Согрей мою душу, растопи мое сердце

Имладрис неспешно прощался со своими неожиданными гостями. Переход от Ривенделла до Мглистых Гор занял почти неделю и не запомнился никакими происшествиями. Регулярные сторожевые дозоры эльфов держали в страхе всякую нечисть, так что единственными неудобствами стали резкие перепады дневной и ночной температуры, характерные для предгорий, да испортившаяся под конец недели погода. Еще несколько дней отряд подгорных жителей наслаждался яркой синевой высокого летнего неба и развлекался угадыванием очертаний животных или предметов в невообразимых нагромождениях кучевых облаков. Как ни странно, совершенно несвойственное гномам времяпрепровождение — создавал их Великий Кузнец всё же не для задирания голов к небу, — нравилось хотя бы просто потому, что во время похода мирными развлечениями никто избалован не бывает. Под ногами расстилалась сочная мягкая зелень, небольшие рощицы дарили тень и прохладу в полуденный зной, а цветущие травы приятно ласкали обоняние и приводили в восторг Дори и Оина. Оба седовласых гнома, позабыв обо всем, без устали сновали по полянам, то уходя вперед, то значительно отставая, с упоением пополняя запасы лечебных трав и обвешав разноцветными пучками не только себя, но и безропотного Ори и не любящего возражать Бомбура. Ночи проходили спокойно, и все высыпались. На привалах снова пелись песни и все вспоминали те далекие дни в начале пути, когда опасности ждать не приходилось. Сожалеть путникам приходилось только об одном — преодолевать бесконечную зеленую равнину, поверхность которой лишь немного была изломана пологими холмами, было бы куда легче верхом. Но даже покинь отряд Ривенделл в открытую, а не тайком на рассвете, такое благо вряд ли бы свершилось — эльфийские кони отличались особой статью и ростом и никак не подходили гномам, а других в долине не разводили. Гномы на ходу звонко хрустели колючими огурцами, с запасом прихваченными из Ривенделла, съедая их с хвостиками, а Рейневен до головокружительного удовольствия и жадно, словно собираясь насытиться до последних дней жизни, объедалась маленькими сладко-терпкими помидорами. Она обожала их с детства, а такие вкусные, как в Ривенделле, не вызревали больше нигде. Если следопыта и мучали какие-то сомнения, стоит ли так откровенно наслаждаться эльфийскими продуктами, то они вскоре испарились. И почему-то, сколько бы она ни ела, помидоры в её торбе не кончались. Покидая долину — она была по-прежнему уверена, что больше сюда не вернется, Рейневен не взяла с собой почти ничего из тех вещей, что дали ей эльфы, посчитав это неправильным по отношению к сделанному ею в жизни выбору. Успела тщательно починить всё, в чем пришла в Ривенделл и сделала исключение лишь для пары тонких длинных рубашек и исподнего, да ещё прихватила небольшой отрез рыхлой ткани, что обычно используют на перевязки — женщине в дороге нужно позаботиться и о себе. Но вовсе не о себе были её думы и тревоги. Торин ни разу ни словом, ни делом не упрекнул дунадэйн за проявленное своеволие, но пару дней после встречи Рейневен ощущала на себе тяжелые и мрачные взгляды короля гномов. Если бы не ночи, которые они проводили вместе, тесно прижимаясь друг к другу под тяжелым королевским плащом и двумя походными одеялами, чтобы сохранить тепло, Рейневен могла бы думать, что самовольство стоило ей его доверия. Как ни крути, она опять была виновата, пойдя поперек его воли, но вот пока не могла найти нужных слов, чтобы объяснить Торину истинную причину своего поступка, хотя он так ни о чем и не спросил её и Рейневен попросту решила подстраиваться под его настроение, пока не сложится подходящая ситуация. Торин же все первые дни вел утомительную борьбу с самим с собой. Борьба мешала спать, есть, думать о чем-то кроме этой самой борьбы, вдобавок Дубощит вообще не мог определиться, выигрывает он в ней или проигрывает. Самому же себе. Единственное, в чем он был железно уверен, это в том, что эльфов он по-прежнему недолюбливал и не доверял им. Хотя следом приходилось признать, что здесь он противоречит самому себе — как ни крути, это был он, кто решил оставить Рейневен у Элронда. Сам. По своей воле. И был почти доволен таким решением. И даже пошел к Элронду просить присмотреть за Рейневен. Он, Торин Дубощит, гном, прямой потомок Дурина Великого, просил эльфа об услуге. Просил. Эльфа. В такие мгновения хотелось от стыда укрыться куда потемнее и поглубже, но что-то случалось внутри и горячая, жгучая досада вдруг гасла от одной единственной мысли — это же делалось им для её блага. Ради её жизни. Ради её безопасности и будущего. И это действовало отрезвляюще, стыд и досада отступали. Торин, как и любой другой мужчина кхазад, сделает для женщины своего народа все, лишь бы ей было хорошо. Для своей женщины, к какой бы расе она ни принадлежала — тем более. Вот только эта женщина почему-то вела себя не так, как должно. Пусть мало какая гномка отличалась покладистым характером, все же мужчин своих они уважали и не было случая, чтобы в важных ситуациях шли наперекор. А эта… а она…. Торин не находил слов, чтобы объяснить поведение Рейневен. Кипел, возмущался, не разговаривал, но при этом тихо радовался тому, что она снова с ним. Что ж поделать, знать судьба у него такая. А повезет выжить — за годы чай и изменится его Рейневен. И Торину вновь хотелось смеяться, смеяться над собой и над судьбой — его долгая память услужливо подсунула ему образ младшей сестрицы. Той не то, чтобы родители, муж или братья были не указ, так она и деда-короля не особо-то и слушалась. Хотелось ей учиться воинскому делу — она добивалась своего несмотря на то, что и отец с матерью, и дед-король, имели совершенно другое мнение на этот счет. Верховая езда не для гномок? Да Дис чуть ли не раньше него самого выучилась держаться в седле. Метание кинжалов? Обставила Фрерина. Династический брак? Какая чушь! Вышла за простого ювелира из не самой выдающейся семьи. И, несмотря на всё пережитое, сестрица меняться не собиралась. Не оставь он её своим наместником в Синих Горах, Дис обязательно увязалась бы с ним. Видимо судьба ему находиться в тесном родстве с непокорными женщинами. Торин не выдержал и коротко хохотнул, оглядываясь в поисках Рейневен и совершенно не уверенный в том, что ему такая доля не по сердцу. Рейневен обернулась в самый нужный момент, словно на расстоянии почувствовав его настроение и успела уловить вспышку странного веселья короля. Удивилась, быстро отвела глаза, будто бы оберегая эту маленькую тайну, смутилась, разулыбалась, а когда вновь обернулась — Торин уже шагал в сторону от стоянки. Мог ли догадываться Торин, что в то же самое время думы Рейневен так же были о его сестре? Вряд ли, да и она никак не могла знать о его размышлениях. Но Рейневен думала о Дис почти непрестанно с тех пор, как они покинули Имладрис. Странное дело: зная о существовании