Согрей мою душу, растопи мое сердце

Торин устало прикрыл глаза и потер пальцами переносицу. Он чувствовал себя паршиво, но признаваться в этом никому не собирался. Лечение Гэндальфа и краткий отдых у реки, конечно же, восстановили его силы, но к ночи все травмы, полученные в неравной битве на горящем обрыве, вновь напомнили о себе. Оин был уверен, что ребра целы, однако каждый неосторожный вдох по ощущениям разрывал грудь на части, а ноющая боль в спине от падения на камень, как и в ушибленном колене, неимоверно действовала на нервы. Когда после обсуждения дальнейшего пути, нервного и утомительного, все разошлись по своим делам, Торин остался один за столом и долго сидел в тишине, прислонившись спиной к украшенной резьбой балке. Тяжелые мутные думы владели им, и только однажды их прервал сам хозяин дома, подсев к королю гномов с весьма осторожными расспросами о жизни изгнанных эреборцев, но, видя, что разговор Торину не по душе, ушел по своим делам. И лишь когда свечерело и гномы начали возвращаться в дом - кто уже опрятно причесанным, кто-то до сих пор щеголяя невероятно длинными в неприбранном виде гривами и бородами, Торин подумал, что и ему неплохо бы привести себя в порядок. Осторожно, чтобы не спровоцировать новый приступ острой боли в груди, Торин отложил в сторону огромный фолиант Беорна, который держал на коленях всё это время, вздохнул и медленно поднялся из-за стола. - Ты куда? – тут же встрепенулся Двалин, забыв про свежий хлеб, только что поданный на стол к бочонку пива вместе с несколькими головками желтого жирного сыра. Его совсем не порадовало найти Торина там же и в той же позе, где тот был, когда они с Балином уходили в баню, но определить, плохо другу или не очень, он никак не мог, сколько бы не присматривался. - Попарюсь пойду, – негромко проговорил Торин. - Да уж, давно пора. Иди, тебе на пользу. Помочь? - Нет. Справлюсь, – упрямо мотнул головой Торин, стараясь поскорее покинуть шумное сборище. Он закрыл дверь снаружи и прислонился к теплому дереву спиной, ссутулившись и склонив голову на грудь. Свежий ветер с гор омыл лицо прохладой и растрепал волосы. С каждым вдохом, пусть и довольно осторожным, подгорный король ощущал, как к телу возвращается бодрость, а голове - ясность. - Торин, Торин, ты в порядке? – вдруг прозвучал откуда-то из сумерек голос старшего племянника и, обернувшись, Торин узрел оного, вальяжно развалившегося на скамье справа от входной двери. Пшеничная грива без единой косички после мытья и ленивый прищур светлых глаз напомнили Торину Фрерина, и сердце короля гномов тоскливо сжалось. Он постоянно находил в старшем сыне сестры черты погибшего брата, хотя кому-то другому могло показаться, что у Фили просто тот же цвет глаз и волос. Но вот так хитренько прищуриваться и улыбаться одним уголком рта мог только Фрерин. И, так же как и дядя, которого он не застал в живых, Фили при таком выражении лица мог быть полон самых серьезных мыслей. - Я в порядке, – кивнул Торин, невозмутимо приосанившись. - А Кили где? - До нужника побежал, – Фили сел и еще более пристально вгляделся в родича. – Тебе точно хорошо? - Абсолютно, – Торин даже смог улыбнуться. – Ты Рейневен давно видел? Дубощит хорошо помнил, что девушка заходила в дом, когда он спорил с Гэндальфом, а потом исчезла и больше на глаза не попадалась. В какой-то момент Торин собирался встать и пойти ее поискать, но потом то ли отвлекся на что-то, то ли решил, что она может где-то отдыхать и этим успокоился, в итоге так никуда и не пошел, а теперь пожалел об этом. - Не помню, – между тем ответил Фили. – Вроде когда мы после бани там прибирались, она спрашивала, скоро ли мы закончим, потому что она еще не купалась… - Ясно, – кивнул Торин, перебивая Фили, и смело шагнул с крыльца, игнорируя боль в колене. На всех парах торопился к дому Кили, белея в сумерках отстиранной и высушенной за день нижней рубахой и зубами на загоревшей физиономии. Юноша, предвкушая хорошую трапезу и веселье, пронесся мимо дяди, даже не посмотрев в его сторону. Чему, впрочем, Дубощит был только рад, ибо чрезмерная забота, пусть и искренняя, его всегда утомляла, а ответ на интересующий его вопрос он уже получил. Торин услышал, как позади