Among the wreckage (yes,that's me)

Первый раз, который Зейн может назвать изучением Лиама Пейна был, когда Карен говорила о нем. Но слова не подходили ему, по крайней мере, не в этой жизни. Поэтому первый раз, который Зейн может назвать верой в Лиама Пейна был тогда: он лежал в кровати в 10.45 притворяясь спящим, когда дверь едва ли на чуть-чуть приоткрылась. -Это он? - это тихий голос, тот, от которого Зейн хочет свернуться клубочком и потонуть в нем. -Да. Это была Карен, Зейн мог слышать гордость в её голосе, потому что “посмотри, чего ты добился, Зейн, ты прекрасно справляешься.” Слышится некоторое шарканье в комнате, и Зейн сильнее вжимается в подушку, жмурясь, так как он чувствует присутствие рядом, прямо перед его головой. - Лиам, - шикает Карен. - Ты его разбудишь. -Мам,- мужской голос, вероятно, Лиама, отвечает с раздражением. - Я не буду. Просто хотел взглянуть. Наступает пауза, и Зейн чувствует: нежные руки натягивают одеяла выше. - Сколько ему? -Семнадцать. Наступает тишина, и Зейн клянется, что Лиам может слышать его сердцебиение, ударяющееся о грудную клетку, но Лиам только тихо подоткнул одеял к уголкам кровати. -Он такой маленький. Зейн может слышать улыбку в голосе Карен. -Да. Он ещё ребенок. -Ему семнадцать, мам. И Карен вздыхает. -Он так много видел, Лиам. Те вещи, которые он рассказывает твоему папе. Они просто невероятные. Лиам издает тихий звук покашливания, приводит в порядок подушку, и Зейн чувствует, что он встал с кровати, когда дверь легко закрывается за ним. А Зейн оставлен в темноте с колотящимся сердцем в груди. *** Лиам играет на пианино. В действительности, он и правда чертовски хорош, и теперь у рутины Зейна есть свой собственный саундтрек, потому что Лиам играет буквально все гребанное время: если у него есть свободный момент, он на скамейке, руки порхают над клавишами, когда Зейн смотрит на него из – за угла: он слишком боится войти. Лиам сильный, широкоплечий и высокий, с застенчивым взглядом карих глаз и волосами, которые слегка вьются около ушей того же цвета. Иногда, когда Зейн смотрит, как пальцы изящно нажимают на клавиши, он думает, что они бы лучше были бы сжаты в кулак, оставляя синяки на его коже. *** Зейн не знает, когда это произошло, но он начинает отсчитывать время игрой пианино, как бы глупо это не звучало. Пришла пора завтрака, когда Лиам играет веселого Моцарта, который отдается у Зейна в голове. Его уроки выделены спокойным Бетховеном, и ночью Зейн ложится под грубые аккорды, когда Лиам пытается сочинять. Они не разговаривали с той ночи, как Лиам показался у Зейна в комнате, но Зейн чувствует, будто он уже его знает. И то, что он сворачивается клубком у комнаты, слушая, как Лиам играет почти до полуночи, почти каждую ночь, никто не должен знать. *** Это больше не случается так часто, но Зейн все ещё может видеть очертания серой пыли, и он просыпается с кислым смрадом страха под носом, ломаясь у шрамов его прошитых артерий. Вечером, хуже чем когда-либо, путая Донью с Мамой и хваткой напуганной Валии на его дишдаше, Зейн встает, крича им: "Вернитесь в джип", когда они вдребезги разбиваются на миллионы ужасных кусочков света, и Зейн бежит, спасаясь от единственной постоянной в его жизни ужасной рутины. Он обнаруживает себя в комнате, поднимающего край пианино; оно богато украшено, из темного дерева, отколотое с краю, в хорошем состоянии, любимое и приработавшееся, и Зейн чувствует, как гремят его кости, когда он садится на место, где обычно сидит Лиам. Он нажимает несколько случайных клавиш, совсем не видя разницы между белыми и черными, и, похоже, что напряжение уходит из тела, когда он погружается в отдающиеся эхом страх, Зейн, бомбы, пули, Пакистан, сука