Холод разочарований

Two Steps From Hell — Ashes

Человеческое тело изувечено и изогнуто, как в момент рождения. Человек не в состоянии видеть такие вещи, не изменившись непоправимым образом. …Полностью за пределами разумного понимания и все же, так или иначе, с тех пор являющееся центром всего, во что я верил. Ты всегда говорила, что у меня нет фантазии. Но недавно я расширил свои горизонты. Как же все это возможно, что здесь происходит? Но теперь я знаю ответ. Деньги. Выгода. Вещи, которые мы творили просто потому, что были способны.

Когда она открыла глаза, ничего существенного не изменилось. Чернильный мрак казался тяжелым и осязаемым, как смола, давил на зрение — глаза никак не могли привыкнуть. Сложно было догадаться, сон это или реальность. Только звуки и запахи, неспешно доходящие до сознания, позволяли понять, что мир забытья остался позади. Затылок отдавался долгой острой болью, когда в уши проникал отдаленный крик, приглушенный и срывающийся. Ладони ощущали шершавую холодную поверхность, испачканную в чем-то липком. Однако пошевелить руками оказалось невозможно — предплечья были связаны за спиной. Неподалеку раздавались рыдания. Подняться на ноги оказалось гораздо сложнее, чем ожидалось. Голова налилась свинцом и весила не меньше тонны. Внутри горла было сухо, как в пустыне, на языке — неприятный привкус ржавого металла. Откашлявшись, девчонка кое-как привстала и подалась назад, наткнувшись спиной на стену. Пенни зашипела и встряхнулась. Волосы на затылке слиплись от крови. Ее корка неприятно стягивала кожу и чесалась. В темноте хоть глаз выколи. Из единственного окна, наглухо заколоченного досками, можно было рассмотреть бледный краюшек луны. Его свет был едва различим и разглядеть комнату не было никакой возможности. Ричард с его полезными советами, навигацией и ночным зрением куда-то исчез как раз тогда, когда он больше всего нужен. Не было силуэтов, зато хватало запахов и звуков. За стеной все еще кто-то рыдал. Плач прерывался глубокими всхлипами, стонами, криками, стуком и скрежетом — некто, будучи не в себе, бросался на стену и сдирал об нее ладони. Жуткая какофония звуков, исходящих от явно безумного человека рядом, бросала в дрожь. В спертом, тяжелом воздухе витала крепкая смесь из запахов крови, пота, сырой грязи и еще чего-то, непонятного, но острого и бьющего в нос. Она пыталась взять себя в руки. Пыталась поверить в то, что это не более, чем дурной сон. Или ловушка Калико. Даже такой вариант ее устраивал — люди Зеленоглазого ничего ей не сделают. От мысли, что происходит в соседней комнате, на девчонку накатывала паника. Она понятия не имела, какие обстоятельства довели незнакомку до такого состояния и не хотела знать. Когда глаза привыкли к темноте, а голова перестала так сильно трещать, девочка поднялась на нетвердые ноги и стала медленно двигаться вдоль стены, касаясь ее плечом. Добравшись до того места, где раздавались крики и стук, Пенни различила другие голоса, принадлежащие женщинам:  — Успокойся…  — …накажет тебя, если услышит.  — …не больно? Снова стук, как будто некто с разбега ударился о стену головой. За ударом последовал длинный стон, больше похожий на разочарованный вой. Мешанина голосов, ругань, звонкие хлопки пощечин. А затем сквозь стены пробился безумный вопль:  — Что за свежий ад! Четыре слова повисли в воздухе и эхом отдались в ушах сползшей по стене Луитлен. Девушки тоже затихли, позволив невменяемой подруге рыдать и биться в истерике. Пенни помнила, кто произнес точно такую же фразу. Та девушка-самоубийца. Грязная, полуголая, избитая и явно безумная. Которая говорила о преследователях и предпочла умереть. Ее образ всплыл в голове, и Луитлен словно наяву видела ее, рыдающую, на грязном полу пустой комнаты. Надежда неспешно угасала. Что это за место? Что это за девушки? Что за адская ерунда, черт побери, происходит?! С собой не осталось ничего. Карманы были вывернуты. Ричард, энергодевайсы и баночка с обезболивающим исчезли. Комната, кажется, была совершенно пуста. Пенни обошла ее, двигаясь вдоль стен вслепую. Ей удалось найти ручку и повернуть ее плечом, но замок оказался предсказуемо заперт. Девчонка устало вздохнула и осела на холодный пол. Она чувствовала себя лучше по сравнению с тем, что было после драки с Иленой. По-прежнему болела голова и хотелось есть, но короткий отдых немного восстановил ее силы. Плечо неприятно саднило: залечить рану удалось не полностью, и там ясно ощущался большой багряный синяк. Порезы на запястье покрылись засохшей кровяной коркой и ныли. Хотя это еще ерунда. Последствия встречи с Иленой могли быть во много раз хуже. Собственно, ей невероятно повезло, что пара незнакомцев отвлекла Виверну от ее жертвы. Еще минут десять, и Калико бы получил то, что хотел. По крайней мере, вылазка не прошла даром, и у нее было о чем подумать. Ее не особо волновали совещания Калико; все это было вполне предсказуемо. На сей раз она неплохо сглупила - довериться агентке и думать, что из-за одной угрозы она не скажет своему боссу о Пенни. Впредь нужно быть аккуратней. Поэтому она еще колебалась, была ли информация о Бисмарке правдой, но выяснить это можно и позже. Гораздо больше Луитлен задел последний просмотренный ею ролик. Рейман был двойным агентом с самого начала. Он лгал семье, говоря о своей работе. Он лгал Роберту об отсутствии семьи. Он лгал Молли, которую предал, и которая в итоге сорвалась на него. Он лгал Пенни, рассказывая ей, почему убили ее мать. Он лгал им всем, и теперь они здесь. Заперты в неизвестности во множестве миль друг от друга, в темноте и лжи. Отчаянные, позабытые осколки разбитой семьи, все еще цепляющиеся за себя и свои жизни. Их всех погубила одна бесконечная ложь. Калико знал об этом и, видимо, редко задумывался, что еще стоит у его работника за душой. Иначе бы он не интересовался о семье Пенни во время Лимбо. Похоже, он даже и не знал раньше, что у его работника была дочь. Хотя, это логично — зачем Рейману рассказывать о своей семье, которую он же сам и погубил, да еще и своему начальнику? Это явно не приукрасит его. Возникнут вопросы, много неловких вопросов. Роберт наверняка догадался об этом. Сейчас Пенни даже не могла злиться ни на Молли, которая искала Реймана, но попала совсем не туда, ни на Калико, который скрыл от нее неприятную