него хлопнула дверь, на мгновение выпустив наружу голоса собирающихся на ужин товарищей, и, выдохнув, пошагал к курящейся ароматным дымком баньке, уже не скрывая ни хромоты, ни усталости. Свет в расположенном под самой крышей оконце бани был хорошо виден даже с крыльца дома, указывая путь, словно маяк. Дверь легко раскрылась, скрипнув едва слышно. Торина обдало горячей влажной волной ароматного пара, обласкало усталые глаза тусклым рыжим светом нескольких запотевших светильников у потолка. Мужчина несколько раз глубоко вздохнул, потер глаза и огляделся. На полке почти под самым потолком шевельнулась фигура, спрятанная за клубами белого, пахнущего мятой, пара. Рейневен подняла голову с сухой деревянной полки, приятно гревшей кожу, и всмотрелась вниз, в темный силуэт в проеме открывшейся двери. От жара наверху девушку бил легкий озноб, который случается лишь в парилке. Приятный озноб, выгоняющий из тела хворь, боль и усталость. Язычки в масляных светильниках дрогнули от порыва свежего ветра, но до нее он так и не добрался. - Торин, это ты? - негромко молвила она. - Да, - гном шагнул внутрь и быстро прикрыл за собой дверь. Желание выговорить Рейневен за то, что она находится тут голая, с незапертой дверью, быстро испарилось, стоило ей спуститься и подойти к нему. Торин завороженно следил за каждым движением девушки, чье тело, распаренное, раскрасневшееся и покрытое капельками влаги, казалось ему сейчас еще более прекрасным. - Ты как? – участливо спросила Рейневен, помогая ему раздеться. Опустившись на одно колено перед своим мужчиной, она взялась за сапоги, и Торину пришлось присесть на край лавки, чтобы облегчить ей задачу. Помощь была кстати. С Рейневен не надо было строить из себя героя и скрывать боль. Впрочем, весь дискомфорт ушел на второй план, когда он увлекся наблюдением за девушкой. Почему-то вспомнилась их первая встреча, в таверне, название которой Торин уже и не помнил. Тогда Рейневен была совсем другой. В движениях её, в фигуре, которую он мог тогда лишь угадывать под плотной и многослойной мужской одеждой, не было этой плавности, проснувшейся женственности. Теперь каждый поворот головы, каждый взмах руками, наклон – все было полно особой грацией женщины, познавшей любовь мужчины. Он изменил ее, как ювелир меняет добытый из недр самородок, и работой своей был доволен. Когда синяя рубашка и льняная нижняя, на которой кое-где проступили пятна крови, с немалыми предосторожностями были сняты и брошены в кадку с водой, а пальцы Рейневен дернули завязки на штанах, Торин плавным движением подтянул девушку к себе, любуясь формами, расцветшими от его любви. Путешествие оставило на гладкой упругой коже его любимой множество следов, добавило к старым шрамам новые. Ничто и никогда не сделает её некрасивой в его глазах, но Торину хотелось закричать от несправедливости. Это неправильно - тело женщины должны украшать дорогие ткани, жемчуга и самоцветы, а не синяки и ссадины, и единственной болью в её жизни должно быть рождение детей! Он дал себе обещание сделать все, чтобы её жизнь изменилась к лучшему, дать ей всё, что она заслужила и чего была лишена. Торин мягко усадил Рейневен себе на колени и спрятал лицо у неё на груди, потираясь подбородком о горячую, чуть солоноватую кожу, легонько прихватывая губами ещё не успевшие затвердеть соски. - Подожди, успеется, – остановила его Рейневен, положив пальцы ему на губы, и встала. – Нужно и о тебе позаботиться. Идём со мной. На лилово-черные следы варжьих зубов на его теле было страшно смотреть. Кровоподтеки сливались с рисунком татуировок и образовывали жуткую картину. Зверь не смог прокусить две кольчуги, но Торину хватило и того, что его просто пожевали. Еще у реки Оин и Гэндальф позаботились о короле, смазав раны и ушибы, но разом излечить Торина было невозможно даже магией. Девушка хорошо помнила, как её король, несмотря на всю выдержку, тихо шипел сквозь стиснутые зубы и едва заметно вздрагивал от совсем легких прикосновений чутких пальцев целителей. Рейневен пришлось закусить губу, стараясь, чтобы её сопереживание не вышло за грань и не превратилось в жалость, которую Торин не примет. Она провела его за собой и усадила на лавку, раскрепила зажимы