Victim proneness

Артур не играет в футбол, хотя, когда-то в другой жизни все уши Мерлину прожужжал о том, как мечтает стать великим футболистом. У него здорово получалось, с мячом обращался просто виртуозно, но... Эмрис не желает думать о том, почему всё так изменилось. Теперь они вместе бегают, отжимаются, подтягиваются – и эти простые упражнения даются Артуру с огромным трудом. Однажды он, пробежав всего два круга по футбольному полю, смертельно бледнеет и не успевает даже в школу зайти – его выворачивает прямо в кустах на краю стадиона. И тренер не возражает, когда половина футбольной команды срывается с поля, чтобы довести Артура до медпункта, а остальные ученики просто отворачиваются, всем своим видом показывая, что это не их дело. – Не впервой, – как всегда объясняет ему Гвен, когда они продолжают пробежку. – Его постоянно тошнит – от еды в буфете, от запахов реактивов на лабораторных по химии, или вот так, на занятиях физкультурой. Это нервное, невольно отмечает Мерлин. Абсолютно нездоровое, как и ещё тысяча мелочей, которые он пытается, но не может игнорировать. Артур постоянно в напряжении, за исключением тех минут, пока действуют его таблетки – это максимум полчаса. Полчаса наркотической апатии три раза в день – вот и всё спокойствие, которое он может себе позволить. Что же, что, чёрт бы всё побрал, превратило его жизнь в этот ад? Нет. Мерлин в очередной раз уверяет себя, что не хочет этого знать. Он просто уходит со стадиона, направляется в душевую, желая лишь вымыть из головы ненужные мысли. Но, блять, судьба, какого хрена?! Артур стоит там, в клубах пара под струями горячей воды. Но кожа всё равно белая как мел, и тонкие пальцы так беззащитно обхватывают дрожащие плечи. В этот момент Мерлин понимает парней, которые пытаются оберегать Артура. И ему стоит огромных усилий просто пройти к другому смесителю и сделать вид, будто он здесь один. Но хрупкое равновесие сохраняется недолго – Эмрис только смывает с себя остатки шампуня, когда в душевую входит Валиант. Звонка ещё не было, и у Мерлина всё внутри поджимается от нехорошего предчувствия. Валиант сразу подходит к Артуру и небрежно ударяет по ладони, выбивая из его рук кусочек красивого, явно дорогого полупрозрачного мыла. Мерлин косится на них, судорожно решая, что же делать, если ситуация обернётся чем-то... Экстраординарным. Он видит, как испуганно распахиваются глаза Артура, но тот всё равно присаживается на корточки, чтобы поднять мыло. Валиант же толкает его в плечо, и Артур падает, оборачивается к нему, прижимая колени к груди, и затравленно смотрит снизу вверх. – Давай так, а, Принцесса? По-быстрому возьми в рот, пока твои кобели не прибежали, – сквозь шум воды доносится до Мерлина голос Валианта. Тот уже гладит свой член, но пока не прикасается в Артуру. А Мерлин просто не представляет, что делать: жизнь Артура – это другая вселенная со своими законами, и откуда ему знать, вписывается ли такая ситуация в раздел "нормально, не обращай внимания"? В его собственную вселенную это не вписывается никак, ни под каким предлогом, и Мерлин решает для себя – если увидит хоть малейший намёк на то, что Артур против, он вмешается. Вмешается так, что Валиант потом свои мозги с кафеля не отскребёт. Только Артур садится на колени, а в глазах его паника мешается с вожделением. Господи, да как он может настолько бояться и настолько желать одновременно? У Артура руки дрожат, когда он кладёт ладони на бёдра Валианта. Закрывает глаза и... Раздаётся звонок с урока, а вместе с ним распахивается входная дверь. – Валиант, уёбок ты такой! – Ланс влетает в душевую прямо в форме и сходу отвешивает Валианту такую оплеуху, что даже у Мерлина в ушах звенеть начинает. – Ещё, блять, хоть один грёбаный раз приблизишься к нему, и, клянусь, ты в этой же душевой поскользнёшься на мыле и раскроишь себе череп! Сразу за ним в душевую входят Леон, Перси и Гавейн, и Мерлин, наконец-то, вздыхает с облегчением – уж эти-то знают, что нужно Артуру, и защитят свою Принцессу. Вот только последующие слова Ланса снова настораживают: – Пиздец, его кроет, – говорит тот, гладя Артура ладонью по щеке. – Перси, – тихо, мягко зовёт