сестры Торина чуть ли не с первых дней в отряде, Рейневен до недавнего времени не воспринимала её никак иначе, кроме как наместницу короля в Эред Луин и мать Фили и Кили. Дис была кем-то существующим слишком далеко, чтобы быть реальностью, чтобы думать о том, что когда-нибудь они могут встретиться, и лишь слова Торина тем тяжелым ривендельским утром, когда он препоручил заботу о судьбе Рейневен в руки совершенно незнакомой ей женщины, вдохнули жизнь и краски в образ Дис. Именно тогда Рейневен впервые задумалась о том, что это не далекий образ, лишенный эмоций и любых их проявлений, а живая, чувствующая и страдающая женщина. Женщина, в жизни которой, как и в её собственной, было так много потерь. Дед, отец, младший брат, любимый муж…. все они покинули её, а теперь ей пришлось проводить в неизвестность и обоих сыновей, и единственного брата. Что же она чувствует там, так далеко от них, в неизвестности об их судьбе? Что бы чувствовала она сама на её месте, когда только обязанности наместника и ежедневная рутина помогают немного отвлечься от беспокойства и страха, но все тревоги подступают разом в ночи и тогда удается ли ей заснуть и какие сны ей тогда снятся. И сам собой в памяти возник образ светловолосой хрупкой женщины, замершей у окна с видом на далекую рощу, через которую шла дорога к дому. Мама. Мама, образ которой с годами в памяти Рейневен начал расплываться и тускнеть, но какие-то моменты из тех недолгих лет вместе она помнила отчетливо. Помнила лицо с нежным румянцем на округлых щеках, лучистые серые глаза — теплые и полные любви и нежности, прикосновение мягких и душистых волос к лицу, когда она целовала маленькую дочку перед сном. Прохладные мягкие пальцы, осторожно трогающие ушибленные места или лоб, если Рейневен случалось заболеть. Отчетливо помнила тонкие морщинки между бровей — от волнений и тревог. Только сейчас Рейневен осознала, что могла чувствовать её мать теми долгими неделями, когда отца не было дома, а потом и братья, повзрослев, стали уезжать вместе с ним, прибавляя ей тревог. Ожидание изматывало и изнуряло бы её, если бы не горячая любовь к мужу и вера, что он с сыновьями обязательно вернется домой. И они всегда возвращались и сердце её наполнялось радостью и счастьем воссоединения с любимыми, она снова обретала способность дышать полной грудью. И то, что Эллейна ушла раньше мужа и сыновей, Рейневен считала самым великим благом, ведь она так и не узнала о печальной их судьбе, равно как и о том, какой путь в жизни избрала её единственная дочка. Рейневен отложила точильный камень и некоторое время просидела неподвижно, сохраняя в памяти образы родных, а скрежет клинка по камню всё еще звучал в её ушах поминальной песней. Рядом протяжно отозвался другой точильный камень. Рейневен обернулась на звук — то Фили, устроившись на камне, решил проверить свои парные мечи. Молодой гном хмурился, хотя оба меча выглядели великолепно, Рейневен видела, каким взглядом он проследил режущую кромку каждого, как губы под забавными косичками довольно улыбнулись. — Ты чем-то встревожен, Фили? — спросила она. Фили отрицательно покачал головой, не сразу взглянув на собеседницу. — Нет, но я просто хочу быть уверен в своём оружии. Мы идем к Мглистым горам, ты же знаешь, как они опасны. — Я ни разу не была в этих краях, но мой отец и братья многое мне рассказывали, — честно ответила Рейневен. — В горах живут гоблины… Ты прав, оружие должно быть сейчас наготове. Торин совершенно неожиданно метнулся между ними, едва ли не срываясь в бег, поднялся на холм и замер на вершине, всматриваясь вдаль и прикрывая ладонью глаза от слепящего равнинного солнца. Фили и Рейневен как по команде сорвались за ним. — Что это, Торин? — Фили, встав рядом, напряженно попытался определить, что же такое Торин разглядел в бесформенном черном нагромождении посреди зеленой равнины, но как ни пытался — не мог. Просто потому что не знал, что должен был увидеть, в отличие от короля. Губы Торина беззвучно шевельнулись, Рейневен дернула бровью и еще раз упрямо вгляделась вдаль. Зрение при свете дня у неё все же было острее, чем у гномов, но Торин даже не присматриваясь узнал то, на что смотрел. Черный остов обугленного небесным огнем дерева — и не понять, какое оно было. Торин упрямо зашагал к нему, а за ним постепенно пошли все остальные, кто был свободен, молча недоумевая, что же могло привлечь внимание предводителя до такой степени, что он вдруг решил оставить лагерь без предупреждения. Дерево было гигантским, что в обхвате, что в высоту, даже несмотря на то, что сильно обгорело, а удар молнии расколол ствол на неравные части и он развалился на все стороны, словно лапы гигантского паука, старого и дряхлого от древности, с осыпающимся пеплом сгоревших листьев вместо кожи. Гномы сгрудились в безмолвии под обгоревшей кроной. Она наводила страх, внушала первобытный ужас то ли формой разлома, то ли угольной чернотой, то ли своей величиной. А то и всем сразу. Не по себе было даже Рейневен с её совершенно другим, нежели чем у гномов, отношением к растениям. — Это был дуб, — негромко проговорил король, единственный, кто был совершенно спокоен, и Рейневен видела эту разницу. Он медленно шел вокруг разбитого гиганта, глядя на искореженную ударом стихии крону, или, точнее, на то, что от неё осталось. — Я знал его здоровым и зеленым. Было дело, я останавливался здесь на ночлег и он укрывал меня в непогоду. — Рисковал ты, король, — слетело с губ Рейневен и почему-то весьма ехидно. Торин дернул бровью, прищурился, но ничего не ответил. Двалин за его спиной неодобрительно сдвинул брови, молча не одобряя поступок Дубощита в прошлом, и Рейневен подумалось, что, окажись на месте Торина кто-то из его племянников или, допустим, Ори, дело бы многозначительным молчанием не ограничилось. Двалин вслед за Торином тронул ладонью обугленную кору и посмотрел на испачканные черным пальцы все еще хмурясь, обежал изучающим взглядом черную от пепла землю, обгоревшую вслед за деревом. Вряд ли что спасло короля, окажись он в тот момент под этим дубом, не молния, так пожар довершили бы дело. Ну да что уж теперь говорить и горевать зря. Вот он, живой, стоит, и невдомек, кажется, что другим за него тревожно. Рейневен обошла ствол, минуя задравших кверху головы принцев и Балина, чтобы остановиться напротив короля. Торин тоже смотрел вверх, но взгляд был отсутствующим и девушке увиделась в голубых глазах мужчины трепещущая на ветру зеленая крона могучего и живого дерева. Но тут же обо что-то запнувшись, она опустила глаза. У самых её ног, из основания ствола, как раз между ней и гномьим королем, тянулся к солнцу небольшой, но крепкий побег нового деревца, увенчанный несколькими продолговатыми резными листочками. — Посмотри сюда, Торин, — выдохнула Рейневен, потянув короля за рукав. Дубощит послушно посмотрел вниз и замер так. Странно было видеть