Day 2. Favorite animal.
30 апреля 2014 г. в 14:09
И кот
Мы с Янисом в разводе уже два года.
Начиналось все вполне безобидно. Мы собачились по пустякам и мирились уже за ужином. Затем пустяки превратились в любые мелочи, а мирились мы в конце недели — если повезет.
Он первым не выдержал и заявил: "Все, я с тобой развожусь". Ну я и ответила, мол, флаг тебе в руки. Янис, конечно, потом локти искусал. Как-то раз спросил, может, не надо? Я скорчила злодейскую рожу и заявила: "Если уж решили разводиться, то разводимся."
На этом вопрос был закрыт, а брак аннулирован.
Дело все было в моих принципах. Если уж начала что-то — то закончи, пожалуйста. Не годиться дело на середине бросать. Поэтому тогда я покривила душой — не хотела я на самом деле никакого развода. Так что затем пришла моя очередь изгрызть локти до крови.
Я тихо собрала вещи и съехала, ничего не сказав. Мне было лень судиться за квартиру, да и проиграла бы я дело. Когда Янис узнал о моем решении — не из первых рук, кстати — он подошел, положил мне руку на плечо и сказал тихо: "спасибо". Я кивнула и продолжила укладывать вещи.
Так что жилище не было огромной проблемой, возникшей при дележе имущества. Огромной проблемой был Бэн, кот неопознанной породы, которого мы подобрали на улице и любили, как мне тогда казалось, куда больше друг друга. Уж не помню, что повлияло на такое разрешение вопроса, но Бэн остался с Янисом, а я сняла однокомнатную хрущевку на окраине и зажила спокойно и, страшно сказать, счастливо.
Бэна, конечно, жалела. Еще бы, остался жить с таким невыносимым мудаком. Тогда единственной ассоциацией с бывшим супругом было именно это слово. Мы больше не общались.
Я оставила Янису все: квартиру, кота, общие вещи и друзей-знакомых, хорошие воспоминания. Себе оставила лишь любимую работу и пару фотографий. А еще получила шанс начать все заново. Совсем заново. С листа, которому хорошо бы быть белым, но за почти-тридцать-лет он пожелтел ради приличия. Но не тут-то было.
Я сижу и смотрю новости, нежно обнимая двухлитровое ведро соленого попкорна. Экран вещает о пожаре на одной из улиц Нового города,и это беумно далеко. И все бы ладно, пусть вещает. А я хрущу жаренной кукурузой. На часах десять утра, на календаре — воскресенье.
А потом звонит телефон. И я, веселая, снимаю трубку:
— А-ага? — насмешливо интересуюсь у звонящего.
— Э-эм, привет, да, вот , — неуверенно произносит он. Хмурюсь.
— Валерка, ты, что ли?
— Ээ... Да, вроде, я? Т-ты в курсе новостей? Или да?
— Говори прямо, — рявкаю на него я.
Тысячу лет все-таки не общались. Ну, на самом деле года два с половиной. Он был неплохим моим приятелем, точнее, нашим с Янисом общим. Но я оставила всех наших "хороших приятелей" ему и от Валерки ничего больше не слышала.
— Так ты не в курсе все-таки, — бормочет он. — Почему тебе никто не сказал?
— Ближе к делу, — настойчиво требую.
— Янис звонил, он в больнице. Я не понял, что там у него, говорит какое-то обследование, но я не расслышал что к чему, все так сложно и связь плохая была, но он говорит что все серьезно... — тараторит он. Я случайно кладу трубку — руки трясутся.
Замираю, не в силах пошевелиться, цепенею от страха. Впиваюсь пальцами в край ведерка так, что они белеют, и ставлю рядом. А затем одним рывком вскакиваю с дивана, натягиваю джинсы, застегивая по дороге к двери. Курку беру просто в руки, ключи хватаю и вылетаю за дверь. Пытаюсь закрыть, но ключ не хочет проходить в замочную скважину, у меня руки дрожат, я чуть не плачу, пытаясь его туда засунуть. Чуть было отчаявшись, замечаю, что ключ повернут не той стороной. Закрыв дверь, выдираю подлеца с металлическим лязгом и бегу к лифту.
Уже в машине, немного успокоившись, пытаюсь придумать, как объясню внезапный порыв хотя бы сама себе. Закусив губу, думаю, что как бы ни вел себя Янис в последние дни нашего сожительства, зла я ему никогда не желала.
А через полчаса я стою в конце коридора второго этажа больницы и курю возле окна, скашивая глаза в сторону ручки двери палаты Яниса и собираю всю свою решительность в кулак, чтобы войти. А заодно слежу за коридором, чтобы за руку с сигаретой не поймали. Больница, как-никак.
Стискиваю и нажимаю. Дверь открывается со скрипом. На больничной койке лежит мой бывший муж.
— Валерка звонил, — объясняю холодным голосом, все еще сжимая несчастную дверную ручку. — Все совсем плохо?
— Да, — Янис улыбается, опустив глаза. По его лицу видно, что он специально предупредил Валерку, чтобы он мне ни за что не рассказывал. Он осторожно перемещается на кушетке, предоставляя мне немного места. Жестом отказываюсь.
Вместо этого отнимаю дрожащую, онемевшую руку от двери и лезу в сумку за второй сигаретой. Прикуриваю и облокачиваюсь об косяк двери, не зная, что сказать. Не понимаю даже, рад ли он мне вообще.
— Эге, а мне можно? — интересуется Янис.
