Согрей мою душу, растопи мое сердце

Это потом вспоминалось: всё произошло так быстро, что никто и пикнуть не успел, не то что испугаться. Они все были бывалыми воинами, закаленными жизнью мужчинами, да и просто гномами — о каком испуге могла идти речь? Но на самом деле испугались все до единого, и храбрейшие не сдержали криков, пусть и бояться пришлось не за себя, а за друга. Полет был коротким. Всего через пару ярдов не успевших толком проснуться путешественников ждало жесткое приземление на неровную каменную поверхность. Удар об неё вышибал дух напрочь, но на этом падение не заканчивалось: они кубарем катились дальше, вниз, в черное и пахнущее тухлой сыростью черное чрево горы. Вопя и ругаясь, гномы неслись по осклизлому гладкому желобу, высокие края которого, словно сделанные такими специально, не позволяли никому сойти с пути на очередном крутом повороте. Хвала Ауле — кости и зубы у гномов были крепкими, почти не уступая камню, а Рейневен и Бильбо непостижимым образом повезло закончить смертельный полет последними, иначе они были бы раздавлены своими же товарищами, когда спуск завершился падением в огромную клетку. Собранная из толстых и крепких бревен, соединенных между собой просмоленными крепкими канатами, она напоминала корзину торговки рыбой, и гномы оказались тем самым уловом, которого здесь ждали. Гномы со всего размаха падали на её каменное дно, не сдерживая болезненных вскриков, хоббит и девушка свалились на копошащуюся в бесполезных попытках встать на ноги живую массу, а потом их по инерции разбросало в разные стороны. Бедолаге хоббиту при этом пришлось уткнуться носом в торчащий на одном из колышков череп, сохранивший остатки плоти и волос, однако Бильбо было настолько плохо после падения, что даже столь неприятное соседство не могло сделать ему еще хуже. Всё, что запомнилось Рейневен из этого падения в неизвестность — это перекошенные в ужасе лица спутников, которые она различала при попадании в полосы желтого света; мелькание грязных стен вокруг и боль от ударов. Рухнув на Бомбура — с такой силой, что в очередной раз сотряслись все до единой косточки, Рейневен скатилась в самый дальний угол клетки. В себя она приходила, как ей показалось, чуть ли не вечность. Приткнувшись к ограждению, Рейневен сжалась в комочек, обнимая голову руками и напрочь игнорируя грудную клетку полуистлевшего скелета, застрявшую среди бревен. Наверное, не было ни единого местечка на её теле, которое бы сейчас не болело. Сдавленно застонав, дунадэйн обхватила себя руками, сконцентрировавшись на тянущей боли внизу живота и подкатившей тошноте. Так плохо ей не было давно, если вообще когда было. Смердело вокруг неописуемо — это она поняла сразу же, после того, как начала чувствовать боль. Здесь, в глубине горы, было намного жарче, чем в осклизлом туннеле, через который они летели вниз, а жара многократно усиливала запах. Кое-как встав на четвереньки, Рейневен мучительно распрощалась со скудным ужином, а потом, дрожащей рукой убирая прилипшие к губам волосы, нашла силы оглядеться. Здесь уже не было так темно, как в туннеле. Издали проникал рассеянный и тусклый желтый свет, сильно дрожавший на сквозняке, но позволяющий хотя бы немного разглядеть, где они оказались. Гномы барахтались на каменном полу, как упавшие на спину жуки, щедро сыпали непристойностями на кхуздуле, пытались встать и выяснить, куда же они попали, чему, видимо, очень мешало головокружение. Первым из самой середины, бесцеремонно распихивая придавивших его сородичей, поднялся во весь рост Двалин, морщась, рыча и отплевываясь. Он озирался вокруг, пытаясь пересчитать, все ли здесь, но и моргнуть не успел, как сверху обрушилось нечто большое и тяжелое, да с таким грохотом, что все, кто уже смог встать на ноги, снова попадали на пол. Будь Двалин повыше ростом хотя бы на полголовы, эту часть тела неминуемо расплющило бы в лепешку: прямо над испачканной лысиной оказалась массивная крестовина тяжелой решетки, сделанной из толстых, в половину гномьей ручищи, ржавых прутьев. Ловушка захлопнулась. Кто-то обхватил Рейневен поперек груди и рывком поднял на ноги, не обращая внимания на то, что эти самые ноги пока отказывались ей служить. Она повернула голову и тут же по брови пребольно ударила тяжелая бусина с усов Фили. Он крепко прижимал девушку к себе, что было как нельзя кстати, но от этого благого порыва Рейневен едва могла вздохнуть — Фили стискивал её так рьяно, будто бы боялся, что она свалится куда-то ещё дальше. Он вместе с ней развернулся в поисках дяди и брата, однако ни удостовериться самому, что те живы и здоровы, ни дать им знать, что и они с Рейневен в относительном порядке, Фили не успел. Отовсюду, возникнув из вязкого мрака, на клеть хлынула бесчисленная визжащая масса уродливых серокожих существ, размахивающая факелами и кривыми ятаганами. Они спрыгивали на решетку сверху, подтягивались с нижних