на косах и расплела их, попутно вытаскивая из густых прядей всякий лесной мусор, как могла аккуратно расчесала, а потом промыла волосы. Торин млел от этих прикосновений и сидел с закрытыми глазами, позволяя Рейневен делать всё, что ей заблагорассудится. И даже вздрогнул, когда лица неожиданно коснулся мягкий кусок ткани, пропитанный теплым отваром трав. - Потерпи, я буду осторожна, – прошептала Рейневен, думая, что причинила ему боль, но Торин сонно улыбнулся и отрицательно покачал головой. Смыв с него грязь, и окатив напоследок горьковатым на вкус травяным отваром, Рейневен потянула Торина наверх, на полки. К приятному удивлению гнома, она знала толк в банном деле. Пусть её рукам и не хватало силы Двалина, но их прикосновения, нажатия в нужных местах, поглаживания и растирания приносили мышцам расслабление и облегчали боль от ушибов. Рейневен собрала мокрые волосы Торина в узел и тщательно растерла избитое тело куском жесткой ткани, смоченной травяным настоем, начиная массаж от стоп и заканчивая пальцами рук. Торину стало так хорошо, что стоило только закаменевшим мышцам расслабиться и налиться приятной тяжестью, его поневоле начало клонить в сон. Боль постепенно отпускала. В какой-то момент он поймал себя на том, что тихонько постанывает от удовольствия и тут же сжал губы, чтобы не дать совсем уж недостойным воина звукам вырваться наружу. Гладкая доска под щекой пахла смолой и душистым банным дымом, а хвойный пар, волнами поднимающийся от горячих камней, которыми была выложена печка, облегчал дыхание и успокаивал. Мужчина хмыкнул сквозь наваливающуюся дрему. До чего дожил: женщина проделывает с ним невероятные вещи, а он о сне думает. В следующий момент, будто читая его мысли, Рейневен уселась верхом ему на спину и уже сильнее размяла мышцы вдоль позвоночника. Он почувствовал жаркую влагу ее лона на своей пояснице и сделал попытку перевернуться, но она не позволила. Медленно опустившись ему на спину, так, чтобы он почувствовал лопатками её возбужденную грудь, Рейневен дотянулась и приникла в мягком, тягучем поцелуе к разомкнувшимся губам, настраивая Торина на нужный лад. Гном рукой потянулся назад, напрочь игнорируя ноющую боль, чтобы поймать коварную банщицу, но та уже соскользнула с него и встала рядом, наконец, позволив поймать себя. Его руки быстро пробежали по её разгоряченному телу, успевая навестить все интересные местечки, но для продолжения нужно было спуститься вниз. Там он попытался перехватить инициативу, но помятые ребра некстати напомнили о себе и Торин, не сдержавшись, глухо охнул. Тогда Рейневен усадила его на широкую лавку спиной к бревенчатой стене. - Позволь мне.. – улыбнулась она, усаживаясь верхом ему на колени. Обвив руками шею мужчины, Рейневен одним неуловимым движением полностью впустила его в себя и замерла, ощущая напряженную плоть внутри и легкое покалывание жестких волосков на его ногах внутренней поверхностью своих бедер. Торин с придыханием втянул воздух сквозь сжатые зубы и едва сдержался, чтобы не застонать в голос. Его ошеломили собственные ощущения, когда его охватила жаркая теснота ее лона, да и все сейчас было обострено необычностью этой любовной игры, и всем, что предшествовало ей за время после Ривенделла. Открыв глаза, он встретил совершенно сумасшедший и отчаянный взгляд Рейневен и подумал, что, наверное, смотрит на нее так же безумно. Девушка бережно взяла в ладони его лицо и впитала взглядом трепет темных ресниц над синевой глаз, едва заметное дрожание точеных ноздрей и то, как изогнулись, приоткрываясь, тонко очерченные губы под густыми темными усами. Она горячо приникла к нему глубоким поцелуем, упиваясь своей нечаянной властью над этим сильным мужчиной и задыхаясь от полноты своего чувства к нему. Не время и не место было думать о том, сколько раз они могли потерять друг друга, но избавиться от этих мыслей было невозможно. Нежная кожа женщины, пахнущая медом и травами, стелилась мокрым шелком под губами и ладонями мужчины. Запах войны, крови и дыма, въевшийся в волосы мужчины, в которых женщина прятала лицо, приглушая собственные стоны, лишь обострял ее желание и сам по себе доводил до экстаза. Ритм менялся от плавного и нежного до жесткого, почти