком притиснул Рейневен к стене, к резной эльфийской колонне, может быть и дрогнувшей от такого пыла, и совсем не заботясь о том, что может сделать больно, впился жадно в приоткрытый горячий рот, заглушая долгий стон, а потом почувствовал, как узкая ладонь нырнула в его волосы на затылке и пальцы Рейневен крепко вцепились в густые пряди, привычно стискивая их в кулаке. Она целовала его так же жадно в ответ, как если бы была жаждущим живительной влаги путником, набредшим наконец на источник. Торин с глухим рыком подхватил её под бедра, когда-то успев задрать подол платья, крепко сжал обеими ладонями упругие ягодицы, кончиками пальцев дразня шелковистую ложбинку между ними, пока целовал её открытую шею, царапая нежную кожу короткой бородой, и слушал короткие выдохи-стоны, когда его восставшая плоть сквозь слои одежды ткнулась в её тайное местечко. Терпеть дальше едва хватало сил, но Торин стремительно опустился на одно колено и нетерпеливо откидывая назад складки платья, сначала огладил раскрытой ладонью живот девушки, её бедра и округлые ягодицы, а потом начал целовать, спускаясь все ниже и ниже, следуя за пальцами, потерявшими всякий стыд. Рейневен беспомощно ахнула, почувствовал его губы там, где совсем не ожидала. Торин закинул одну её ногу себе на плечо и продолжил бесстыдную ласку, умудряясь контролировать себя и помогать возлюбленной удерживаться на ногах, что было более чем необходимо, ибо её конечности слабели с каждым новым прикосновением его губ и языка. Она как-то совладала с собой, дрожащие руки потянули с плеч гнома одежду, но довершить начатое не удалось. Торин выпрямился и в следующий момент Рейневен будто бы подлетела вверх, мимолетно удивившись, как же это так она смогла поместиться мягким местом на одной его ладони, не ребенок же. Его плоть ворвалась в неё одним рывком, сбив дыхание, заставив захлебнуться стоном, а резная колонна за спиной жалобно скрипнула от такого напора. Торин остановился, изучая лицо Рейневен совершенно шальными глазами, в которых синева застилалась огненной чернотой, и от одного этого взгляда внутри нее огненные молнии, поначалу разлетевшиеся по всему телу, свернулись в тягучий ноющий клубок сладкой истомы и предвкушения в низу живота. Переплетя свои пальцы с её, Торин поднял их соединенные руки вверх и накрепко прижал к теплому дереву над их головами. Другая рука девушки легла на широкие плечи, непривычно для такого момента скрытые под вываренной кожей и металлическими шестигранниками панциря. Отстранённо ей подумалось, что впервые они занимаются любовью полностью одетые, ведь даже в первую свою ночь оба были обнажены, несмотря на всё неудобство ситуации... А потом как-то сразу стало ни до каких размышлений. Торин брал её грубо, властно, напористо, но в каждом жалящем поцелуе, при каждом резком глубоком толчке его каменной плоти изнутри, когда он достигал самого её чрева, её женской сути, Рейневен чувствовала его боль и злость. Не на неё злость, а на самого себя, и тогда её сердце ныло от сострадания и невероятной нежности, в то время как тело содрогалось в волнах острого наслаждения. Рейневен тоже было за что злиться и она мстила как могла в те моменты, когда не срывалась на крик и на захлебывающуюся стоном мольбу не останавливаться. Её поцелуи были острыми, жесткими, словно укусы, и вскоре тонкие, изящно очерченные губы гнома, приоткрытые в судороге страсти, украсила пара крошечных капель крови, а на его шее, над самыми ключицами затемнел небольшой синяк. Платье давно превратилось в два жалких обрывка ткани, повисших по бокам, после того, как Торин попросту разорвал его, стремясь скорее добраться до её груди. Рейневен, буквально пришпиленная к колонне в ходе этого безумного любовного поединка, теперь уверенно обвила ногами бедра мужчины, не обращая внимания на неудобство, причиняемое его доспехом. Потом ей показалось, что она умерла, но вскоре сознание вернулось и Рейневен обнаружила себя сидящей на полу подле Торина, который в изнеможении привалился к многострадальной колонне. Как он покинул её и как они очутились на полу, она не почувствовала. Торин, будто бы заснувший, выглядел одиноким, как никогда, а когда синие глаза открылись и посмотрели на неё, взгляд был таким больным, что Рейневен рванула к нему без раздумий, путаясь в остатках растерзанного платья и судорожно освобождаясь от него окончательно. Обнаженная, она свернулась на коленях мужчины, прижалась и крепко обняла за шею, а он как-то совсем потерянно ткнулся лицом в её плечо, и от такого простого и совершенно не наигранного жеста Рейневен как прорвало и надрывный всхлип, истинно женский плач, удержать не удалось. - Перестань, я ведь живой, - прошептал Торин совершенно неживым голосом, но плакать она перестала. Сразу же, как