ярусов и их глубоко посаженные глазки горели злобным зеленым огнем, когда они тянули непропорционально длинные когтистые лапы к запертым в клетке гномам. С треском обрушив одну из стен клетки, они ворвались внутрь. — Гоблины! Это гоблины! Бей их!!! — яростно взревел Двалин, вырываясь им навстречу и с ходу бросаясь в драку. Достать топоры он не успел, поэтому хватал и раскидывал в стороны отвратительных, пронзительно визжащих тварей голыми руками, круша бесформенные черепа и хлипкие конечности массивными кулаками. Торин попытался вырвать из лап гоблинов Кили, которого тащили из клетки чуть ли не за ноги, но ему на спину вспрыгнуло сразу несколько гоблинов, отвлекая внимание. Было бы у гномов время, они бы встретили врага с обнаженным оружием, и гоблины захватили бы их дорогой ценой, но времени гномам никто не дал. — Фили, не отпускай её! — выкрикнул Торин, видя, как старшего племянника, всё ещё прижимающего к себе Рейневен, потащили наружу. Несколько цепких когтистых лап вцепились и в короля гномов, вытаскивая его из клети за волосы и одежду. Полуоглушенный падением, Торин не мог сопротивляться в полную силу, поэтому скрутили и обезоружили его постыдно быстро, но с остальными так же не церемонились. Визжа и улюлюкая, гоблины погнали пленников по узкому мостику в сторону зияющего чернотой тоннеля, подгоняя пинками и плетками, разоружая и нагло обыскивая. Гномы упирались и отпихивали от себя конвоиров и порой им удавалось столкнуть кого-то в пропасть. Сопротивление было бессмысленным, гоблинов было бесчисленное множество, но сдаваться без боя было не в правилах гномов. За суетой и дракой никто не заметил, как Бильбо, в какой-то момент присев на корточки, затаился за одним из многих нагромождений камней и досок, а гоблины, так и не заметив потери, продолжили путь. Рейневен оторвали от Фили грубо и неожиданно. Над головами просвистели плети и молодого гнома оттащили назад, а её саму, схватив за косу так, что едва не вырвали её с корнем, дернули в противоположную сторону. От резкой боли Рейневен пронзительно взвизгнула, но тут же осеклась, испугавшись сама и встретив такой же испуганный взгляд Фили. И всё поняла как надо — ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы гоблины поняли, что она — женщина. Стиснув зубы, впредь дунадейн лишь позволяла себе глухо рычать сквозь сомкнутые губы, если терпеть боль от ударов плетками и пинков вдруг становилось невозможно. Гоблины ловко и быстро разъединили гномов, не допуская того, чтобы двое находились рядом друг с другом, но Двалин, рыча и мимоходом сворачивая шеи особо непонятливым конвоирам — легко, - как крысам, стал настойчиво пробираться назад, где находились Торин с племянниками и Рейневен. Непоколебимое упорство стоило воину изрядных болевых ощущений, а конвою — как минимум десятка жизней, но своего Двалин добился, заняв место как раз позади своего короля. Становилось светлее. Стало ясно, что гномы попали в настоящий подземный город. Их долго вели по плохо освещенным туннелям и узким переходам, порой приходилось пересекать бездонные черные пропасти по истлевшим от времени подвесным мостам, угрожающе шатающимся и скрипящим под весом проходящего по ним отряда. Тысячи чадящих факелов освещали пространство в недрах горы. Не нужно было быть знатоком, чтобы увидеть признаки того, что когда-то давно эта гора принадлежала гномам. Но ныне от былого величия и красоты древнего гномьего города не осталось ничего, все было изгажено и изуродовано нынешними обитателями. Сотни черных пещер зияли в стенах, вдоль которых тянулись иссохшие деревянные настилы, словно паутины расчерчивали пространство кривые мостики и веревочные лестницы, протянутые от стены к стене, соединяя зловонные туннели и ниши. Несчетное количество гоблинов бесновалось на всем протяжении пути: на каждом мосту, на каждой лестнице или платформе, вверху и внизу, куда только не падал взгляд, можно было заметить десятки, если не сотни, обитателей зловонного подземелья. Едва завидев пленных, они принимались оглушительно вопить, визжать, хохотать и улюлюкать, щедро закидывая процессию огрызками пищи и обглоданными костями. Некоторые, демонстрируя поистине паучьи способности, бежали следом по натянутым вдоль стен веревкам, и любое направление им давалось удивительно просто. Никому из гномов никогда не доводилось видеть такое количество гоблинов. Торин поморщился и сплюнул. Ему, как и любому гному, было невыносимо видеть осквернение древнего и давно забытого гномьего царства. Зрелище, открывающееся с каждым новым поворотом пути, позволяло легко представить запустение и осквернение Казад-Дума, порождая всезатопляющую волну ярости и горечь скорби по утраченным королевствам. От ужасающего смрада, исходящего из гнилых пастей гоблинов, всех мутило. Заправленные жиром светильники и факелы нещадно чадили, едкий дым разъедал глаза до слёз. От нехватки кислорода