— Тебе нельзя. Ты больной. На всю голову больной.
— Тебе тогда тоже. Ты в больнице.
Вздыхаю и кладу зажигалку в полупустую пачку, легко кидаю ему. Он мне улыбается одними глазами, скошенными слишком хитро и живо в мою сторону и тоже прикуривает.
— Теперь мы в расчете, — объявляю примирительно.
— Ага, — вторит Янис. — Так честно.
Это была его любимая присказка. Уж не знаю, как дела обстоят сейчас, но три года назад он швырялся честностью направо и налево. Это буквально переводилось как: "Я доволен".
Следующие несколько минут мы просто молча курим. Я думаю, как же заговорить с ним.
— Мудак ты, — слышу свой голос как будто со стороны, холодный, чужой.
— Да знаю я, — пожимает плечами. — И что ты давно уже прознала, тоже знаю. Только вот удивлен, что ты тогда, перед уездом не сказала или не заявила через несколько дней: "Ага, понятно, мудак ты, Янис". Очень даже стоило. Почему только сейчас?
— Да при чем здесь это? Я про Бэна. Умирать он тут решил, видите ли, а о бедном, несчастном Бэне не подумал. Кто ж заботиться о нем будет? Эгоист ты, Янис.
— Еще какой, — вздыхает тяжело, будто бы и не вздохи у него вовсе, а слоны-гиганты.
Снова молчим некоторое время, затем он продолжает:
— Вообще не понимаю, что тебя заботит. Спокойно можешь забрать его, как помру. Если хочешь, включу этот пункт в завещание, чтоб уж совсем честно.
За это "честно" мне хочется убить его не сходя с места. Мой черед вздыхать и наконец присесть рядом на койку.
— Да ну. Забыл он уже меня. Как не родная буду.
— Забыл, — выдавливает из себя смешок. — Обыскался он, весь дом перерыл. И на меня укоризненно смотрит так, спрашивает мол, куда тебя дел.
— А ты?
— А я сказал ему доверительно, что мудак я, и что совсем тебя извел. Извинился, конечно. Сказал, что не будет у нас больше тебя.
— Жалко Бэна, — вздыхаю снова.
— А меня?
— А тебя — нисколечки, — и снова молчим.
Я кладу руку на голову Яниса и осторожно начинаю гладить его по голове, почти машинально. Он и раньше не слишком любил стричься и убирал волосы в хвост, но сейчас они бы упали ниже плеч, если бы он сел. А пока они лежали на подушке, растрепанные и спутанные.
— Подожди, я сяду, — прерывает меня Янис, пытаясь вынырнуть из-под моей руки.
— Заткнись и не порть момент, — бормочу я.
Но он все же выкручивается и садится рядом. Я делаю вид, что меня это не смущает и продолжаю гладить его.
— Такой сукой себя чувствую, — высоким, не своим голосом заявляю, почти всхлипываю.
Хотела просто подумать, но случайно озвучила.
— Заторможенные у тебя у тебя реакции, — его усмешка горькая, как три плитки темного шоколада. Почти физически горькая. — Как сука ты себя вела два года назад, а только сейчас чувствуешь.
— Кто бы говорил. Сам ни черта не изменился: был мудаком. Остался мудаком. Господин стабильность.
Вот теперь натурально всхлипываю, отворачиваюсь и закатываю глаза, судорожно пытаюсь закурить, но бросаю пачку обратно в сумку, едва достав. Я закрываю лицо руками и рыдаю. От бессилия и злости. Злюь я на всех подряд, начиная с себя и заканчивая Валеркой.
Чувствую его руки на спине, чувствую, как он привлекает меня к себе и обнимает. Поворачиваю голову набок и утыкаюсь носом в его плечо.
— Бася, ну ты чего, не плачь. Не надо из-за меня плакать.
Не надо, значит, плакать из-за него. Ага. Попробуй не плачь тут. Что бы я там не говорила, а хороший он в конце концов и итоге итогов.
— Собрался он, видите ли, помирать. Вот так запросто? Разбежался.
— А что, не заметно? Я тут выжить стараюсь изо всех сил. Ради тебя, между прочим.
— Не надо ради меня. Давай ради Бэна. Это ему с тобой жить, — отстраняюсь и теперь смотрю ему в глаза.
— А хочешь, — вдруг мечтательно горит Янис, — если все хорошо, конечно, будет — снова вместе будем жить. Хочешь?
А я вдруг улыбаюсь — искренне, давно уже так не улыбалась — и говорю ему:
— Если уж решили разводиться, то разводимся.
Говорю это наконец с легким сердцем, как всегда хотела. Произнеся это один раз скрипя сердце я выиграла себе шанс начать новую жизнь. И теперь понимаю: Янис вполне заслужил такой же. А что до нашего несбывшегося счастья, так на то оно и несбывшееся. К тому же, смотря на Яниса, я понимаю, что быть с ним закадычными дружками мне не составит труда, да и удовольствие это не меньшее, чем быть страстными любовниками.
— Ладно, — встаю с койки, подбираю сумку и направляюсь к двери. — Я зайду еще. И часто теперь буду заходить. Не расслабляйся.
И почти ухожу, но едва закрыв дверь, вновь приоткрываю и говорю:
— И еще одно. Мне б не стоило этого говорить, но очень уж хочу, так что забудь, как только я уйду, договорились? В общем, жить ради Бэна и все такое — это, конечно, хорошо, но если ты все же не помрешь, мне тоже будет очень приятно.