Подкидыш

      Посадка на космодроме Торманса прошла без особых проблем. Диспетчер без интереса в голосе выделил им посадочный коридор и место для стоянки.       – Я не понял, у вас тут, что летающие блиндажи каждый день приземляются? – удивленно спросил Сэт, выключая системы дартера.       – Нет, – ответил Этаниэл, отстегивая пристежные ремни. – Просто, у нас тут народ не любопытный. Фронтир, все-таки. И вообще, чего ты хотел? Чтобы отовсюду высыпали аборигены и тыкали в нашу птичку пальцами, как дикари?       Сэт на это лишь неопределенно пожал плечами.       Переодевшись в повседневную форму, они направились в штаб-квартиру Патруля. Невысокое, в сравнении с привычными глазу столичными небоскребами, трехэтажное здание штаба было построено основательно и издали (да и вблизи), напоминало дот времен войны за независимость колоний.       – Его, наверное, и тритиевой боеголовкой не возьмешь, – присвистнул Сэт, глядя на этот выкидыш инженерной мысли.       – Не знаю, никто не пробовал, – задумчиво ответил Этаниэл, его мысли сейчас были заняты абсолютно другим, и работать экскурсоводом его вовсе не тянуло.       – Чем могу служить офицерам космофлота? – внезапно услышал Этаниэл знакомый голос откуда-то из-за спины.       – Гакт? – Обернувшись Этаниэл увидел пожилого мужчину в форме Планетарного патруля, со знаками различия командора. – Как раз ты-то мне и нужен. Это я – Этаниэл. Что с Матт?..       – Приперся, значит, – холодно отозвался Гакт, вовсе не разделяя радости молодого мужчины.       – Гакт? – удивленно переспросил Этаниэл. Конечно, его переход из Патруля во флот не вызвал особой радости у бывших сослуживцев, но на подобный прием со стороны старого техника, он не рассчитывал. – Что происходит? Я сделал что-то не так?       – И он ещё спрашивает... – проворчал старик. – Пропал на пятнадцать лет, ни слуху от него, ни духу. Друг называется. А теперь пришел, весь такой в форме. Пуговицы начищены, в ботинках, как в зеркале все отражается. Аж противно...       Ворчание старого техника напомнило Этаниэлу о тех временах, когда Гакт точно так же распекал их с Маттиасом за излишне чумазый вид или поведение, недостойное офицеров Патруля (читай, детские проказы). Вот только тогда в его словах было гораздо меньше боли и затаенной тоски.       – Гакт... я... я понимаю, что повел себя не слишком хорошо, и мне нужно было написать вам при первой же возможности, но... это все в прошлом, – тщательно подбирая слова начал Этаниэл. – Я прошу прощения у тебя и остальных ребят, но сейчас меня больше интересует судьба Маттиаса. Когда... когда похороны?       Всё. Вопрос, мучивший Этаниэла с самого момента прочтения отчета о происшествии, любезно предоставленного адмиралом Беннетом, задан. В отчете не было напрямую сказано о том, что его друг мертв, но запись расшифровки показаний датчиков и отчет о техническом состоянии корабля, ясно говорили об этом. В той куче металлолома выжить было не реально.       – Похороны? – сбившись с мысли, озадаченно переспросил Гакт. – Тебе... тебе не сказали?..       – Не сказали что? Я получил от Мэтта просьбу прилететь. А потом по каналам флота раздобыл отчет. А что?       – Боги!!! – всплеснул руками Гакт, и в его глазах появилось что-то вроде жалости. – Мальчик мой, прости глупого старика, что думал о тебе хуже, чем ты есть...       – Что такое? – оборвал его Этаниэл, чувствуя, как в нем поднимается дурное предчувствие.       – Маттиас... – запинаясь, начал старик, – он не умер... Пока...       Предчувствие становилось все хуже. Основываясь на личном опыте, Этаниэл понимал, что слова старого техника могут значить лишь одно...       – Он в больнице, Этаниэл, – сказал Гакт и тихо добавил: – Ты значишься жнецом...              ***       От этих слов в глазах у Этаниэла потемнело, и он лишь чудом устоял на ногах, а не осел бесформенной грудой на асфальт перед зданием штаба.       Жнец.       Этим коротким словом в их среде называли поверенного по медицинским вопросам, который в случае чего решал вопрос об отключении аппаратуры жизнеобеспечения. Мрачноватый юмор тех, кто день за днем смотрит в глаза смерти.       – А все-таки, ты сволочь, Мэтт, – вместо приветствия, произнес Этаниэл, присаживаясь на стул у кровати друга. – Не мог выбрать на эту роль кого-нибудь другого?       Вопрос был чисто риторический. Этаниэл прекрасно знал, что не мог. Из родни у Маттиаса остался лишь сын, тот мальчишка, которого он видел в коридоре возле палаты, но взваливать на подростка такое... это надо быть полным извергом.       – Я получил твое сообщение, братишка, – уже спокойно произнес капитан, старательно игнорируя ровную линию на энцефалографе, утверждавшую, что мозг человека, лежащего под аппаратом мертв. – Почему ты не позвал меня раньше? Неужели ты считал меня настолько бесчувственной скотиной?       Быстрое изучение досье Маттиаса и рассказы старых приятелей заставили Этаниэла почувствовать себя весьма неуютно. За эти года Маттиас пережил потерю сына, жены и не рожденной дочери, а его, Этаниэла, не было рядом, чтобы разделить с другом боль утраты, поддержать его. Конечно, они расстались не слишком хорошо, но не до такой же степени!       Хотя видеозапись, прикрепленная к завещанию Маттиаса, говорила, что тот все ещё считает его своим другом.              ***       На экране был относительно молодой человек, в котором с трудом можно было опознать Маттиаса. Глаза больной собаки и плохо смытые следы ритуального грима добавляли ему лишние лет десять, а растрепанные волосы и расстегнутый китель дополняли картину.       – Здравствуй, Этаниэл, – хриплым голосом заговорил Маттиас на записи. – Если ты видишь это сообщение, значит со мной случилось что-то весьма и весьма фиговое, и я оказался не дееспособен. Фигово, конечно, но мы сами выбрали свой путь. Я бы не стал тебя беспокоить, если бы я был один. Но это не так...       Маттиас на записи тяжело вздохнул.       – У меня есть сын, Этан, твой тезка. Вчера я похоронил его мать и... Ты не подумай, что я выбрал тебя случайно, я всю ночь думал, прежде чем начать запись... Да и не факт, что ты когда-нибудь её увидишь... В общем, я прошу тебя позаботиться о нем, если со мной что-нибудь случится.       Как работают наши службы опеки, ты знаешь не хуже меня. Я не хочу, чтобы мой единственный оставшийся в живых ребенок попал в систему...       – Я тоже, – буркнул Этаниэл.       – В свое время мы дали кровную клятву заботится друг о друге. И пусть расстались мы не слишком хорошо, но я верю, что ты не бросишь моего сына.       – Кстати, – добавил он, помолчав несколько секунд, – поздравляю тебя с получением корабля. Ты будешь отличным командиром.       Этаниэл посмотрел на дату. Запись была сделана около трех лет назад. Примерно в то время ему дали "Макс".              ***       – Кстати, я весьма польщен тем, что ты назвал своего младшего сына в мою честь, – криво усмехнулся Этаниэл. – С твоей стороны было очень мило исполнить свою угрозу.       В день их ссоры, когда Этаниэл старался убедить друга не дурить и не посылать псу под хвост свою карьеру, Маттиас сообщил, что у него будет ребенок и пригрозил, что если он не отстанет, то второго сына назовут в его честь. За первым, согласно традиции, было закреплено имя деда.       – А ещё, я должен перед тобой извиниться за то, как вел себя тогда. Детской мечте о ратных подвигах ты предпочел семью и я не вправе тебя за это судить, – произнес Этаниэл те слова, что хотел сказать последние пятнадцать лет, с того момента, как он отошел от детской обиды. – Мне тебя очень не хватало, приятель.       Зная, что старый друг вряд ли его услышит, Этаниэл рассказал ему о том, как провел последние годы, о друзьях и врагах, кораблях, где служил и местах, которые видел.       –... Тебе бы там понравилось, – закончил он свой рассказ о "МаксимилльянеЗенде". – У меня там три тысячи человек под командованием. Надеюсь, я смогу достойно позаботиться о твоем сыне.       Он ещё несколько секунд посидел в молчании, словно ожидая от друга ответа или шутливого напутствия, но его не было.       - Ладно. Отдыхай, – сказал он, поднимаясь. – Завтра, я приду сюда вновь.