Хранитель

— Душа X5JF90SAR? — недоуменно поприветствовал меня бестелесный голос. Я подплыла к зеркалу и увидела там себя такой, какая я была дома… Карие блестящие глаза и светлое каре. Тонкие черты лица, очерченные губы. Легкая линия ключиц. — Нам так жаль, что произошла путаница, — продолжал вещать голос. — Но вас пока что нельзя вернуть на место. Мы уже разобрались в ситуации, провели заседание суда и поняли, что душа HG6UT8OKUL нарушила пункт три-четыре-семь-два-а закона номер четыре-пять-два-семь-три-шесть от Сотворения миров, конкретно о том, что душам третичных миров нельзя проникать в первичные и вторичные… — Что? — не поняла я и оглянулась. Дверь со знаком бесконечности дрогнула, словно оттуда кто-то пытался пробиться. — Первичные миры были созданы до нас всех, — с бесконечным терпением пустился в объяснения голос. — Вторичные — это созданные Богами. Как Вселенная твоя, этот Запретный мир. А третичные населили уже жители вторичных миров. Алиса, ты ведь поняла, что попала в манхву? И поняла, что тебя за это не накажут, потому что твоего умысла в том не было? — Ага, — неуверенно произнесла я, исключительно для того, чтобы что-то сказать. Умысел? Можно подумать, я могу попасть в любой мир, в который вдруг захочу. Интересно девки пляшут, как говорил мой друг. — Теперь тебе нужно прожить жизнь души HG6UT8OKUL, а душе HG6UT8OKUL, — голос тем временем педантично и размеренно произнес номер души. Инвентарный, что ли? — А душе HG6UT8OKUL нужно прожить твою жизнь в твоем мире. Из-за того, что она попала в твой мир, мы не можем отомкнуть дверь, из которой ты тогда пришла. Если бы только ты вспомнила… — он замолчал, словно сказал лишнее, потом вздохнул. Некоторое время в воздухе почти ощутимо висела тишина. Я поверхностно думала, что он имел в виду. Вспомнить? Что вспомнить? .. Мои мысли прервал посторонний звук, словно кто-то куда-то ломился, как медведь в малиннике. — Зато дверь мира „Ноблесс“ сейчас слетит с петель, — я оглядела отчаянно трясущуюся дверь. — Кто-то, обладающий очень большой властью, пошел за тобой, — пояснил голос, преисполняясь издевательского благоговения. Я пожала плечами. Сейчас это казалось таким не важным, ведь… — То есть вы не можете открыть мою дверь?! — Я — не могу, — с пугающим спокойствием подтвердил голос. — Пока та душа не исполнит предначертанное. — Но мама… папа… брат… — я с ужасом подскочила к замкнутой двери и долбанула по ней кулаком. Не произошло ничего, только дверь мира „Ноблесс“ распахнулась, и на пороге застыл Райзел. Осмотрелся, поправил одежду и посмотрел вопросительно на меня — весь такой спокойный и уверенный в себе. Элегантность — наше все, да, Мастер? Почему-то рядом с ним чувствуешь себя этакой замарашкой, Золушкой, которую пригласил на бал принц, а она вдруг осознала, что магия крестной не убрала огромного пятна золы с лица. Может, в каких-то ситуациях и раскраска под Рэмбо сгодится, но ведь не во всех, верно?! — Они в порядке, даже не поняли, что ты теперь не ты, — добил меня голос, откровенно фальшиво сочувствуя. — Что?! — я на некоторое время оцепенела, а потом метнулась к двери и начала ее пинать. Не поняли, что я — это не я?! Да как так-то?! Не верю! Позовите мне Станиславского! .. — Это не поможет, — снисходительно добавил голос, наигранно весело, но настолько же неубедительно, как попытка поднять чей-то упавший дух. — Теперь, Алиса, ты вынуждена оставаться в мире „Дворянства“. Кстати, из-за этой путаницы мир приблизил свой ранг практически до ранга вторичного мира. Теперь ему полагается Хранитель по закону номер… — Да плевать мне на ваши законы! — почти