Day 18. Just a doodle.
15 ноября 2014 г. в 19:16
Встретимся в твоих снах
— В общем, так, — наконец признается он. — Иногда я хожу в гости к луне.
— Ну да, — она смеется. — Что же ты там делаешь?
— Я пью чай с лунным кроликом. Мятный чай. Я, может быть, сбегал бы один раз и больше не ходил, если бы не бедняга кролик. Я принес ему мяту в свой первый визит и заварил. Не вежливо, короче, такое чудесное существо оставлять без любимого напитка раз и навсегда.
Она говорит:
— О'кей, пусть так. Но ты никогда не брал меня с собой.
— Не думал, что ты поверишь, — говорит он.
— Как это — тебе — и не верить?
— Некоторые так и поступают, представляешь? Всю жизнь. Всю чертову жизнь.
— Ну не-ет, — тянет она. — Я уже усвоила. Так не интересно.
— Рад за тебя, — он кивает.
Она некоторое время молчит. Заглядывает в свою чашку, подносит к лицу, будто прикрываясь от дурных мыслей. И от него прикрываясь, да только этот чудак все равно пялится. Она пьет кофе. Медленно и мучительно, будто хочет извести его ожиданием.
Он тоже молчит. Он ждет реакции с ее стороны. Ему нравится собственная сказка. Рассказывать ей сказки — вообще его любимое занятие. Будь его воля — только этим бы и занимался. Бывают же настолько благодарные слушатели.
Но пока она молчит каждая секунда бытия становится невыносимой и устремляется в вечность. Вечность же и невыносимость в то время неуклонно растут. В геометрической прогрессии растут.
Но чудо происходит:
— И все же я считаю, что заслуживаю чашку лунного чая не меньше, чем кролик.
Он говорит:
— Тогда возьму тебя с собой.
И добавляет, после небольшой паузы:
— Знаешь, что Цезарь — да, да, Гай Юлий, кто же еще, — курил сигареты. Обусловить это на твоей совести, дорогуша.
— Нет, нет, — она смеется. — Теперь точно врешь!
— Да нет же, — он разводит руками. — Правда. Я сам ему прикуривал.
Он приосанивается, поднимает голову, буквально лучится гордостью за то, что приложил руку к появлению у великого диктатора несовременной ему вредной привычки.
— Глупости.
— Говорю тебе, правда! Сама посмотришь. Ты еще и в азарт войдешь, научишь его ругаться. По-латышски.
— Ну тебя к черту.
— Ну-ну, вежливая ты моя. Я еще спрошу потом, а почему не по-датски. Ты заявишь, что так не интересно.
Некоторое время они снова молчат. Пить ей уже нечего, на этот раз он ее маринует. Видит: как на иголках сидит. Сначала он торжествует. Но мучить ее долго просто невозможно. Он сдается.
— Ну что? Очень интересно жить, не доверяя мне?
— Да нет, — она тяжело вздыхает. — О'кей. Ты выиграл. Будем мешать культурному развитию римской цивилизации. Но завтра уже.
Он смеется:
— Ну-ну, разбежалась. Через месяц, не раньше.
Она сидит и дуется на весь мир.
— Ладно, встретимся в твоих снах? — спрашивает он нарочито-тривиальным тоном.
Но услышав кодовую фразу, она оживляется:
— Встретимся, встретимся, — она уже бежит к двери, с вешалки пальто хватает, сует ему, шляпой и пестрым зонтом в лицо тычет. А он смеется:
— Ну что, заинтриговал?
— Не то слово. Поверь, трудно хотеть спровадить тебя просто так, хоть ты и тысячу раз вселенское зло.
Он наконец уходит. Она прямо в одежде падает в постель и засыпает почти моментально.
— Пришел я, пришел, можешь открывать глаза.
Она открывает. По луне течет река. Самая обычная. Мокрая. С прозрачной водой. А у кратеров по берегам лежат дверные коврики. С именами.
С ума сойти.
И вот она стоит и тихо сходит с ума.
Он теребит ее за рукав:
— Пошли, — говорит, — лунный кролик живет вон в той норе.
Она не движется, лишь говорит:
— Чепуха какая-то. Приятная, милая чепуха. Быть не может.
— Ну да, я знаю, — он хватает ее за руку и прыгает в кратер, утягивая за собой.
И пока они долго падают в кроличью нору, она вздыхает, улыбаясь:
— И я знаю, Оле.
Примечания:
Сначала эта история называлась "На луне".
Да, теперь у них есть названия. У всех. В смысле, всегда были, но теперь официально.