Артур, чуть поводя плечом. – Ланс, – облизывает нижнюю губу. И Мерлину хочется сбежать, потому что он откуда-то знает, понимает все эти его указки – распределения ролей. Но он не успевает. – Блять, нас когда-нибудь исключат за это... Леон, Гавейн, на шухер. А вы двое, – Ланс обращается к Мерлину с Валиантом, когда Артур перебивает его: – Пусть останутся. Пусть смотрят. И Мерлин на сто процентов уверен, что это шоу будет для него. Что ж, он благодарный зритель. И пусть эта ситуация кажется абсолютной дикостью, он не собирается играть по правилам этой на всю голову ебанутой Принцессы. Провокация не подействует. Выкрутив вентиль с холодной водой до упора, Мерлин приваливается плечом к стене и складывает руки на груди. Артур, единожды поймав его взгляд, отворачивается и больше не смотрит в его сторону. Он поднимается на колени и раздвигает ноги, пока его парни раздеваются. Перси, явно привычным для себя движением, обхватывает его за талию. Направляет, притягивая к себе, притирается, возбуждается. И вот серьёзно, Мерлин только в порнухе видел такие огромные члены, проникающие в такие тонкие тела. Контраст заводит с полоборота, отсутствие презерватива и смазки делают общую картину какой-то нереальной, но Артур принимает в себя член до самого основания, вытягиваясь в струнку идеально прямой спиной. А Перси гладит его, давит одной своей широкой ладонью на поясницу, а другой держит за плечо, заставляя выгнуться в своих руках с громким, долгим стоном. Ланс же, закусив губу, проводит пальцами по лбу Артура, впутывает их в мокрые волосы и тянет его на себя, пока головка твёрдого члена не упирается в сжатые губы. Рот Артура сразу раскрывается, губы обхватывают толстый ствол, и Мерлина прошибает холодный пот, когда он понимает, что чуть приоткрыл рот, глядя на Артура. А потом мир Мерлина крошится на мелкие кусочки, потому что Артур кричит, когда Перси резко натягивает его на себя, но этот придушенный крик обрывается, стоит Лансу качнуть бёдрами вперёд, в самом прямом смысле затыкая Артура по самую глотку. Мерлину кажется, что это продолжается целую вечность, что эти двое бесконечно долго, так слаженно трахают дрожащего, стонущего, кричащего и ни капли не сопротивляющегося в их руках Артура. Пока Валиант, не скрываясь, быстро дрочит под соседним душем, Мерлин смотрит во все глаза: замечает, как от каждого толчка Перси у Артура поджимается живот, как Ланс гладит его лицо, шею, плечи, но всё равно держит за чёлку и проталкивает член ему в рот, заставляя задыхаться. И как Артура кроет от всего происходящего, как он расслабляется в их сильных руках, как вечное напряжение оставляет его, будто эта чистая, незамутнённая боль, которая определённо имеет место быть, смывает все страхи, мешающие Артуру жить полной жизнью. И его взгляд такой живой, ярко-синий – когда Ланс кончает ему в рот – заставляет Мерлина отшатнуться на полшага. Потому что Артур наконец-то действительно смотрит на него, видит его, смотрит будто в самую душу. Это и пугает, и заводит одновременно. И Мерлин полностью выключает горячую воду, оставаясь стоять под ледяными струями. Перси заканчивает тихо, Мерлин даже не замечает. Тот просто останавливается, а потом дёргает Артура на себя, к себе на колени, прижимая спиной к своей груди, и обхватывает ладонью его член. И вот это, наверное, самый подходящий момент. Мерлин выключает воду, подходит к напрягшемуся в руках Перси Артуру, сжимает его челюсть пальцами и задирает голову, заставляя набрать в рот воды, чтобы смыть вкус чужой спермы. А когда Артур отплёвывается, Мерлин целует его – глубоко, медленно, основательно, будто пытается добраться языком до самого горла. Чувствует, как Артур кончает – от рук Перси, с языком Мерлина в самой глотке. Стонет долго, сладко, и обмякает, переставая отвечать на поцелуй. – Заслужил, – шипит Мерлин ему на ухо, прежде чем выйти из душевой. Он не смотрит, но замечает как Артура снова сковывает напряжение, не обращает внимания на сжавшиеся в кулаки руки Ланса. Он просто хочет оказаться подальше отсюда, проанализировать свои ебанутые действия, – не хотел же поддаваться этой провокации! – и решить, как ему со всем этим жить дальше.