просипела я, опускаясь на колени у двери в мой мир и хватая вязкий воздух, эту жгуче-безвкусную субстанцию, ртом: — Просто! Поменяйте! Нас обратно! — Но душа HG6UT8OKUL не хочет возвращаться, — на какой-то миг в голосе промелькнула растерянность. — Зато я хочу! — взвыла я. — Я вообще не знаю ни языка, ни манер! .. — У тебя проблемы с пониманием людей? — поинтересовался голос, игнорируя мои желания. — Нет! — завопила я. — Я говорю отвратительно! — А, — интерес угас. — Это потому что ты не прошла муки перерождения. Если хочешь, можем попытаться устроить. Но ты тогда забудешь все, связанное с прежней жизнью… и даже часть твоих приключений в мире этого джентльмена. Таково уж твое наказание, — голос, казалось, пожал плечами. Тьфу, как голос может плечами пожимать, у него их нет! И что еще за наказание, о котором он мне талдычит? Не может, что ли, прямо сказать. — Идите вы! .. — не слишком любезно попросила я, осознав с пугающей неизбежностью, что голос мне не помощник. — Но тогда вам придется выполнить обязанности, возложенные на вас Советом Попечителей… — Какие обязанности? — равнодушно обронила я, поворачиваясь к двери спиной. Райзел присел рядом: — Нужно возвращаться. — Подождите! — в бестелесном голосе послышалась паника: — Вы… вот вы… сейчас, посмотрю по каталогу! .. А! Душа DF6YH7RAYD или Ноблесс, в миру известный, как Кадис Этрама Д. Райзел! Вы назначены Хранителем вашего мира! Отвечать будете перед Советом Попечителей. — Вот мало мне проблем? .. — внезапно возмутился Рей. Я в некотором шоке уставилась на него. А, ну да. Он и так Хранитель, по сути, еще и Совет этот на него собак повесил. — А душа X5JF90SAR, или Цой Алиса — ты же эту фамилию взяла? — ты назначаешься помощником Хранителя! Оберегай Райзела-нима от всего опасного… сила у тебя есть, а мы попробуем вернуть тебя на место, все-таки, пока это не вышло из-под контроля. И теперь еще проблемы с авторами манхвы… — голос задумчиво пробормотал это и куда-то ушел. Я крепко мотанулась головой, стукнув ею о дверь, потом еще раз, но третий раз голова ткнулась во что-то более мягкое. — Ааа, я домой хочу, а не в ваш ужасный мир с лабораторией! — я обхватила руками Райзела, который подставил мне под затылок ладонь, и заревела в голос от чувства несправедливости, переполнявшего меня. — Теперь я вижу, что ты говорила правду, — рука Рея погладила меня по голове. На миг замерла, словно он раздумывал, что бы такое сказать: — А у тебя красивые волосы. И тут, и там, в нашем мире. Пойдем, нам пора, — он поднялся сам и поднял меня на ноги. — Учти только, что позвоночник так сразу я исправить не могу, будет больно. Я безучастно кивнула, и мы шагнули за дверь со знаком бесконечности. Спиральная дорога, как бесконечная воздушная яма, знакомая стройка. Тело той девочки из лаборатории, которое станет моим еще надолго, лежит на асфальте, снятое со штыря; под ним налилась большая лужа крови. Можно точно сказать, что девочка мертва. Рядом М-21 в ужасе держит тело Райзела на руках. Франкенштейн готовится оторвать модифицированному голову, что не уберег Мастера. И тихо вокруг, даже коты не орут. И вообще, город словно вымер. — Чуть не опоздали, — улыбнулся Райзел и отпустил мою руку. Мы пришли в себя одновременно. Рей успел остановить испуганного до ярости Франкенштейна, М-21 облегченно вздохнул, Франкенштейн улыбнулся и сел рядом, прямо на бетонную плиту. А я… веки дернулись, затем накатилась такая боль, что тело само дернулось, судорожно трясясь. Пришел голос, и я простонала что-то, срываясь на крик. — Она, правда, из другого мира, — услышала я в промежутках между