My own private Hollywood

Тэхёна порядком заебало просыпаться каждый раз в новом месте и ловить себя на смутной мысли из разряда «ну охуеть теперь». Очередной белый потолок, очередное вынужденное «нигде», в котором Тэхён существует, дышит чужим воздухом, видит и ощущает. Лампа на прикроватном столике сочится тусклым тепловатым светом, этого света ничтожно мало, чтобы осветить хотя бы половину пространства огромной, как он помнит, комнаты; кровать становится крохотным островком жизни, а вокруг – неподвижная кромешная темнота. Воздух остро пахнет лекарствами. Он медленно поворачивает голову, не отрываясь от подушки, тянет затекшую руку к стакану с водой, нечаянно задевает рукой коробку анальгина, и она падает на пол, разрезая глухим картонным стуком мертвенную тишину. Тэхён испуганно вздрагивает, как если бы этот звук мог кому-то помешать. - Эй? – и никто не отвечает. За пределами его острова не следует даже малейшего движения. Тэхён отдаленно понимает, что он здесь один, и к горлу мгновенно подкатывает инстинктивный страх этого одиночества в неизвестном нигде. Тот, кто его сюда притащил, даже не удосужился вкратце сообщить, где Тэхён находится и какого черта вообще происходит. Он хватается за стакан воды и пьет жадно, будто это последняя вода на Земле, - тонкие струйки стекают по подбородку на шею - выпивает до дна и тяжело дышит, смахивает тыльной стороной ладони прохладные капли с лица, тянется к столику, и ему на глаза попадается листок, вырванный из ежедневника. Это как кадр из «Пилы», когда маньяк оставлял своим жертвам записки в духе «я хочу поиграть с тобой в игру» или «пришло время сделать выбор», а дальше срабатывал таймер, и начинался ебаный пиздец с адскими машинами для убийств, выколотыми глазами, оторванными конечностями и кишками по стенам. Тэхён назло всем своим домыслам цепляет пальцами листок. «Позвони, как проснешься. Чонгук» - и номер телефона. Аккуратным, выверенным до долей миллиметра почерком. Рядом с запиской – тэхёнов мобильник. Тэхён с четвертого раза правильно вводит код разблокировки, со второго раза заходит в телефонную книгу, набирает нужный номер раза с седьмого и замирает на несколько секунд перед тем, как нажать кнопку вызова. Его раздирает на части от желания либо кинуть трубку в стену, либо позвонить все-таки и наорать на «некто», у которого теперь есть имя. Больше всего Тэхён боится услышать чужой голос на том конце несуществующего провода и расплакаться, потому что ему очень страшно. Трубку поднимают после первого же гудка. Короткое настороженное «да?» - и у Тэхёна из головы исчезают все до единого слова. Он просто пялится в записку и беззвучно шевелит губами, проговаривая про себя написанное на бумаге. - Чонгук? - Да. - Ты просил позвонить, когда проснусь… Это Тэхён. Напряженная пауза из динамика давит, а потом голос из трубки отвечает: - Я буду через полчаса. Тэхён мелко кивает, сжимает телефон в ладони и буквально выдавливает из пересохшего снова горла тихое «хорошо». Связь обрывается; Тэхён слушает короткие гудки; гаснет дисплей - и всё затихает. Он с трудом переворачивается набок, спускает ноги с кровати и пытается встать, чтобы переодеться, собрать свои вещи и решить за данные ему полчаса, что делать дальше: выпрыгнуть из окна, дождаться Чонгука и просить отвезти домой или умолять пристрелить без лишних слов.