наступало головокружение, а несмолкаемый шум бил по ушам, доводя до одури. Наконец очередной темный и зловонный туннель вывел конвой в огромную пещеру с высочайшим потолком. Света здесь было в избытке, с непривычки стало больно глазам. В самом центре пещеры, окруженная бездонной пропастью со всех сторон, находилась круглая ровная площадь, расположенная на вершине тонкого каменного шпиля, корнями уходящего вглубь. К площади, будто повисшей в темноте и освещенной несколькими яркими светильниками, вел единственный узкий каменный мост. По одному гномы ступали на мост, выложенный одинаковыми и ровными камнями, плотно прилегающими друг к другу. Можно было не сомневаться, что даже идя с закрытыми глазами по нему невозможно будет споткнуться. Это была настоящая, добротная гномья работа, прождавшая века, чтобы на неё встали ноги сородичей тех мастеров, что создавали её. Но это отвлекло внимание попавших в плен путешественников лишь на мгновение, ибо потом их взглядам предстало то, что находилось по обе стороны моста, и они не смогли забыть это никогда. На длинных цепях, протянутых вдоль моста от стены пещеры к площади в центре неё, висело бесчисленное множество скелетов и полуистлевших трупов. Часть скелетов давно потеряла свою целостность, но даже сохранившиеся, побелевшие от времени кости производили жуткое впечатление, сухо постукивая друг о друга на сквозняках. Полусгнившие тела, почти полностью высохшие или находящиеся еще в стадии гниения, были совершенно целыми, за исключением тех, кто еще при жизни лишился какой-то части тела. Были здесь и чудовищные бусы из гладких черепов, скалящихся на новоприбывших, были и относительно свежие головы с ввалившимися глазницами и свисающими с почерневших лиц клочьями гнилой кожи. Была и кожа, снятая с тела целиком, она высохшими полупрозрачными полотнищами печально колыхалась в потоках смрадного воздуха. Среди этих кошмарных экспонатов гномы видели трупы гоблинов, человеческие и эльфийские останки, но когда они поравнялись с десятком коротких и ширококостных скелетов с клочьями когда-то пышных шевелюр и бород на серых костях, сердце у всех безнадежно упало. На самое дно черной пропасти, над которой им сейчас приходилось идти. Рейневен едва сдержала рвотный позыв, когда они взошли на жуткий мост. Новый спазм в животе заставил девушку согнуться, за что она немедленно получила удар по спине от гоблина, шедшего сзади. С неудовольствием подумалось, что её организм так некстати решил вспомнить, о своей женской природе, но эти мысли быстро улетучились из головы при дальнейшем прохождении по мосту. Рейневен видела вытянувшиеся и побелевшие лица храбрых мужчин, с которыми разделяла путь, еду и опасность. Она не сомневалась, что им приходилось видеть много жестокости и смертей на своем долгом гномьем веку, но то, что они так реагировали на тот кошмар, что сейчас окружал их, подсказывало Рейневен, что хуже этого уже быть не может и она готова была того гляди пасть духом. Пленников вытолкнули в самый центр площади и окружили. Они оказались у подножия высокого и массивного сооружения из черного гладкого камня, издали выглядевшего, как бесформенная куча породы. К его подножию гоблины-конвоиры сбросили всё отобранное у пленников оружие, и те немногие вещи, которые им не удалось припрятать в свои тайники по пути сюда. От камня отделился высокий черный силуэт, сделал движение длинной рукой и наступила полная тишина. Конвой склонился в подобострастном поклоне. Гномам показалось, что в этот момент гоблины даже дышать перестали. Только где-то вдали, в темных коридорах подземелья, одиноко, размеренно и зловеще стучал огромный барабан, сопровождая каждый шаг того, кто спускался сейчас вниз по широким ступеням. Кто-то из стоявших рядом гномов натянул на голову Рейневен капюшон: глубоко, по самые брови, и ненавязчиво затянул в середину. Окруженным со всех сторон двойным кольцом гоблинов и пропастью, гномам позволили находиться рядом друг с другом и они незамедлительно перестроились так, как считали правильным, чтобы младшие и слабые оказались внутри, под защитой сородичей. Рейневен поискала взглядом Торина, которого тоже не пустили в первый ряд. Она надеялась, что хотя бы вид несгибаемого короля гномов придаст ей моральных сил, но стало только хуже. — Так-так-так… — хриплый, рокочущий низкими нотками, голос рассек напряженную тишину. Голос был похож на скрежет ржавого железа по стеклу и от него Рейневен захотелось сесть на пол, затеряться среди гномьих ног и сжаться в комок, закрывая руками уши и глаза. — Кто же к нам пожаловал? Незванно. Нежданно. Негаданно! Внезапно! — говорящий ронял слова медленно, будто ценил каждое, и тяжелый лязг его железной обуви по каменным ступеням постамента звучал как аккомпанемент. — Дайте мне взглянуть на них. Гномы не были бы гномами, если б поддались страху. Напротив, пересилив первый момент, когда ледяной ужас