только на голову легла его теплая и тяжелая ладонь. Отстранилась, как-то изумленно всмотрелась в его лицо, приласкала кончикам пальцев линию роста волос ото лба к подбородку, приникла к губам так же нежно, а потом прошептала, почти умоляя: - Пойдем в постель, родной. Торин так и поднялся с пола с нею на руках. Положил на постель, на совершенно незнакомую, холодную, безразличную постель, ни разу не бывшую свидетельницей их любви. Но сегодня всё будет происходить здесь. Она поднялась навстречу, когда он, нагой, как в день своего появления на свет, встал на колени на краю. Мягко поцеловала ладонями широкую грудь воина, вкрадчиво проследила губами линию ключиц от одного плеча к другому, пока неровное дыхание Торина щекотало ей голову и шею. И только когда она подняла лицо и мгновение помедлила, прежде чем прикоснуться губами к его губам, только тогда он осмелился прикоснуться к ней. Осмелился... Так странно было даже мысленно произносить это слово в отношении самого себя... Торин никогда не робел, ничего не боялся, но сейчас - именно осмелился прикоснуться к любимой, словно и не было сжигающего обоих безумства несколько минут назад. Рейневен свете луны была похожа на статую, одну из тех, что он видел этим вечером в глубине эльфийского сада. Торин дотронулся и искренне удивился мягкости и теплу бархатистой кожи. Он медленно гладил её, омывая широкими шершавыми ладонями изгибы и упругие выпуклости женского тела, словно узнавая его впервые, в то время пока их лица встречались лоб ко лбу, нос к носу, и губы - изгиб в изгиб. Пьянея от поцелуев - легких, неглубоких, но чувственных и влажных, Рейневен словно в забытьи вытягивала со спины Торина ему на грудь по одной прядке смоляных с тонкой проседью волос, на ощупь разделяла волосок к волоску, пропускала между пальцами тугие косички, как бы между прочим притрагиваясь к горячей плотной коже, обрисовывая кончиком ногтя угловатые силуэты воронов и даже не подозревая, что эти невинные скользящие прикосновения обжигают его сильнее огня. Сквозь ресницы она видела, как двигаются его зрачки - Торин тоже наблюдал за ней; как дрожат от неровного дыхания тонкие ноздри, как едва заметно шевелятся приоткрытые губы, словно бы он что-то говорил самому себе или сдерживался от желания скорее поцеловать ей. Мифриловые зажимы с родовыми узорами один за другим упали на покрывало, пальцы девушки вслепую расплели косы, пока не осталось ни одной, а затем она взялась за свои, но Торин перехватил её руки. Глаза гнома мерцали в полумраке, он смотрел на Рейневен будто бы запоминая на всю жизнь. А девушка, помня свой коварный замысел, поспешно опустила веки, откровенно опасаясь, что Торин догадается о её хитрости по выражению глаз, и, чтобы отвлечь мужчину, она мягко качнулась к нему, прильнула всем телом и замерла так, едва дыша и с удовлетворением ощущая, как откликается его тело на её близость. А затем, не медля более, ящеркой вывернулась из его рук, растянулась на постели, потягиваясь и нежась на прохладном шелке, молча приглашая следовать за собой. Она снова желала его, пусть и прошло совсем немного времени, и желание это было едва ли не мукой, живым огнём, пламенем, которое требовалось немедленно затушить. Торин вытянулся рядом, завороженно созерцая игру теней и лунного света на гибком женском теле. Привычное к темноте зрение мигом обнаружило отметины, оставленные на спине девушки жесткой встречей с резной колонной балкона. Склонившись, надолго приник губами к одной из них, довольно фыркнул в усы, когда Рейневен дернулась и выгнулась под ним, как от щекотки, а по телу её пробежала легкая дрожь. Его мозолистая ладонь скользнула ей под живот, приподнимая и разворачивая нужным образом. На этот Торин был нежен и нетороплив, пусть и осталось всего пара часов до рассвета, за которыми последует долгая разлука. Ему хотелось запомнить эту последнюю ночь другой и он наслаждался тихими чувственными вздохами девушки, порой выплескивающими в протяжные стоны в такт его движениям, ласково играл с её распущенными волосами, такими мягкими по сравнению с его собственными, любовался тем, как пугливо трепещут ресницы, отбрасывая тени на бледные щеки, как мнут и без того смятые простыни тонкие пальцы, сам тяжело и неровно дышал ей в затылок и с трудом удерживался от того, чтобы не сорваться в одуряющий бешеный ритм до тех пор, пока Рейневен, как-то по-особенному застонав и вжавшись спиной в его грудь, срывающимся голосом сама не потребовала этого.***
Засыпай, до рассвета осталось чуть-чуть, Ты устал, и надо поспать. Уходи в царство снов, обо всем позабудь, И душа перестанет страдать. Лунный свет из окна на холодных камнях Потускневшим блестит серебром... Засыпай, пусть уйдут от тебя боль и страх, И неважно, что будет потом.
