Мой школьный учитель

Карина       Немного помолчав и взвесив все «за» и «против», я пришла к выводу, что хуже уже все равно не будет. Собравшись с мыслями и взяв себя в руки, я уже открыла рот, чтобы рассказать всю правду, как вдруг Андрей поднялся с корточек, видимо, так и не дождавшись моего ответа. Не знаю, что мной тогда двигало, но я успела схватить его за руку и вернуть на место. Он удивленно взирал на меня снизу вверх, а я продолжала сжимать его руку. Так спокойнее.              — Это отец. — Вот и все, что я смогла из себя выдавить. А что еще говорить? Думаю, тут и так все понятно без всяких пояснений.              — А что же мать? — удивленно спросил Андрей, приобнимая меня за коленки. Не знаю, почему я все это ему позволяю. Может потому, что с ним мне уютно и комфортно? Или потому, что он единственный человек, который смотрит на меня без презрения и жалости?              — А что мать? — горько ухмыльнулась я. — Мать уже давно забила и на меня, и на Даньку. Ты же помнишь Даньку?              — Тот малец, что был с тобой в ту ночь? — он тепло улыбнулся, вспомнив, видимо, их ночную беседу, но спустя пару секунд снова посерьезнел. — И как часто вы ночуете на улице?              — Довольно часто, — честно ответила я, не стараясь скрыть текущего положения дел. — Зимой приходится хуже всего, потому что ночевать на улице совсем не вариант. А пока еще тепло, мы с Данькой частенько кантуемся в парке или в подъезде соседнего дома.              Крепче сжав мои коленки и уткнувшись в них носом, Андрей глубоко задумался. Просидев в полной тишине пару минут, он внезапно резко поднялся с корточек и двинулся к теперь уже его рабочему столу. Я была несказанно этому рада, потому что ноги мои уже начали затекать. Парень же достал из полки маленький блокнотик, вырвал лист, что-то быстро на нем написал и протянул мне.              — Вот, — сказал он, — это мой адрес. Пожалуйста, не ночуй больше на улице. Чуть что, сразу иди ко мне. Шикарных апартаментов не обещаю, но теплый ужин и удобный, широкий диван я вам обеспечу.              Ошеломленно взирая на маленький листочек в своих руках, я не могла сказать ни слова. Я была настолько поражена его поступком, что все мои слова просто пропали. Где-то глубоко в груди снова зарождались судорожные всхлипы, упорно мной подавляемые. Но, не сдержав эмоций, я порывисто обняла Андрея за талию и, шепча слова благодарности, снова разревелась.              Парень в ответ крепко прижал меня к себе, даря тепло и какой-то домашний уют. С ним я чувствовала себя в безопасности, хоть и знакомы мы с ним были только второй день. Где-то внутри меня зарождался теплый клубок благодарности и привязанности.              — Ну-ну, — усмехнулся парень, — не плачь ты так! Чего разревелась?              Он ласково потрепал меня по голове и, обхватив ладонями мое лицо и подняв его так, чтобы я смотрела ему прямо в глаза, большими пальцами стер влажные дорожки на моих щеках.              — Запомни: если тебе что-то понадобиться — смело обращайся ко мне, — он тепло улыбнулся, глядя прямо мне в глаза, а я разревелась еще сильнее. Наверное, это все из-за того, что я долго сдерживала все эти слезы в себе.              Андрей беззлобно рассмеялся и крепко прижал меня к себе, стискивая чуть ли не до хруста костей.              — Глупая ты, — прошептал он. — Смотри не потеряй адрес! А теперь приведи себя в порядок, и пойдем по домам. Я провожу тебя.              Утерев слезы рукавом старого свитера и громко всхлипнув заложенным носом, я поспешила на выход, едва не забыв сумку. Если бы не удивленный оклик Андрея, ушла бы домой без своих вещей и получила бы от отца нагоняй.              