грубого. Исступленные ласки и жадные поцелуи оставляли на коже темные следы. Кровь кипела и бешено стучала в висках, напряжение, казалось, заполнило все вокруг и воздуха не осталось совсем. Кульминация накатила долгой волной горячего наслаждения, граничащего с болью, заполняя и опустошая одновременно. - Живой? – отдышавшись, Рейневен подняла потяжелевшую голову с плеча Торина. Мозолистые ладони, застывшие на ее пояснице и между лопаток, шевельнулись, и гном снова крепко прижал девушку к себе. - Да, – совсем тихо выдохнул он, расслабленно привалившись к стене. Теплые волны удовольствия еще не отпускали его, качая и нежа. Торин ощущал себя вне мира, его поглотила абсолютная тишина, в которой даже стук собственного сердца был не слышен. А когда звуки и краски стали возвращаться, он почувствовал, как сбившееся дыхание распластавшейся на его груди женщины ласкает мокрую кожу на шее, потом - тяжесть её тела и ощущение медленно спадающего жара под кожей. - Люблю тебя, – синие глаза гнома блеснули из-под темных ресниц. На контрасте с чуть припухшими покрасневшими веками их цвет казался еще ярче. – Хотел бы крикнуть это на весь Эребор. Рейневен осторожно провела подушечками пальцев по едва подсохшим ссадинам на его лице, пригладила вставшие торчком волосинки в бровях, приласкала лучистые морщинки в уголках глаз, обвела контур орлиного тонкого носа, поставив точку в своем исследовании быстрым поцелуем в полусомкнутые губы и увильнув прежде, чем Торин успел шевельнуть губами в ответ. - Прости, но сейчас я меньше всего хочу слышать про Эребор, – сказала она шёпотом. – Ни про Эребор, ни про завтрашний день. Хочу только сегодня, только сейчас, только этот момент, когда мы дышим, когда мы вместе. Сейчас, Торин. Говори мне это сейчас. - Я люблю тебя, единственная моя, – прошептал Торин в подставленное ухо, кончиком носа зарываясь внутрь него, медленно вдыхая нежный аромат женской кожи, смешанный с терпкостью меда. Похоже, в доме медведя мед был везде, где только его можно было применить. Торин кончиком языка скользнул по изгибам маленького ушка, пробуя её кожу и на вкус, но Рейневен неожиданно отстранилась. - Прости меня, что не осталась у эльфов, – сказала она, посмотрев ему в глаза. – Я не могла поступить по-другому. - Я знаю, – мягко, легким поцелуем коснулись её шеи обветренные губы. - И я не пожалел об этом ни разу, - Торин замолчал, немного втянув кожу на шее девушки, - кроме того момента у гоблинов… И когда Бильбо сказал, что ты бросилась на Азога вместе со всеми. Рейневен не дала ему договорить, целуя в губы крепко и горячо, пряча за лаской свои страх и боль. Сердце трепыхалось в груди, как испуганная птичка, стоило только вспомнить то, что было. Рейневен знала, что никогда не найдет подходящих слов, чтобы рассказать Торину то, что ей пришлось пережить на обрыве, освещенном яростным пламенем горящих сосен, когда он ушел через огонь навстречу своему смертельному врагу. В небольшом предбаннике, заставленном по углам хозяйственной утварью и инструментом, их ждал сюрприз. Широкий деревянный ларь, совсем недавно заваленный холщевыми мешками, каким-то скарбом и припасами, теперь был застелен несколькими одеялами и превратился в настоящую кровать. На небольшом сундуке подле него стояли толстые восковые свечи в чугунном подсвечнике, освещая нехитрое убранство помещения, и глиняный жбан с широким горлом, в котором поблескивала темная жидкость. На широком деревянном блюде лежали несколько вареных картофелин и поздних огурцов. В изголовье импровизированного ложа, прислоненные к стене, в ножнах пережидали время покоя Оркрист и сабли Рейневен. Последняя, бросив безуспешно терзать спутанные волосы, с немалым удивлением взирала на представшую перемену обстановки. - Твоя идея, Торин? – обернулась она к мужчине, вышедшему в предбанник следом за ней. Гномий король, на ходу поправляя обмотанный вокруг бедер отрез ткани – выстиранная одежда обоих осталась сохнуть над потушенной печкой, выглядел не менее озадаченным. Рейневен присела на сундук, неожиданно ставший кроватью, и одернула наскоро пошитую сегодня рубаху. Она уже давно ничего не шила и рубашка получилась немного кривой и куда более короткой, чем хотелось