своими стонами голос Рея. — Франкенштейн. — Да, мастер? — Она мой помощник. Будет жить с нами. Если захочет. — Еще бы выжила, — зло проговорил Франкенштейн, явно ревнуя. — Выживет, — Райзел поднялся и подошел ко мне. Меня в этот момент снова накрыл приступ боли, и я выгнулась дугой. — Не понимаю, — произнес М-21. — Если вы так не довольны, что она жива, зачем надо было идти на помощь?! — Потому что Мастер пошел. — Угу, — явно не поверив, произнес М-21, и на этом мои воспоминания о том дне заканчиваются. *** На этот раз я валялась в кровати не в больнице. Кажется, я в доме Франкенштейна! .. эх, а я так и не поняла до конца по манхве, хороший он все-таки или плохой. Вряд ли бы Мастер доверял плохому человеку, впрочем. Но то, что Франки меня ненавидит, это точно. Даже все заботы обо мне, как тяжелобольной, спихнул на Эмыча, как М-21 звали русскоязычные комментаторы. Парень даже не подумал сопротивляться, хотя по его лицу вообще нельзя сказать, что он испытывает положительные эмоции по отношению ко мне. Он смирился со мной, как с какой-то обузой, от которой, в случае чего, можно легко сбежать. Зато комната ничего так отделана. Больше всего мне нравилась кровать — широкая, двуспальная, на такой чертовски удобно спать по диагонали. Справа от кровати стоит тумбочка с настольной лампой, к углу задвинута стойка для капельницы. К счастью, я совершенно не помню, как меня капали, потому что мне никогда не хватает силы воли лежать без движения весь процесс капания. Я случайно поворачиваюсь, и иголка противно шевелится в руке, отчего непроизвольно конечности дергаются, и становится только хуже. Хотя, возможно, все дело в теле, оно неспокойное, но сравнивать мне не с чем. Дома я никогда не оказывалась под капельницей, самой страшной травмой была сломанная рука. Сначала была трещина, а потом, по пути домой, я ее доломала, да, я знаю, что я молодец, травматолог так мне и сказал. Еще в комнате был шкаф с двумя дверцами. Единственная аналогия, которая пришла мне в голову, когда я его разглядела, была Нарния. Вот знаете, такой, массивный, с кривыми ножками, типичный шкаф. Он бы выбивался из интерьера, не будь здесь массивного стола, под стать шкафу, и изящной, но массивной люстры. Такое чувство, что на этой комнате Франкенштейн тренировался, потому что остальные комнаты, если вспоминать по манхве, были у него вполне современными. Пока я тут лежала, ко мне заходил только Эмыч. Три раза в день. Еду приносил. Когда я его так назвала, он приподнял бровь, но ничего не сказал, только судорожно сжал губы. И он меня не выносит… Что же я за попаданка такая? Большинство нормальных попаданок главные и не очень герои просто обожают. Хотя большинство нормальных попаданок просто выдуманы! А мне что… налаживать со всеми отношения?! .. Что ж, выбора-то, кажется, нет. Хотя проще всего вести себя, как обычно. Большинство людей, и не важно, придуманы они или нет, каким-то таинственным местом чувствуют, когда их обманывают. Да и сама в линиях поведения не запутаюсь. Спустя неделю постельного режима я рискнула встать (спина хрустела, сипела и болела так, будто мне лет сто) и спуститься вниз. В гостиной сидели Франкенштейн и Райзел, я повертела скрипящей шеей и увидела спину Эмыча, который что-то делал на кухне, закрытый от моего взгляда стойкой, наподобие барной. Когда я предстала перед мужчинами, они молча оглядели меня. Райзел продолжил пить чай, Франкенштейн вздохнул, но ничего не сказал. Молчание затянулось. Было слышно, как брякал посудой М-21. Я вздохнула, изображая Франкенштейна: — Спасибо за гостеприимство. Лицо Франкенштейна стало