гнома, который испытывает даже такой мало–мальский интерес к какому-то там дереву, ещё необычнее — видеть, как лицо гнома при этом наполняется радостью. — Он возрождается, — тихо молвил Торин, чуть склонившись, чтобы коснуться молодых побегов и погладить листву. — Он возрождается из огня и пепла, — продолжил он чуть громче, отодвигаясь в сторону, чтобы все могли увидеть и понять, о чем идет речь. — Я вижу в этом хороший знак! Эребор был сожжен дотла, но будет возрожден из пепла и обретет былую славу и величие! Он и сам не заметил, что закончил на возвышенной и крайне патетичной ноте, но глаза его горели азартом и задором в этот момент, и ни у кого не хватило духу что-то сказать ему поперек. Лишь девушка протянула руку и мягко спустила короля гномов на землю. — Эребор за полмира отсюда, — молвила она, отчаянно стараясь верить в каждое его слово, каким бы необоснованно оптимистичным оно ни было, и мысленно обещая, что поддержит его во всем. — Уже чуть ближе, — уверенно возразил Торин и вместе они обернулись к серому массиву Мглистых гор, бывших уже совсем близко. — Послезавтра мы начнем восхождение. У Рейневен резко засосало под ложечкой, но она списала это на то, что впервые в жизни поднимется в горы. Их вершины терялись в низко нависших облаках, укутавших камень, словно нелепые шапки из тех, что мастерят себе простолюдины, но даже такое сравнение не облегчило ей жизнь. Горы даже на расстоянии внушали ей холод и неясную тревогу. Бесцеремонно расталкивая собравшихся и что-то бормоча под нос, Бифур несколько раз обошел вокруг дерева, обстукивая почерневший ствол обухом топорика. Кто-то из братьев попытался объяснить, что из такого дерева топлива не получится, но у Бифура были свои намерения и, пару раз несильно рубанув по иссохшему стволу, отчего в стороны брызнула черная мелкая щепа, он ловко добрался до неповрежденной сердцевины. Присутствующие не без интереса смотрели, как он вырубил оттуда небольшой кусок и ушел обратно в лагерь. На закате, когда Рейневен сидела, немигающе уставясь на взлетающие к небу искорки пламени, в руки ей легло что-то теплое и гладкое. Она посмотрела — выточенная из дерева фигурка, небольшая, в пять пальцев шириной, а Бифур, на мгновение присев на корточки рядом с ней, снова тенью шмыгнул дальше и ничего ей не объяснил, хотя бы она всё равно ничего бы не поняла. У Рейневен возникло странное чувство, когда она покатала из ладони в ладонь ладную, гладко-гладко обструганную, разве что не отполированную — и когда только Бифур успел-то? — куколку. Игрушек не было у нее с младенчества, они никогда особо не привлекали её. Гораздо интереснее было таскаться с деревянными братовыми мечиками, а вот эта деревяшка — теплая не потому, что дубовая древесина быстро впитала в себя тепло её рук, а излучала тепло изнутри, — враз стала как-будто родной. При свете костра едва угадывались очертания, но Рейневен нащупала голову — большую, с деревянной волной длинных волос, вырезанных со всей тщательностью; туловище, оно же и тулупчик до колен, и ножки в обувке с задранными вверх мысами, как у Балина. У дунадейн никогда не было тяги к вещам, какой порой страдают люди, может просто потому, что при ее образе жизни и хранить негде, и таскать за собой просто смешно. Ей нравились удобные и красивые вещи и по-возможности Рейневен приобретала красивые уздечки, прочную и качественную одежду себе, а верное оружие баловала хорошими ножнами. А теперь вдруг появилось у нее два предмета, которые хотелось беречь и хранить как можно дольше: серебряный тонкий пояс-змейка, да теперь вот эта куколка. И если причина появления у неё пояса — свадебной гномьей традиции, была ясна, то почему Бифур смастерил из чудом уцелевшего в огне части ствола эту игрушку и подарил ей, было совершенно необъяснимо. Один за одним вырастали неровные холмики темных и жестких одеял вкруг костра, Рейневен подавила зевок и тоже вытянулась, натягивая плащ до подбородка. Прикрыла глаза — только теперь поняла, что устала, но отогнала дремоту — засыпать одной уже не хотелось, а Торин…. где был Торин? Она приподнялась на локте, огляделась — у костра расположился Глоин, первый в смене, все другие раскладывались по своим местам и даже Двалин был здесь, пристраивая под голову снятые заспинные ножны с топориками в них. Торина нигде не было. Рейневен встала, гонимая внезапной тревогой и впервые за время после Ривенделла обозлилась на товарищей, которые вели себя так, как если бы действительно оказались в местах возле Шира. Беспечно. И Торин был ничем не лучше них, куда-то вдруг запропастившись в ночи, и уж точно не по нужде. Она поднялась на гряду камней, где днем стоял Дубощит и смотрел на разбитый грозой дуб. Сумрак, ранний для этого времени суток, но не дня времени года, сгущался прямо на глазах, из-за спины выплясывали тени тех, кто еще бродил у костра. Она смотрела на равнину и ей виделась невысокая черная фигура под обугленной кроной. Что-то подталкивало её пойти туда и проверить, в самом деле ли это Торин, но остатки здравого смысла еще удерживали, ведь могло там быть что угодно и кто угодно кроме него. Девушка обернулась назад, выискала блестящую лысину Двалина и поймала его хмурый взгляд, словно желая получить одобрение своей глупости. В этот миг по равнине одиноко разнесся крик филина и в тот же миг Двалин кивнул ей, как если бы знал, что она задумала. Рейневен спрыгнула с камня и понеслась в ночь, а звезды над головой становились все ярче и ярче по мере отдаления от костра. Бег был легкий, воздух с гор освежал и бодрил, прогоняя сон, и она влетела под черную крону дуба, едва успев остановиться перед гномьим королем. — Не побоялась? — молвил он совершенно серьезно. — Чего бояться-то, — Рейневен пожала плечами и перевела дух. — Почему ты пришел сюда? И никого не предупредил, чуть было не сорвалось следом, но во-время одумалась — никто же не волновался, не искал, кроме неё, даже Двалин был спокоен. Значит, не сказал только ей. Значит, хотел побыть один. А может и нет? — Хотел подумать, — Торин ответил не сразу и встал с ней рядом, вглядываясь в звезды через истерзанную огнем крону. Рейневен была уверена, что вспоминает Торин минувший день, а думает о завтрашнем. А тревоги мучают его безвременные, постоянные, в которых он никому не признается, но она-то видеть их научилась. — Я никогда не бывала в горах, — призналась она, больше желая отвлечь его, чем пожаловаться о своих тревогах, а они ее грызли с каждым часом все больше. — Я знаю. Просто будь рядом, — сказал он то, что она хотела бы слышать всегда. — И я буду рядом. Он не глядя нашел руку девушки в темноте и спрятал её ладонь в своей. В другой она держала серебряный пояс, случайно прихваченный с собой. — Иногда мне кажется, что все это одна большая ошибка. И чем ближе мы к Горе, тем это чувство сильнее. Тем тяжелее давит на плечи сознание того, что я веду их всех на