***

             Оказалось, что с Андреем мы живем… в разных подъездах. Такое совпадение привело моего нового классного руководителя в неописуемый восторг, а меня просто слегка удивило. Я уже приметила, что у Андрея какая-то странная реакция на самые обычные вещи. Слишком уж он… радуется даже самым мелочам. Я не говорю, что это плохо. Просто это… необычно. И иногда пугает, если честно.              Проводив меня до подъезда и слегка сжав мое плечо в знак прощания, Андрей быстрым шагом удалился. Я же, одной рукой прижав к груди сумку, словно ища у нее поддержки, шагнула в приятный мрак подъезда. Как глупо. Это ведь всего лишь сумка. Не думаю, что она спасет меня от кулаков пьяного отца.              Поднявшись на шестой этаж на старом, скрипящем всеми деталями и шестеренками лифте, я сделала глубокий вдох. Уже привычный ритуал для меня. Хотя сегодня кое-что изменилось: в заднем кармане штанов лежал маленький клочок бумаги, обещающий, что спать я сегодня буду в тепле и уюте.              Попав из обшарпанного крыла в не менее обшарпанную прихожую квартиры, я громко крикнула:              — Я дома! — в надежде, что никто не откликнется. Надежда не оправдалась.              Из комнаты родителей раздался дикий грохот. Уж не знаю, что там случилось: то ли отец, напившись, в очередной раз что-то столкнул, то ли он сам упал, мне было все равно. Не разуваясь, быстрым шагом проследовав в нашу с братом комнату, я подхватила пижамы и затолкала их поглубже в сумку.              Уже когда я была у входной двери, отец все-таки выбрался из их с мамой комнаты, сжимая в руке прозрачную бутылку с какой-то мутноватой жидкостью внутри. Уж не знаю, что это такое, но, судя по его состоянию, эта бутылка была явно не первой. Думаю, если бы он не держался одной рукой за дверной косяк, он бы давно уже, не устояв на заплетающихся ногах, упал, расшибив себе голову. Порой я так хочу, чтобы это все-таки случилось.              Он стоял, шатаясь, как молодая осина на ветру, с мокрым пятном в области паха на старых, порванных трениках, с бутылкой какой-то бодяги в руках и пытался выдавить из себя хоть пару слов, тупо смотря, как я открываю дверь, чтобы уйти из этого места. Жалкое зрелище.              Посчитав, что в таком состоянии, все, что он сможет сделать — это сделать шаг и навернуться, я повернулась к нему спиной, распахивая дверь и собираясь выйти из квартиры. Не успев сделать и шага, я почувствовала, как правое плечо пронзает тупая боль, а по руке до самых кончиков пальцев проползают, словно бы электрические, заряды, заставляя болезненно охнуть.              Этот ублюдок запустил в меня бутылкой! Гребаной бутылкой с эти гребаным пойлом, которое он вливает в себя чуть ли не каждый день, когда удается выбить из матери деньги!              Дикая злость поднялась откуда-то снизу, расползаясь по всему телу и заполняя сознание. Резко наклонившись, я попыталась поднять бутылку правой рукой, но оставила эту затею, почувствовав судорогу, быстро распространявшуюся от плеча до кисти.              Из-за того, что пришлось пользоваться левой рукой, бросок получился неточным, и бутылка разбилась в дребезги прямо рядом с головой отца, ударившись о дверной косяк. Не теряя времени, я шустро выскочила из квартиры, громко хлопнув дверью напоследок, и бегом побежала по лестницам, минуя этаж за этажом. Ждать, пока это ведро с шурупами, названное каким-то умником лифтом, доползет до моего шестого этажа, было слишком опасно. Завтра отец позабудет об этой стычке, как забыл о многих других, но сегодня, пока он в таком состоянии, он опасен. И не только для меня. А потому, первым местом, куда я направилась, выскочив из подъезда, был детский сад, в котором просиживал штаны Данил. Почему просиживал? Да потому что мой братец слишком смышлен для своего возраста, и делать ему среди своих сверстников было абсолютно нечего.              Стараясь не шевелить пострадавшей рукой, я быстро добежала до нужного мне места. Как хорошо, что мы успели записать Данила в детский сад, находящийся так близко к дому.              