прошелся по сердцу каждого, они будто глотнули какой-то отчаянной смелости, настоянной на наглости и разбавленной бесшабашностью. На спустившегося к ним владыку подземелья они смотрели, не отводя глаз и без тени страха. Король гоблинов остановился, не дойдя две ступеньки до площади. Мускулистый и поджарый, вдобавок сложенный намного пропорциональнее своих сородичей, он возвышался над всеми на половину собственного роста. Гномы смотрели на него, задрав головы вверх, гоблины — не смотрели вовсе, застыв в подобострастном поклоне. Раскосые, глубоко посаженные желто-зеленые глаза не моргая смотрели на пленных, цепкий злобный взгляд разбирал каждого пленника по косточкам, по волосинкам, по бусинкам. Продолговатое, обтянутое серой кожей скуластое лицо, с запавшими щеками было иссечено несколькими старыми шрамами, крючковатый острый нос заканчивался как раз над верхней губой, а острый, выдающийся вперед подбородок, как и верхняя губа, покрывала жиденькая, но довольно длинная седая растительность. Безволосый череп, по строению сильно напоминающий человеческий, венчала тяжелая железная корона с частыми и острыми зубцами, похожими на охранный частокол крепости. — Гномы, господин, — наконец выпрямившись, доложил начальник конвоя. — Сработала ловушка в передней галерее. — Гномы?! Вижу, вижу. Приятный сюрприз! Давненько к нам не попадали гномы, — тонкогубый рот ощерился в довольной улыбке, открывая острые и длинные клыки нижней челюсти. — И что же понадобилось гномам в наших пещерах?! Два шага, две ступени и он уже стоял перед отрядом гномов. Широкая и тяжелая кожаная мантия со змеиным шорохом стелилась за ним следом, оттопыриваясь на длинных шпорах высоких сапог, обитых железом. Гномы молчали, совершенно справедливо не считая нужным что-то объяснять. Впрочем и объяснять было нечего: в подземелье они провалились совершенно не по своему желанию. Бофур, оказавшийся в первом ряду, шмыгнул носом и задиристо вздернул подбородок. Оин, близоруко щурясь, направил слуховую трубку на гоблина, пытаясь понять, что же от них требуют. — Молчите? Вы глухие? А может немые? — длинные мускулистые руки резко распахнули полы кожаного плаща, закидывая его за плечи, а крючковатые пальцы с загнутыми когтями легли на широкий металлический пояс, стягивающий мускулистый поджарый торс и верх прилегающих к кривым сильным ногам кожаных штанов. На поясе, чуть оттягивая его вниз, висел длинный изогнутый ятаган с зазубренной чернёной кромкой, навершие которого украшал небольшой череп, пожелтевший от времени и отполированный ладонью владельца. Король гоблинов являл своим видом образ опытного воина, обладающего невероятной физической силой. Силой, направленной на разрушение и погибель всего живого. Двалину немедленно пришло на ум, что вряд ли король гоблинов, чей облик говорил о немалом опыте в бою, сражается, возглавляя стадо — иначе и не назвать — слабых и ни на что не годных бойцов, таких, как захватили их и привели сюда. Должны быть где-то сильные и подготовленные воины, и эта мысль беспокоила Двалина больше всего. Если им удастся бежать, этот скрытый резерв сильных воинов может стать одним из главных препятствий. Едва попав на площадь, Двалин стал осматриваться, прикидывая шансы на побег, вспоминал все повороты в туннелях, по которым их вели, пересчитывал в памяти перейденные хлипкие мостики через черные пропасти, пока не осекся от осознания того, что обратно тем путем им не вернуться, хотя бы просто потому, что выход из подземелья — дыра, через которую они свалились, находится слишком высоко и через него им не выбраться даже если их никто не будет преследовать. — Никак нет, мой господин, они умеют ругаться, — подал голос начальник конвоя. — И драться, — добавил после короткой паузы, потерев челюсть, в которой зубов ощутимо поубавилось после знакомства с гномьими кулачищами. — Вот как?! Они умеют ругаться?! Это значит, что они умеют и кричать! — король гоблинов с воодушевлением хлопнул в ладоши. — Значит, сегодня у нас будет хорошее развлечение! Люблю, когда кричат. Когда кричат от боли! Несите сюда Кромсатель! Несите сюда Костолом! Восторженные крики тысяч гоблинов, разместившихся в нишах по всем стенам пещеры, сопроводили широкий взмах посоха с рогатым черепом на верхушке. Торин оглянулся. Рейневен затаилась между Фили и Глоином, стараясь ничем не отличаться от остальных, но глаза из-под капюшона все же пытливо стреляли по сторонам, словно она придумывала план побега. Несмотря на заметную бледность, было не похоже, что она напугана, но это не вселяло гномьему королю оптимизма. К сожалению, Торин хорошо представлял, какая участь ждет девушку, если они не выберутся отсюда. Он скрипнул зубами и нахмурился еще больше. Он прожил долго, воевал много и надеялся на удачу даже когда не было ни просвета надежды, но сейчас, похоже, она ушла от них своей дорогой. Вынув из тайника в левом наруче стилет, Торин