смерть. — Желание вернуть свой дом не может быть ошибкой, — она поджала губы: на смерть первым пойдет он, как всегда, не думая о себе. Ну и она за ним следом. — Да, но цена может быть непомерной. Я устал платить непомерные цены, — глухо, сквозь зубы, признался он. — Я хотела бы заверить тебя, что все будет хорошо, но я ненавижу эту фразу за её очевидную глупость. Я не могу знать, ждет нас плохое или хорошее впереди и не могу ничего обещать. Она видела, как медленно гном опустил голову на грудь. Более всего походило на то, что именно какой-то невероятной надежды он ждал от неё сейчас и понял, что не получит. — Я просто буду рядом, — тихо повторила Рейневен его же обещание. Они одновременно подняли головы к звездчатому небу. Черные кривые ветви уже не внушали страха, а сияющие звезды будто бы присели на них и прогнали ужас. — Отец научил меня читать звезды, — сказала она, — Ты знаешь их? Торин повертел головой: — Вижу Валакирку, — ткнул пальцем в группу звезд, потом в другую: — И Вильварин. Достаточно для гнома. Рейневен хихикнула, а тем временем Торин кинул на землю свой плащ и повернулся к ней: — Дай мне посмотреть на тебя… — он осекся, будто хотел сказать — в последний раз, и под его тяжелым взглядом Рейневен словно жаром окатило. Холода она не чувствовала совсем, хотя несколько ночей до этого они прижимались друг к другу под плотными тканями и она порой стучала зубами. Сегодня ветер нес зимний холод и сырость, но Рейневен даже мурашками не покрылась, когда её обнаженное тело забелело в темноте. А когда Торин мягко опустил её на походную постель и нагнулся за поцелуем, корона Дурина венцом легла ему на голову, путаясь кончиками звезд в волосах короля. *** На следующий день низкие тучи закрыли солнце и вскоре серый цвет начал преобладать как на земле, так и на небе, а с обеда назойливой изморосью зарядил ледяной дождь, который казался еще более холодным из-за резких порывов ветра, бросавшегося на гномов отовсюду разом. К ночи к дождю прибавился и снег. Камни под ногами обледенели, и каждый шаг грозил обернуться если не смертельным падением в пропасть, какие начали попадаться на пути, то неприятным соприкосновением с мокрой щебенкой на склонах и дне небольших оврагов. Сухая истощенная почва с жесткой пожухлой травой сменилась неровным, отполированным дождем и ветром камнем, порой приходилось преодолевать многометровые последствия оползней, и щебень с острыми гранями расползался в разные стороны под тяжелыми сапогами, вынуждая гномов порой терять равновесие и неловко оседать под весом собственной поклажи. В горах всё казалось Рейневен неживым, холодным и застывшим, только усиливая плохие предчувствия. Здесь уже не было деревьев, только некрасивый колючий кустарник, цепляющийся из последних сил за каменистые склоны. Опасность подстерегала на каждом шагу, и это были не привычные орки или бандиты с большой дороги, а покрывшаяся глянцевой коркой льда земля, словно ждущая первого же неосторожного шага. Дунадэйн старалась ничем не показывать, что ей тяжело, что горы давят на нее и от окружающей серости и холода хочется выть. Но Торин чувствовал ее напряжение и неизменно держался поблизости, поддерживая и страхуя на особо неприятных участках неровной каменистой тропы. А если ему нужно было быть в другом месте, то на его место заступал кто-то из племянников или Двалин. Девушка была единственной, кто понимал подавленное состояние Бильбо, так же оказавшегося в чуждой ему обстановке. Но в отличие от него она ни минуты не жалела, что не осталась у эльфов. Рейневен старалась приободрить хоббита, но в ответ на улыбку или теплое слово дружеского участия каждый раз встречала укор во взгляде полурослика. Бильбо в душе — вслух ему было бы страшно даже заикнуться об этом перед отважной и с виду неунывающей избранницей короля гномов — отчаянно сетовал и возмущался необдуманному и странному решению девушки. Если бы ему дали шанс остаться в Ривенделле, он бы с радостью им воспользовался. Гномы же попали в родную стихию. Для них серый камень был живым, он дышал, он посылал свои молчаливые знаки гномам, предупреждая и подсказывая верный путь. Вереница низкорослых путников растянулась по узкой тропинке вдоль обрыва, гномы медленно продвигались вперед, вгрызаясь коваными сапогами в камень, внимательно соблюдая расстояние вытянутой руки до товарищей впереди и сзади, готовые в любой момент поддержать поскользнувшегося собрата, и, что удивительно, молчали все без исключения, прислушиваясь к голосу гор. Рейневен теперь ни на минуту не оставляли без внимания. Даже если державшиеся рядом с ней гномы были поглощены собственными делами и вроде бы и вовсе не смотрели в ее сторону, она всегда чувствовала их ненавязчивую заботу. Девушке не очень это нравилось, такое отношение даже немного обижало её, напоминая детство, когда она малышкой играла под присмотром старших братьев, и пару раз Рейневен с тоской вспоминала начало похода, когда была на равных с остальными. — Двалин, не надо, я сама! Я могу пройти тут сама! — пробовала как-то возразить Рейневен, когда сильные ручищи могучего воина подхватили её и махом перенесли через последствие оползня — вязкий, успевший сверху подсохнуть и застыть неопрятной потрескавшейся коркой, язык земли, утыканный острыми камнями и сломанными по пути с вершины ветками. — Можешь, можешь, конечно, кто бы сомневался! — легко соглашался с ней Двалин, не без труда вытаскивая увязший в месиве сапог и продолжая держать девушку над собой. Конечно, Двалин был прав. Самой ей было бы намного труднее преодолеть оползень, да и раньше кто-то из мужчин не раз помогал ей преодолевать сложные участки пути, равно как помогали Бильбо, да и вообще друг другу в сложной ситуации, вот только сейчас Рейневен уязвляла эта помощь. Ей казалось, что она подставляет саму себя, признается перед всеми в своей слабости и беспомощности, дает повод Торину убедиться, что он был прав, желая оставить ее в Ривенделле, а она из-за своей гордости и упрямства теперь вредит не только себе, но и всему отряду. Вдобавок, в таких непривычных условиях, помощи от нее, как от следопыта, не было никакой. Последний привал перед подъёмом в горы был холодным и неуютным, да и место для стоянки нашли с трудом — совсем небольшой ровный участок, с одной стороны обрывавшийся в узкую, не шире Бомбура, расселину, а с другой огороженный нагромождением камней. Днем под мелким постоянным дождем промокли не только гномы, но и вся древесина, которая только могла быть в этих скудных на растительность местах, поэтому костер нещадно чадил и резкий запах сырого дерева раздражал гортани даже привычных к курению гномов. Приготовить полноценный ужин на едва живом огне не представлялось возможным. Без особого удовольствия поужинали всухомятку и запили едва подогретой водой. Глаза у всех слипались немилосердно не столько от усталости, сколько от едкого дыма. Рейневен