совсем кислым. Тьфу на него. Как там его фанаты называли? О! Франки! — С вашим лицом, Франки-ним, можно пить чай, — я сделала маленький шажок назад. Хамить было рискованно и даже неоправданно, но я как-то должна вытащить его на разговор! Все видели, что на нормальную реплику он не отреагировал? .. Ладно, не отреагировал так, как нужно мне. Франки поперхнулся: — Что? — глаза его потемнели, меня почти прибило его темной аурой. Я еще раз вздохнула: — Наконец-то. А то я уже подумала, что вы немой. — Разумеется, я не твой, — огрызнулся Франки. Аура немного спала, но он все еще глядел настороженно и несколько озлобленно. Я решила не затягивать с неприятной частью: — Я счастлива, что вы не мой, Франкенштейн-ним. Оставайтесь и дальше преданным слугой Райзела-нима, — Франки открыл было рот, но я торопливо продолжила, не давая ему и шанса вмешаться: — Райзел-ним… можно называть вас Мастер, это быстрее? — я уставилась на невозмутимо потягивающего чай парня – ну, не тянул он внешне на мужчину. Тот элегантно кивнул, я с облегчением выдохнула, но подняв глаза на Франкенштейна, вздрогнула. Кажется, кто-то считает, что Мастером Ноблесс называть может только он. — Эээ… что касается дела, — язык заплетался, слово я выпила пару бокалов шампанского, причем залпом, а потом занюхала их водкой. Но дело было не в том, что я смущалась, Франки меня откровенно сейчас пугал. — Я не могу жить в доме с тремя мужчинами, — я покосилась на с интересом посматривающего в нашу сторону М-21. — Ты ведь охранник Мастера, — с горьким упреком и тщетно скрываемой ревностью в голосе произнес Франки. Прозвучало с таким жутким сарказмом, что я невольно закатила глаза: — О-о-о, уж поверьте, от вас проку побольше будет. — Самокритично, — усмехнулся Франки, оттаивая на пару градусов. — Я имею привычку признавать правду, — в тон ему ответила я и судорожно перевела дух, глядя в стенку за спиной блондина. — У меня оплачено за комнату. Правда, половина месяца уже прошла… Вот блин! — Какой блин? — не понял Франки и огляделся. Наверное, его заинтересовало, куда я так смотрю. — Русская присказка, — пояснила я. – Ух, — и тут меня снова парализовало, очень вовремя, нечего сказать! Я не могла даже пальцем пошевелить, зато легко болтался язык. Губы, впрочем, не шевелились тоже, так что толку от подвижности языка? Мычать я не стала. — Сядь, поговорим о том, как проходят дни в Е-ран, — Франки кивнул на диван, встал и прошел к неприметному сейфу (на то он и сейф) в углу, откуда достал папку с какими-то иероглифами. Повернулся и почти ошалело уставился на меня, застывшую в той же позе. На лице его медленно проявилось желание спросить меня, неужели мы играем в „Море волнуется раз“. Не знаю, есть ли в Корее аналоги, но я могла только стоять и смотреть на него с жалостливым видом. — Я ведь разрешил сесть, — недоуменно произнес он. Я молчала, еще более жалобно глядя на него. — У нее так бывает. Считайте, что она в ступоре, — новый голос вмешался в разговор. Я скосила глаза — М-21 подошел ко мне и практически волоком оттащил к дивану, где устроил прямо в середине. Наверное, вспомнил, как я замерла в нашу первую встречу, сложил два и два и сделал правильные выводы. Хм, я не могла не отметить еще при чтении дома, что он умен. Хотя, конечно, выходки его по началу — это что-то с чем-то. Некстати вспомнилась песня: «Враг навсегда остается врагом„… — Спа-сибо, — непослушно шевельнулись губы. — Странно, — Франки пристально за нами проследил, вернулся к столу и положил папку передо мной. — Парализует? Это приступами? Я тщетно попыталась кивнуть. Что-то щелкнуло в спине, и