***

Ситуация абсолютно выходит из-под контроля. После того случая в душевой Артур просто-таки преследует Мерлина. Конечно, они учатся в одном классе, и постоянные встречи неизбежны, но и во время перемен они теперь сталкиваются в самых неожиданных местах – раньше такого не случалось. И Мерлин отказывается верить в то, что он сам ищет Артура, сам пытается ошиваться поблизости – просто потому, что это не так. Терпению Эмриса приходит конец, когда он застаёт Артура в туалете – тот стоит у зеркала и, господи, поправляет макияж. Мерлин замирает у двери, сморит, как тонкая кисточка скользит по закрытому веку, а потом Артур откладывает её, убирает за ухо прядь волос, и Эмрис видит на его шее тёмный след от укуса – яркий, глубокий, который не сойдёт ещё минимум неделю, а ниже – россыпь синяков явно от чьих-то пальцев. Артур наклоняет голову вбок, гладит эти свои отметины, в то время как сам в отражении наблюдает за Мерлином. А тот не может отделаться от чёткого образа перед глазами: вот Артур запрокидывает голову, его восхитительные волосы скользят по плечам, открывая тонкую шею, и широкая мужская ладонь обхватывает её сзади, сжимает, и Артура резко, коротко дёргает назад. Потом ещё, и ещё, но с влажных приоткрытых губ не срывается ни стона, потому что чужие пальцы душат их в самом горле... Мерлин будто под гипнозом приближается к Артуру сзади, кладёт руку ему на шею, ровно на синяки, и давит с одним лишь желанием – причинить боль. Артур же тихо вздыхает и прижимается спиной к его груди, закрывая глаза и не делая даже слабой попытки вырваться. – Ты чёртов псих, – шепчет Мерлин, не в силах оторвать взгляда от Артура, от этого идеального воплощения порока. – Что тебе от меня нужно? Вопрос риторический, но Артур всё равно отвечает: – Просто... Ты. Хочу тебя, – выдыхает он мягким, чуть дрожащим голосом. И Мерлин так сильно стискивает пальцы на его шее, что на секунду его сковывает страх – вдруг сломает? Артур же весь такой хрупкий, хрустальный, драгоценный, с ним, блять, столько народу носится! И страх сменяется вспышкой неконтролируемой ярости – Эмрис отшвыривает Артура от себя, а тот, врезавшись спиной в кафельную стену, открывает глаза, смотрит на него в упор и вот вроде стоит на месте, но тянется, тянется к Мерлину всем телом, всем своим существом. И глаза у него синие-синие, безумные, прямо как в тот момент, когда он глотал сперму Ланса, а сам смотрел только на Мерлина. Его кроет. Снова, как тогда. В этот момент Эмрис осознаёт, что может сделать с ним всё, что угодно: затолкать в ближайшую кабинку, вжать лицом в холодную стену и оттрахать так, что Артур потом ни ходить, ни сидеть нормально не сможет. Или намотать на руку эти золотистые волосы и окунуть его башкой в унитаз, чтобы только поставить на место, чтобы прекратил вот так манипулировать людьми, чтобы даже не думал, будто может получить любого, кого только захочет. Но Мерлин просто замахивается и бьёт его по лицу раскрытой ладонью, не рассчитывая силу, не успевая даже притормозить. У самого руку до локтя простреливает болью, и вот теперь Эмрис по-настоящему боится того, что сделал. Но Артур, к его удивлению, только ошарашенно моргает, глядя широко распахнутыми глазами, будто и не понимает вовсе, что произошло и как они вообще здесь оказались. Будто только очнулся, пришёл в себя. Отпустило, что ли?.. – Спасибо, – всё также тихо говорит Артур, и тут же морщится, потирая покрасневшую щёку. Мерлин в ответ лишь кивает на автомате. Артур, как ни в чём не бывало, снова подходит к зеркалу, поправляет волосы, обводит кончиками пальцев след от удара, но и не думает замазывать его косметикой. Вместо этого он достаёт из внутреннего кармана куртки баночку с таблетками, высыпает одну большую белую капсулу на ладонь и глотает её, запрокинув голову, даже не запивая. – Да что за дерьмо ты там жрёшь? – снова