бы. Рейневен это смущало несмотря на то, что Торин видел её всю и не раз. - Нет, – честно ответил Дубощит, созерцая импровизированную спальню с усталым удивлением и чуть насмешливо – попытки Рейневен выглядеть пристойно. По нему – он бы с радостью снял с неё это безобразие, но прохлада, проникавшая снаружи даже через закрытую дверь, казалась ему нездоровой. Авторство затеи было ему безразлично, больше беспокоило другое. Кто бы то ни был, он или они сделали это в тот момент, когда он был с Рейневен внутри, а значит, могли услышать то, что им совершенно не полагалось слышать. - Могу только догадываться об этих заботливых персонах, – Торин прошелся до двери, проверил, хорошо ли она закрыта, прикрыл створку окна и вплотную подошел к девушке, сидящей на краю постели. - Я, кажется, понимаю о ком речь, – зевающая Рейневен бросила безуспешные попытки распутать колтуны и сделать рубашку длиннее, и устало прислонилась лбом к широкой груди гнома, прикрывая слипающиеся глаза. Девушка опомниться не успела, как Торин одними пальцами распутал все узелки в её волосах и заплел их в слабую косу, а потом, нежа девушку в своих теплых объятиях, мягко опрокинул Рейневен на подушки и подоткнул вокруг неё одеяло. - Не стоит, тебе может быть больно, – уже в полусне пробормотала Рейневен, непослушными пальцами ловя падающие на нее волосы Торина и заправляя пряди ему за уши. - Со мной все хорошо, – мужчина мягко прижался губами сначала к ее лбу, а потом к губам, ловя ровное глубокое дыхание уже заснувшей девушки и любуясь чертами ее лица, расслабленными и мягкими. Торин посидел еще какое-то время, затушив все свечи, кроме одной. Есть по-прежнему не хотелось, он с трудом заставил себя прожевать одну картофелину и половинку соленого огурца, зато травяной отвар из жбана пришелся кстати. Закончив трапезу, Торин со всей осторожностью вытянулся под шершавым серым одеялом, подсознательно боясь приступа острой боли в груди, а когда понял, что её не будет, облегченно выдохнул. Лежать было приятно, теплое дыхание Рейневен, придвинувшейся во сне к нему под бок, мягко касалось плеча, но несмотря ни на что, сон не шел. Торин, с трудом поднимая тяжелеющие с каждой минутой веки, долго рассматривал проступающие в лунном свете узоры древесины на потолке и стенах, слушал запевшего с их уходом из бани сверчка и уханье сов в лесу. Где-то уныло потявкивали лисы, вышедшие на ночную охоту, кто-то большой и тяжелый ломился через кусты за изгородью, недовольно урча, а вскоре шумное пыхтение зверя раздалось и во дворе, под чьими-то большими тяжелыми лапами скрипнули доски на крылечке бани, вот только Торин, наконец, заснул и ничего не слышал. *** Нос пощекотал аромат горячего хлеба, терпкая сладость летнего меда и нежная теплота парного молока. Торин медленно вздохнул и открыл глаза. Утро постучалось в баню узким лучиком солнца, проникшим внутрь через щель в ставнях. Тысячи пылинок плясали в прямых, словно вычерченных по линейке, лучах и это напоминало Торину те небольшие покои, которые он занял, покинув общую детскую в Эреборе. Там утреннее солнце точно так же украдкой заглядывало в скрытое в глубине горы помещение с помощью хитрой системы зеркал, высвечивая узоры на каменных стенах и заставляя гореть расплавленным золотом нити вышивок на настенных гобеленах. Торин сонно следил за пыльной круговертью в воздухе и откровенно наслаждался покоем и негой, в котором пребывало его тело, а так же полным отсутствием болевых ощущений. Для начала Торин глубоко вздохнул, расправляя легкие после сна, и блаженно зажмурился, когда острой опоясывающей боли, с которой он жил почти сутки, не последовало. Согнул в колене и прижал к груди правую ногу – все в порядке. Осторожно пощупал затылок – там немного саднило, но неприятных ощущений было не больше, чем от содранной кожи. Медленно перевернулся на правый бок - и удивился, с какой легкостью далось это действие. Потом рискнул сесть и свесить ноги с кровати; улыбнулся, протяжно выдыхая, потягиваясь ещё с осторожностью, но уже наслаждаясь тем, что никаких трудностей и боли ему это не стоило. По всей видимости, он и вправду был здоров. Торин осмотрел себя, медленно провел ладонью по груди – синяки и