плотнее завернулась в плащ и села спиной к камню. Сон не шел, она никак не могла расслабиться. Ей было неуютно, словно кто-то недобрый подготовил мерзкую каверзу и теперь исподтишка наблюдал за ними, ожидая, когда же она сработает. Даже звезды сегодня не показывались из-за облаков, и лишь белесой змейкой убегала в небо полоска дыма от костерка. Над головами надрывно завывал и бился о вставшую на пути скалу порывистый западный ветер, здесь же, под защитой скал, было тихо. Девушка упорно всматривалась в ночной мрак, успокаивая тревоги деревянной куколкой, зажатой в ладони, и ощущением серебряного пояса на теле под одеждой. В ночь у сгоревшего дерева Торин сам застегнул его на ней и попросил не снимать. То ли чувствовал что гном, то ли угадал, решив вдруг полюбоваться своей работой на её обнаженном теле, но теплая полоска металла грела не тело, а душу, и хранила ощущение, что он всегда рядом с ней. Хотя она бы предпочла, чтобы он просто был рядом сейчас, когда ей так не по себе. Внезапно пробудившаяся язвительность съехидничала: как ты быстро стала нежной барышней, ведь прошло не так много времени с той поры, когда ничто не могло выбить тебя из колеи. Ни погода, ни страшный Старый лес, ни вой волков. Ты всегда была стойкой — что же случилось с тобой? Рейневен не знала, что бы ответила, если бы на самом деле кто-то задал ей этот вопрос. Она действительно расслабилась и пора было брать себя в руки, пока не случилось беды. Торин тем временем сидел на камне возле края обрыва всего в нескольких футах от засыпающего лагеря и упрямо пытался не смотреть на Балина, который в кои-то веки возвышался над ним, заложив руки за спину. Разговор получался серьезным и ни молодой король, ни его пожилой наставник не обращали никакого внимания ни на порывистый ветер, ни на водяную пыль, оседавшую на белой бороде Балина, выпущенную наружу, и на косах Торина, выбившихся на грудь из-под низко надвинутого капюшона, край которого украшал узор. — Она любит тебя, и только любовь вынудила ее пойти наперекор твоему решению, — чуть скрипучий тихий голос Балина звучал монотонно и терпеливо. — Только ли любовь, Балин? — нехотя молвил Дубощит. — Да, она любит меня, как и я её, но той ночью на равнине Рейневен рассказала мне, что очень часто власть над ней имеет некая сила, что ведет её мне вослед, и объяснить которую не смог даже Лорд Элронд… Это может быть черная магия, Балин? — Гномы не подвержены магии Торин, если ты боишься этого. — Не боюсь. За себя не боюсь. За неё. Балин хмуро пожевал губами, глядя поверх головы короля в осыпающуюся изморосью ночь. Он выглядел так, будто пытался что-то мучительно вспомнить. И вспомнил: — Мне кажется, я знаю, о чем она тебе говорила, — тихо сказал он, но до конца уверен не был. — Я когда-то слышал о том, что слова, сказанные на одре умирающего могут облечься в особую силу… Связать клятвой, покрепче, чем на крови, чьи-то судьбы, и связь эту разрушить мало кому представляется возможным… Окажись мы сейчас в библиотеке Эребора, я бы нашел эту древнюю книгу. — Возможно, нам представится такой шанс, а может никому из нас не суждено дойти до Одинокой горы. — Торин обернулся и синие глаза зло сверкнули из-под капюшона. — Я хотел уберечь её. Я был уверен, что так будет лучше. У Элронда она была бы в безопасности. — А ты спросил, нужна ли ей такая безопасность? Хочет ли она быть в безопасности вдали от тебя? — спокойным, даже вкрадчивым голосом, возразил Балин. — Перестать мерить Рейневен своими мерками. Она не гномка, и не девушка-домосед. Ты поймал вольный ветер. Но, чтобы удержать его, надо иногда раскрывать ладонь. Ты же знаешь, как она жила до встречи с тобой, что для неё свобода и самостоятельность. Как бы ты ни любил её, как бы не старался переменить, как бы ни хотел решать за неё, Рейневен не сможет измениться для тебя так быстро, даже если сама всей душой будет стремиться к этому. Пойми это, Торин и прими её такой. — Балин, женщина должна подчиняться решению мужчины, так было всегда, — Торин устало опустил голову и спустя несколько мгновений помотал ею из стороны в сторону, будто сказал не то, что на самом деле хотел и теперь отказывался от этих слов. Рейневен только начала дремать, когда сильные руки словно играючи оторвали её от земли и завернули в меховой плащ. Вместо холодного камня под ней оказались широкие теплые колени гнома, лицо обдало теплым дыханием с примесью крепкого табака, сухие губы коротко прижались сначала к волосам, потом к виску, затем в темноте нашли её губы. С трудом выпростав одну руку из мехового кокона, Рейневен неловко обняла Торина в ответ и умиротворенно улыбнулась. На душе сделалось светлее, легче, как не было с начала восхождения. — Ты можешь не слушаться меня, но этот приказ изволь выполнить, — прошептал гном ей на ухо, — не вздумай умирать без меня! Рейневен почувствовала, как стоном отозвалось что-то внутри на эти слова гнома. Не то радость, не то тягчайшая мука от того, что им больше ничего не остается в этой жизни, как желать умереть в один день. Плохое предчувствие крепло с каждым вдохом. *** Шквальный ветер бросал на отряд, растянувшийся в цепочку на горной тропе, одну волну воды за другой. Ливень к ночи разыгрался нешуточный, идти стало тяжело, но и остановиться было негде. Гномы за день смогли подняться высоко в горы и приближались к перевалу, когда началась гроза. В низко нависшем свинцовом небе то и дело сверкали ослепительные белые молнии, позволяя застигнутым непогодой гномам сполна лицезреть масштаб стихии и оценить свое бедственное положение. Раскаты грома оглушали и даже камни содрогались под ногами, грозя скинуть потерявшего бдительность путника в бездонную пропасть, черной пастью зияющую с правой стороны узкой тропы. Но когда гроза немного стихла, гномы поняли, что утробный гул и оглушающий треск не только не затихают, но и становятся сильнее, при этом ничем не напоминая знакомый многим из них звук оползня или обвала. И самым пугающим было то, что тропа вела их как раз к источнику звука! Цепкие щупальца ветра вцеплялись в волосы и одежду, злобно пытаясь скинуть путников в пропасть. Скалы под ногами ходили ходуном, и мелкие камни, мешающиеся под ногами, то и дело срывались в пропасть, так и норовя утащить кого-то за собой. Буря хохотала в своем великолепном безумии, завораживая бешеным танцем ливня, белыми всполохами молний, распарывающих грозовое небо и отражающихся в мокрых скалах. — Будьте осторожны! — перекрывая грозу, прокричал Торин. Он практически ползком двигался по тропинке впереди отряда, то пригибаясь, то вставая на четвереньки, втыкая древко секиры в камень, а другой рукой цепляясь за неровную стену слева от себя. — Нужно найти укрытие! Дорожка стала настолько узкой, что порой приходилось прижиматься спинами к скалам, чтобы продолжать двигаться по ней, ее ширины едва хватало вместить массивные сапоги гномов или