правду. Она даже не удивилась, узнав, что Молли заправляла компанией, где Рей раньше работал. Вся ее ярость направилась на отца. Отца, который являлся героем в ее глазах, но на самом деле никогда не бывшего примерным. Она почти ничего о нем не знала; во всяком случае, ничего из его рабочей жизни. Рейман редко бывал дома, а после смерти матери и вовсе почти перестал общаться с дочерью — все времени нет. А Пенни продолжала любить его, все с той же детской искренностью верила, что все наладится. В итоге все разрушилось окончательно и бесповоротно. Рейман, однако, не бросил дочку на произвол. Без его помощи Пенни и дня бы не протянула против рекрутов Калико. Однако отрицать вину отца в произошедшем Луитлен просто не могла. Поэтому и злилась. Злилась на него за ложь, злилась на себя за глупость, на Калико и Молли, на Илену, Криса и Зака. Вспомнив о последнем, Пенни чуть не взвыла. Чертов наемник обвел ее вокруг пальца даже тогда, когда она думала, что провела его! Она давно уже сомневалась, что информация про филиал в Боливии не была ложью. Теперь она вообще не знала, во что ей верить. Рыдания за стеной постепенно затихли. За дверью послышались шаги и мешанина грубых голосов. Пенни отшвырнула свою бессильную злобу и насторожилась, прильнула ухом к дереву и как следует прислушалась. Шаги тяжело пошаркали мимо нее, а голоса стали различимыми. Грубые, полные крепкого мата, они переругивались где-то по ту сторону двери.  — … долг есть долг, и либо ты выплачиваешь его, либо катишься отсюда к херам прямо в тюремную камеру! Я жду уже гребанных три месяца! Будь на моем месте Салливан, ты бы уже гнил на дне того озера, вместе с попользованными шкурами!  — … да успокойся ты, мать твою, я же сказал, что расплачусь! Мне нужно еще немного времени. Ничего не случится, если ты подождешь еще день-два.  — Ты говорил мне это месяц назад, придурок! Я не желаю… Голоса заглохли, и различить их было невозможно. Луитлен напряглась, пытаясь услышать продолжение беседы, хотя ей резко не хотелось, чтобы обладатели голосов заходили к ней. Неважно, будь они наемниками Калико, Молли или той компании с символом в виде полумесяца. Ничего хорошего от них ждать точно не стоит. Схватившись за эту мысль, Пенни навалилась на дверь и замок, чтобы найти слабые места. Нужно попробовать открыть или выломать ее. После можно действовать по обстоятельствам. Проще сказать, чем сделать. Дверь была поставлена на совесть. Тяжелый замок не двигался, а толстое дерево легко поглощало удары ослабленной девочки. Та покрывала ругательствами все на свете, но не прекращала попыток. Остановил ее снова зазвучавший рядом громкий разговор:  — Ладно… ладно. Что ты предлагаешь?  — Возьми себе какую-нибудь из шкурок. Свеженькую, за которую платить будут больше. И забирай себе всю прибыль с нее, идет? Ну например, ту мелкую черномазую, которую позавчера привезли.  — Ее купили несколько бизнесменов час назад. Если она и переживет эту ночку, то все равно будет непригодной.  — Да черт возьми… Луитлен отпрянула от двери, в недоумении покусывая губы. О чем они вообще говорили, что за шкурки? Люди сообщали о них с таким презрением. Из разговора угадывалось, что это были живые существа. Беседа тем временем продолжалась.  — Ну… не знаю. Кто там еще… А-а, сегодня же привезли одну. Ту, рыжую, помнишь?  — Это пятнистое растрепанное отродье? Да такую даже… страшно. Девочка с отвращением зашипела. Редко кто применял к ней слова, обозначающие сношение. Школьные отморозки знали ее взрывной характер, так что не решались бросаться крепкими словечками. А если и решались, то быстро платили по счетам за свой длинный язык. Теперь же неизвестный мужчина испугал ее. Глупости, они не могут причинить ей вред. Им не позволят. Она не позволит. Неизвестные отдалились, и девочка снова прильнула ухом к двери, чтобы дослушать. Быстрый стук сердца неприятно отдавался в голове.  — Да брось. Тебе что, ее рожа так важна? Шкурок не за смазливое личико любят. Глухой гогот давил на уши. Луитлен поморщилась и сцепила зубы. Набирающее оборот дело решительно ей не нравилось.  — Ладно, — в итоге согласился один из мужчин. — Но ты не получишь ее, пока я не разрешу. Наигранно-насмешливый вздох, смешок. Звук дружеского хлопка по плечу. Холодок бежит по спине, паникой ударяет в мозг.  — Так и быть, приятель! Поразвлекайся сегодня за меня. Может быть, я даже приду посмотреть. Снова гогот, совсем близко от запертой двери. Глухие шаги, тихая ругань.  — А черт побери… Роб, ты не видел ключи? Человек отдаляется, и девочка в панике мечется по комнате, не видя перед собой ничего. Связанные руки не поддаются. Услышав приближающиеся звуки и звон замка, она забилась в угол и стала ждать. Нельзя давать волю страху, что бы ни случилось. Нельзя срываться, нельзя… Замок в последний раз звякнул. Над потолком вспыхнула лампочка, погасла и снова зажглась, недовольно шипя. Пенни зажмурилась от тусклого, но после мрака — ослепительного, света. До пробившегося слуха донеслись хлопки открывшейся и закрывшейся двери и шаги. Девочка вздрогнула от стука. Она отчаянно пыталась успокоить себя. Получалось плохо. Когда шаги приблизились, Пенни открыла глаза. Человек оказался прямо под висящей на трех проводах лампочкой, и осмотреть его оказалось довольно просто, пусть свет и был блеклым. Девочка прищурилась. Перед ней стоял мужчина лет двадцати семи — восьми, насколько она могла судить, рассматривая его фигуру снизу вверх. Одет незамысловато — джинсы и футболка без всяких опознавательных знаков или символов. Никакой угрожающе выглядящей брони или белого латексного костюма. Лицо округлое, немного прыщавое, покрытое щетиной, толстый нос и белесо-голубые глаза. В нем не было никаких примечательных черт, деталей, за которые можно зацепиться взглядом. Просто обычный человек с заурядной внешностью, какого в толпе и не заметишь. Даже если бы Пенни увидела его раньше, то не запомнила бы его скучный, непримечательный облик, несмотря на хорошую память. Настораживало Луитлен только одно — что он, черт побери, делает?! Девчонка подергала связанными и уже затекшими руками, после рискнула подать голос первой:  — Что тебе нужно? — осторожно и тихо сказанные слова растворились в нарастаемом напряжении. Мужчина возвышался над ней и стоял совсем близко. Ответа не последовало. В глазах незнакомца не было ни единой эмоции: никакой ярости, ненависти, радости. Только холодное равнодушие. Так смотрят на какую-нибудь простую неодушевленную вещь. Не на связанного и испуганного человека в полутемной комнате. Отчего-то именно эта тупая безэмоциональность вгоняла в панику. Человек продолжал стоять молча. Взгляд Пенни метался по полутемным углам в поисках какой-нибудь лазейки. Не найдя оной, девочка открыла рот, чтобы снова задать вопрос, но подавилась своим же языком. Она не ожидала такого, и именно внезапность произошедшего потрясла ее больше всего. Мужчина размахнулся и ударил ее по лицу. Сил он явно не сдерживал. Голова Луитлен мотнулась в сторону. В ушах пронзительно зазвенело, правую часть лица как будто каленым железом прожгли. Странно, что еще искры из глаз не посыпались.  — Какого черта?! — заорала она, но в голосе не было ярости или злобы: только страх, вырвавшийся из-под ее настойчивого контроля. Второй удар был нанесен в висок. Нудно гудящая голова взорвалась болью. Полумрак поплыл перед глазами, когда девочка упала на бок. Человек ждал, перетаптываясь на месте. Как только в глазах прояснилось, и Пенни попыталась подняться, еще один удар пришелся в живот. Затем под ребра. Еще раз. И еще. Он дал ей время, чтобы оклематься. Человек перетаптывался где-то рядом, ждал, когда девчонка пошевелится. Понадобилось всего несколько минут, длинных, как вечность, чтобы Луитлен смогла хотя бы открыть глаза. Это не входило ни в какое сравнение с тем, что было раньше. Ее и раньше избивали. Ей доводилось получать пули в плечо и падать со скутера. Это же можно было сравнить только с одним событием в ее жизни. С автокатастрофой на одной из пустынных трасс Канзас-Сити. Не вспоминай, не ощущай, не говори. Не думай о… Свист, звон, пронзительный женский крик. Грохот и невыносимая боль внизу живота. Теплая алая жидкость заливает руки, одежду, асфальт. Все вокруг тонет в безбрежно-алом море. Гогот, несколько глупых шуточек, фигуры вокруг смеются. Больно, больно. Руки сжимают свет. Без того душная комната наполнилась вакуумом. Судорогой сводит грудь так, что невозможно вдохнуть. В горле — отвратительный комок из крови, слюны и слизи. Хочется выплюнуть его, но шею сводит спазмом, а связанные руки не позволяют подняться. Нужно бежать как можно быстрее. Ноги сводит дрожью, в груди — невыносимая тяжесть ужаса. Дышать тяжело. Крики, стоны, смех. Нужно уходить. Быстрее, быстрее, мам… Мам? Она больше не двигается. Ее голова покрыта краснотой и светом. Полутьма просветлела перед глазами. Кислород вернулся в комнату, и девочка сделала глубокий вдох, тут же зайдясь хриплым кашлем. Кровь потекла по губам, мелкими красными пятнами украсила серый пол. Человек подошел ближе, и девочка закричала так громко, как могла. Слова обжигали горло.  — Хватит! Мужчина остановился, присел, рассматривая девчонку. Затем схватил ее за плечи и встряхнул. Та ответила слабым вскриком. Он отпустил ее, позволил осесть по неровной стене.  — Что… зачем? — хрипло простонала она, за что получила еще одну пощечину.  — Рот будешь открывать, когда я скажу. — Странно. В его глазах до сих пор не было каких-либо эмоций — разве что слабое раздражение. Он не был зол на нее, не испытывал к ней ненависти. Он просто делал то, что хотел. Так поступают с вещью. Предметом. Объектом. Не живым человеком. Как будто он просто не воспринимал ее как человека. Как будто она не могла чувствовать ни страха, ни боли, ни чувств вообще. Пенни зашипела. Еще никто не обращался с ней вот так. Она никак не могла понять причину такого поведения. Чувства имеют под собой обоснование – то, что их вызывает. Тогда как объяснить это? Почему равнодушие и насилие связаны? Девочка сидела на коленях, сверля глазами пол и слабо шевелила затекшими руками, грубо связанными куском бечевки. Мужчина сгреб ее волосы и поднял голову так, чтобы она оказалась на уровне ширинки его штанов. Тогда Луитлен, наконец, поняла. Взглянула в глаза человека и оскалилась. Нет худшего врага, чем равнодушие. С молчаливого согласия равнодушных и творятся все злодейства. Злодеям просто все равно, ведь их никто не осуждает. Они привыкли видеть в тебе предмет. Предмет, с которым можно делать все, что угодно.  — Будешь делать все, что я скажу — и с тобой ничего не случится, — сказал человек ровно. Девочка не ответила, лишь крепче сцепила зубы. Стихший плач за стеной возобновился с новой силой. Девушка в соседней комнате снова начала реветь, и на стеклянном лице мужчины появилось раздражение.  — Тупые курицы, — прошипел он и снова встретился со взглядом коричных глаз, немигающе сверлящих его лицо. Так пронзительно, считывая каждое изменение эмоций на нем. Так смотрит волчонок, лишенный матери, на преследующую его опасность. Так смотрит психически больной, зашуганный человек на того, в ком видит врага. Это сравнение не пришло ему в голову, но на секунду стало не по себе. Он быстро отбросил сомнения. Это всего лишь мелкая шкурка, нужная только для одного. Не о чем беспокоится. Девушка в соседней комнате завизжала и ударила кулаками по стене. Мужчина шепнул: «Чертова шлюха», - и потянул неподвижную девчонку за волосы.  — Открывай рот. Она не пошевелилась, за что получила новую пощечину и опустила голову. Незнакомец зарычал и потуже затянул платок на шее пленницы. Воздух, которого и так не хватало, едва поступал в организм, но девочка упрямо сомкнула челюсти. Только свистящее дыхание и сопение выдавало ее. Тогда мужчина вцепился пальцами в острое девичье лицо. Пенни извернулась и впилась зубами в его ладонь, сжав челюсть со всей силы. На лице мужчины появились эмоции: он закричал от боли и ударил ее второй рукой. Несмотря на вспыхнувшую заново боль, девочка только сильнее сжала зубы, с удовлетворением почувствовав кровь, брызнувшую на язык. Человек продолжал бить ее и выдрал окровавленную ладонь из хватки. После, грязно выругавшись, нанёс удар носком ботинка в живот. Девчонка согнулась пополам, а на её спину обрушилось еще несколько яростных ударов. Он бил и бил, вымечая свою злобу на пленнице. Та лежала на полу, не в силах пошевелится, слабо стонала и судорожно хватала воздух ртом. Тело как будто охватили огнем. Однако мужчина остановился, решив, что кровавых синяков достаточно для усвоения урока. Он снова встряхнул ее и поставил на дрожащие ноги, столкнулся с пронизывающим взглядом и не придал этому значения.  — Ладно, строптивая ты сучка. Не хочешь по-хорошему, будет по-моему. Мужчина вытащил из заднего кармана выкидной нож – ее, Пенни, выкидной нож. Она зашипела, за что получила удар по лицу рукояткой. Пока оглушенная девочка приходила в себя, человек разрезал бечевку на ее руках. Недоумение от этого быстро сменилось страхом осознания. Лезвие красноречиво уткнулось в живот, когда мужчина подошел вплотную к съежившейся девчонке и прижал ее свободной рукой к стене. Одежда его отвратительно пахла — острый непонятный запах, пропитавший эту комнату, не давал покоя. Изо рта мужчины дохнуло перегаром, когда он наклонился к самому лицу пленницы.  — Раздевайся, — приказал он, ткнув остриём ножа в нудно болящий живот. — Сейчас. Девчонка показала покрытые кровью зубы и плюнула ему в лицо. Человек поморщился, с силой встряхнул ее так, что Пенни ударилась затылком о стену и случайно прикусила язык. На этот раз нож уткнулся в ее подбородок, а заточенная сталь коснулась горла. Девочка вцепилась руками в ладонь, сжимающую смерть, но человек усмехнулся и сильнее надавил на лезвие. На коже выступили капельки крови.  — Думаешь, сложно убить шкуру вроде тебя? Никто даже не задумается о такой бродяжке. Кому ты нужна, а? Подушечки пальцев впились в клинок, пытаясь убрать его подальше от уязвимого горла. Вспышка ярости погасла, уступив место удушающей панике. Без оружия, без помощи. Вне справедливости и сопротивления. Наедине с человеком, для которого чужая жизнь не значит ровным счетом ничего. Девочка оскалилась. Нет. Это не человек. Это нельзя назвать человеком.  — Либо ты раздеваешься сама, либо, — мужчина провел ножом по шее — несильно, но так, чтобы пустить кровь, — я тебя заставлю, хочешь ты этого или нет. Думаешь, ты тут самая крепкая, а? Ничего, я и поупористей тебя ломал. Разум все еще бился в горячке, и никакие светлые мысли не посещали полубезумную девочку. В прохладной комнате вдруг стало жарко. Кислород словно выкачали из тесного пространства, а острый непонятный запах смешивался со звуками истерики за стеной, что вдвойне ударяло в голову. Она вцепилась руками в майку мужчины и оттолкнула его от себя со всей силы, лишь бы только он оказался подальше от нее. Это единственное, чего ей хотелось на данный момент. Впрочем, оставлять свою жертву преступник не собирался. Он не солгал. Угроза его была вполне реальной, чтобы девчонка могла опасаться за свою жизнь. Сильная рука сомкнулась на тонкой шее, и рыжая отчаянно царапала ее ногтями, пытаясь разжать хватку. Стилет впился в щеку острым кончиком, и мужчина провел им вдоль, рассекая щеку пленницы до носа. Девочка кричала и извивалась, пока незнакомец покрывал ее щеки, лоб, подбородок новыми и новыми кровоточащими порезами. Воспоминания многократно усиливали боль, охватившую тело с ног до головы. Девчонка прекрасно помнила, как мужчина в белом точно так же рассекал ее лицо скальпелем. От него исходил все тот же отвратительный запах перегара, крови и пота. Он также не заботился ни о чужих жизнях, ни о чужих чувствах. Реальный мир расплывался в полумраке и становился все более смутным, смазанным. Сознание все еще оставалось связано с происходящим, но, вместе с тем, удалялось от всего. Эмоции и ощущения приглушились, как будто провалившись в дрёму. Казалось, будто она просто улетела куда-то, оставаясь бездушным наблюдателем, а мужчина с садистским удовольствием продолжал терзать ее земную оболочку. Через вечность он отбросил ее, позволив окровавленному, лишенному опоры телу сползти по стене. Раны не были смертельными, но болезненными, жгучими. Этот огонь постепенно зажигал уплывающее сознание, возвращал его, а вместе с тем — и контроль над телом. Ненависть, страх, боль. Все растворилось в онемении, заморозилось во времени, когда адреналин наполнил вены, закрыл глаза алой пеленой. Все уступило одному слепому неконтролируемому желанию — желанию выжить. Желанию убить, чтобы выжить. Как та девочка с окровавленными ножницами перед неподвижным телом мужчины в белом. Как та девочка с ножом, с размаху всаживающая его в спину противника. Как молодой раненый рыцарь с мечом в дрожащей руке, уже знающий, куда бить и что делать. В конце концов, рыцарей никогда не осуждали за то, что они убивают чудовищ.  — Раздевайся, — приказал мужчина, и девочка стянула с себя ветровку, с тихим шорохом бросив ее на пол. Насильник удовлетворенно кивнул и спрятал нож в задний карман штанов. — Ну наконец-то. Она развязала стянутый, тугой узел платка и вытерла им кровь с лица. После чего, так же неторопливо стянула через голову пропахшую потом майку, оставшись обнаженной по пояс. Мужчина расплылся в сальной ухмылке, неторопливо подошел ближе. От его прикосновений девочку передернуло. Ее бы стошнило, если б было чем. Отвращение и нежелание принимать происходящее окончательно укрепили ее уверенность. Уверенность в том, что она не позволит этому случиться. Луитлен подалась чуть поближе. Мозолистые руки царапали грудь, плечи, неторопливо тянули вниз ширинку штанов. От этого желудок стягивался в комок, горло сводило рвотным порывом. Но она не позволяла себе показать или проявить хоть какую-то эмоцию и продолжала сверлить пол пустым взглядом.  — Шевелись, — тычок пальцем пришелся во вспухший синяк на плече, оставленный Иленой. Пенни зашипела, но послушно потянулась пальцами к ширинке джинсов мужчины. Тот расплылся в довольной ухмылке продолжал мять ее едва видную грудь. Он прижался к ней вплотную, и девочка не могла вздохнуть от смеси запахов пота, немытого тела и того, непонятного острого аромата, пропитавшего каждый угол в полутемной комнате. Его колено уткнулось прямо между ее ног, и Луитлен сквозь одежду почувствовала упершийся в бедро член. Тонкие дрожащие руки обернулись вокруг торса мужчины. Холод рукоятки обжег пальцы. Губы на бледном лице растянулись в улыбке. Если ты готов совершить насилие, то готовься получить отпор. Даже если она маленькая девочка. Даже если она одна. Даже если ты сильнее. Решительность наполнила ее, когда серебряное лезвие с алыми пятнышками взвилось вверх по нажатию кнопки. Быстрее, чем скорость мысли в голове у насильника, девочка выхватила нож из кармана и всадила его в бок мужчине по самую рукоять. Душераздирающий вопль вонзился