кровоподтеки, конечно, никуда не делись, но боли они больше не причиняли. Что бы то ни было, Гэндальфа есть за что поблагодарить. И Оина, само собой. Куда же он без Оина? Желудок снова издал голодную трель, и Торин, как хищник, повел носом в поисках источника раздражающих ароматов, обнаружив его на расстоянии вытянутой руки. На бочонке возле сундука стоял большой глиняный кувшин с парным молоком, рядом - низенький жбан с широким горлышком, доверху наполненный золотистым медом, а под чистой тряпицей на блюде высилась горка лепешек и куски белого козьего сыра. Рука сама собой потянулась к еде, но тут за его спиной зашевелилось, задышало чаще, и Торин обернулся так резко, словно вместо проснувшейся девушки ожидал увидеть дикого зверя. - Уже не спи-и-шь? – Рейневен, зевая и потягиваясь, задала этот вопрос, смешно растягивая слова. Разлохматившаяся и заспанная, с просветлевшим отдохнувшим лицом и темными зацелованными губами, она была настолько хороша в этот момент, что Торин моментально позабыл о том, что голоден. Точнее сказать, его голод перешел в совсем другую ипостась. В одно движение преодолев небольшое расстояние, Торин исполнил своё вчерашнее желание: порывисто, даже немного грубо, снял с неё неимоверно раздражающую его рубашку, чтобы скорее добраться до нежной кожи. Протянул руку, ладонью неторопливо обозначил все изгибы, любуясь, как девушка нежится и жмурит глаза. Откликнувшись без промедлений, Рейневен придвинулась вплотную, прикоснулась сначала только бедром - потерлась совсем легко, но Торина как огнем обожгло, - а потом закинула на него ногу, открываясь навстречу его утреннему настроению, и прижимаясь уже всем телом - мягкая, горячая после сна, желанная. Торин наблюдал, как в сером бархате её глаз разгорается желание, и медленно потянул Рейневен на себя, остановившись в самый последний момент, чтобы прочувстовать, как она горит и едва заметно дрожит всем телом. Рейневен поерзала, едва ли не хныча от оглушительного наплыва желания, но Торин будто бы не замечал этого. Зато оценил, как уютно её потяжелевшая грудь умещается в его ладонях, а соски мгновенно твердеют от легких поглаживаний, пробежался пальцами по внутренней стороне бедра вверх, найдя жар и влагу её тела, отчего Рейневен тонко ахнула и выгнулась, но Торин медлил, чем сводил её с ума, хотя сам едва сдерживался. Дотянулся до закушенных губ, поцеловал и ещё раз заглянул ей в глаза: - Да? - молвил едва слышно, ожидая единственного ответа. - Да! - выдохнула Рейневен, подчиняясь движению сильной руки, наконец позволившей ей опуститься вниз. *** Потом они, обмотанные одеялами и простынями, завтракали, с ногами забравшись на сундук и подсовывая друг другу самые лакомые кусочки. Рейневен смеялась, когда белые капли молока стекали по усам и бороде Торина ему на грудь, стряхивала с короля гномов крошки хлеба и кормила его с ложки медом. А Торин пытался увернуться от такой заботы, рискуя выпачкаться в тягучем произведении пчелиной жизнедеятельности, а когда то же самое случалось с Рейневен, он попросту сцеловывал желтый мед с ее губ и слизывал капельки, упавшие ей на тело. Они целовались до одури, сладкими от меда губами, словно юные молодожены, дорвавшиеся до супружеских радостей на законных основаниях. И то ли мед вскружил им головы, то ли счастье от того, что все уцелели, но даже Торин на какой-то момент забыл обо всем, что его тревожило, и вообще о том, кто он такой. Рейневен хотелось плакать, когда она видела его сияющие голубые глаза, широкую улыбку, которую он не сдерживал и не прятал, сделавшую его вновь молодым и беззаботным принцем эреборским. Торин хохотал, запрокидывая назад лохматую голову, а девушка напротив него тихо улыбалась и едва сдерживалась от слез. Рейневен смотрела на него, не отрываясь, и ей было страшно, что это может быть последний раз, когда она видит его таким. Этим утром даже солнце было на его стороне, выкрашивая утренним светом пряди в темных волосах, пряча раннюю седину под своей золотой нестойкой краской. Торин и вправду был счастлив в это утро. Упивался забытой беззаботностью и свободой от всех обязательств. Где-то в глубине сознания мысль о том, что его долг никуда не делся, жила по-прежнему, но не отравляла жизнь