в какофонию фальшивых нот. Он располагает голову на подставке для нот, вытирая пот. -Ты правда не знаешь как играть, не так ли? Зейн застывает и захлопывает пианино, ударяя по пальцам, шипя, когда он спотыкается об лавочку и свои собственные ноги, когда он протискивается, чтобы убежать о того, что принадлежит Лиаму, а не ему. Лиам протягивает руку, чтобы не дать упасть на колени. -Эй, эй. Спокойно, Зейн. Ты в порядке? Зейн дико смотрит на него, когда слова исчезают из головы - английский же неверный друг. Он заикается, с трудом пытается произнести слова со стучащим сердцем, а Лиам неловко улыбается, нелегко приближаясь к двери. -Извини, не хотел тебя напугать, приятель. Просто, да. Я просто. Уйду. Да, - он бросает быструю улыбку через плечо,- ночи, Зейн. И он оказывается за дверью до того, как Зейн открывает свой рот. ……………………………………………… Дело в том, что Зейн не знает, что такое красиво. Он видел много вещей, которые считаются красивыми для него: например, постеры полуобнаженных женщин, которые мальчики в приюте привыкли прятать, быстрый сигаретный пепел и яркая, яркая кровь на горячем, неровном пакистанском асфальте. Но есть что-то в этой странной, чужой стране, то, что заставляло чувствовать себя не таким чужим, и что-то в успокаивающих мелодиях Лиама, которые Зейн находил красивыми. Он находил красоту в том, как Лиам сутулится за пианино, глаза затянуты разочарованием, когда он быстро и небрежно записывал ноты и временные подписи, в руках, которые были намного больше, чем у Зейна, вывихнуты над клавишами, накрывающие октавы вовремя, в его удовлетворенной улыбке, когда что-то правильно звучало. Сердце Зейна громко забилось. Тебе пиздец. Тебе по-настоящему пиздец. ………………………………………….. Однажды с поздним полуденным солнцем, льющимся в окно, Зейн встает перед зеркалом, одна рука сжимается в холодную поверхность и внимательно рассматривает себя, когда он составляет слова. -Здравствуй Лиам. Я - Зейн Малик, очень приятно с тобой познакомиться. Слова странно ощущаются в его рту, чужие на его коже, и Зейн чувствует, что он на улице, мельком смотрящий на что-то похожее на дом. ……………………….. Нужны дни, чтобы выработать храбрость, чтобы поговорить с Лиамом и даже тогда, только под покровом темноты он решает сам начать действовать. Довольно зловеще этой ночью: Зейн не может слышать, как пианино медленно течет ему в уши, но он идет вперед, двигаясь через центр коридоров, чтобы встать перед комнатой. Слышится смех с другой стороны двери, и Зейн замирает с потеющими ладонями. Он собирает в кулак все свое мужество, что у него есть, и толкает дверь, чтобы чуть-чуть её открыть, так, как Лиам делал, когда он впервые вошел, чтобы посетить Зейна. Лиам за пианино в это раз не один. И Зейн видит, как Лиам улыбается, у глаз появляются морщинки, и краснеют щеки, когда он прижимает стройную девушку с растрепанными волосами к пианино и соединяет их рты. Сердце Зейна громко бьется. Тебе пиздец. Тебе по-настоящему пиздец. И мужество должно быть прямым родственником английского, потому что этого достаточно, чтобы быть ничем, кроме как неверным другом. ……………………………………………… -Здравствуй, Лиам. Я - Зейн Малик, приятно с тобой познакомиться. ……………………………………………. На следующее утро Карен смотрит на него с беспокойством, так как Зейну удается сжечь тосты дважды, подмешать большое количество сахара в кофе и вскочить, чтобы покинуть комнату, только когда Лиам приходит зевающим, как будто он недостаточно выспался. -Зейн, ты себя хорошо чувствуешь, дорогой? - Карен заходит в отступающую роль. И Зейн чувствует вину, за то, что игнорирует её, но он охвачен давящей нуждой уйти. Он может чувствовать, как взгляд Лиама прожигает дыру в его спине, когда Зейн