Подперев голову рукой, Рейневен неотрывно смотрела на тонко очерченный профиль Торина на фоне раскрытого окна. Она так и не заснула этой ночью. Небо начинало светлеть, скоро оно порозовеет на востоке, и на рассвете гномы навсегда покинут Ривенделл. Девушка ощущала волнение и тревогу. Реакцию Торина на ее своеволие предугадать было несложно. Но его ярость была ей не страшна. Любой ценой она пойдет с отрядом, даже если после этого Торин перестанет с ней разговаривать. Ей нужно было уходить. Она с сожалением посмотрела на раскинувшегося на постели мужчину, наклонилась и осторожно поцеловала его в губы, с трудом удерживаясь, чтобы не обнять. Торин спал так крепко, что не почувствовал ее прикосновения. — Я знаю, что тебе не понравится то, что я собираюсь сделать. Прости мою дерзость, мой король, — прошептала она, склонившись над гномом. — До встречи, Торин.***
Гномы покидали Благословенную долину, вереницей поднимаясь по узкой тропинке, ведущей вверх по серым скалам. Маленький островок покоя и мира оставался позади, и каждый в отряде в той или иной степени сожалел об этом, время от времени оглядываясь назад, чтобы в последний раз увидеть белые ленты водопадов, густую зелень садов и золотистые лучи утреннего солнца, падающие на резные башни и стены из розового мрамора. Несмотря на ранний час множество радуг уже зависли в водяной пыли, провожая путников своими яркими красками. Торин был мрачен и полон сдержанного недовольства. Если все сделано правильно, то почему так плохо, так пусто внутри? Почему так и тянет оглянуться? Почему хочется приказать всем стоять, а самому броситься назад, найти Рейневен, пусть даже для этого придется разнести дворец Элронда по камешкам — ничего, построит заново сам, но главное найти девушку, где бы она от него ни спряталась. Найти и прижать к себе, убедиться, что она не держит обиды, что поняла его. Или просто вернуться за ней. Подгорный Король помотал головой, отгоняя невероятные мысли. Нет, нет, нет, о чем ты только думаешь! Ты был прав. И она тоже, сбежав ночью, не показавшись на глаза утром, не попрощавшись ни с ним, ни с другими. Он не нашел ее, как ни искал, пусть и времени было в обрез. Кто бы знает, как бы все обернулось, останься она с ним до рассвета. А так — все идет как надо, как ему нужно. Как он думал, что ему нужно. Торин мотнул головой и долго, шумно втянул носом острый горный воздух, прикрывая глаза. Не впервой. Привыкнет и к этой боли. Он отступил в сторону с тропинки и оперся на рукоять секиры, пропуская отряд вперед. Шагавший следом Балин внимательно вгляделся в хмурое лицо своего молодого короля. А ведь совсем недавно оно светилось изнутри радостью, и Торин казался совсем молодым, невзирая на серебряные пряди в волосах. — Балин, ты знаешь эти тропы. Веди нас, — распорядился Торин и отвернулся, избегая длительного зрительного контакта с проницательными карими глазами старого гнома. — Хорошо, Торин, — Балин согласно кивнул и прошел вперед. Ему, как и всем в отряде, было невыразимо жаль, что Рейневен осталась у эльфов, но он всегда следовал за Торином, принимая любое его решение как истину. Взгляд Торина зацепился за Бильбо. Хоббит остановился на краю тропы чуть ниже того места, где находился сам Торин, и оттуда тоскливо глядел на покидаемую отрядом долину. Торин был уверен, что с таким выражением лица беспечный житель Шира даже в сторону родного дома не оборачивался. Гном почувствовал нарастающее раздражение. — Мистер Бэггинс! — его голос привычно резко резанул по ушам