Зайдя через вечно скрипящую калитку, я пересекла небольшую парковую зону и оказалась перед низким двухэтажным зданием. Вокруг слышался веселый гам, издаваемый развлекающейся на детских площадках малышней. Отыскав взглядом одну из воспитательниц моего братца, я твердым шагом, ничем не выдавая, какой дискомфорт я испытываю, стоит мне только чуть-чуть двинуть рукой, направилась в ее сторону.              Заметив меня еще издалека, Надежда Алексеевна дружелюбно махнула мне рукой в приветственном жесте. Не знаю, догадывалась ли она о нашем с Данилом положении, но она всегда относилась к нам как-то по-особенному. В который раз благодарю Всевышнего за то, что он дал Даньке возможность почувствовать тепло материнской любви.              Я еще не успела даже дойти до Надежды Алексеевны, как на меня налетел ураган в миниатюре. Болезненно поморщившись, я обняла прижимающегося ко мне братца за худющие плечи.              — Привет, Тигренок.              — Ты сегодня рано, — буркнул он куда-то в район моего живота.              Я легонько потрепала его по темным, как и у меня, волосам, отчего он поднял голову, уткнувшись мне в живот острым подбородком, и уставился на меня своими зелеными блюдцами-глазами. Да уж, семейное сходство на лицо, как говорится.              — Тут кое-что случилось, поэтому сегодня я заберу тебя пораньше. Ты же не против?              — Я даже рад, — улыбнулся он. Ну просто ангел, а не ребенок.              — Тогда для начала отчитаемся перед Надеждой Алексеевной о твоем уходе, а затем двинемся в путь, — улыбнулась я в ответ, беря его за руку.              Уладив все вопросы по поводу столь раннего ухода Даньки из сада и сказав, что мама попросила привести его пораньше, мы тепло попрощались с воспитательницей и двинули в сторону дома.              — Мы идем домой? — удивленно спросил братец, заметив наше направление.              — Не совсем, — ухмыльнулась я, хотя в душе боялась, что Андрей скажет, что я совсем обнаглела, притащившись сразу после того, как мы расстались возле моего подъезда. — Помнишь, не так давно мы с тобой встретили одного парня? Ну тогда, в парке… — пояснила я, увидев в глазах брата непонимание.              — Андрея? — умильно нахмурив тоненькие брови, переспросил он.              — Надо же, ты даже имя его запомнил! — удивилась я и описала в красках весь сегодняшний день. Данька внимательно выслушал мою исповедь и, сделав определенные выводы, поинтересовался:              — Так значит, сейчас мы идем к этому Андрею, да?              — Ага, — ответила я, и мы замолчали. С Данилом я не чувствовала никакого дискомфорта, а даже наоборот, считала это молчание, как некую форму выражения любви друг к другу. Тигренок молчал, когда это нужно было мне, я молчала, когда это нужно было ему. И эта сопровождающая нас тишина всегда была гораздо теплее, чем самые громкие слова, которыми можно было бы передать мою любовь к младшему брату.              Первым наше молчание нарушил Данил, тихонечко дернув меня за левый рукав, привлекая мое внимание.              — Рука сильно болит? — спросил он с такой заботой, что у меня просто защемило сердце. Как он мог узнать, что что-то случилось? Я же старалась не показывать никакой дискомфорт... Всегда удивлялась, как это чудо могло родиться в такой семье как наша? Как он смог стать таким хорошим, таким добрым ребенком, живя в постоянном аду? Порой я задаюсь вопросом, что было бы со мной, не будь у меня этого маленького ангела. И ответы, всплывающие у меня в мыслях, всегда пугают меня до дрожи в коленках и заставляют благодарить Всевышнего за то, что он дал не это чудо.              — Да ничего, ерунда! — легко соврала я, только чтобы стереть с его лица это беспокойство. — Так, побаливает чуток, но ничего страшного. Наверное, даже синяка не останется! — заверила я Даньку, хотя сама прекрасно понимала, что если я не приму никаких мер, плечо мое раздуется до размеров той жопы, в которой находились мы с братом.              Дойдя, наконец, до подъезда Андрея, я, взглянув на бумажку-подсказку, набрала на домофоне нужную нам комбинацию цифр и, спустя несколько секунд, из старенького динамика послышалось шипящее:              — Да?