почти бежит в свою комнату. Лиам не приходит. ……………………………………………………………… Храбрость и английский - не друзья, и Зейн понимает, что если все они желают предложить помощь, тогда он примет её, потому что не похоже, чтобы у него когда-либо были настоящие друзья. Он никогда не мог открыть дверь комнаты, чтобы посмотреть, как Лиам играет на пианино снова, частично от страха того, что он увидит, но он прильнул к двери поздно ночью, пытаясь представить то, в каком положении находятся руки Лиама, когда музыка просачивается в деревянную дверь. И Зейн не хотел, чтобы это случилось, но иногда воспоминания, уроки, люди, Лиам - все это истощает его, и он заканчивает тем, что засыпает у двери, глаза крепко сжаты в попытке отразить кошмары и сосредоточиться на успокаивающей мелодии из другой комнаты. Все происходит именно так, до того как дверь открывается, и это заканчивается тем, что его трясут, смотря прямо в удивленные карие глаза. -Зейн? Зейн лопочет, отталкиваясь руками, чтобы встать так быстро, как может, лицо автоматически покраснело. Лиам пристально посмотрел на него: -Что ты делаешь здесь? Зейн вздрогнул от тона Лиама, открыл рот и... Ничего. Он опустил голову, а Лиам кладет руку ему на плечо: -Эй. Это нормально, Зейн. Это действительно так. Он колеблется, нервничает. -Мы ещё не познакомились должным образом, верно?-Он протягивает руку. - Лиам. Зейн осторожно берет руку, потому что белые чертовски странные. - Привет, Лиам. Я - Зейн Малик, очень приятно с тобой познакомиться. Лиам быстро отдергивает руку, а сердце Зейна тонет где-то в животе. -Эм, тоже очень приятно с тобой познакомиться, Зейн. Он смотрит на часы, тикающие позади него. - Ну. Уже поздно, я лучше пойду, - он зевает. – Изнурен, понимаешь. И это третий раз, когда Лиам оставляет его в темноте. И Зейна тошнит. ……………………………………………………. Эта тошнота и тяжесть в животе, которая есть у Зейна, приводит его в такое состояние, что он погружается сам в уроки английского, запоминая слова и изучая, как составлять разные типы предложений. Он собирает прилагательные, чтобы описать Лиама на маленьком листе бумаги, просматривая одной ночью, он кончает тем, что швыряет его в мусорный бак, потому что кажется неправильным прикреплять Лиама к горсти прилагательных. Полностью великолепнее, чем по частям, Зейн знает, и Лиам - отличный тому пример. Но Лиам снова не прекращает разговаривать с ним, а Зейн больше не чувствует взгляд Лиама на спине, как будто он сказал бы, должен, следовало бы, мог бы сказать что-то. Но Зейн все ещё считает время по мелодии и ритму пианино и ждет. ……………………………………………………………………… Двумя месяцами спустя Зейн находится в его номере, пытаясь разобраться в The Giver,когда дверь чуть-чуть приоткрывается, и Лиам заглядывает через неё: потный, волосы вьются у ушей. Зейн встает из распластанной позиции и любопытно смотрит на то, как Лиам краснеет. - Здравствуй,- бормочет он, а Зейн почти давится воздухом. - Эм... - и какая-то искаженная чушь, но Зейн может уловить слова "церковь", "мама" и "полчаса". Его рот немного дергается, а Лиам покрывается темным оттенком румянца. - Извини,- бормочет он, склоняя голову. - Я хренов в этом. Я просто...хотел поговорить. И ты всегда, ну, - он смотрит вверх в расширившиеся глаза Зейна, - напуган, - он делает паузу. - Я ничего плохого не сделал, ладно? А Зейн яростно трясет головой, прочищая горло: - Нет. нет. Я просто, - он делает паузу, проверяя слово из головы, - сбит с толку. Лиам морщит лоб: -Почему? И Зейн ставит книгу на место. Звук громкий в его тихой комнате. -Потому что ты, - он делает широкий жест, - крутой. И я в порядке. Пытаюсь...