незаметно протянул его Фили. — Ты ближе всех. Если потребуется, не допусти, чтобы она попала к ним живой, — проговорил он сквозь зубы и поспешно отвернулся. Покрытое грязью и копотью лицо короля исказила болезненная гримаса, глаза выражали искреннюю муку. Взглянув на него, Фили похолодел и нервно сглотнул, поняв, что от него требуется, однако постарался взять себя в руки и кивнул, пряча лезвие в рукав. Рейневен не услышала ни слова в царящем вокруг гвалте, но как-то сразу догадалась, о чем именно попросил Торин своего старшего племянника. Слишком быстро он отвернулся от неё, слишком пристально смотрел на Фили исподлобья, слишком прямой казалась его спина с опустевшими ножнами от эльфийского меча в надетой наискось перевязи. Да еще это неуловимое движение широких плеч, которое — она знала точно — говорило о внутренней борьбе и нелегком выборе. Она опустила голову и до крови закусила губы. Ей стало страшно, как никогда прежде. Случалось, что она была на волосок от смерти, но никогда — в ситуации, похожей на нынешнюю. Раз Торин был вынужден пойти на крайний шаг, все действительно плохо. Пожалуй, впервые смерть стала реальной перспективой. Каково же будет умереть не от руки врага, а от руки друга? Будет эта смерть милосердно быстрой, не дрогнет ли рука Фили в последний момент? И почему Фили, как же ему потом с этим жить? Хотя вряд ли ему придется потом жить. Они все умрут, если не случится чудо. Девушка смотрела на широкую спину Торина, на его длинные волосы, путающиеся в мехе на воротнике плаща. Смотрела, не отрываясь, в вечность запоминая гордый разворот могучих плеч и представляя любимое лицо — Торин наверняка был сильно бледен, как всегда в тревожные минуты, может немного хмурился, сдвигая широкие брови и уж наверняка был напряжен, как сжатая пружина, готовый к любому повороту событий. Мир перед глазами расплывался, хотя Рейневен точно знала, что не плачет и глаза её сухи. Она снова была в той просторной комнате в Ривендельском дворце, где прошли их счастливые часы. Вспомнила, как сидела на широкой, богато устланной эльфийскими тканями постели за спиной Торина и медленно расчесывала его волосы узорчатым костяным гребнем с серебряным тиснением. Волнистые пряди неохотно слушались ее и Рейневен до сих пор ощущала между пальцев их жесткую непокорную упругость. Торин пел что-то совсем негромко, какую-то старую балладу своего народа, и она не понимала ни слова, но и голос и мотив доставали ей до самого сердца, выворачивая его наизнанку, вводя в состояние между сном и бодрствованием. И вот тогда она будто бы увидела себя со стороны: в полутемной комнате без окон с высокими каменными стенами, сидящей возле широкой, убранной синим бархатом, кровати, на которой неподвижно лежал Торин, и она так же расчесывала ему волосы и плакала, потому что это было его смертное ложе. Рейневен вспомнила, как своим криком и рыданиями, ужаснувшись этого видения, она испугала и Торина в ту ночь. Его, не боявшегося ничего на свете. Торин крепко держал её в объятиях, пока она не успокоилась и не уснула, а поутру ей было стыдно за то, что заставила его просидеть всю ночь без сна, баюкая её как младенца, целуя и нашептывая слова утешения, чтобы кошмар не вернулся. Собственная слабость, над которой она потеряла контроль той ночью, впервые не злила девушку. Сейчас ей хотелось вернуть те далекие мгновения, вновь оказаться в кольце могучих рук, прижаться к широкой груди её гнома, согреться в тепле его тела. Рейневен сжала кулаки, стиснула зубы до предела, глубоко вздохнула, пытаясь хотя бы мысленно вернуть себе то ощущение полной безопасности, но ей по-прежнему было страшно, она чувствовала себя слабой маленькой девочкой и отчаянно нуждалась в поддержке. Злой желтоглазый взгляд, всего на мгновение задержавшийся на ней, привел дунадейн в чувство. Рейневен вздрогнула и опустила глаза в пол, мороз пробежал по спине, вновь поднять голову она не решалась еще несколько мгновений, хотя чувствовала, что король пещер больше на неё не смотрит. Было страшно от ощущения, что произошло что-то непоправимое, что её сиюминутный порыв принес беду. Хотя хуже уже и так быть не могло. Рейневен стояла с закрытыми глазами и слушала, как напряжённо дышат сгрудившиеся вокруг нее плотным кольцом мужчины. Они все волнуются и боятся не меньше неё, внезапно поняла дунадейн и от этого стало чуть легче. Она не слабее них, и никого не подведет, они все равны в одной общей беде. И всем одинаково страшно и не хочется умирать, и каждый до последнего вздоха будет надеяться на счастливый конец. И еще Рейневен чувствовала, как нежно обвивает её тело под тканью нижней рубахи серебряная змейка. Как бережное, невесомое объятие любимого и как долгая дорожка из его поцелуев. И от этого чувства, будто и не пояс-змейка, а сам Торин обнимает её сейчас, на сердце дунадейн просветлело. Король гоблинов величаво прогуливался перед