ступни хоббита. Когда кучка мокрых камешков, на которые неосмотрительно наступил Бильбо, пришла в движение и хоббит едва не соскользнул вслед за ними в пропасть, то Двалин и Бофур, в четыре руки вцепившись в него мертвой хваткой, одним совместным рывком вернули его в строй. — Берегись!!! — тут же прямо над ухом хоббита взревел буйволом Двалин и могучая рука гнома отшвырнула все еще дрожащего полурослика под прикрытие скального выступа за их спинами. Бильбо посмотрел вверх и замер в оцепенении. Прямо на них, с противоположной стороны ущелья, пересекая светящееся от изобилия молний тяжелое небо, летел огромный черный валун. Он ударился в гору прямо над головами гномов и разлетелся на тысячи тяжелых и острых осколков, смертоносным дождем пролившихся на гномов. Прижимаясь всеми силами к стене, крича и вжимая головы в плечи, они переждали камнепад, игнорируя царапающие лица и больно жалящие даже через одежду обломки, и радуясь, что ни один из крупных обломков не упал на тропу. Гора под ногами сотряслась и почти подпрыгнула от столкновения, словно брыкливая лошадь, но самое страшное ждало впереди. Всегда осторожный и предусмотрительный Балин вышел вперед, на самый край тропы, указывая вытянутой рукой на нечто впереди, пока неразличимое за стеной бьющегося о скалы ливня. — Это не просто гроза! — воскликнул седой гном. — Это грозная битва! Глядите! Прямо на глазах оцепеневших гномов скала напротив сначала раскололась надвое, а потом та её часть, что поменьше, стала приобретать очертания гигантской, грубо вырезанной человекоподобной фигуры. Разворачиваясь и расправляя глыбистые плечи, каменный гигант вставал на ноги, с треском отделяясь от горы, и его огромные ручищи оторвали здоровенный фрагмент скальной породы так же легко, как ребенок отламывает краюшку свежего хлеба. — Будь я проклят! — с восторгом воскликнул Бофур, забывая про опасность. — Легенды не врали. Великаны! Каменные великаны! Огромный обломок скальной породы, только что венчавший вершину одной из гор, полетел по воздуху мимо гномов. Все как один обернулись назад посмотреть, куда он приземлится. Приобретая все более четкие очертания, через косые и пляшущие потоки воды сзади в их сторону надвигалась еще одна исполинская фигура. Снаряд ударил точно в грудь нового участника битвы, отбрасывая его назад на скалы. — Пригнись, болван!!! — заорал Торин и, тут же две пары рук втащили загипнотизированного зрелищем Бофура в относительно безопасное место. Гора под ногами снова дрогнула и затряслась, гномы изо всех сил вжимались спинами в холодный мокрый камень, камнепад усилился, и наиболее тяжелые куски, падая, обрубали край тропы, делая ее еще более узкой. Двалин втиснулся в узкую щель, намертво вцепившись в Бильбо и Ори, не давая им никакого шанса соскользнуть в бездну. Рейневен присела на корточки, держась за поясной ремень Глоина и отплевываясь от жестких рыжих волос гнома, так и норовивших забиться в ее открытый от ужаса рот. Было страшно настолько, что она даже пикнуть не могла. Впереди и сзади слышались истошные вопли гномов. Даже самые храбрые ничего не могли с собой поделать, ощущая себя песчинками в руках бури, ничтожными и беспомощными созданиями, по несчастливому стечению обстоятельств оказавшимися в эпицентре фантастического сражения. Скалы под ними и вокруг них пришли в движение, которое уже никак нельзя было спутать с головокружением. Гора издала оглушающий сухой треск и дала трещину, разделяя отряд надвое и превращаясь еще в одного гиганта, расправляющего свои заскорузлые массивные ноги, чтобы подняться. Трещина прошла как раз между Фили и Кили и братья едва не попрыгали в пропасть, стремясь воссоединиться, но здравый смысл, да и стоявшие рядом друзья, не дали братьям сделать глупость. Пропасть между ними расширялась, а племянники короля могли только широко раскрытыми глазами смотреть друг на друга, уже и не надеясь, что когда либо смогут обняться. Обернувшись на знакомый крик, Торин в ужасе узрел, как половина отряда со стоящим впереди Фили уносится куда-то назад, в самую гущу битвы, превращаясь в едва различимые точки на каменистом уступе. Каменный великан, на коленях которого оказался разделенный отряд, третьим участником вступил в драку, но его с самого начала постигла неудача. Могучий кулак одного из соперников врезался ему в челюсть, гигант потерял равновесие и пошатнулся. Пытаясь не упасть, он раскачивался и искал равновесие. Мир вокруг гномов закрутился и завертелся со страшной скоростью. Чтобы не слететь с узкой тропинки приходилось вцепляться всем, чем только можно, в мокрый камень, падать на четвереньки, снова вскакивать, пытаться бежать и спасаться. Когда нога гиганта, на которой находились Торин, Глоин, Рейневен, Балин и Кили с Оином врезалась в неподвижную скалу и на короткий миг замерла, подгорный король первым сориентировался и перепрыгнул с колена великана, приземляясь на край утеса тяжело и болезненно. За ним последовали и остальные, перелетая через трещину между скалой и каменным гигантом, словно странные тяжелые бабочки. — Скорее, скорее, — задыхаясь от волнения, рычал Торин, отплевываясь от дождя, собственных волос и пытаясь что-то видеть сквозь заливающие глаза потоки воды. Главным для него сейчас было увести тех, кто оставался с ним, подальше от взбесившейся горы. Спасшиеся, позабыв про себя, как только ощутили под ногами неподвижную опору, оглянулись назад, где далеко-далеко остались их друзья. Великаны продолжали битву и, тот, с которого они только что сбежали, вновь ринулся в бой. Чей-то каменный кулак врезался в гору над гномами, окатив их брызгами битого камня и заставив пригнуться. Третий исполин, лишившись головы после прямого попадания каменного снаряда, начал фатальное падение в пропасть, шатаясь, скрежеща, приваливаясь то к одной, то к другой стороне ущелья. Гулкие удары его груди и конечностей о скалы едва приглушались непрекращающимся ливнем. Мимо Торина и бывших с ним, вихрем пронеслось второе колено, на котором едва удерживалась вторая половина отряда. Вытаращенные от ужаса глаза Бомбура, всей массой втиснувшегося в скалу, запомнились многим до конца жизни. Намертво вцепившись в широкий пояс Глоина и стоя на коленях, Рейневен успела выхватить в этом аду и лысину Двалина, и золотую шевелюру Фили, и ошалелого от страха Бильбо. — Нет! Держитесь! — орал в отчаянии Торин и Рейневен могла бы поклясться, что никогда такой степени ужас не отражался в голосе подгорного короля. Все мелькало перед глазами, в ушах слышался непрерывный вой бури, грохот камней и пробирающие до глубины души, сливавшиеся воедино, вопли попавших в беду товарищей. Рейневен подумала, что запомнит этот кошмар до конца жизни, если ей доведется сегодня выжить. В адской круговерти вокруг было одинаково страшно и открыть глаза, и оставаться с закрытыми. Обезглавленный гигант, уносящий на себе половину отряда, в агонии