приспособиться, - эта запинающаяся речь звучит ломано, но Зейн горд тем, что его понимают. Но Лиам громко смеется вслух и подходит, чтобы постучать его по плечу: - Ты забавный,- говорит он. - Но, нет, правда, ты должен одеться. У мамы появилась эта навязчивая идея взять нас в церковь. Зейн хмурится: -Я - мусульманин. Лиам кивает: -Да, она знает. Но, - он пожимает плечами и смотрит на Зейна односторонний взгляд.- Это какая-то чушь насчет расширения твоего кругозора. Сердце Зейна громко забилось. ………………………………………….. Тебе пиздец. Тебе по-настоящему пиздец. ………………………………………………….. Церковь отлична от мечети и тотчас, как много раз до этого, Зейн чувствует себя полным гребанным профаном. Женщины и мужчины надели платья и широкие брюки, и рубашки с пуговицами, и Зейн страстно нуждается в плотных, афганских коврах и головных платках (он вздрагивает от воспоминания). -Давай, Зейн,- тянет его за руку Карен, игнорируя странные взгляды, которые бросали Зейну слева направо. Он никогда не видел так много белых в жизни. Лиам выглядел полностью непринужденным, скользнув на скамейку рядом с парнем с песчаными волосами по плечи. -Привет, Лиам, - парень улыбается. - Давно тебя не видел. Он внимательно смотрит на Зейна, проскользнувшего рядом с ним. - Кто это? И есть что-то в этом тоне, который заставляет что-то сродни опустошению просочиться во внутренности Зейна. Он шепотом ругается на урду, потому что зачем он согласился на это снова? Парень перегибается: -Что ты говоришь, старик? Не понял. Зейн тихо качает головой. -Нет, давай же, приятель, ты просто сказал что-то на твоем талибском языке. Что ты сказал? Глаза Зейна резко останавливаются, и он стреляет взглядом в Лиама, сидящего между ними, морщившего губы, смотрящего, определенно смотрящего вперед, в то время как он ждал, когда проповедь начнется. Что-то ломается внутри него, вспоминая широкую стойку талибских офицеров и их ружья, и кровь, а он просто не может понять как или зачем. Потому что Он - Зейн. Просто Зейн. Он-мальчик-как он мог? Он вздыхает. А затем устало: -Ничего,-бормочет он, сжимая руки в кулаки в его рукавах. -Хах,- хмыкнул парень, затем перегибается, чтобы театрально прошептать Лиаму на ухо: -Уверен, что находиться рядом с ним безопасно? И Лиам резко дергается, расширяя глаза: -Отстань от него, Энди. У него тяжелые времена. Парень-Энди издевается: -Кажблятьдый, кого твоя семья подбирает, переживает не лучшее время. Что с ними случается? Лиам пожимает плечами и теребит нитки джемпера: -Они уходят, когда готовы. И Энди,- Лиам разминает пальцы на кулаках, которые Зейн изначально представлял,- им действительно нужна помощь. Энди кивает, блондинистые волосы саркастически закручиваются у ушей: -Конечно, Лиам, нужна. ………………………………. Церковь сильно отличается от мечети, и Зейн не может дышать или видеть сквозь пьянящий, цветочный парфюм и жесткие, выглаженные брюки. -Мы построим забор,- говорит священник, заканчивая последнюю проповедь, - сотня к ста пятидесяти миль длинной, так что лесбиянки могут появляться в одном районе, - Лиам сильно сжимает кулаки, и Зейн чувствует: что-то глубоко грохочет внутри него, но становится только хуже, - а педики и гомосексуалисты в другой, и сделаем его наэлектризованным так, что они не смогут выбраться. Зал разрывается громким смехом и повторяет “Аминь” и люди встают на ноги, чтобы зааплодировать. Энди кричит от радости, люди поздравляют священника с его идеей, выкрикивая слова восторга, осыпая его похвалой. Карен держится рукой за сердце и кивает с закрытыми глазами. Но Лиам смотрит в пол, руки глубоко засунуты в карманы, сильно прикусывает его нижнюю губу, и Зейн боится, что он пустит кровь. Кто-то, мужчина средних лет с редкими растрепанными волосами, поворачивается к Зейну и протягивает руку, которую Зейн берет с