пленниками, а его тяжелые каблуки гулко постукивали о помост. Его подданные, натужно кряхтя, вывозили через мост на площадь два сооружения, сколоченные из крепких досок и бревен, увешанные плетьми и ремнями, страшного вида острыми крючьями от огромных до маленьких, снабженные различного размера кожаными петлями и неисчислимым множеством ножей и копий. Он сам придумал все, что можно делать с использованием Кромсателя и Костолома, они были его любимыми детищами, он сам дал им имена и доверял управляться с ними только самым достойным из числа приближенных. Давно, очень давно не попадали в его подземелье гномы. Он, признаться, даже забыл, какое необычайное удовольствие — пытать этот стойкий и живучий народ, который мог долго выдерживать любые издевательства. Но при должном умении и настойчивости можно было сломать даже гнома. Он обладал и тем и тем сверх меры, а к сегодняшнему дню у него скопилось много интересных и пока нереализованных задумок, и имелось много попыток для их исполнения. Хозяин подземелья резко развернулся и оценивающим холодным взглядом пробежался по рядам пленников. Его кривая и жестокая ухмылка не предвещала ничего хорошего, но он не встретил ни страха, ни мольбы ни в одной из четырнадцати пар глаз, устремленных сейчас на приближающиеся орудия пыток. Разве что взяться за того, кто помоложе и потому слабее? Гномы постарше намного сильнее и выносливей, их можно оставить на закуску, а вот прежде хорошо бы размяться с молодым гномьим мясом. Жезл, украшенный рогатым черепом буйвола, больно ткнулся в грудь Ори. От неожиданности молодой гном вздрогнул и отшатнулся назад в попытке увернуться от кривого грязного когтя, упершегося ему в грудь. Старшие братья одновременно рванулись его защитить, но были жестко и умело отброшены назад тычками палок, а двое гоблинов схватили Ори за руки и потащили к центру площади, где уже установили первое пыточное приспособление. — Стойте! — зычно прозвучал голос гномьего короля и Торин Дубощит, настойчиво раздвигая плотно обступивших, не сразу выпустивших его товарищей, встал перед верховным гоблином. — Кто это у нас тут? — гоблин обернулся и посмотрел на гнома, склонив голову вбок. Тяжелая корона угрожающе качнулась, желтые глаза надменно смерили Торина с головы до пят и безволосые надбровные дуги дернулись вверх, когда король гоблинов натолкнулся на полный холодного достоинства взгляд наследника Эребора. — Кто ты такой, гном, кто дал тебе право говорить со мной? — Мне не нужно ничье разрешение, чтобы говорить, — процедил Торин, расправляя плечи и выдерживая прожигающий взгляд верховного гоблина, более того, он сам, даже будучи едва ли тому по грудь, смотрел на него будто бы сверху вниз. — Я не знаю твоё лицо, наглый коротышка. Я никогда не слышал твой голос, гном. Кто ты, пришедший в мою крепость и осмелившийся смотреть на меня так? — теперь выпрямился и король гоблинов, отставив в сторону тяжелый посох и утвердив руку на навершии меча. Его голая грудь, расчерченная белыми шрамами поверх серо-зеленой грязной кожи, вздымалась от тяжелого дыхания. Гоблин приоткрыл узкий рот и обнажил острые клыки, злобно насмехаясь. Он сделал легкое движение посохом в сторону гоблинов, держащих Ори, и тут же раздался болезненный вскрик молодого летописца. Не одна пара глаз за спиной Дубощита с безмолвной мольбой смотрела сейчас ему в спину, мысленно заклиная не открывать врагу своё имя, молчать, понимая, что ничего, кроме беды это не принесет. Не отличался от друзей и Ори, несмотря на боль в уколотой чем-то руке. Поборов неожиданную и острую боль, юноша теперь отважно приготовился терпеть все страдания мира за своего короля, за его жизнь и дело всей его жизни. — Торин, не говори ему… — всё же вырвался у кого-то неосторожный возглас, Двалин в ярости скрипнул зубами, еще кто-то тонко охнул. Балин прикрыл глаза, понимая, что все потеряно окончательно. — Торин?! — полы кожаного плаща взметнулись в воздухе вслед за своим хозяином, когда король гоблинов резко крутанулся вокруг своей оси, вновь устремляя свой пылающий злобой взгляд на короля гномов. — Торин? Что за Торин? Постойте-ка, я уже слышал это имя… Гигант распрямился, обернувшись к подданным, словно за подсказкой, которую они вряд ли могли дать. Он закинул назад голову, втягивая жаркий спертый воздух медленно и со свистом, так же медленно выдохнул. Лицо его расслабилось, будто бы просветлев ненамного, тонкие губы вновь растянула улыбка. — Торин Дубощит, Торин сын Траина сына Трора, Король-под-Горой, — рокочущим голосом проговорил он нараспев, самодовольно взирая на короля гномов, готового испепелить его взглядом. Верховный гоблин, негромко смеясь, отступил на шаг и склонился в глубоком поклоне перед своим пленником: — Король-Под-Горой. Торин Дубощит. Собственной персоной. Какая честь, Ваше Величество, что Вы посетили нас, — глумился гоблин, перемежая слова паузами и коротким