***

Чонгук дергает ручку коробки передач и вжимает в пол педаль газа. Стрелка спидометра дергается и ползет вверх, восемь секунд – и машина разгоняется до сотни. Ему нужно быть дома не позднее 22:48. На деле не случится ничего страшного, если он приедет в 22:49, 22:55 или вовсе в 23:01, просто обещанные полчаса – это полчаса и не секундой больше. Чонгук так привык. Чонгук вообще привык ко многому, но уж точно не к тому, что дома его кто-то ждет, особенно если этот «кто-то» - незнакомый парень, которого не хило избили прошлой ночью. Тащить окровавленный полутруп к себе домой, сажать окровавленный полутруп в ванную, смывать грязь и песок с его раскроенного лица, а потом укладывать спать в свою кровать – тоже не входит в список его привычек. Дождь упруго лупит в лобовое стекло, перебивая «Зиму» из «Времен года» Вивальди в колонках. Чонгук заезжает в круглосуточную аптеку, покупает несколько бутылочек перекиси водорода, нашатырный спирт, бинты, ватные диски, анальгин и мазь для лечения ссадин и синяков; останавливается под знаком «парковка запрещена» и забегает в ресторан европейской кухни, быстро листает меню, заказывает две порции овощного крем-супа, картофельное пюре и «нежнейшее филе окуня» - всё с собой, просит официантку приготовить заказ как можно скорее, потому что очень торопится, даже засовывает ей в руку три пятитысячных купюры. Часы тикают, убивая минуту за минутой; Чонгук гонит на красный свет, пропуская предупреждающие дорожные знаки. В 22:43 Чонгук залетает в парадную, в 22:44 заходит в лифт, локтем нажимает на кнопку 30-го этажа, в 22:46 – ключом открывает входную дверь. В одной руке – кожаная сумка с документами, в другой – пакет с едой из ресторана и три толстенных папки с бумагами по работе. Не успел отсканировать и скинуть всё на флешку – и пришлось просто сгрести все в кучу и забрать с собой. Ближайшее хер-знает-сколько он будет работать на дому. Чонгук щелкает выключателем на стене рядом со входом, скидывает ботинки, проходит к кухне, не сняв пальто, почти ставит вещи на стол и только потом оглядывается на кровать. Тэхёна нет. У Чонгука из руки выскальзывает полиэтиленовый пакет с лекарствами, потому что, блядь, Тэхёна нет. Окна закрыты, входная дверь была заперта на все замки, но Тэхёна нет ни в постели, ни в ванной – нигде. Чонгук на секунду предполагает, что вся эта история – плод его воспаленного воображения, последствие стресса на работе, усталости и откровенно хренового сна в течение уже нескольких недель, и на самом деле нет никакого побитого Тэхёна, которого он под утро нашел на автобусной остановке, приволок к себе домой, отмывал в ванной и отпаивал обезболивающим перед сном. Тэхён находится на полу позади черного кожаного дивана – его угораздило свалиться так, что не видно со стороны входа, а Чонгук только успевает прошептать «какого черта» и кидается к нему, поднимает под руки и помогает встать. - Куда тебя понесло? Тэхён долго молчит, кулаком протирает влажные глаза и шмыгает носом, а потом все-таки решается и в первый раз за все это время заглядывает Чонгуку в лицо. - Ты можешь не орать на меня? – Тэхён говорит тихо, но как-то до ужаса твердо, и у Чонгука всё внутри леденеет от этого его голоса. - Так куда ты пошел? Тэхён отворачивается, криво поджимает губы и смотрит перед собой – то ли смущается, то ли стыдится. Злится, потому что слабый, беспомощный и ни на что не годный, падает на каждом шагу в обморок и отключается, а потом приходит в себя – и ни черта не понимает. - В туалет пошел, - он цедит сквозь зубы и зябко ведет плечами, потому что от Чонгука веет уличным холодом. – Споткнулся в темноте, ебнулся на пол. Чонгук считает про себя до трех, чтобы успокоиться, практически беззвучно выдыхает «пойдем» и ведет Тэхёна до ванной; тот еле перебирает ногами, пошатывается и хватается за каждый попадающийся на пути угол, чтобы опереться. Шаги бьют в голову и расходятся горячими импульсами боли – как свинцовым молотом по наковальне. Боль – тупая, сплошная и долгая, её не становится больше или меньше, она просто есть. Тэхёну кажется, что он из этой гребаной боли состоит и ничего кроме нее в его теле нет. Чонгук крепко держит Тэхёна за плечи и отворачивается, как может, пока тот справляет нужду. Это тяжело и не так быстро, как могло бы быть, потому что Тэхён относится к числу парней, которым никак, если кто-то есть рядом.

***

- Тебе нужно поесть, -Чонгук ставит на кровать столик-поднос из «Икеи» и стелит на него белую тканевую салфетку. - Спасибо, но я не хочу. - Я не спрашивал, хочешь ли ты, - он кладет на столик ложку, ставит большую чашку едва теплого зеленого чая и следом – миску с подогретым крем-супом из ресторана, - я сказал, что тебе нужно поесть. Тэхён опускает голову и бормочет что-то себе под нос, но Чонгук не слышит и слышать не хочет, садится за стеклянный обеденный стол и нервно закуривает, искоса поглядывая в сторону кровати. Черт разберет, герой он или конченый придурок, раз ввязался во всю эту муть, и что его дернуло остановиться тогда на обочине, поднять полуживого Тэхёна и увезти не куда-то, а к себе домой просто потому, что он просил не везти его в больницу. Неспособность засовывать себе в задницу зашкаливающее чувство справедливости – опасная вообще штука, потому что людям, кем бы они ни были, иногда стоит сталкиваться с тем, что жизнь – полное дерьмо, а термин «несправедливость» - один из тех самых мифических китов, на которых держится абсолютное Всё.