начиная злиться, шипит Мерлин и выхватывает баночку из его рук. Но не успевает прочитать названия, потому что взгляд приковывает знакомая подпись напротив знакомого имени врача. Это что же, получается, Гаюс, его отчим, выписывает Артуру рецепты на колёса? Гаюс – частный психотерапевт, и да, он когда-то работал на семью Пендрагонов, водил дружбу с Утером. Именно так Мерлин давным-давно познакомился с Артуром. Но это же было лет семь или восемь назад... – Не смей трогать мои таблетки, если не желаешь отвечать за последствия, – как-то глухо, отстранённо говорит Артур, забирая у него своё лекарство. Мерлин ему не отвечает, ни о чём больше не спрашивает и не останавливает, когда тот выходит из туалета. Если Гаюс всё это время наблюдал Артура, у него наверняка есть записи, которые помогут Мерлину разобраться, что же такого с ним случилось. Достать их не составит труда. И вот тогда Мерлин окончательно разберётся с тем, что ему делать с Артуром и с его сумасшествием.

***

– У кого какие планы на вечер? – спрашивает Гавейн, когда они впятером с Леоном, Лансом, Перси и Артуром спускаются со школьного крыльца. – Едем ко мне, отца не будет до поздней ночи. Ты – с нами, – говорит Артур, и это не вопрос. Гавейн широко улыбается, как мог бы улыбаться хищник, загнавший добычу в угол. Он приобнимает Артура за плечи одной рукой, поддевает его подбородок большим пальцем, заставляя поднять голову, и медленно проводит языком по синякам и укусу на шее, которые сам же оставил не далее как вчера. – В последнее время Принцесса любит пожёстче. Дай угадаю – всё дело в новеньком? Эмрис не хочет трахать нашу Принцессу, ну надо же! Неприятно это, да? Когда тот, кого ты хочешь до боли в яйцах, раз за разом отшивает тебя, – шепчет Гавейн, прижимаясь губами к уху Артура. Того просто дрожь прошибает от этого шёпота. От правдивости этих слов, от идиотской обиды и ощущения собственной ничтожности. – Гавейн, заткнись, – предупреждает его Леон, дёргая за плечо и заставляя отпустить Артура. – Эмрис – не наше дело. – Молчу-молчу, – сразу сдаётся тот, но Артур, обернувшись, сам делает шаг ему навстречу. – Идём. Покажешь, как сильно ты меня хочешь. И как сильно ненавидишь, – Артур говорит это с лёгкой улыбкой, чуть склонив голову набок и едва прищурив свои кошачьи глаза. – С огнём играешь, Принцесса, – растеряв всё веселье, отвечает Гавейн. – Знаю. И не боюсь сгореть.

***

Когда Артур выходит из ванной, в первую секунду ему кажется, что комната пуста. А потом всё происходит как-то слишком быстро: его хватают сзади, пережимая горло согнутой в локте рукой, другой же закрывают рот. На глазах затягивают плотную непрозрачную повязку из грубой ткани, а руки, скрещенные спереди в запястьях, перехватывают ремнём в несколько оборотов. Мокрое полотенце остаётся валяться на полу, а самого Артура неаккуратно швыряют на его же постель, на пошлые шёлковые простыни, липнущие к влажной коже. Он тут же поднимается, пытаясь хоть примерно сориентироваться в пространстве, но его тянут за лодыжку назад, снова роняя животом на постель. Чья-то ладонь давит между лопаток, не давая подняться, а ещё две пары сильных рук раздвигают его ноги, тянут вверх за поясницу, ставят на колени и не отпускают, фиксируя в этой неудобной, открытой позе. И вроде бы всё привычно, Артуру нечего стесняться или бояться, но он не может видеть своих любовников, не может понять их эмоций, не может вовремя попросить взглядом быть с ним нежнее или, наоборот, жёстче и грубее. Он даже не может понять, где чьи руки – это всё просто выбивает из колеи, и тихая паника потихоньку подступает к горлу, мешая дышать. – Тише, тише, Принцесса, все свои, – то ли успокаивая, то ли издеваясь, говорит Гавейн. Это его руки грубо, небрежно раздвигают ягодицы, его большие пальцы трут готовую смазанную дырку, проталкиваются внутрь и снова