смешком. Выпрямился и сделал еще шаг назад, но продолжил нависать над своим пленником. Торин же, словно неприкосновенный для гоблинских насмешек, сохранял ледяное спокойствие и только Великий кузнец знал, чего ему это стоило, только дрожащие тонкие ноздри орлиного носа выдавали с трудом сдерживаемый гнев. — Постойте-ка! Я же совсем забыл! — вскричал король гоблинов и когтистая длань вспорола воздух над его головой. — Твоя гора захвачена драконом много лет назад, Торин Дубощит! Твой народ изгнан и вымирает. У тебя нет никакой горы. Нет никакого королевства, и ты никакой не король! Ты — ничтожество, жалкий гном-бродяга, ты не имеешь ничего за собой, и никого, кроме этой жалкой шайки оборванцев. Кто они такие, Торин Дубощит? Кто пошел за тобой? И почему? Ты молчишь? Не знаешь ответа? А вот я знаю. Потому что этим жалким оборванцам больше ничего не осталось, кроме как выполнять твои прихоти. Они такие же нищеброды, как и ты, гномий король. И им нечего терять, зато выигрыш очень даже велик. Я знаю, куда вы идёте, мне донесли, что внук Трора хочет вернуть Одинокую Гору. Так что на кону большой выигрыш. Гномья жадность воспета в легендах, она и страх смерти заставит отступить. Вот почему они пошли за тобой. А вовсе не потому, что ты — их король. Рейневен готова была вырваться и разорвать гоблинского короля на мелкие кусочки. От ярости и обиды её трясло. Никто не смеет говорить такое её королю. Кто-то вдруг обнял её за плечи, она с изумление увидела, что это Кили, на которого слова верховного гоблина вряд ли имели меньшее влияние. Юноша был смертельно бледен и видно было, как он отчаянно сдерживается, чтобы так же не броситься рвать обидчика голыми руками. Но вместо этого он вдруг пришел на помощь девушке и, стоя плечом к плечу, заряжаясь теплом друг друга, они с удивлением поняли, что вспышка слепой ярости уже не имеет над ними губительной власти. Торин смолчал, перевел дух, снося оскорбления, и надменно вздернул подбородок. Глаза его, широко распахнутые, были холоднее льдов Хелькараксе и взгляд резал, как острая кромка полыньи. Ни одной эмоции не отразилось на лице гнома, но ярость, злость и оскорбленная гордость клокотали в его груди, сводя с ума невозможностью в данный момент дать им выход. — Тебе неизвестно, что такое верность, честь и отвага, гоблин, возомнивший себя королем, — с каждым словом голос Торина становился все жестче, громче и мощнее. — Тебе ли, боящемуся солнечного света, наслаждающимся гниением и смрадом, знать, что такое дружба и преданность? — Дружба?! Преданность?! — верховный гоблин запрокинул голову назад, выставляя жилистую крепкую шею и зашелся хриплым и страшным смехом. — Что они по сравнению со страхом? Страх и смерть — вот они, властители мира, моего мира! Сила — вот моя опора, жестокость — моя стезя, страдания — моя пища. Нет никакой дружбы и преданности, когда на кону твоя шкура, когда есть малейший шанс избежать страданий! Я видел, я знаю, как это происходит. Ты наивный глупец, Торин Дубощит, если веришь в это. Верховный гоблин пристально всматривался в правильные, и этим донельзя отвратительные ему черты лица гномьего короля, в его выцветшие от злости и переживаний глаза, прожигающие его ненавидящим взглядом. Гном был силен и упрям, просто так его было не сломить, и хозяин подземелья пытался найти нечто, что выдаст слабое место пленника; то, чем он воспользуется, чтобы управлять им, чтобы вызнать всё и хорошенько помучить. Он подмечал всё: едва уловимую мимику на закаменевшем лице Торина, улавливал каждый вздох, каждое движение зрачков. Гоблину казалось, что еще чуть-чуть и он сломает защиту гнома, но внезапно что-то отвлекло его. Что-то совершенно невероятное, странное, чему тут места быть по определению не могло. Повернувшись в сторону, гоблин шумно втянул воздух через широкие ноздри. Выпрямился, сделал шаг ближе, продолжая по-звериному принюхиваться, отчего напомнил степного падальщика, а затем радостно осклабился: — Как интересно! Как необычно! Как прекрасно! Какие чудесные гости сегодня у нас! Наши нежданные гости с собой и женщину привели. А ну, взять её! — и рогатый череп на конце посоха безошибочно указал на Рейневен, которая сейчас мало чем отличалась от обступивших ее плотным кольцом гномов, разве что бороды не было, и девушка вполне могла бы сойти за слишком высокого гномьего подростка. Фили, Кили, Двалин и Глоин, будучи ближе всех, бросились на выручку, но Рейневен мастерски ловко выдернули из плотного окружения, а снова разбушевавшихся гномов втолкнули обратно. Не церемонясь особо, дунадейн вышвырнули к ногам гоблинского короля и, не удержавшись, Рейневен растянулась на грязных досках, вызвав приступ веселья у гоблинов. Торин дернулся к ней, но пять или шесть гоблинов из конвоя обступили короля гномов и не позволили ему сдвинуться с места, полностью обездвижив. — Так, так, так. Ну кто же это у нас? — лапа с кривыми