я невольно поморщилась. Подняла голову. Паралич миновал. — Приступами. В самый неподходящий момент. Намудрили они чего-то в лаборатории, — я говорила тихо и озлобленно, затем вздохнула, возвращая лицу невозмутимую маску, скрывающую эмоции, протянула руку, взяла папку, пролистала и поняла, что это бессмысленно. — Я не умею читать иероглифы, — призналась я. Франки уставился на меня так, словно я пришла из каменного века и заявила, что мамонты живут на соседней улице. Затем он разочарованно повертел головой — словно искал мой каменный топор, на который я предложила ему махнуться. — Как?! — только и спросил он. Я вздохнула и напомнила: — Я из другого мира. И я русская. — Расскажи этот бред кому-нибудь другому. — Вы считаете, я просто запудрила Мастеру мозги? — я даже привстала, благо спина позволила этакий маневр. — Вы серьезно верите в то, что Райзел идиот и поддастся этому?! М-21 тихо хрюкнул и тут же принял исключительно благочестивый и серьезный вид; Райзел, казалось, был не здесь и наслаждался чаем, зато Франки смутился: — Нет, но, согласись-ка, это кажется нереальным! — Сами вы согла-сиська, — огрызнулась я, раздраженная недавним параличом, и откинулась на спинку дивана. — Забили. — Что сделали? — не понял Франки. — Забыли, — поправилась я, уразумев, что мой лексикон не всегда нужно переводить на корейский дословно. — Нужно обучить тебя чтению, — задумчиво произнес Франки и вдруг коварно улыбнулся: — М-21, займись. Мы с ним переглянулись и синхронно застонали. После уроков мы точно друг друга возненавидим. А я ведь хотела контакты налаживать. Не, тут точно ничего не выйдет, знаете, была такая фраза: „У них все было хорошо до того момента, как они стали жить под одной крышей“. Квартирный вопрос испортил не только москвичей, пусть и слегка не в том смысле. — Я ведь не учитель, — попытался воспротивиться Эмыч, пока я предавалась меланхоличным воспоминаниям. Франкенштейн предпочел сделать вид, что ничего не услышал: — А потом я проверю. Только учти, пожалуйста, что в корейском языке практически нет иероглифов. Используется слоговое письмо, хангыль,пятьдесят один знак. Иероглифы есть китайские, ханча, выучишь минимум. Чтобы мне не было стыдно за ученицу Е-ран. Впрочем, все это тебе расскажет М-21. Он грамотный парень. Ах, да. У вас на это две недели. Пусть медленно ты будешь читать, но полностью безграмотной ты быть не должна. Я сделала вид, что упала в обморок, но мне определенно никто не поверил, даже Мастер, который медленно и величаво потягивал чай. — Что касается твоих приступов паралича… — Франки задумался, поднес руку к губам, прикусил ноготь. — Сейчас спустимся в мою лабораторию, я кое-что проверю и назначу тебе какое-нибудь лечение, — он поднялся и пошел к лестнице. Я вздохнула, поднялась и отправилась за ним, кивнув Мастеру, который проводил меня неожиданно внимательным взглядом. М-21 упорно на меня не смотрел, изучая картины с таким видом, словно увидел их впервые. Ну да, все правильно. Я ему еще надоем. *** Лаборатория Франкенштейна неприятно напоминала лаборатории Кромбеля. А чего другого я ждала, на то это и лаборатория, чтобы быть похожей на миллион других лабораторий. Ждать чего-то другого, это все равно, что ждать оригинальности от унитаза в ванной комнате. — Ложись сюда, — блондин шевельнул каталку. Я послушно забралась на нее, сбросила обувь и распростерлась на ней, ожидая… да чего угодно ожидая, но никак не этого: — Сделай лицо попроще, я же тебя не резать собрался, — спокойный и уверенный голос Франки. Блин, а ведь точно разрежет меня, избавится, так сказать, от конкурентки. — Мне