опасением. Он звучит так,как будто молится, и он широко улыбается Зейну. - И не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого. Аминь. Зейн кивает, рот сухой, словно песчаный песок, но Карен слегка подталкивает локтем. И Зейн широко смотрит с доброжелательной улыбки мужчины на отвращение Лиама , на пыл Карен и сдуру, как гребанный идиот говорит: - Во имя Аллаха. ……………………………… Когда они рано покидают церковь, Карен притягивает Зейна к себе в сторону и пробегается рукой по волосам, издавая успокаивающие звуки: - Все нормально, Зейн. Ты не знал, дорогой. -Эй! Они останавливаются, Лиам поворачивается первым, выдавливая подобие улыбки; это парень, которого он видел раньше. Энди. Лиам поднимает руку в знак того, что узнал его, Энди тяжело дышит от усилий. Он выпрямляется через некоторое время: -Привет, миссис Пейн. Карен улыбается: -Здравствуй, Энди. А Зейн чувствует себя закатанным в асфальт. -Просто хотел поймать вас, перед тем как уйдете,- говорит Энди,- хотел спросить, собираешься ли ты идти на фильм, Лиам. Все парни пойдут,- он вскинул голову на группу парней в выглаженных брюках, помятых рубашках и персиковой кожей. –Хочешь пойти? И Лиам улыбается, бросив взгляд на Карен, которая едва ощутимо кивает . -Да, старик. Энди широко улыбается: -Круто. Давай. Пойдем. И Лиам скоро следует за парнем, когда Карен останавливает его. -Почему бы вам, мальчики, не взять Зейна тоже? Уверена, он бы захотел увидеть фильм. А Зейн никогда прежде не смотрел фильм. Они запретили с приходом Талибов, и все, что у него было - истории, где Мама и Папа давно рассказывали ему о движущихся картинках и актерах. Папа смеялся, потому что зачем идти смотреть на чью-то жизнь, когда у тебя есть своя собственная, которую надо прожить. Но что-то блеснуло в глазах Лиама при словах Карен: смущение? Презрение? Чтобы то ни было, это исчезает через минуту, а он легко улыбается. -Конечно, мам. Но Энди намного враждебнее: -Ага. Уверен, что все закончится великолепно,- его тон заметно саркастичен,- кроме того, не должен ли он выучить английский получше, перед тем, как пойдет? И Зейн дергается, будто его ранили. Лиам пожимает плечами: -Он, на самом деле, довольно бегло разговаривает. Энди бросает ему испепеляющий взгляд, а горло Зейна напрягается, когда Лиам вернулся к самому себе. -И, ну да,- тихо говорит Лиам, избегая глаз Зейна. - Ему нужно многое выучить. Ты не на своем месте. Наступает неловкая тишина, Зейн рассеянно ударяет ногой по гравию. - Я устал,- бормочет он. Энди смотрит восторженно, плечи Лиама опускаются в облегчении, но у Карен выражение боли на лице. Двое из них уходят, сочетаясь кожей, а Энди улыбается под конец: -Ты слышал, что он сказал здесь. Я имею в виду блять вилось в воздухе. Зейн давится воздухом и чувствует, как рука Карен крепчает на нем. -О, Зейн. ……………………… За обеденным столом исключительно тихо этим вечером. Лиам звонил ночью, сказал маме, что он собирается остаться у Энди дома с парнями, а Карен бросила Зейну такой взгляд, полный жалости, что Зейна оставили страстно желать воздуха и пуль. -Итак,- говорит Джефф, с вилкой на полпути ко рту.- Как в церкви? Зейн замирает, но Карен улыбается, как будто ничего никогда не происходило. -Мило. В новом священнике, наконец-то, есть толк. Джефф хмурится над напряженным выражением лица Зейна Карен тянется за картошкой: -Ты знаешь, что я имею в виду, милый. Он, наконец, говорит нам, что правильно-ничего из того безумия ”принятия геев”. Джефф кладет вилку на тарелку с напускным спокойствием, а его глаза расширяются от испуганного выражения лица Зейна. Но Карен отмахивается от него: -Я знаю, что ты не согласишься со мной, и это нормально, но ты должен знать, что это - неправильно, верно? Господь запрещает это, ты должен понимать это. Джефф ударяет кулаком по столу: -Пока я в этом доме, ты не заговоришь. Но Карен перетягивается через стол, глаза расширяются: -Я твоя жена, не какой-то пациент. И Зейн ломается. Две пары глаз быстро смотрят, как он спотыкается об стул: - Простите. Он смотрит на Карен и Джеффа умоляющим взглядом. Они напуганы. -Зейн, это не то, что я имела в виду, и ты знаешь это, милый,- говорит тихо Карен, протягивая ему руку, но Зейн осторожно её избегает. -Я просто, - его связки перекрываются, и Зейн впивает ногтями в ладони, желая кулаков и сигаретного пепла. Его рука падает и её глаза полны раскаяния: -Cкажи, если тебе что-то понадобится. Зейн резко кивает, поспешно уходя. Ему интересно, похож ли он на неудачника, потому что каждый настаивает на том, чтобы вести себя так по отношению к нему. ……………………………. Джефф приходит к нему в комнату поздно вечером, Зейн успевает закончить The Giver* и пробормотать арабскую молитву, которую он не читал годами, и просто скользнуть в кровать, когда дверь со скрипом открывается. - Зейн,- говорит он, плотно закрывая за собой дверь. Зейн непоколебимо смотрит на свои пальцы, игнорируя Джеффа так, как Лиам игнорировал его в церкви. - Зейн,- говорит он,- извини за то, что тебе пришлось услышать. А Зейн трясет головой: -Я слышал похуже. Но Джефф тяжело вздыхает, сползая вниз, чтобы сесть на краешек кровати. -Но это не должно было исходить от нас. Карен категорична. Зейн безмолвно кивнул: -Она добрая. Он следует глазами за узором постельного покрывала, когда он смотрит, как другой человек слегка нервничает.. Он счастлив игнорировать слона в комнате, но в тоже время, очевидно, нельзя говорить Джеффу, потому что он прямо говорит об этом. - Быть геем - нормально, Зейн. И Зейн дергается от него, как будто бы его обожгли, глаза расширяются, когда он понимает слова, брошенные ему. Джефф убедительно кивает, и это абсурдно напоминает Зейну Лиама. Его желудок падает вниз. -Я.Я не. Гей. Джефф улыбается: - Я - детский психиатр, Зейн. Тот, кто видит тебя изо дня в день. Я понимаю такого рода вещи, - он останавливается, обдумывая, как будто взвешивая последующие слова. - Не сложно упустить то, как ты смотришь на Лиама. Зейн с жаром произносит: -Нет. нет. Лиам не.. я имею виду. он бы никогда. Джефф трясет головой: -Я не знаю, что он чувствует по отношению к тебе, это так же не моя обязанность говорить, но он, определенно, должен я оставить этот вопрос открытым? Зейн смотрит на него с потрясением. -Есть причина, почему это такая проблема в нашем доме. Карен думает, что это одна из ступеней, и что он забудет это, потому что это, цитирую: "В корне неправильно",- устало говорит Джефф. - Она всегда хочет лучшего для Лиама и для тебя, Зейн, но Карен иногда не понимает. Но она очень, очень настырная. Зейн чешет голову: -Так что вы хотите, чтобы я сделал? Джефф стучит по его ноге: -Она будет любить тебя, даже если не будет согласна с тобой,- он закатывает глаза. – Но Бог знает, она попытается и отговорит тебя от этого. -Она хочет оставить меня за забором. И Джефф зло хмурится: -Это то, о чем говорил этот чертов священник сегодня? Зейн тихо кивает, и Джефф трясет головой в неверии: -Боже. Клянусь я, - он устремляет взгляд на Зейна,- никогда не слушай их, хорошо, Зейн? Зейн закусывает губу, чтобы сдержать улыбку, а Джефф легко посмеивается: -Хорошо. Отправляйся в кровать. Мы больше поговорим об этом завтра. И Зейн идет спать спокойно. The Giver*(Дающий)- одна из самых заметных детских книг последнего двадцатилетия. Написанный в жанре антиутопии, этот роман как нельзя лучше отвечает на вопросы, возникающие у самых главных критиков мироустройства - подростков.