топтался прямо перед ними, то приближаясь и грозя расплющить их об скалу, то отдаляясь и пытаясь сбросить в бездну тех, кто отчаянно цеплялся за жизнь, с трудом удерживаясь на его колене. Разлепляя в очередной раз глаза, Рейневен видела, как вытянулся в струнку на самом краю уцелевшей тропинки, Торин. Его взгляд был устремлен на агонизирующий камень, на котором погибала половина отряда, и сердце гнома так же было там, с ними, на падающем каменном великане. Колени чудовища, мелькнув в опасной близости от короля гномов, с гулом и скрежетом врезались в скалу перед ним, произведя жуткое сотрясение горного массива. Окончательно потеряв равновесие, исполин завалился на спину и начал медленное падение на дно ущелья, по пути рассыпаясь разнокалиберными осколками. — Нет! Нет! Фили! — возопил Торин, провожая сумасшедшим от отчаяния взглядом поверженного гиганта. Но ни его острое зрение, ни тех, что стояли и переживали за товарищей за его спиной, не увидели на нем никого из второй половины отряда. Не колеблясь, Торин ринулся вперед, игнорируя ветер в лицо, заливающий глаза дождь и опасный скользкий камень под ногами. Остальные так же споро устремились за ним и, преодолев выдающийся вперед острый выступ скалы, вылетели, наталкиваясь друг на друга, на совсем небольшую площадку, где вповалку лежали чудом уцелевшие гномы. Торин выдохнул, обессиленно приваливаясь к скале. Это казалось невероятным, но все без исключения были живы и даже невредимы. Пережитый страх за жизни племянника и друзей отнял у Торина больше сил, чем попытки удержаться в бурю на скале, и теперь он чувствовал себя полностью опустошенным, но расслабляться было еще слишком рано. Торин с трудом улыбнулся, видя, как Фили поднимается из образовавшейся кучи малы, как Бофур скидывает с груди придавивший его немаленький камень, как натужно кряхтит и ворочается толстяк Бомбур, не в силах подняться самостоятельно. Один только Двалин смог быстро встать на ноги и теперь поднимал остальных. — Все в порядке, все целы! — радостно прокричал Глоин, оборачиваясь к тем, кто бежал следом за ним, но пока не мог видеть всей полноты чудесной картины спасения. Гномы бросились на помощь, поднимая друзей на ноги, раскидывая в стороны засыпавшие их мелкие обломки каменного монстра, лихорадочно ощупывая их в поисках возможных повреждений, да и просто радостно обнимались с теми, кого не чаяли больше увидеть живыми. — А где хоббит? — опомнился Бофур. Как и он сам, Бильбо оказался в числе участников смертельного заезда на каменном гиганте, но как не осматривались гномы по сторонам, сейчас его нигде не было. — Где Бильбо? Где он? Рейневен, вслед за Глоином и Торином перескочившая с узкого уступа на широкую площадку, оглянулась назад и одновременно с Бофуром увидела повисшего на руках над пропастью Бильбо. Его вытаращенные глаза, казалось, заполнили все пространство, а мокрые руки, которым хоббит отчаянно вцепился в край уступа, соскальзывали с камня. Хоббит отчаянно цеплялся за жизнь, но усталое тело не слушалась, а мохнатые ступни бесполезно скребли гладкую стену в поисках опоры. Бильбо сорвался и в последний момент уцепился за выступающий камень. На помощь бросились Ори и Бофур, оказавшиеся ближе всех. — Держись! Хватайся! — кричали ему и хоббит пытался изо всех сил, но не сил, ни сноровки ему не хватало, непрекращающийся дождь заливал глаза, нос и рот, лишая дыхания и зрения, а рука Ори в вязаной рукавице была на пару дюймов выше, чем он мог дотянуться. Не раздумывая, Торин спрыгнул на едва заметный уступ в стене рядом с повисшим хоббитом и, держась одной рукой за камни, другой начал выталкивать Бильбо наверх, пока его не смогли зацепить Ори и Бофур и вытянуть на тропу. Рейневен облегченно выдохнула, но тут прямо на её глазах, в попытке выбраться назад на тропу, Торин поскользнулся и неминуемо сорвался бы в пропасть, если бы по невероятному везению в последний момент не поймал во время вытянутую руку Двалина, который и сам не понял, как смог так быстро среагировать. Младший Фундинул лишь хрипло охнул, разом ощутив на одной руке полный вес далеко не хрупкого гнома в полной походно-боевой выкладке, да еще и мокрого до нитки, но стиснул в ладони кисть Торина с такой силой, что крепкая кость последнего жалобно хрустнула. Впрочем, Двалину на это было глубоко наплевать, он не даст Торину упасть, даже если тому потом придется лечить перелом или растяжение. Скорее сам спрыгнет вместо него. — Торин! — испуганно выкрикнул Фили. Теперь пришла его очередь пугаться за родича и короля, но он, по крайней мере, мог помочь, что и сделал, подскакивая к Двалину ухватив того, чтобы не дать соскользнуть вниз под весом Торина. Рейневен показалось вечностью время, пока подгорный король висел над бездной. Дышала ли она, жила ли вообще в эту пару мгновений, пока Торин не мог ни за что зацепиться и беспорядочно болтал ногами в воздухе, пока единственной его опорой оставалась крепкая длань верного друга, Рейневен не знала. Но потом, извернувшись в отчаянном усилии, король уперся ногой в уступ, а Двалин, рыча от натуги, потихоньку вытянул его на тропу. Скрыв поднявшуюся в теле дрожь, Торин поднялся на ноги и, не оборачиваясь, сделал несколько твердых шагов вперед. — Мы чуть не потеряли нашего взломщика, — усмехнулся Двалин за его спиной, вернув себе привычную невозмутимость, словно не он чудом уцелел в схватке каменных гигантов, и не ему пришлось только что вытаскивать из пропасти лучшего друга. — Он давно уже потерян! — раздраженно бросил сквозь зубы король гномов, едва повысив голос, в котором звучали металлические нотки, и бросив на бледного хоббита короткий пронзительный взгляд. — С тех пор, как покинул дом. Не стоило его брать. Ему не место среди нас! Лицо Бильбо вытянулось. Сидевший рядом и подбадривающий его после падения Бофур притих, поблескивая черными, как ночь глазами, пока не стихла гневная отповедь предводителя, а сам Торин не прошел дальше вверх по тропе. Рейневен через силу улыбнулась Бильбо, пытаясь его как-то утешить. Улыбка далась ей с трудом, потому что перед глазами до сих пор была картина висящего над пропастью Торина. Бильбо в ответ нахмурился и, поморщившись, отвернулся к Бофуру, разрывая с ней зрительный контакт. Даже грубый тон Торина, который тоже немало перенервничал, не оправдывал изменившееся отношение полурослика к девушке. Она собиралась поговорить с ним начистоту при первой же возможности, но сейчас Рейневен хотелось только одного — быть рядом с Торином. Оказав вместе с Ори и Кили первую помощь тем немногим, кто в ней нуждался после страшного приключения, девушка отправилась вслед за ушедшими вперед Торином и Двалином. Оба гнома внимательно изучали только что найденную сухую и просторную пещеру. Двалин зажег походный фонарь и Рейневен вместе с мужчинами исследовала все уголки нежданного убежища. Здесь было совершенно сухо и чисто, серый песок устилал