выскальзывают, растягивая в стороны, раскрывая ещё больше. Ему нравится смотреть, нравится тянуть до боли, сжимать пальцами тут же краснеющую нежную кожу по краям, нравится растирать так, чтобы всё стало болезненно чувствительным, чтобы Артур вздрагивал и кричал от каждого малейшего прикосновения. – Какой же ты, а, – шипит Гавейн, и уже в следующую секунду быстро, уверенно натягивает Артура на свой член. Артур напрягается, хочет вывернуться, – слишком неудобная поза, и член слишком больно давит изнутри – но его лишь сильнее вжимают грудью в постель, не давая пошевелиться. Гавейн насаживает его так резко, что при каждом толчке Артура провозит по скользким простыням назад и вперёд, но руки остальных парней крепко удерживают его. Он не может ни свести ноги, ни выгнуть спину. Всё, что ему позволено – это глухо вскрикивать, кусая губы, и принимать мощные удары внутрь, от которых в животе всё скручивает тупой, непрекращающейся болью. Гавейн кончает быстро. В первый раз – всегда быстро, чтобы сбросить напряжение и успокоиться. А потом долго, с удовольствием мучить Артура, доводя его до слёз, до исступления, оставлять на его теле синяки, следы от зубов, от ремня, от своих пальцев. Чтобы после всего этого долго трахать его, совсем не соображающего, измождённого, на грани истерики. После такого Артур просто отрубается и спит до самого утра. И не видит ни единого сна – а это дорогого стоит. Гавейн держит его раскрытым, пока кончает, почти полностью вытащив член – Артур чувствует несколько капель, стекающих по ягодицам. А потом внутрь, прямо по сперме, проталкиваются пальцы, они нещадно растягивают саднящую натёртую дырку, и Артур тихо всхлипывает, прикусывая простыню, только чтобы сдержаться, не начать вырываться. Чем больше сопротивляешься – тем больнее будет, он это знает. – Четыре пальца, Принцесса. Хорошо? – сквозь стиснутые зубы шипит Гавейн, задвигая пальцы по самые костяшки, поворачивая их внутри и снова вытаскивая почти полностью. – Д-да, – заикаясь, отвечает Артур. Ему больно, ему хорошо, он не может, не имеет права сказать «нет». Его поймали, его используют – он сам позволил, сам захотел. Он хочет, ему нужно, он должен. – Хочешь больше? – Ты ебанулся? – словно откуда-то издалека слышится голос Ланса. – Да ладно тебе, смотри. Эй, Принцесса, примешь всю мою ладонь? – Да, – тихо стонет тот, зажмуривая слезящиеся под повязкой глаза. Он не имеет права сопротивляться. Гавейн догадался. Боже... – Вот и замечательно, – улыбается тот. Складывает пять пальцев щёпотью и медленно, но неумолимо проталкивает их внутрь. – Бля, вы только посмотрите, как растягивается, – восторженно шепчет Гавейн, в то время как Артур уже готов взвыть от острой режущей боли. Он против воли напрягается, комкая связанными руками простыни, и кто-то – наверное, Ланс – гладит его по влажной от пота спине, обхватывает твёрдый член, легко, приятно сжимая в ладони. Но Артур всё равно вскрикивает, когда рука Гавейна резко проскальзывает вперёд – и сразу становится легче. – Вот так, – снова говорит Гавейн. А потом перебирает пальцами внутри, прямо по чувствительному, возбуждённому комку нервов, и Артур взбрыкивает так резко, что его не могут удержать. Он поднимается на локти, уже не чувствуя, как горит растянутая до предела дырка, выгибает спину и ведёт бёдрами, пытаясь ощутить ещё больше. Как ладонь Гавейна будто гладит его изнутри, сжимаясь в кулак и разжимаясь снова, давит на какие-то неведомые Артуру ранее точки, заставляя тихо скулить и искать ещё этих новых ощущений. Это так невероятно, так много, и вместе с тем хочется больше, ещё больше... – Блять, да тихо ты, – недовольно шипит Гавейн и тянет руку назад, снова доставляя боль, лишая этого восхитительного чувства абсолютной наполненности, этого болезненно-приятного давления внутри. – Сейчас, будет тебе ещё лучше. Артур