неприятно быть в чьих-то руках, — я нервно дернула плечом. — Что они с тобой делали? — Франки подошел, весь такой в белом, я даже опешила сначала: — Ангел! — и уставилась на него, он смущенно хмыкнул: — Нет, не ангел, — его руки прошлись по моим рукам, он прижал пальцы сначала к моему запястью, потом к моей шее (я почувствовала, как кровь отталкивает их). Глубокомысленно хмыкнул и сделал какую-то пометку. — Это странно, да? — спросила я. — М? — Что на запястье пульс не прощупывается, а на шее он так сильно… ну, толкается. — Я бы не сказал, что не прощупывается. Скорее, он там очень слаб. Сядь, медленно, — дождался, пока я выполню приказ, вся кривясь от скрипа в спине, и произнес: — Почему у тебя руки исколоты, будто ты наркоманка? Ладно бы только вены, я бы решил, что в тебя влили литров семьсот из капельницы, но ведь… — Спросите, что полегче, — огрызнулась я на обидное сравнение. — Я тут полгода, а когда явилась, они уже были такими, — я закатала длинный рукав, обнажая синие вены, испещренные шрамами от уколов. Как верно подметил блондин, уколы были не только на венах, некоторые еще плясали на порядочном расстоянии от вен, словно кололи мне руки косоглазые медсестры в изрядном подпитии. — Хм, — Франки подсунул мне под спину сразу три подушки, проследив, чтобы мне было удобно, обхватил лицо руками и вгляделся в глаза, бесцеремонно поворачивая мою голову туда-сюда. — Зрачки расширены. Успокоиться можешь? — Я спокойна, — ответила я. — Значит, постоянно кололи стимуляторы, — он отпустил мое лицо и повернулся ко мне спиной, присев на край каталки. — Расскажи о том моменте, когда только появилась здесь. Почему ты вообще сюда попала? Я вздохнула. И рассказала. Все, с самого начала. С моего заплыва в ледяной воде. — Вот так и получилось, — спина Франки внимала мне. — А еще это тело иногда просто звереет. — Покажи сейчас, — он повернулся ко мне с воодушевлением истинного ученого. Я дернула плечом и представила, как Рея убивают, а мне голос говорит: «Душа… (тьфу, вечно забываю номер) вы не справились с заданием, и вы останетесь вечно в мире „Дворянства“!» — Вау, — выдохнул Франки. Я открыла глаза и уставилась на него. — Неполное обращение, — произнес ученый. — Зрение нормальное, человеческое? — Р-р-р, — подтвердила я. Сидеть было неудобно, и я привстала. Хвост взмыл над спиной и хлестнул по подушкам. А, к черту, Франки ведь сначала медик, а потом уже мужик, так что то, что моя ночнушка задралась, демонстрируя нижнее белье, не так уж и страшно. А как бы себя утешали вы? .. — И почему все дэшки были признаны недоделкой? — поинтересовался Франки, хватая меня за руку и разглядывая когти, замеряя линейкой, тут же принесенной со стола. — Из-за паралича, — я проговорила это, и он вскинул голову, вглядываясь в мои клыки. — Покажи-ка! — его рука полезла в мой рот, я яростно начала сопротивляться. — Ты чего?! — возмутился он, борясь со мной. — Грязные руки в рот! — заорала я, пытаясь увернуться от пальцев Франкенштейна. — Они не грязные! — он немедленно оскорбился. — Я их мыл. — Мне неприятно. Хотите, я просто вам улыбнусь, только вы встаньте подальше! — Хочу, — ученый сделал шаг назад. Я недоуменно поглядела на него (больно быстро он согласился) и раздвинула губы в улыбке. Мир перевернулся, я уставилась в потолок лаборатории, возмущенно мыча. Франкенштейн без проблем преодолел расстояние и теперь, прижав меня к подушкам, щупал клыки! — А-р-р-р! — произнесла я и клацнула клыками. — Осторожнее, — заметил ученый, и я застонала так, что он отпрянул в сторону: — Что такое? — Ничего, — я потерла губы, огляделась. — Можно мне