в уши не хуже клинка. Оглушил, лишил мыслей, оставил только одно-единственное чувство. Радость. Бесконечную, ни с чем не сравнимую радость. Она снова подняла выкидной ножик и вбила его в живот. Мужчина согнулся пополам, отошел назад, прикрывая слабеющими руками раны. Он пошатнулся и рухнул на пол грудой мышц. Улыбающаяся девочка нависла над ним, тихо хихикая. На одно чудовище меньше. Луитлен села на колени рядом и издала тихий смешок. Удобней перехватила нож, выскальзывающий из алой, перепачканной по локоть руки. А затем, беззаботно смеясь, вонзила лезвие в пах еще живого насильника. Она замахивалась рукой еще раз и еще, превращая его половой орган в месиво. С тем же смехом вбила клинок сначала в один выпученный от ужаса глаз насильника, потом во второй. Рассекла грудную клетку и с хрустом перерезала горло ниже кадыка, только тогда почувствовав облегчение. Она щерилась, смотря на обезображенный труп. Вытерла нож и руки о майку насильника. Подняла свои вещи и оделась, больше не чувствуя ни прикосновений, ни отвратительных запахов. Запах в комнате был только один. Тяжелый, металлический, острый. Истерика за стеной совсем стихла — вымотанная девушка больше не могла плакать. Пенни достала ключи из кармана убитого, прислонилась к двери ухом. В коридоре стояла тишина, и девочка выскользнула из комнаты, вытащив перед собой плохо вытертый нож. Заперла за собой замок и только тогда огляделась. Помещение представляло собой вытянутый холл, ведущий в четыре комнаты, расположенные друг напротив друга. Он был довольно чист и ухожен, пусть и нелепо обставлен: на полу расстелена выцветшая ковровая дорожка когда-то красная, а теперь ставшая бледно-розового цвета, у стены под подоконником стоял колченогий столик, покрытый облупленной белой краской; на нем стояла ваза с искусственными цветами и старый телефонный аппарат. Позади, у лестницы, стоял письменный стол с грудой бумаг и канцелярских принадлежностей на нем, за ним стоял тяжелый запертый сейф. Двери, ведущие в комнаты, были одинаковыми и являлись самым новым из всего, что тут находилось: крепкие, дубовые, покрытые блестящим лаком, они исключали любую возможность выломать их. Девочка двинулась вперед, к комнате, из которой недавно доносились звуки истерики. Подобрать ключ оказалось несложно: к каждой двери была прибита жестяная табличка с номером, у ключей же имелись бумажные бирки с теми же цифрами. Луитлен постучалась и неспешно вошла. Ей не хотелось пугать слишком эмоциональных обитателей комнаты. С другой стороны, в такой ситуации сложно оказаться бесчувственным. Даже когда из тебя вырывают душу. Пенни была слишком умной, слишком взрослой, чтобы догадаться, в какое место ее занесло. Комната оказалась примерно того же размера, что и та, из которой она сбежала. Разве что эта была заставлена мебелью и обитаема. К стенам, с которых свисали клочья бледно-зеленых обоев, прислонились две низкие двухэтажные кровати, застеленные ветхими, но стерильно-чистыми одеялами. На полу, покрытом облезлым линолеумом, под подоконником сидела девушка. Хотя «сидела» — это не совсем то слово. Ее поза была похожа на позу сломанной куклы, которую бросили в угол за ненадобностью. Из одежды на ней — только белая ночная рубашка, никак не скрывавшая багровые синяки, расцветающие на такой же белоснежной, как ткань, коже. Каштановые волосы слиплись от жира и свисали колтунами. Рот приоткрыт, голова завалилась на изувеченное плечо. Выцветшие глаза неопределенного цвета с неестественно расширенными зрачками смотрели в одну точку на полу. В них отсутствовало всякое выражение. Они были пустыми, как у мертвеца, и только едва вздымающаяся в такт дыхания грудь говорила о том, что девушка еще жива. Рядом, у нее босых искалеченных ног, лежал пустой шприц со сломанной иглой. В противоположном углу сидели еще три девушки, в той же одежде и, кажется, с тем же узором увечий на одинаково-белой коже. Одна из них, с выцветшими рыжими волосами, лежала на груди другой. Это была та самая девушка, бившаяся в горячке немного времени тому назад. Она лежала без движения, и Луитлен не смогла бы сказать, спит она, бодрствует или без сознания. На ее лбу зияла рана, кровь из которой капала на рубашку ее подруги, что прижимала ее к себе. Третья девушка, блондинка, что-то шептала ей и гладила по голове тонкой, как веточка, рукой. Всем им было лет семнадцать-девятнадцать на вид. На стене рядом, пропитывая обои, расплывалось алое пятно.  — Тише, Бетси, тише… Они ушли, они ушли, они тебя не тронут… — голос светловолосой был едва различим даже в полной тишине и походил на хриплое придыхание. Слова давались ей с трудом. Две девушки вздрогнули, услышав скрип двери, и обернулись. Страх на мгновение зажегся в их глазах, но быстро погас, стоило им увидеть Пенни. Ни кровь на одежде, ни на лице, ни красные разводы на лезвии ножа нисколько не удивили и не испугали их, словно смерть для них была привычной ерундой или сокровенным желанием. Их взгляд был одинаковым и таким же пустым, как у девушки, сломанной куклой привалившейся к стене у подоконника. Разве что они, в отличие от подруги, находились в сознании.  — Мне нужно уходить, — тихо сказала Луитлен. Ее слабый голос в полнейшей тишине звучал так громко, что давил на уши. — Где я могу найти мои вещи? Никто из них не пошевелился. Чуть позже светловолосая девушка ответила своим голосом-придыханием, не поворачиваясь к вошедшей:  — Поищи в столе в коридоре. Или в кладовке. Прямо по коридору и налево. Выход внизу, справа от кухни. Не заходи в нее, и просто иди прямо. Девочка кивнула в знак благодарности и ответила:  — Когда услышите шум в коридоре, выходите и бегите отсюда. Рыжая Бетси вдруг пошевелилась, и та услышала ее слова:  — Огонь… Огонь ее волос обжигает. Огонь ее гнева сожжет их дотла, как грешников, и превратит его в настоящий ад, из которого выйдут те, чьи души выжжены, как шестой круг… Она не дослушала бессвязные речи безумной девушки и повернулась к двери. За ней раздался звонок, словно колокол расколовший тишину на осколки. Безумная Бетси подняла голову, и на искусанных ее губах появилась широкая ухмылка.  — Колокол, да, колокол! Он придет на звон адского колокола прямо в ад. В этот свежий ад! За дверью и правда раздались шаги. Телефон на колченогом столике продолжал надрываться, девочка присела и обнажила нож. Звонок замолчал, сменившись глубоким грубым голосом, что-то оживленно говорящим в старую трубку. Три девушки повернулись к гостье и молча наблюдали за ней, только Бетси продолжала хихикать и улыбаться. В глубине ее пустых глаз горел безумный уголёк, и Пенни казалось, будто она знает, что произойдет. Она приоткрыла дверь и выскользнула в коридор, не создавая шума. Высокий мужчина стоял у окна, прижав трубку к уху. Осторожные шаги оказались поглощены ковровым покрытием, и незнакомец даже не подозревал, что тут кто-то есть. Пока не стало слишком поздно. Луитлен запрыгнула на него, схватившись за плечи. От неожиданности тот чуть не упал, однако среагировать на нападавшую он не успел. Лезвие ножа по самую рукоятку вошло в его шею ниже кадыка. Девочка дернула его вбок, разрывая глотку мужчины. Последним, что он услышал, был хохот Безумной Бетси. Кровь брызнула на желтые лепестки мертвых цветов, трубка продолжала кричать. Ее собеседник лежал грудой на ковре, окрашивая его в настоящий красный. Девушки выглянули из-за угла, на их лицах блестели слабые улыбки, только Бетси продолжала смеяться.  — Я же говорила! Говорила! Наше освобождение откроет двери рукой Дьявола! Сегодня ночью они будут танцевать с ним в последний раз! Пенни тоже улыбалась, прекрасно понимая, что слова ее — правда. Таким чудовищам не место среди людей. Независимо от того, существует ад или нет, она сделает это место адом для них. Так же, как они превратили его в кошмар для похищенных девушек. В нелегальный бордель, торгующий их телами и губящий их души. Оба энергодевайса, баночка с обезболивающим и Ричард лежали в ящике письменного стола среди всякого мусора — старых газет, бумажек, каких-то записок. В другом ящике, под грудой очередных бумаг, лежал ключ. Решив испытать любопытство, Луитлен попробовала его к сейфу - ключ подошел, а внутри обнаружилось то, что должно было. Пачки денег, связанные резинками. Цветные бумажки, полученные на продаже человеческих судеб. Их было много - о да, торговля людьми приносила огромный доход, и это толкало людей на столь мерзкие поступки. Луитлен скривилась, после чего проглотила несколько таблеток обезболивающего, надеясь если не снять, то успокоить тяжелую нудную боль после побоев. Надев оба оружия, девчонка почувствовала прилив сил. Энергия готова была выплеснуться из нее пламенем ярости, стоит ей только пожелать этого. Неважно, если она оставит ее бессильной. Единственным желанием сейчас было смести это место с лица земли. Превратить каждую дощечку этого особняка страданий в пыль. Уничтожить всех монстров, терроризирующих девушек Атланты. Убивать во второй раз было так легко. Она вернулась в коридор и открывала двери, в каждой из которых — облезшие обои, четыре девушки с пустыми глазами и запах опия. Все разные в своих историях, все одинаковые в своей скорби. Девушки, которых превратили в дорогостоящие игрушки, чтобы мужчины с большими деньгами могли играть и ломать их тела и жизни, не чувствуя раскаяния. Их превратили в предметы для получения удовольствий. И каждое удовольствие для одного превращало их в ничто, опустошало их изнутри. Безмолвные, бесчувственные, они были лишены даже элементарного человеческого сочувствия. Они — ничто, они — предметы. Их можно крошить, резать, бить, насиловать. И целому миру будет все равно. Они заглушали свою боль наркотиками, не понимая, что этим они лишь больше привязывают себя к месту свежего ада. Они бросались на стены, на стекла, веревки и ножи, чтобы смерть освободила их души отсюда. Но каждый раз, стоило одной из них освободиться, другую ставили на ее место. Бесконечный круг торговли человеческими жизнями. Бесконечный круг насилия и боли. Бесконечный круг опустошения и безумия. Что это, если не филиал ада на земле? Все разные, все одинаковые: разного возраста, разного роста, разного цвета волос и кожи, с одинаковыми пустыми глазами, одинаковыми кровавыми синяками, одинаково поломанными жизнями. Они шли следом за остальными, волоча на себе бессознательных от наркотиков подруг, и не преследуя какой-то определенной цели. Они делали то, что их заставляли делать — слушаться. Они просто шли, понимая, что их путь давно завершен. Что с того, если им удастся освободиться? В полицию не обратиться, ведь и служители закона были в числе клиентов сего «заведения». Их молчаливый марш нарушал лишь хохот Безумной Бетси — человека, разум которого давно перешел грань реальности. Пенни не удивилась, увидев, как несколько девушек стали доставать из сейфа деньги, вырученные на продаже их собственных тел. Она бы никогда их не взяла, но у страдалиц не было даже нормальной одежды — выходить отсюда без каких-либо средств к существованию просто самоубийство. Луитлен остановилась у лестницы на минуту, рассматривая обстановку первого этажа. Она была чуть более вычурной, хотя до офисов «Кошачьего глаза» ей было еще очень далеко. Обои на стенах — бежевые, без подозрительных пятен и не свисают клочьями, ковер такой же расцветки, а чистый и просторный холл выходит дверями к еще трем комнатам. Может быть, их больше, но это все, что девочке удалось разглядеть. Двое мужчин, завидев девушек, с криками бросились вверх по лестнице. Оба — рослые, крепкого телосложения, один с битой, другой — с куском цепи вместо хлыста. Оба в полицейской форме, на груди первого тускло блестит офицерский значок. Пленницы отступили, но Луитлен стояла неподвижно, невесело улыбаясь и с ненавистью смотря на охранников. Может, это были сутенёры или клиенты, неважно. Они — защитники закона, которые не просто нарушили его. Они надругались над честью, забрали свободу и лишили будущего. Тело девочки сводило слабостью, и все же она прекрасно знала, как потратит оставшуюся у нее энергию. Они кричали на нее. «Убийца, что ты сделала с…». Она рассмеялась. Убить десятки женщин — ведь неизвестно, как долго стоял этот бордель, — это нормально, а двух белых мужчин, пытавшихся изнасиловать и продавать ее — это кошмар. Бетси смеялась в унисон.  — Глупцы, на этот раз вы не сдержите решетки! Дьявол здесь, и он на нашей стороне! Луитлен знала, что все ее действия в корне неправильны. Убивать неправильно. Убивать плохо. Она никогда не хотела этого. Отвечала на удар только защищаясь. На этот раз приходилось довольствоваться принципом «Убей или будь убитым». Щит не мог перезарядиться, она все так же была уязвима. Однако теперь у нее была цель, более важная, чем спасение отца. Нужно спасти всех этих людей из места, которому даже камера пыток позавидует. Стать мессией, потому что по-другому выжить она просто не сможет. Не простит себе. Даже если ее мессия на самом деле окажется Дьяволом. Воздух раскалился по мановению руки, и поток пламени обрушился на головы мужчин. Одежда на них вспыхнула мгновенно, как хорошо просмолённая пакля. Крики, как мужские, так и женские, наполнили особняк. Никто из них не понимал, откуда взялся огонь, но все прекрасно чувствовали расплывшуюся волну жара. И исходила она от рыжеволосой девочки с горящими от бешенства и отчаяния глазами. Горящие покатились с лестницы, и пламя охватило ковровое покрытие. На вопли сбежались остальные мужчины. Клиенты в дорогих костюмах, наверняка после работы. Сутенеры, одетые неброско — чтобы никто не заметил и не заподозрил. Несколько громил-охранников. Все они, с одинаковым ужасом в глазах, смотрели на неспешно спускающуюся по горящей ковровой дорожке девочку, на голове которой пылал алый ореол пламени. Ярость лишила ее контроля, и энергия вырывалась наружу вместе с яростью. Луитлен чувствовала, как каждая ее волосинка наполняется жаром и вспыхивает, превращая голову в костёр. Как энергия преобразует энергию, так она и изменяет материю — частично и плохо, но эффектно, если смотреть со стороны. Боли, однако, не было, только приятное тепло, наполняющее все тело. Оно пожирало ее силы, но лишало каких-либо чувств. Как сильное обезболивающее. Или яд. Люди бросились врассыпную, но девочка снова подняла руки, уже чувствуя, как вся энергия, все имеющиеся в воздухе вещества повинуются ей, и как стремительно слабеют ее ноги. Огонь охватил их всех. Бездушный, не щадящий никого, он пожирал как дорогую деревянную обшивку и шелковые шторы, так и бегущих, отчаянно вопящих людей. Она обернулась, и пламя, охватившее лестницу, неспешно погасло.  — Уходите, — гортанный хрип вырывается из горла, делая ее голос глубоким и грубым. Девушки тихо переговариваются, кричат, но стремительно спускаются вниз, вскрикивая, когда их босые ноги касаются горячей поверхности ступенек. Многие из них волочат на себе отключившихся подруг, и их ступни покрываются волдырями. Однако никто не бросил другую в беде. Они спасутся. Вместе. Пенни же тем временем обходила первый этаж, уже не обращая внимания на охваченную огнем дорогую обстановку. Ричард предупредил ее, что нужно уходить, ведь дым уже заполнил особняк, и скоро тут будет не продохнуть. Девочка проигнорировала его и стала входить в закрытые комнаты. Обставлены они были хорошо, и в каждой — широкая двуспальная кровать. Здесь принимали клиентов, а потому и обстановка должна быть соответствующей. Запах гари перебивала ужасная смесь запахов крови и неизвестного острого чего-то, чего Луитлен понять не могла. Это «что-то» было в каждой комнате особняка. Это «что-то» было неотделимой и постоянной деталью свежего ужаса. Комнаты оказались пусты, и лишь в одной, дверь которой оказалась распахнута настежь, находился человек. Девочка с темной кожей, лежащая неподвижно на окровавленных простынях. Пенни двинулась вперед, чувствуя, как подкосились ее ноги. Ей было лет семь на вид. Маленькая, щуплая, покрытая синяками и кровоподтеками, с тонкими, как спички, руками и волной кудрявых каштановых волос. Она распласталась на сбитом постельном белье, неприкрытая и обнаженная, покрытая какой-то странной белой жидкостью, о происхождении которой Пенни ничего не знала. От одного ее вида даже крепкая, видавшая виды Луитлен едва сдержала тошноту и крик. Низ живота девочки был просто изуродован. Превращен в месиво. Разорван изнутри какой-то жестокой силой. Простыня между ее ног пропиталась кровью. Огонь продолжал трещать совсем рядом, но девочка не двигалась. Собравшись с духом, Пенни встала и приблизилась к ней, стараясь не смотреть на рану. Затем дрожащей рукой прикоснулась к худой шее жертвы и слегка надавила пальцами в ямку, где располагалась сонная артерия. Вопреки всему, она слабо пульсировала, и впервые в сердце Пенни загорелось чувство, отличное от ненависти, страха и отчаяния — надежда.  — Ладно… ладно, — вздохнула она и положила дрожащие руки на рану. — Ладно. Ты только держись, я сейчас. Это может быть немного больно, но… Не стоило ей все же тратить так много сил. Врачевание требовало огромных усилий, а лечение столь обширных ранений — больших вдвойне. Энергии у нее просто не осталось. Раненая застонала. Видимо, попытка залечить рану хоть немного подействовала, но кровотечение не остановилось. Понимая, что этим ничего не добьется, Луитлен завернула девочку в простыню и попыталась поднять ее. Но, окончательно ослабев, она не могла сделать и этого.  — Давай же… Черт. — Щуплое тело казалось неподъемным, как кусок камня. — Ничего… сейчас мы выйдем отсюда. Я отнесу тебя в больницу. Тебе помогут, обещаю… Звучало это, скорее, как утешение для нее самой, чем для незнакомой девочки. Однако она уже не уберегла одну из них, сбросившуюся с крыши, и не могла допустить, чтобы погиб кто-то еще. Незнакомый ли, неважно. Никто не заслуживает такой судьбы. Она не могла даже представить, что происходило в комнате до момента ее появления. Эта жестокость была выше грани ее понимания. Причины же ее были настолько низменными, что верить в подобное разум Луитлен просто отказывался. Сколько раз ее изнасиловали? Как долго можно было измываться над живым человеком, чтобы измотать его почти до смерти? Они убили семилетнюю девочку ради собственного удовольствия. Без каких-либо садистских побуждений. Просто в их глазах она была вещью, предназначенной для этого. И какая разница, если вещь вдруг сломается? Всегда можно найти новую. Колени дрожали, когда Луитлен, подняв на руки девочку, тяжело двинулась вперед. Более никем не контролируемый, огонь бесновался в особняке, пожирая все на своем пути. Потолок заволокло черным удушливым дымом, а доски второго этажа опасно трещали и сыпались искрами. Раненая девочка застонала и закашлялась, голос ее был хриплым, словно она сорвала связки. Пенни не удивилась, узнав, что так и есть. Луитлен тяжело двигалась к двери, слушая тихий плач на своем плече. Руки начали прилипать к простыне, которая продолжала