хоббита. — Советую вам не отставать. Бильбо тяжело вздохнул и с видимой неохотой вернулся в строй. Широкая спина короля гномов маячила впереди него. Хоббит, с недовольством выдохнув, уставился на эту спину, негодуя на все обстоятельства, которые втянули его в этот поход, включая собственное происхождение. Не стоило надеяться на то, что после недели в Ривенделле король гномов изменит свое отношение к нему. Нет. Ничего подобного не будет. Или все станет даже хуже. Пусть он маленький и беспомощный хоббит, хорошо разбирающийся в овощах на рыночном лотке и свежести рыбы, но не имеющий представления о том, как нужно правильно держать меч в руках, все же глаза у него есть, как и некоторый жизненный опыт и наблюдательность. Король оставил в Ривенделле свою женщину. Гном оставил у эльфов свою избранницу. Отдал свое сердце тем, кого ненавидел, кому не доверял никогда. Да. Еще неизвестно, кому сейчас плохо. Бильбо тихонько хмыкнул, испытывая несвойственное ему злорадство. Дорожка петляла и поднималась все выше и выше среди скал. Тяжелые кованые сапоги гномов без устали топтали каменные ступеньки, вырубленные в сером камне ветром, дождем и временем, сминали густой мох и робкую поросль, отважно цепляющуюся за холодный камень. Солнце миновало зенит, когда отряд приблизился к выходу на равнину. Двалин шел впереди и первым заметил небольшой дымок, поднимающийся из-за камней, загораживающих от них распростершуюся желто-зеленую равнину. — Эй, смотрите-ка! — крикнул он, обернувшись ко всем. — Там кто-то есть! Будьте наготове. В одно мгновение гномы встрепенулись и подобрались, забыв про жаркое солнце и усталость. Стараясь ступать тише, они устремились к источнику дыма, держа наготове оружие. Светлый серый столб поднимался от весело горевшего костерка, над которым висел средних размеров котелок, в котором что-то булькало и источало весьма аппетитный запах. Увидев всего лишь одну фигуру возле костра, гномы расслабились и облегченно выдохнули — вступать в бой так скоро никому не хотелось. — Господа гномы как раз к обеду, — прозвучал удивительно знакомый голос. Сидевший у костра человек встал и обернулся к ним. — О Махал! — выдохнул Двалин, застывая на месте. Торин, задержавшийся в хвосте колонны, в недоумении растолкал отчего-то замерших и глупо улыбавшихся гномов, проходя вперед. Светлые серые глаза смотрели прямо на него. Только на него. Как в их первый вечер в Ривенделле. Как смотрели всегда. — Надеюсь, мой король простит мое ослушание, — Рейневен улыбнулась и поклонилась. Сердце Торина пропустило удар, гном почувствовал, что ему не хватает воздуха. В какой-то прострации Торин шагнул к девушке. Раз за разом она заставляла его испытывать несвойственные ему эмоции, чувствовать растерянность, не раз заставала врасплох. Вот и сейчас — он должен же был разозлиться, вскипеть праведным гневом, но не было не то, чтобы сил и желания сердиться, а даже и полегчало как-то. — Если только оно останется самым серьезным с твоей стороны, — хриплым, враз севшим голосом молвил Торин. Дыхание вернулось, как вернулось и спокойствие. — Да, мой Король, — девушка снова склонила перед ним голову, скрывая торжествующее и радостное лицо. — Я лично проверю, — Торин положил руки ей на плечи и, приблизив к себе, на короткое мгновение коснулся ее лба своим. — Так мы будем обедать? Жаркое пахнет восхитительно и того гляди начнет пригорать! — ворчливый голос Глоина разрядил обстановку, и гномы, весело галдя, начали снимать с себя сумки и становиться лагерем вокруг костра.