воды?! — Да, — он отошел, налил из прозрачного графина, стоявшего на столе среди папок, воды в стакан и преподнес мне. Наблюдая, как я пью, он задумчиво произнес. — Массаж и движения. — Что? — булькнула я. — Массаж тебе будет делать М-21, — на этих словах я поперхнулась водой и закашлялась. — Не я же. А тренировки… ну, сама определишься, можешь даже со мной. Ну, или с тем же М-21. — Вы сами ему про массаж сообщите, — попросила я слабым голосом. — Вас он не убьет. А на мне оторвется, я это чувствую. *** Вечером ко мне заглянул М-21, злой, как стая голодных волков. В серых глазах светилась злость, перемежающая иногда буддийским умиротворением, словно он про себя читал мантры. Длинные, глубоко нецензурные мантры. Я отвернулась от окна, в которое до сего момента глядела, и стала с преувеличенным вниманием разглядывать свою обувь. Ага, розовые домашние тапочки. — Раздевайс-ся, полнос-стью, — прошипел парень. Я захлопала ресницами, как девственница на выданье: — Что, прости? — Мас-саж делать буду, — таким тоном только „убивать буду“ говорить, причем не в шутку, а всерьез. Я тихонько вздохнула: — Мы можем соврать. — Франкенштейну? — М-21 искренне, казалось бы, поразился. — Я-то смогу выдержать роль, а вот ты спалишь нас обоих. — Прости, — я легко пожала плечами, подошла к заправленной кровати и начала расстегивать рубашку. Парень молчал, наблюдая, а в глазах его вспыхивали недобрые огоньки. Я попросила, пряча кривую улыбку: — Отвернись, пожалуйста. Он молча выполнил просьбу. Я скинула рубашку, нижнее белье и улеглась на живот. Лежать было неудобно — грудь мешала. — Руки вытяни, — теперь послушалась я. Теплые руки прошлись по моей спине, затем меня накрыли простынкой. Я блаженно прикрыла глаза, всегда любила массаж. В теплых и ласковых руках массажиста уносишься в мир мечтаний, грезишь, а тебя растирают, и так приятно, и всему тело легко и свободно. Массаж — это круто. Но не такой!!! Спустя десять минут подготовки, показавшиеся одним моментом, молчаливая неприязнь ко мне и ненависть к приказу Франки вылились в самый кошмарный в моей жизни массаж. Меня так не давили, не растирали и не щипали никогда! Очень надеюсь, что синяков не останется. Кожа спины горела, я же, пока сжимала челюсти, чтобы не стонать, прокусила губу насквозь. Можно пирсинг вставить — даром я, что ли, такую дыру прогрызала?! Эти двадцать минут были ужасно долгими, они тянулись, как резина, но все же и они имели свой конец. Когда все закончилось, я не могла поверить, что это все. Просто не могла. Спину трогать не хотелось, как мне встать, я не имела ни малейшего понятия. — Все, закончили. Такой массаж будет два раза в день, — отрапортовал заметно повеселевший М-21. Душу отвел на мне, садист! Я тихо плакала, уткнувшись в подушку. — Одевайся, и мы займемся письменностью, — он отвернулся. Я не пошевелилась. – Ну, что на этот раз? — в голосе ясно прозвучало раздражение. А я чувствовала злость на себя. Алиса, мать твою! Никому тут ты не нужна. Ни ты, ни твое тело, Д-17, да? Замуж она собралась, три раза ха-ха! Я поднялась, оделась и тихонько проскользнула мимо застывшего М-21, изучающего дверной косяк. Ну и хорошо, что он не смотрит, кровь из прокушенной (кроме шуток!) губы испачкала подушку, но пусть лучше он не видит, как течет струйка крови по подбородку. Мне так проще будет. Уверена, он не хотел ничего плохого, просто перестарался. Но вот как раз от этого легче не становилось. Холодная вода немного взбодрила меня, я смыла кровь в раковину, и белая эмаль окрасилась розовым. Убрав следы своего пребывания в ванной, я уставилась в зеркало. Губа