неровный пол пещеры, но задувавший через входной проем порывистый ветер не делал укрытие теплее. — Осмотритесь внимательнее, — распорядился Торин, мокрый до нитки и продрогший не меньше всех остальных. — Пещеры в горах редко бывают безопасны. — Да уж, — согласился Двалин. — Особенно эта подозрительна. Слишком уже чистая. Ни единого следа чьего-либо присутствия. Ни орочьего следа, ни обглоданной костяшки, ни клочка ткани. Словно ее только что Махал создал! Рейневен была вынуждена согласиться. Пещера и в самом деле была чиста, как новорожденный младенец. Торину это тоже не нравилось, но выбирать было не из чего. — Ничего, ничего, сейчас мы ее живенько обживем. — Глоин с энтузиазмом потер руки и сбросил на пол несколько деревяшек из своих запасов. — Сейчас костерок разведем и обогреемся. — Никаких костров! — запретил Дубощит, проходя мимо. — не нужно привлекать ничье внимание. Всем спать. Поднимаемся на рассвете. Надеюсь, гроза к утру стихнет. Бофур, ты первый в дозоре. Бофур обреченно вздохнул и занял удобное место неподалеку от входа, с которого хорошо обозревались даже самые дальние уголки пещеры, а от входа не дуло. Гномы, не теряя ни минуты, расстелили подстилки, и вскоре пещеру наполнил тихий монотонный храп. Торин долго сидел у дальней стены и шепотом переговаривался с Балином. Рейневен наблюдала за ними издали. Условная безопасность приютившей их пещеры и пережитое потрясение не давали ей заснуть, вдобавок было холодно, а тревога, поселившаяся в ней еще в предгорье, не отпускала ни на минуту. Торин был так рядом, но сейчас — невыносимо далеко от нее и девушка понимала, что ей надо к этому привыкать. Что невозможно даже представить себе, чтобы она бросилась ему на шею сразу, как только опасность миновала, и еще труднее было представить, что это делает он. Торин лишь мимолетно осведомился, в порядке ли она и пошел дальше. Так было уже не раз, он ничем не выделял ее и Рейневен была за это благодарна, несмотря на то, что в глубине души хотела совсем другого. А когда он все же пришел и она привычно ткнулась лицом в мокрый, пахнущий зверем, дождем и кожей плащ, до боли стискивая зубы и зажмуривая глаза, чтобы все таки не расплакаться, а Торин обхватил ее так, словно от этого зависела его жизнь, одно это действие сказало ей больше всех возможных слов утешения. Она вжалась ему в грудь и замерла, ощущая тяжелое дыхание гнома, согревающее ее мокрую голову. Торин не шевелился, но девушке казалось, что его тело неуловимо вибрирует, не в силах расслабиться и отпустить напряжение после всего, что случилось этим вечером. Рейневен потянулась поцеловать его и замерла, созерцая плотно сжатые губы и закрытые веки, под тонкой подрагивающей кожей которых нервно двигались зрачки. Мужчину рядом с ней почти трясло, но он никогда не позволял таким недостойным эмоциям вырываться на свободу. Тихонько просунув руку ему под шею, Рейневен сделала то, чего сама не ожидала от себя, и она даже не могла бы себе объяснить, как поняла, что нужно сделать. Свободная рука тихонько скользнула под слои одежды к завязкам его штанов, и Торин удивленно распахнул глаза, почувствовав ее пальцы там, где совсем не ожидал, но тут же прикрыл их снова, подчиняясь тихому «шшш» и лишь задышал глубже и прерывистей, а рука, лежавшая на талии девушки, сильнее сжала плоть. Его лицо было очень близко и Рейневен смотрела, как постепенно розовеют щеки и меняется выражение лица. Он еще был напряжен, но уже по-другому. Закусывая нижнюю губу и немного запрокидывая назад голову, Торин боролся с инстинктивным желанием двинуть бедрами вперед. Рейневен улыбнулась и коснулась губами подставленной шеи там, где горячая, терпкая на вкус, кожа была свободна от жестких волосков, а потом с удовольствием наблюдала как Торин, замерев на пару мгновений, судорожно выдохнул и расслабился, крепко прижимая девушку к себе. Он не произнес ни слова, но его благодарность сквозила в чуть просветлевшем лице, взгляде, все еще устремленном в бездну, и в разом успокоившемся теле. Сквозь дремоту Рейневен услышала осторожные движения неподалеку. Приподнявшись на локте, она увидела, как Бильбо торопливо, но почти бесшумно собирает вещи и надевает свой кожаный рюкзак. Подхватив свой дорожный посох, хоббит, переступая через ноги спящих гномов, прокрался к выходу, где был встречен все еще дежурившим Бофуром. Их очень тихий диалог разбудил Торина, только-только забывшегося тревожным поверхностным сном, и он стал прислушиваться вместе с Рейневен. Акустика в пустой пещере была хорошая и они оба отчетливо слышали каждое слово, пусть и произносилось оно совсем тихо. Хоббит хотел уйти в Ривенделл, соглашаясь с мнением короля гномов относительно своей бесполезности и неуместности в отряде. Бофур честно пытался его в этом переубедить, но в ответ на искренние уверения Бильбо заговорил о том, что у гномов нет дома и им не понять ценность домашнего уюта. Конечно, это прозвучало весьма резко. Даже сам Бильбо смутился и поспешил извиниться. Торин болезненно выдохнул и на мгновение прикрыл глаза. Рейневен поняла, что слова Бильбо задели его куда сильнее, чем Бофура. Впрочем, ей тоже было неприятно это слышать, ведь и она не имела дома уже много лет до того, как встретила гномов. Ее единственными пристанищами между путешествиями служили постоялые дворы, которые вряд ли даже отдаленно можно было назвать домом, а все имущество умещалось в походном рюкзаке. Девушка повернула голову и больно ткнулась лбом в выступ холодного камня. Сперва ей показалось, что непонятный гул лишь следствие удара, но поморщившись и посмотрев на Торина, насторожившегося и напряженно вслушивающегося в происходящее, она поняла, что к ее неловкости гул не имеет никакого отношения. — Что это у тебя? — удивленный голос Бофура, обратившегося с вопросом к Бильбо, разбудил почти всех. Тихий непонятный шелест перекрыл нарастающий скрежет. Пол дрогнул. Несколько камней упали со свода пещеры, чудом не задев спящих гномов. — Просыпайтесь! Скорее! Подъем! — выкрикнул Торин, пытаясь вскочить на ноги, но у него не получилось. Ноги в окованных железом сапогах отчаянно заскользили по каменному полу, который зашевелился и начал подниматься вертикально, путались в подстилке и не находили опоры. Плиты, образовывающие пол пещеры, со скрежетом разъезжались в стороны и в расширяющиеся щели бесшумно сыпался сухой песок, которым они были щедро присыпаны. Этот был тот самый звук, с которого все началось. Гном только и успел подхватить лежащие рядом ножны с Оркристом, а когда повернулся к Рейневен, то там, где она только что лежала, был чернеющий провал, на краю которого болталось, зацепившись за выступ, ее серое жесткое одеяло. Все произошло так быстро, что Торин ничего не понял, а дальше и вовсе было ни до чего: плита под гномьим королем крякнула, повернулась и окончательно встала дыбом, сбрасывая его в бездну следом за остальными.