пропитываться кровью. Едва стоя на ногах, рыжая опустилась на землю, боясь упасть. Девочка лежала на ее плече, Луитлен придерживала ее ноги и обхватывала спину, словно надеясь не уронить дорогое и хрупкое сокровище. Жизнь из раненой вытекала с каждой красной каплей, оказывавшейся на простыне. Понимая, что времени нет, — огонь, уже уничтоживший большую часть особняка, тоже не собирался ждать и грозил обрушить им потолок на головы, — Пенни, собрав все силы, добралась до двери запасного хода, еще нетронутой огнем. Ключи выскальзывали из дрожащих и скользких пальцев, но в конце концов, замок поддался. Не без труда приоткрыв тяжелую дверь, рыжая вывалилась на улицу. Холодный воздух Атланты дохнул в лицо и наполнил опустевшие легкие. Сделав несколько глубоких вдохов Пенни встала с колен и снова побрела вперед. Тело готово было отказать в любой момент. Студёный ветер бросал на кожу капли дождя и покрывал ее мурашками; изнутри же полыхал болезненный жар, превращающий внутренности в огонь. Голова кружилась, картинка расплывалась кругами, и Луитлен не могла бы сказать, куда точно она идет. Одним лишь желанием было найти кого-то, кто поможет, кто спасет их обоих. Однако рыжая понимала: никто не придет. Она была здесь единственным героем. Да и геройствовать у нее выходило из рук вон плохо. Силы окончательно сдали, и Пенни опустила на мокрую траву сверток с девочкой. Она уже не плакала и не двигалась; рыжая не решалась снова проверить ее пульс. Луитлен и так уже поняла, нет смысла добивать себя. Она снова пыталась. И снова облажалась. Она легла на землю, не заботясь ни о чем. Она так устала, что не хватало сил даже ощущать что-то или просто думать. Хотя, это и к лучшему. И то, и другое добьют ее, если не сейчас, то позже, но это обязательно произойдет. Произошедшее будет иметь огромные последствия, если не для мира, то для нее самой. Из-за пустоты в голове и отсутствия эмоций ей казалось, что нечто незаметное внутри оборвалось. Безвозвратно угасло, лишив желания сражаться, двигаться и даже думать. Голоса, послышавшиеся рядом, были грубыми и никак не человеческими. Рыжая поднялась на руки, но перед глазами плыла все та же темнота, двигающаяся в стороны, словно желе. Приближающиеся фигуры переворачивались с ног на голову и различить их никак не удавалось. Только слова, полные мата и ненависти, наполняли уши и запах гари тревожил ноздри. Некоторые из них все-таки выжили, — мелькнула в голове запоздалая мысль. Жаль. Жаль. Они заслужили свое наказание. Я ведь хотела убить их всех. Они волокли ее почти беспамятное тело куда-то, таща по земле и сбивая росу с травы. На лицо накрапывал мелкий дождик, но две сталкивающиеся молнии исчезли — две леди решили свою проблему и убрались восвояси. Руки и ноги оказались связаны снова, но девочка лишь вздохнула, не чувствуя ровным счетом ничего. Плавающие перед глазами лица, злобные голоса и крики больше не пугали ее. Не волновало и то, куда ее волокут и зачем. Темнота окружила ее, послышался звон и отдаленный, урчащий шум. Затем земля вдруг стала двигаться и раскачиваться, к шуму добавился скрип резины. Пенни устало зевнула и закрыла глаза. Рыжую не потревожило резкое торможение машины и снова волокита ее безвольного тела по земле. Запахло лесом и водой. Куда лучше, чем те запахи в особняке. Вокруг свежо, темно и чисто. Точно так же ее не побеспокоило то, что двое мужчин сбросили ее тело куда-то вниз. Засвистел пронзительно ветер и резко оборвался. Громкий плеск, и воздух вдруг схлопнулся вокруг нее, заключив в тиски холода и влаги. От слабого вздоха пошли пузыри. Девочка снова улыбнулась и закрыла глаза. Смерть. Пха. Смерть — сущий пустяк. На свете есть вещи гораздо хуже. Холод очень скоро проник в каждую клеточку тела, окончательно обездвижив его. Легкие начинали гореть изнутри, но каждый вздох наполнял рот горькой водой, а выдох лишь выпускал пузыри. Волны перед глазами закрутились спиралями и исчезли. Наступила окончательная тьма, тихая, пустая, долгая. …но все-таки не вечная. После долгого, спокойного времяпровождения в пустоте показался яркий луч света, прорезавший закрытые веки. Такие неприятные и глупые, чувства снова острыми иголками кололи каждую клеточку. Она смогла вдохнуть и выдохнуть, пусть это сопровождалось режущей болью в горле и легких. Ветер проникал сквозь мокрую одежду, заставляя ее дрожать. Кислород казался живительным, холод и запах мокрых листьев освежали, дарили минутное, но облегчение. Во рту застрял тяжелый комок тошноты, и Пенни, даже не приходя в сознание, поняла, что ее сейчас вырвет. Когда она открыла глаза, то увидела лишь мокрое платье на высокой женщине, которая без труда несла ее на руках. Увидев, что девочка очнулась, незнакомка одарила ее сдержанной улыбкой. Темные облака быстро двигались в небе, которое уже наполнялось тусклыми лучами рассвета. Лишь затем, осмотревшись, Луитлен поняла, что находится в миле над землей, а за спиной женщины в платье раскинулись огромные, ослепительно-белые ангельские крылья. Примечание автора: По данным некоммерческой организации США humantrafficking usa 95% девочек убегают из дома из-за насилия, одна треть из них попадает в сексуальное рабство уже в течение 48 часов. Из которых 90 % никогда не смогут сбежать и освободиться. Жертвами траффикинга (торговля людьми с целью сексуальной эксплуатации) на сегодняшний день являются около 27 миллионов людей, в большинстве своем - женщины и девочки по всему миру, возраст многих - от 13 до 18 лет. И поднимая в своем фике подобную тему я не просто хочу обратить на это внимание. Это - то, что рано или поздно, но ОБЯЗАТЕЛЬНО произошло бы. Даже не став жертвой изнасилования, из-за своего положения и пола Луитлен стала бы объектом нападок хотя бы раз. Также я хочу сказать: главная тема Холода - не просто "фантастическое приключение". Я хочу показать здесь реальные социальные проблемы, о которых не очень любят говорить. Бедность, разные виды насилия, ксенофобия, последствия психических расстройств, траффикинг, торговля наркотиками - все это так или иначе будет в фике. Пожалуй, пришло время это сказать. * - эпиграф является отсылкой к хоррор-игре "Outlast Whistleblower". Данный текст - текст заметки, которую делает главный герой, когда заходит в логово маньяка, убивающего и (возможно) насиловавшего женщин.