слышит, но не понимает смысла сказанных слов, ему хочется просто разреветься, ведь было так хорошо, но так мало... Его, абсолютно покорного, легко перекатывают, приподнимают, и вот он уже лежит на ком-то, прижимаясь спиной к груди и насаживаясь на член. Парень под ним стонет, – Леон, отмечает Артур – но ему так мало, нужно больше. Его ноги снова раздвигают так широко, что связки начинают ныть, а потом Артур чувствует, как в него проталкивается второй член, как его распирает уже двумя толстыми длинными стволами, и да – да, чёрт возьми, это просто идеально! Второй любовник не всем весом, но ощутимо наваливается сверху и целует пересохшие губы, – это Ланс, только он целует Артура так – а потом они вместе с Леоном начинают двигаться внутри него, и Артур теряется в своём кайфе. Два члена движутся то попеременно, создавая ощущение непрерывного скольжения внутрь и наружу одновременно, то вместе проталкиваются до упора, растягивая Артура так сильно, что, кажется, вот-вот порвут. Артур запрокидывает голову Леону на плечо и чувствует широкую грубую ладонь Перси, оглаживающую его щёку. Тот обводит пальцем контур губ, заставляя приоткрыть рот, а в следующую секунду его огромный член скользит по языку Артура до самого горла, если не ещё глубже. Терпкий вкус смазки вышибает Артуру последние предохранители, он расслабляется, окончательно отдаваясь чужим рукам, принимает все три члена, вбивающиеся в него мощно и сильно, и ему уже всё равно, если он задохнётся или его порвут, для него не остаётся ничего, кроме захлёстывающих с головой ощущений. Перси отстраняется слишком резко, Артур даже не успевает понять, что происходит, как его рот наполняется тёплой спермой. Перси проводит головкой по его губам, по щекам и подбородку, размазывая последние капли по лицу, и Артур сглатывает, чувствуя, как в горле начинает першить. Его ведёт от вкуса, от запахов спермы и пота, от привычной боли внизу живота, от кайфа, простреливающего вдоль позвоночника перед самым оргазмом. Он выгибается в руках Леона и Ланса, громко коротко всхлипывает, и его накрывает – накрывает так, что становится невозможно отличить, кто именно натягивает его снизу, а кто вбивается сверху, где эти самые низ и верх – да ему и не важно. Ему сейчас слишком, просто невъебенно хорошо. Артур будто сквозь вату слышит чужие голоса. Чувствует, как с него снимают пропитавшуюся слезами и потом повязку, и щурится от кажущегося слишком ярким света. Гавейн улыбается ему. Остальных парней не видно – скорее всего, ушли в душ. – Развяжи, – просит Артур, дёргая слабыми руками, всё ещё перетянутыми ремнём. – Тш-ш, – отвечает тот, прижимая указательный палец к губам Артура. Забирается на постель, перекатывает безвольное расслабленное тело Артура набок и, крепко зажав тому рот, снова вставляет член в растраханную, мокрую и скользкую от чужой спермы задницу. Артур кричит, но звук выходит сдавленным, почти неслышным. Гавейн сгибает и подтягивает одну его ногу вверх, раскрывая для себя, его член, легко скользящий по растянутому, натёртому, слишком чувствительному, доставляет такую боль, такое острое удовольствие, что Артур уже не пытается сдерживать слёзы. – Тебе ведь это нравится, – шепчет Гавейн, мощными короткими движениями вбиваясь во вздрагивающее от рыданий тело Артура. – Нравится. И ты не можешь отказаться, не можешь запретить мне ебать тебя так долго, как я захочу. Ты никому не можешь отказать. Не бойся, это останется нашим маленьким секретом. Гавейн наклоняется, с довольным стоном засасывает след от укуса на шее Артура, слыша его приглушённый всхлип. Движения становятся резче, сильнее, дыхание сбивается. – Но тебе тоже никто не может отказать. И Эмриса своего ты рано или поздно получишь. Артур бесконечно долго кончает всухую, вздрагивая в руках Гавейна, прежде чем провалиться, наконец, в блаженное чёрное ничто.