Сквозь бури невзгод, сквозь рифы потерь...

Произошедшее на «Ундине» отразилось и на Макс, и на Дауде. При этом понять, что именно происходит сейчас с сестрой, я не смогла. Проще всего было бы решить, что она испугалась здорового мужика с ножом, который на ее глазах с особой жестокостью зарезал ведьму, вот только… Вот только Макс описывала момент, когда Дауд вырвался из рук ведьмы и кинулся на нее, с горящими от восторга глазами. Да и было бы странно ожидать чего-то другого от ребенка, который тащится от «Эльфийской песни», «Плача Цикад», «Адской девочки» и прочих вещей, которые известны своей жестокостью и гнетущей атмосферой. В целом она предпочитала мультики того же жанра, что и я игры. Всякие там антиутопии, ужасы, кровь-кишки-мясо… Можно сколько угодно говорить, что в реальности убийство выглядит страшней, вот только Макс уже не первый раз видит чью-то смерть. С бандитами, которые напали на нас в катакомбах перед встречей с Даудом, мы обе тогда не церемонились. И воспитывая нас, в общем-то обеим прививали мысль о том, что убийство хоть и крайняя мера, но в некоторых ситуациях необходимая для собственного выживания. Ну, что еще? Потеря Даудом контроля над собой… Спорный момент, конечно, но Макс знала, что подобное происходило однажды. Кроме того, из нас двоих именно она интересуется всякими медицинскими темами, а значит — понимает, что с головой не в порядке у всех после пережитого. И вела она себя, кстати, во время «слета» Дауда абсолютно верно: не подходила на близкую дистанцию, не пыталась оттащить его или выхватить нож, не привлекала к себе внимания. И не пыталась сбежать, поскольку это могло спровоцировать рефлекс преследователя. Да и беспокоилась она за Дауда, а не за себя. В рассказе про «Ундину» она скомкала все, что касалось собственных эмоций в момент, когда ведьма прижала нож к горлу ассасина. Вот только к страху за Дауда на тот момент у Макс явно было примешано что-то еще. Что именно — понять я пока что не смогла. И это было плохо. С Даудом оказалось все еще сложней. Вывести закономерности в ситуациях, которые оба раза спровоцировали его выход из себя, у Макс получилось. Но рассказ самого Дауда ситуацию не прояснил. Было понятно только одно — он не врал о том, что ничего не помнит. Слишком спокойно он говорил о собственном похищении. Но, кажется, мысль о том, что события прошлого могут влиять на его поведение в настоящем, мужчину все-таки испугала. Развивать тему сейчас было бесполезно. Логичней всего предположить что-то вроде «Дауда похищают на глазах у матери, женщина пытается спасти сына, ее убивают, что и приводит к провалам в памяти ассасина, а следом Джессамина снова напоминает об этом много лет спустя». Вот только озвучивать такие предложения с какой-либо уверенностью при условии, что всей правды о произошедшем тогда мы не знаем — верх идиотизма. Что руководит Даудом, когда он теряет контроль? Увы, но на фоне отсутствия у него памяти о событиях выяснить это невозможно. Но, по крайней мере, мы теперь знаем, что фразой «не трогай его/ее» у нашего вполне рационального и довольно сдержанного бойца капитально срывает кукушечку. Остается только постоянно помнить об этом и не щелкнуть случайно тумблером. И, поскольку сделать ничего больше в данный момент нельзя, надо переходить к обсуждению ситуации, где что-нибудь, возможно, сделать можно.  — Скажи, ты много знаешь о призраках? Ну, о душах, которые торчат в Бездне?  — Почему бы тебе не спросить об этом у Чужого? — ассасин складывает руки на груди в защитном жесте, а потом — садится на край кровати.  — Потому что я не уверена, что во всей этой ситуации с Далилой и ведьмами Чужой однозначно на нашей стороне.  — Вот как?  — А ты сам подумай. Далила — тоже вроде как из его любимчиков. А у него мания столкнуть своих любимчиков лбами и потом любоваться, как они из ситуации выруливают. И, в принципе, он не мешает ни тебе убить Далилу, ни Корво убить тебя при случае.  — А как же ваше «задание на троих»?  — Давай скажем так — для выполнения «задания на троих» достаточно, чтобы те трое, кому поручили выполнять задание, оставались в живых. По сути, Чужому нет смысла давать информацию, которая поможет тебе, Эмили или Макс. Потому что вы все вне игры. И вы все трое, мать вашу, замешаны в истории с Далилой. Я уже молчу о том, что на «Ундине» явно расставили ловушку на тебя.  — Я думал об этом. И я не понимаю, откуда они вообще узнали, что мы туда отправимся. Покинуть «Песью Яму» можно только на лодке, так? Но в последние дни выбирались только мы с Макс и ты с телохранителем.  — Я тоже об этом думала. И ты забываешь, что у нас есть кое-кто, не имеющий физического тела.  — Ты про императрицу? — мгновенно «словил мышей» убийца.  — Именно. У Джессамины нет физического тела — раз. У ведьм же остались какие-то паранормальные способности, то есть — технически та же Далила могла побывать в Бездне, поболтать с Джессаминой и узнать у нее, куда именно вы отправитесь. Ну, а там уже только капкан расставить.  — Алекс, — мужчина покачал головой. — Я все понимаю, но твоя паранойя порой переходит все разумные границы. Знаешь, я сам люблю подозревать всех вокруг, но… Не вижу никакой логики.  — Давай я сейчас тебе кое-что расскажу. Джессамина практически с первого моего дня в этом мире лезет ко мне во сне поболтать. При этом, учитывая нашу разницу в менталитете, манере общения и взглядах на жизнь, общение наше напоминает попытку закрутить гвоздь в стену с помощью отвертки. Ты пробовал закрутить гвоздь в стену отверткой вместо того, чтобы молотком его забивать? Увлекательнейшее занятие, типа. Бесполезное, бессмысленное, безынтересное… Как и наше общение с императрицей. Но она все равно продолжала ко мне лезть. Корво ее оправдывал тем, что ей, видите ли, скучно. Ну и я до поры до времени кушала эту отмазку, со скрипом общаясь с Джессаминой. А потом обнаружила интересную вещь. Когда мы там, во сне, тусим с ней в Бездне, она начинает чувствовать запахи, боль и температурные перепады окружающей среды. Это раз. Второе — когда я ей по ее же просьбе показала прыжок с парашютом, она умудрилась в процессе поцарапать руку. Но болела эта рука потом у меня. Понимаешь, о чем я?  — На время твоего сна она оказывалась в твоем теле. И постепенно… брала над ним контроль? Алекс, это… Это нехорошо, — в голосе ассасина была слышна неприкрытая тревога.  — Мне это тоже не понравилось, поэтому на данный момент я сплю под смотрительскую музыку в наушниках. Она хорошо Джессамину отпугивает от моей тушки. Но ты мне вот объясни… Разве то, что она пыталась сделать со мной, не слишком похоже на то, что Далила собиралась сделать с Макс?  — Какой императрице от этого толк?  — Знаешь, во всех наших фильмах и играх призраки пытаются сделать две вещи. Первое — раздобыть себе физическое тело. Второе — отомстить тем, кто их угробил. Поведение Джессамины вполне вписывается в эту концепцию, тебе не кажется?  — Это если она действительно рассказала ведьмам о том, что я буду на «Ундине».  — А ты, значит, так не считаешь, — с вызовом смотрю я на мужчину.  — Я могу считать, что она хотела моей смерти. Но вот не могу поверить, что ради этого она подставила Макс. Твоя сестра ведь была рядом со мной все это время. А ведьмы не славятся своей… адекватностью, если ты понимаешь, о чем я. К тому же, Джессамина не могла не знать о том, что Далила охотилась за Макс. А, кстати, я разве не сказал еще о том, что ведьма приняла твою сестру за мальчика? Конечно, я ее понимаю: повадки у твоей сестры не девичьи, плюс кепка, плюс имя скорей мужское, чем женское… Но если бы Джессамина сговорилась с Далилой, уж про Макс бы ведьмы знали. И уж точно не надеялись бы, что пара могильных гончих может помешать ей сбежать к лодке. Кстати, на твоем месте я бы не забывал о том, что Далила хотела захватить не только твою сестру, но и трон Островной Империи. Мне кажется, уже на почве этого какой-то диалог между Джессаминой и Далилой невозможен. А еще напомню тебе о твоих же собственных логичных предположениях, что Джессамина чем-то насолила Далиле в прошлом.  — Но… — собираюсь было что-то возразить, а потом понимаю, что возражать нечего и лишь вздыхаю. Давненько мои гипотезы не разносили в пух и прах. — Ладно, хорошо, если не Джессамина, тогда кто мог нас сдать Далиле?  — Я, — пожимает плечами ассасин.  — То есть? — хмурюсь, не до конца понимая, что он имеет в виду.  — Алекс, Бригморские Ведьмы — вовсе не сборище тупых дамочек с непонятными прическами и страстью к разноцветным цветочкам, каким кажется на первый взгляд. Даже без магии, или с частью сил у них все еще остаются их мозги. А думать ведьмы умеют не хуже тебя. Мы логично предположили, что они находятся в Бригморе, так? Они, в свою очередь, логично предположили, что мы попытаемся добраться до Бригмора на уже известном корабле, который точно выдержит дорогу туда, поскольку один раз проделал путь в оба конца. Добавь сюда, что я знаю, где находилась «Ундина». Немного раскинуть мозгами — и можно понять, куда я пойду и что буду делать.  — Ладно, допустим. Принимается. А что насчет поведения Джессамины в отношении меня?  — А вот по поводу поведения Джессамины в отношении тебя я ничего опровергать не буду. Потому что с твоих слов ее поведение действительно кажется странным. Впрочем, я обсуждаю странности чужого поведения с самым странным человеком в нашей невольной компании.  — Почему это я самый странный человек в нашей компании? — выпад Дауда меня удивляет. Но, если честно, не очень сильно. Потому что я уже постепенно привыкаю к тому, что многие мои поступки, мысли и действия не всегда находят объяснения у местных.  — Давай подумаем. У тебя есть сестра. Есть Аттано. Есть Соколов и Пьеро, которым не откажешь в наличии мозгов. Но ты со всеми своими выкладками и подозрениями идешь… К кому ты идешь, Алекс? К человеку, который при других обстоятельствах нашей встречи одним движением перерезал тебе глотку. Фыркнув, забираюсь на подоконник с ногами, приваливаясь боком к стеклу.  — Дауд, Дауд… Давай рассуждать логически. Корво… Ну, он у нас лицо пристрастное. По отношению к Джессамине, к Эмили… Как ни крути, но обсуждать с ним возможное предательство императрицы — не лучший способ сохранить отношения хотя бы в нейтралитете. Пьеро… Ему нет дела ни до чего, кроме его изобретений. Готова поспорить, что он обнаружил, что попал в Межмирье, только после того, как перестала заканчиваться ворвань в его оборудовании. С пониманием человеческой натуры у него серьезные проблемы, достаточно вспомнить бесплодные попытки флирта с Каллистой.  — Есть Соколов.  — Соколов — ублюдок с крайне мутными мотивами. Знаешь, мне он напоминает нацистских ученых из концентрационных лагерей, которые испытывали на военнопленных всякую дрянь. У него весьма посредственные представления о ценности человеческой жизни, вдвойне посредственные — об обстоятельствах, при которых можно эту жизнь отнять.  — А я…  — Ты убиваешь ради денег. Но здесь в деньгах нет никакого смысла. Бонусом — тебе абсолютно не интересен секс, так что я могу не бояться, что ты начнешь плести какие-то свои интриги чисто ради того, чтобы затащить кого-то себе в постель. Вот не надо так улыбаться, у истоков большинства конфликтов стоит ситуация вида «мужики передрались за писечку», или «бабы не смогли поделить ебаря». Так… Что у нас остается в сухом остатке? Ни Далиле, ни бандитам, ни Чужому в его нынешнем состоянии предложить тебе нечего. А помощь мне — хоть и мутная, но перспектива выбраться отсюда. Я не вижу причин, по которым ты мог бы меня предать. Поэтому и прихожу. А еще — я заметила, что ты не особо болтлив. Что же насчет сестры… Я словно разговариваю со своим отражением. Которое отвечает мне моими словами, мыслит моими категориями и приходит к тем же выводам. А когда с тобой постоянно соглашаются — это приводит к неверной оценке ситуации. Например, Макс разделила мои опасения по поводу Джессамины и не предположила, что императрице все-таки незачем вступать в союз с Далилой.  — А Чужой? Разве не ты притащила его в паб, считая, что он может быть чем-то полезен?  — Ну, он неплохо наловчился мыть посуду. Что же насчет всего остального… Не наплевать ли ему на то, что произойдет с нашими мирами? Я сомневаюсь, что его могущественный папочка, или кем там второй бог ему приходится, разнесет его на клочки, если мы не справимся с квестом. Да, применит какие-то санкции. Да, может быть, понизит в звании, или как там у них это делается. Но вот потеряет ли Чужой свою жизнь? Судя по тому, что он не шибко суетится ради исправления ситуации — каких-либо серьезных последствий конкретно для него не наступит.  — Я тебя понял. Кстати, раз уж ты здесь, предлагаю заняться чтением.  — Вы про тот… дневник, который вы с Макс нашли рядом с Ундиной?  — Именно. Надеюсь, ты умеешь читать на тивианском.  — Я еще не переварила способность читать на Гристольском, — потерла переносицу рукой я. — Но, что странно, я не просто понимаю все написанное здесь, а вижу вполне себе русскоязычную писанину и в книгах, и в дневниках. Макс столкнулась с тем же самым.  — А ну-ка… — Дауд неожиданно вытащил откуда-то бумагу и карандаш, после чего написал одну и ту же фразу два раза подряд. — Что здесь написано?  — Одно и то же. «Мы живем в пабе «Песья Яма» на берегу реки Ренхевен».  — И нет никакой разницы между написанным здесь и здесь?  — Никакой. У вас даже почерк в этих фразах одинаковый. Ассасин нахмурился, а потом потянулся рукой к отложенному в сторону айпаду Макс. Включил камеру и навел экран на книгу.  — А так?  — Эээээм… — растерянно протянула я. На экране отображался абсолютно незнакомый текст. Ассасин тем временем развлекался вовсю. Сначала сфотографировал лист бумаги с записанной фразой, а потом — снял видео. И продемонстрировал мне результаты.  — На фотке могу понять, что написано, на видео — нет. Нахмурившись, наемник полез в сохраненные файлы. Про себя я заметила, что он очень хорошо наловчился пользоваться планшетом. Мне показали видео и фото с «Ундины». Фотки были «новенькими», а вот на видео, наоборот, видно запустение и упадок, в которые пришел корабль.  — И как ты этого раньше не заметила? — уточнил у меня Дауд.  — Я снимала только дом Соколова, а там была видеозапись. А на Кингспарроу смотрела через камеру, но не снимала.  — Значит, мы либо смотрим через камеру, либо записываем видео. Если просто делаем фото, то картинка будет иллюзорной, — подытожил Дауд.  — Можно вопрос? Почему вы так зацепились за эти фотки и видео?  — Смотри сама. Ты видишь записи из другого мира на родном для себя языке. Макс уже рассказывала мне о логичных предположениях о том, что Гристоль — это вроде как Англия, Тивия — ваша Россия и так далее. Не географически конечно, а есть некие культурные, климатические и национальные особенности. Например, Александрой назовут девочку скорей из тивианской семьи, чем из Серконской или морлийской.  — Вообще-то это имя, если я не ошибаюсь, греческое. А Греция — это у нас… Черт. Если Серконос — это вроде бы как Италия, Морли — вообще какая-то Африка судя по внешнему виду жителей, то Греции как бы и нет.  — Вопрос не в том. А в том, что твое сознание интерпретирует записи на гристольком не как английские. Хотя английский вы с Макс, как я понял, знаете на удобоваримом уровне.  — С разговорным английским у нас плохо, но вот читать и понимать на нем — с этим проблем нет, да.  — Выходит, что за интерпретацию языковых, если тебе угодно, кодов, отвечает вовсе не ваше сознание, иначе бы оно интерпретировало все на разных языках, а не только на твоем родном русском, так?  — Так. Но снова непонятно, к чему ты это говоришь. Ассасин махнул рукой.  — Долго объяснять, потом расскажу.  — Ловлю на слове. Так… Мы читать будем, или мне зайти потом когда-нибудь?  — Читай. Вслух, громко и с выражением. Бросив дневник мне в руки, сам ассасин завалился на кровать, потирая пальцами переносицу. То ли не хотел глаза напрягать, то ли башка болит после воздействия аномального поля — неизвестно. — Число не разобрать, месяца льда, 1837 год. Начало записи. Мне не нравится идея Лиззи помогать ублюдку в красном макинтоше. И дело не в том, что о нем говорят и пишут. На заборах тоже много чего пишут, но этот Дауд… Жутью от него несет. Конец записи.  — Дальше.  — Ага, вот, тут есть дата. Двадцать второе, месяца льда, 1837 год. Начало записи размыто, разобрать невозможно. Первое слово, которое можно прочитать — из Бригмора.  — Мы вернулись в Дануолл как раз двадцать второго, еще до восхода солнца. Читай дальше.  — … из Бригмора. Лиззи сказала отчаливать, как только ублюдок сойдет на берег. Кажется, она тоже его боится. Не знаю, что между ними за уговор, но мы свое слово сдержали. Он тоже. Ушел и больше не возвращается. Можно расслабиться и заняться более приятными делами. Вечером загляну к Хейре в «Ракушку».  — В «Ракушку»? — Дауд, услышав последнюю фразу, подскочил на кровати. Мгновенно оказался рядом со мной, выхватил из рук дневник и, наверное, раза три перечитал озвученную мною запись. Я молчала, ожидая пояснений, ну или какой-то другой реакции. Влезать с вопросом «что случилось» казалось глупым, поскольку по реакции ассасина и так было понятно, что случилось что-то из ряда вон выходящее.  — «Ракушка» — это что-то вроде… Скажем, портового кабака с выполнением любого каприза.  — Бордель?  — Не только. Говорю же, любого каприза. Там можно было напиться, найти приключений на свою задницу, снять кого-нибудь на ночь, узнать новости, прикупить оружия… Многофункциональное место, если у тебя есть деньги. Вот только «Ракушка» выгорела вместе с половиной квартала. Пожар никто не тушил — сама понимаешь, когда в городе чума и крысы, людям Берроуза не до каких-то портовых складов.  — Ага, то есть эта «Ракушка» еще и в порту, так? — морщусь. Потому что в порт Корво соваться не хотел. И Дауд — тоже.  — Была в порту, — педантично поправил меня Дауд.  — Есть вероятность, что автор дневника не знал о пожаре? — на всякий случай уточнила я.  — Об этом пожаре знала даже Лиззи, которая еще до пожара попала в Колдридж. Нет, Алекс. Здесь что-то не то. Читай дальше. Может, поймем, что происходит. Я кивнула и послушно продолжила чтение. Первая же фраза следующей записи заставила речь сбиться. Но взять себя в руки все-таки удалось, поэтому голос даже не дрожал, пока я читала:  — По громкоговорителям объявили о смерти Берроуза. Лиззи дала команду уходить из города. Я понимаю ее. Сейчас такая вакханалия начнется, что нам лучше держаться как можно дальше от города. Часть команды осуждает ее решение. Говорят, что со всей этой суматохой мы получим намного больше денег, чем за все предыдущие полгода. А я считаю, что Лиззи права. Ублюдок в красном макинтоше и так положил половину наших людей с Уэйкфилдом в придачу. Дочитав, я закрываю книгу и прямым взглядом смотрю на Дауда.  — Хайрема Берроуза взяли под стражу после того, как на весь город прозвучали его признания в организации крысиной чумы, — поморщившись, произносит Китобой. — И я не убивал «Угрей». Пару «Шляпников» прикончил, когда на их завод влез, было дело. Кстати, Уэйкфилда я оставил Лиззи. Мне показалось, что этим двоим будет, о чем поговорить. Кивнув, продолжаю читать.  — Двадцать четвертое месяца льда, 1837. Покидаем порт. Проклятый туман все не рассасывается, видимость нулевая. Лиззи говорит, что… Запись обрывается. Других записей нет. Положив дневник на тумбочку рядом с лежащим на кровати Даудом, делаю шаг по направлению к подоконнику. Ассасин молчит. Понимаю, что торчать здесь никакого смысла больше нет, да и Дауду после всего пережитого сегодня наверняка не до разговоров. Поэтому уже собираюсь вежливо попрощаться и свалить восвояси, но неожиданно в спину мне доносится:  — Сыграем? Обернувшись, вижу в руках Дауда шахматную доску. Она складная, похожа на те, что делали из дерева у нас дома. Внутри бренчат фигуры, когда Дауд слегка встряхивает доску-футляр.  — Хорошо, — наверное, мое удивление написано у меня на лице, поскольку Дауд насмешливо фыркает прежде, чем принимается расставлять фигуры. Подтащив к тумбочке стул, сажусь и начинаю помогать с расстановкой.  — Странно. Шахматы здесь такие же, как и у нас. Восемь пешек, король, королева, по два слона, коня и ладьи… Пальцы Дауда вздрагивают и пешка летит на пол. Наклонившись, чувствую, как в лоб прилетает болючий удар, от которого на мгновение перед глазами возникает россыпь искр. Я даже «блякнуть» по привычке не успела — только шлепнулась на жопу рефлекторно схватившись за лоб ладонью. Подняв голову, поняла, что на кровати сидит Дауд, так же держащийся за лоб и явно с трудом удерживающий на лице серьезное выражение. Встретившись взглядом со мной, ассасин не выдерживает и начинает смеяться первым. Не знаю, почему, но и меня тоже прорывает на «похихикать».  — Мастер, где же твоя реакция? Мог бы увернуться… Когда Дауд нахмурился, я поняла, что сказала что-то не то. Может, не стоило мне начинать его троллить.  — Алекс, когда ты произнесла «ладья» у меня появилась одна идея. Ты ведь знаешь, что это — название лодки, верно?  — Естественно. Древнерусской лодки, если быть точней. Не задавай этот вопрос Макс — она на тебя вывалит историю флота с древнейших времен и до современных кораблей Военно-Морского флота Российской Федерации.  — Теперь смотри, что получается. Телохранитель плывет на Кингспарроу на лодке, так? При этом он попадает из нашей реальности в некий альтернативный вариант, если верить твоей теории «высокого» и «низкого» хаоса. Потом случается сбой, в результате Эмили и Макс меняются местами, так?  — Не только Эмили и Макс. В моем мире оказываются еще Хэвлок и Мартин.  — Хэвлок и Мартин меняются местами, получается, с тобой и Эмили. То есть, реальности таким образом затыкают дыры, оставшиеся от перемещений между собой. Это, как мне помнится, твоя теория, что взять что-то из одного мира можно только если заменить взятое чем-то другим.  — Допустим. Все еще не понимаю, в чем суть идеи.  — Смотри дальше. Хозяин дневника явно перемещается из той реальности в нашу, причем предположительно — делает это вместе с кораблем.  — И?  — Определенно, не стоило бить тебя по голове. Алекс, в твоем мире полно легенд о воде, как о некоем портале между миром живых и мертвых. Твоей песней про «закатную ладью» Макс мне уже надоела хуже горькой редьки! Сколько можно, каждый раз одно и то же крутит…  — Так-так-так, подожди. Я за тобой не успеваю. Ты считаешь, что между двумя реальностями можно переместиться на лодке, так? Это бред. Мы ведь чуть ли не каждый день катаемся…  — Каким составом мы катаемся? — кажется, реплика Дауда должна разбудить во мне какое-то понимание, но… ей-богу, тот удар в лоб явно был лишним.  — Алекс, в лодке всегда присутствует один человек из моей реальности, один — из твоей. Ты с телохранителем, я с Макс. Мы остаемся в межмирье потому, что граница не может пропустить меня в твой мир, а тебя — в мой, понимаешь?  — Вы хотите предположить, что в одиночку у кого-то из нас может получиться выбраться… В какую-нибудь из реальностей? Погодите, стоп! Перед встречей с вами мы с Макс плыли на лодке. И да — там был туман, но мы никуда не делись из Межмирья.  — Вы могли пройти по границе и вернуться. Или же… Стоп. Можешь спросить у телохранителя, что он сделал со мной?  — В смысле?  — Что произошло в затопленном квартале между нами?  — Сейчас спросим, — тянусь рукой к айпаду, чтобы связаться с ноутбуком. Верней, с Корво, который сейчас, скорей всего, мочит драконов в Скайриме, либо же зависает в онлайн-библиотеке. Подумав, что лучше всего не включать сейчас голосовую или видеосвязь, открываю текстовый чат. «Корво, есть вопрос. Что ты сделал с Даудом?» «В смысле?» — отвечает Лорд-Защитник сразу, значит — читал. «Когда ты выбирался из Затопленного квартала, что ты сделал с Даудом?» «Придушил до отключки. Хотел убить. Передумал. Снял ключ. Украл все ценное. Ушел». «Ок, спасибо. Не отвлекаю». «Потом расскажешь, зачем тебе это понадобилось», — вопросительного знака нет. Выходит, это был ультиматум. Ладно, куда же я денусь, расскажу. Правда, рассказывать пока что нечего. «Мне Дауд велел спросить» — это, конечно, очень интересная история. Показываю экран Дауду.  — Вырубил и ушел, значит? — хмыкает наемник. Потом левой рукой задирает вверх кофту и рубашку под ней. Не сказать, чтобы прямо-таки задирает, но едва заживший шрам на левом боку видно отчетливо. — Алекс, ты по-прежнему утверждаешь, что в день встречи со мной вы не могли случайно попасть из одной реальности в другую?  — Но мы не попадали в другую реальность! Ты на тот момент уже был в Межмирье.  — Ты уверена в том, что это было то же самое Межмирье, в котором находимся мы все сейчас?  — Эм… Нет. И что нам это дает?  — Это нам дает понимание, что нельзя шляться по реке в одиночку или парой из одного мира. Давай хотя бы на этом остановимся. Не хватало еще, чтобы мы потерялись в этом тумане.  — Ежики в тумане, — фыркнула я. Дауд причины моего веселья не понял, а тратить время на показ старого советского мультика про ежика в тумане, желания не было. Поэтому я лишь махнула рукой и сказала. — Проехали. Ну, верней, правила эксплуатации лодок приняли к сведению и проехали. Так что, играем?  — Давай, — Дауд снова вернулся к расстановке фигур, а потом, прищурившись, взял в руки по пешке разных цветов. Сунул руки за спину, перемешал пешки и вытянул вперед кулаки. Ткнув наугад по левому, я получила в руки белую фигурку. — А ты везучая.  — Ага, очень, — скептически произнесла я, двигая крайнюю справа пешку на две клетки вперед. Поздней я не раз жалела, что осталась тогда играть с Даудом. Не прими я предложение ассасина — и этим вечером мы с сестрой успели переговорить до сна, а значит — недоразумения, которое в дальнейшем привело к большим проблемам, можно было бы избежать. Но мы не поговорили. И с этого началась большая заварушка, которая, впрочем, помогла мне в итоге справиться со своей частью квеста.