была припухшая и слегка деформированная, учитывая скорость регенерации этого тела, к утру следов не останется, но я такой бледной никогда не была. Вернувшись в комнату, застала Эмыча в той же позе, словно никуда не уходила. Он внимательно посмотрел в мое лицо, его бровь немного приподнялась — мои глаза все еще были красные от слез; но он ничего не сказал. Я говорить с ним не стала, уселась на кровать и стала ждать урока. Немного постояв, но так и не дождавшись приглашения, он сел рядом: — Хангыль был создан группой корейских учёных по заказу царя… — М-21 явно начал вводную лекцию, но я грустно перебила его. — И он модифицированный. — Эм, — Эмыч несколько растерялся. — Можно и так сказать. Элементы хангыля называются чамо. В отличие от иероглифов, где каждый знак обозначал слово, а порой — целое понятие, в хангыле каждый знак соответствовал звуку речи. Это было величайшим открытием для Востока, где другую письменность, кроме иероглифической, просто и мыслить не могли. Он посмотрел на меня, ожидая реакции, и, наверное, был поражен моим равнодушием. У меня спина болит! .. и губа ноет. Какое мне сейчас дело до уроков?! Эмыч вздохнул и продолжил: — Китайская иероглифическая письменность — ханча — всегда использовалась и продолжает использоваться в корейском языке. Однако ханча критиковалась националистически настроенными лингвистами и педагогами, но защищалась культурными консерваторами, которые высказывали опасения, что потеря знаний китайской иероглифической письменности лишит будущие поколения корейцев важной части культурного наследия нации. В итоге, несмотря на то, что хангыль утвержден как официальная национальная письменность, и, несмотря на то, что из школьных планов удалено изучение ханча, в школах продолжают изучать китайские иероглифы, минимум тысяча восемьсот. На этой информации я застонала. Две недели на это?! Франки решил меня убить… — Что-то не так? — М-21 уставился на меня своими серыми глазами, в которых явственно читалось злорадство. Губу ему прокусить, вот тогда посмотрю, как он позлорадствует. Видать, я очень кровожадно смотрела на его губы, потому что он их поджал, а потом процедил: — Ау! Что?! — Нет, ничего, — я опустила голову, чтобы не видеть его лица. — Прекрасно, — подвел итог Эмыч и вытащил откуда-то приготовленную заранее тетрадку и ручку. — Смотри, — он начал рисовать в тетрадке какие-то… ну, иероглифы, иначе не сказать! — Четырнадцать простых согласных, — заливался Эмыч и рисовал в столбик: ㄱㄴㄷㄹㅁㅂㅅㅇㅈㅊㅋㅌㅍㅎ. — Десять простых гласных, — и дорисовывал: ㅏㅓㅗㅜㅡㅣㅑㅕㅛㅠ. Я молча взирала на это безобразие и чувствовала, как шевелятся на голове волосы. Полагаю, слоговое письмо складывалось из пар букв, но кто бы знал, как я хотела вышвырнуть Эмыча из моей комнаты, запереться, залезть с головой под одеяло и рыдать. Да, мне было до слез жаль себя, но кому было бы не жаль? — Возьми, — он сунул мне в руку ручку. — Придумай свое обозначение для звуков, — и он начал называть их. Я, недолго думая, записала их „как слышу“ по-русски. Вряд ли это будет точно, но все лучше, чем ничего. Помимо этого были еще пять сдвоенных согласных, одиннадцать диграфов и одиннадцать же дифтонгов. Под конец урока я уставилась на Эмыча совершенно осоловевшими глазами. — Учи их, — сказал он, поднялся и вышел из комнаты, не оглядываясь. Я только поглядела ему вслед, подумав, удержалась от плевка, и вернулась к рассматриванию слогов. Там были и обычные а, о, е, и не особо обычные уа, уэ, уо, уи. Звук уи особенно порадовал, его я точно запомню быстро. Я сидела и разглядывала записи так долго, что не заметила, как уснула.