и не пригибала к земле. Он не узнавал сам себя, как в наваждении, но наваждение сидело напротив, сияя хмельными от его ласк глазами. - Что ты делаешь со мной, женщина? – задал он ей вопрос, который уже звучал не раз. Девушка, чуть отстранившись и на мгновения став совершенно серьезной, тихо ответила: - Просто люблю тебя, глупый гном. И он снова, неистово, страстно и щедро отдавал ей всего себя, свою силу и свою возродившуюся нежность, будто бы боялся, что с ними это в последний раз. Торин чувствовал себя самым счастливым, все в это утро для него было по другому: и звуки, и краски и ощущения. Любимая женщина, его нежданная женщина, покорная его воле, отзывчивая, страстная - плавилась в его руках, дрожала и тянулась к нему, выгибая спину и заглушая стоны в подушках. А когда они падали в безвременье и возвращались оттуда - как водится, она первой - Торин не мог разгадать Рейневен. Девушка смотрела на него не глазами, а сердцем, душой, и взгляд её словно бы зализывал, исцелял все его переживания и дурные мысли. Торин был счастлив и никак не мог надышаться и напитаться радостью этого утра. Было сладко и в тоже время он чувствовал, как в глубине душе завелась непонятная, новая горечь, не похожая на все его прошлые горести. И когда в дверь стукнул чей-то тяжелый кулак, застав обоих едва пришедшими в себя после близости, сердце Торина дернулось и ухнуло куда-то в пропасть. Гнома прошиб холодный пот. Хрипло выдохнув, мужчина приподнялся на локте и посмотрел на прильнувшую к нему девушку. Возвращение в реальность отозвалось болью не в излеченном теле, но в исстрадавшейся душе. Сознавать то, что минуту назад ты был счастлив и не хотел ничего, кроме того, чтобы это счастье длилось вечность, было равносильно предательству собственного народа и возложенного на самого себя долга. - Торин, ты здесь? – раздался голос Двалина за дверью. Торин не понимал, благодарить ему или злиться. Выругавшись сквозь зубы, он резко сел на постели. Отвечать не торопился. Может ждал, пока восстановится дыхание, а возможно просто не хотел. Когда Рейневен едва ощутимо провела пальцами по его предплечью, Торин обернулся. Его колючий и совершенно потерянный взгляд ударил в самое сердце, обжег таким холодом, что показалось будто её бросили в полынью. Что же могло произойти прямо у неё на глазах, чтобы только что улыбавшийся, довольный, успокоенный и с готовностью отзывавшийся на любую ласку мужчина мог за одно мгновение превратиться в лёд? Рейневен не знала, что делать, что следует сказать, но смотреть на поникшие могучие плечи и низко опущенную голову было невыносимо. Она бесшумно встала на колени позади Торина и обхватила его обеими руками, сцепляя пальцы в замок у него на груди. В этот момент Рейневен была твердо уверена, что этим нехитрым способом может закрыть его от внезапно подкравшейся беды, защитить, обогреть тем невероятным чувством, что горело в её сердце. Рейневен прижалась к Торину, пряча лицо в его волосах, и от её теплого дыхания, волной растекающегося по коже, ему действительно становилось теплее. Но потрясение было слишком велико, и подгорный король позволил этому объятию длиться совсем недолго. Осторожно повел плечами, размыкая живое кольцо, и встал. В мыслях костеря Двалина на чём свет стоит и кусая губы, Рейневен смотрела, как Торин выносит из бани почти высохшую одежду, одевается и уходит, негромко прикрыв дверь за собой, так ничего не объяснив. Только когда дверь закрылась , Рейневен резко, как от удара, упала лицом в подушки. Сначала только вздрагивающие плечи выдавали её рыдания, но потом она стала плакать и в голос, негромко, но уже не сдерживая себя от этого проявления чувств. Грубая действительность, которая вышвырнула их обоих из теплоты и неги, и последующий уход Торина, лишил дунадейн последних сил, да и желания держать себя в руках. Всхлипывая и обильно орошая комкастую подушку солено-горькой влагой, Рейневен вспоминала все поводы для слез которые у неё были за последние дни и недели, и которым она доселе не позволяла взять над собой вверх. *** Торин остановился, внимательно изучая чистые доски крыльца, уже обласканные утренним солнцем. Не к месту подумалось, что они наверняка приятно теплые, если