грязными ногтями схватила Рейневен за загривок и подняла на ноги. Девушка брезгливо отшатнулась от зловонной фигуры, но гоблин завел ей за спину руку с посохом и подтянул ближе, чтобы как следует рассмотреть. — Человеческая женщина! — изумленно ахнул он, присмотревшись, и повернулся к гномам. — Вот это сюрприз! Верховный гоблин мерзко захохотал, обдавая лицо девушки смрадным дыханием и капельками разлетающейся слюны, его веселье подхватили и на стенах. Свободной рукой он сгреб в кулак одежду на спине Рейневен, прорвав плотную ткань, словно шелк и расцарапав до крови спину когтями. Девушка не удержалась и болезненно охнула, вызвав лишь улыбку на лице мучителя. Он приподнял её так, чтобы ноги девушки не касались пола, и наклонил назад, укладывая на свою ладонь, желая рассмотреть и обнюхать добычу с головы до пят. Замирая от ужаса, Рейневен слушала нарастающий в груди гоблина утробный рык, не предвещавший ничего хорошего. — Что, если нам позабавиться с тобой, крошка-человечка? Сладенькая, молоденькая, — он похотливо облизал губы. — Сколько ты продержишься, птичка, пока не запоешь? И как скоро эта песенка станет последней в твоей жизни? — нараспев проговорил он, любуясь испугом своей жертвы. — Или ты предпочтешь, чтобы я занялся твоим гномом? Который из них — твой? Чью постель ты греешь? Впрочем, это совсем неважно, ведь все, что я с тобой сделаю, заставит их заговорить! Или, может, заговоришь ты, когда прольется кровь твоего любимого. Рейневен зажмурилась и задержала дыхание. Из пасти гоблина разило падалью, он весь источал тонкий запах смерти, пропитавшись чужими страданиями и умывшись кровью своих жертв. Это было невыносимо, но еще хуже было представлять, что Торин окажется на одном из жутких пыточных приспособлений, которые как раз подвезли к площадке. — Отпусти ее! — прорычал Торин, пытаясь вырваться из лап гоблинов, вцепившихся в него намертво. За его спиной гномы затеяли безуспешный бунт. — Она же твоя, да, король-без-горы? — ухмыльнулся верховный гоблин, цокая языком и качая головой. — Воистину, гномы знают толк в сокровищах! Продолжая левой рукой удерживать девушку, находящуюся в состоянии близком к обмороку от страха и исходящего от мучителя запаха, король гоблинов тыльной стороной правой руки почти что бережно скинул с её головы капюшон, подцепил и выпустил на лицо несколько прядей волос, медленно погладил по лицу узловатыми костяшками, спустился к вороту рубахи и, помедлив, запустил пальцы под ткань, неотрывно глядя в бледное лицо девушки и утробно посмеиваясь себе под нос. — Не смей ее трогать! — снова рванулся Торин, но несколько ударов по спине связкой проржавевших цепей сбили его с ног, заставив упасть на колени. Гоблины насели ему на спину, пригибая непокорного короля еще ниже к земле. — Захочу и трону, гном. И ты ничего — слышишь? Ничего не сделаешь. Ты будешь смотреть и сходить с ума от того, что ничем не можешь ей помочь. А она будет кричать и молить о пощаде. А потом и о смерти. — Не дождешься! — Рейневен яростно брыкнулась в руке гоблина, игнорируя боль в разодранной спине, стараясь вывернуться, но у нее ничего не получилось, и она просто плюнула в физиономию чудовища. — Отпусти ее и делай со мной что хочешь! — тяжело дыша, проговорил Дубощит, поднимаясь и шагая к трону вместе с повисшими на нем гоблинами. Король подземелья отрицательно покачал головой и чуть ослабил хватку, что дало Рейневен возможность встать на ноги. — К сожалению, не могу воспользоваться твоим щедрым предложением, — с наигранным сожалением в голосе произнес он. — К огромному несчастью, я не могу с тобой поиграть, король-без-горы, но один твой знакомый… давний твой друг… или враг… как тебе больше нравится, с радостью встретится с тобой. Верховный гоблин как ставшую ненужной тряпку отшвырнул девушку в сторону своего трона, где она, ударившись об ограду помоста, растянулась в пыли и мусоре, шагнул к Торину и с силой ткнул ему в грудь посохом. Гном покачнулся даже не смотря на крепко удерживающих его стражей, точнее — они качнулись вместе с ним. — Ты же понял, о ком я говорю? — прошипел король гоблинов. — Твой старый знакомый, Бледный орк на белом варге. Ты же не забыл о нем, верно? — Азог Осквернитель давно подох от своих ран, — выдохнул Торин, играя желваками на скулах. К его горлу приставили лезвие кинжала, чтобы удержать от резких движений, и из тонкого пореза на шее гнома, прячась под ворот рубахи, побежала узкая струйка алой крови. — Его не так легко убить, король-без-горы. И он назначил хорошую цену за твою голову. Но только голову. Ничего лишнего! Хотя нет, пожалуй, я сделаю так, чтобы ты сам молил Бледного Орка о смерти, ибо пока ты будешь его ждать, я займусь твоими друзьями. И твоей женщиной, — верховный гоблин отвернулся от гномьего короля и отрывисто распорядился: — Отправьте весточку Бледному Орку. Его ждет приятный сюрприз завтра вечером у Восточных Ворот!