встать на них босиком. Толкнул дверь назад, несильно, чтобы не наделать шума. Постоял, прислушиваясь, а когда до слуха донесся странный и очень подозрительный всхлип, скрипнул зубами и, не поднимая головы, процедил: - Зачем звал меня, Двалин? Двалину стало не по себе, когда Торин все же посмотрел на него. Захотелось втянуть голову в плечи, а еще лучше - прикрыть её руками, укрыться от тяжелого взгляда, прибивающего к земле, пусть даже не одну сотню таких взглядов Двалину случалось видеть. Понимание неоправданной глупости своего поступка пришло немедленно, Двалину показалось, что вся кровь разом ударила ему в голову. Ну в самом деле, что тут могло плохого с Торином случиться? Двалин же знал, то есть почти знал, догадывался, где был его друг, его брат, его король, где и с кем. И всё же поддался порыву и пошел, памятуя вчерашнее беспокойство. А теперь смотрел в злые глаза, слышал приглушенные всхлипывания за бревенчатой стеной и сожалел о том, что Махал не дал ему ума хотя бы на четверть больше того, чем есть, чтобы не попадать в такие ситуации. И что же такого мог сделать Торин, что девочка сейчас плачет? Да ничего, тут же ответил Двалин самому себе, ничего он ей не мог сделать, не успел бы просто. Это он, Двалин, во всём виноват, башка лысая, глупая, погремушка каменная. Глубоко вздохнул, будто смелости набираясь, снова посмотрел на узбада, под бледной кожей на скулах которого играли желваки. Торин ждал ответа, не моргая и почти не дыша. - Ни за чем не звал... Прости, Торин, - произнес тихо и, чуть поколебавшись, добавил: - Возвращайся к ней. - Что?! - широкие брови дернулись на лоб, но Двалин не стал дожидаться, пока Торин скажет что-то куда более длинное и вряд ли приятное. Железная пятерня обхватила руку узбада Синих Гор и наследника трона Эребора выше локтя, Двалин уверенно развернул короля к двери, одновременно открывая её свободной рукой. - Иди к ней, - повторил настойчивее и, решительно втолкнув Торина в дом, закрыл за ним дверь. Внутри было тихо. Так тихо, что можно было подумать, что обитатели этого небольшого помещения еще досматривают сладкие утренние сны. Но Торин знал, что потемневшие от времени бревна помнят всё, что им довелось услышать этим утром: смех, приглушенные голоса, стоны удовольствия. Он и сам всё помнил, и сейчас цеплялся за эти воспоминания, будто они могли перенести его назад во времени, в те счастливые и беззаботные минуты, за которые он едва не начал ненавидеть себя, весь белый свет, и свою любимую. Смотреть в сторону постели не было воли, оттуда не доносилось ни звука, но Торин не мог ошибиться. Рейневен плакала, когда он ушел. Он подошел ближе. Рейневен лежала лицом вниз, обнимая подушку обеими руками и её обнаженные плечи изредка вздрагивали. Мужчина растерялся. Никогда прежде ему не приходилось бывать в такой ситуации. Хотя нет, приходилось, но тогда плакала его сестра, а не возлюбленная. Оставалось надеяться, что разницы нет. Торин медленно опустил раскрытую ладонь на левое плечо Рейневен, закрыв неровно зарубцевавшийся шрам от ранения, и почувствовал, как девушка напряглась, ощутив его прикосновение. Все оказалось намного хуже, когда она подняла к нему припухшее от долгих слёз лицо и её покрасневшие глаза, несмотря на обильную влагу, истекающую из них, были совершенно тусклыми. Да, намного хуже. Тогда плакала его сестра, потерявшая мужа в битве, а сейчас - возлюбленная, боль которой причинил он сам. - Торин? - голос её тоже был незнакомым, как и лицо, на котором он ни разу не видел слез. Даже тогда, когда поднял девушку с раззоренных могил семейного кладбища, их скрывала темнота ночи. - Я... Я... - он запнулся, не в состоянии не смотреть на неё так, словно впитывал её образ навсегда. Сам не заметил, как прижал ладонь к влажной щеке, как медленно водил большим пальцем по нежной коже. - Ты вернулся, - Рейневен слабо улыбнулась. - Я вижу, Торин, ты вернулся. И всхлипнула, в последний раз, то ли от полноты чувств, то ли еще расстроенная его внезапным уходом. Торин рванулся к ней, и за прощением, и утешая одновременно, так и не найдя слов, чтобы что-то сказать или объяснить, а ей их и не потребовалось, когда он вновь оказался так близко, что закрыл её от всего мира.