***
«Гёте где-то сказал о Гамлете, что по отношению к телу его душа — это желудь, который, будучи посажен в цветочный горшок, в конце концов ломает свое вместилище,— но это справедливо также и применительно к любви Маргариты. Фауст слишком велик для нее, и сама ее любовь должна в конце концов разорвать ей душу» С. Кьеркегор
Тэхён часто сталкивался – в книгах, фильмах, блогах, посторонних жизнях и людях, к примеру, его родителях – с тем, что такое понятие, как человеческая жизнь, трактуется как череда взаимосвязанных неизбежных, предопределенных событий, исключающих случайности и свободу противодействия. Сталкивался он и с обратной теорией, но приверженцем ни одной, ни другой никогда не был. Ему пришлись по вкусу трактаты Сёрена Кьеркегора – Чонгук неделю назад подкинул пару книг, чтобы Тэхён не отвлекал его от работы по вечерам. Тэхён досконально изучил «Или-или», читая взахлеб от корки до корки, закладывая страницы салфетками и возвращаясь к особенно занятным мыслям. - Тэхён, я уже читал всё это. Не раз, - натянуто-спокойно говорит Чонгук, бесполезно переключаясь между десятком открытых вкладок в браузере, и нервно стучит пальцем под тачпаду. - Просто послушай, - выпаливает Тэхён и торопливо листает до нужной страницы, пробегает глазами по тексту и начинает с чувством зачитывать очередную цитату. - Тэхён… - устало зовет Чонгук, снимает очки, потирает переносицу и виски, но Тэхён не слышит и не останавливается: вытягивает указательный палец и говорит так долго, что все его слова сливаются в единый ровный поток. Он говорит, говорит, говорит и говорит, изредка запинаясь и сбиваясь, перескакивая через строчки; Чонгук вслушивается и улавливает суть, потом перестает, потому что голос Тэхёна предназначен, кажется, не для извлечения информации из сказанных им слов, а ради того, чтобы просто его слушать. Этот голос – терпкий и полнотелый, как хорошее вино, и почти осязаемый, он не режет слух, а мягко пропитывает собой пространство, оглаживает по коже, заполняет, дышит и греет; хрипит коротко и изредка, и только это вынуждает Чонгука раз от раза возвращаться из альтернативной вселенной в реальную. То, что читает Тэхён, никогда не кончится: Чонгуку страшно и хочется, чтобы прекратилось, – он не был готов к тому, что один только чертов голос заведет его до цветной ряби перед глазами. Чтение на скорость заканчивается фразой «черт, лучшего пособия для пикапера мир не видел и не увидит», Тэхён не успевает поднять глаз и чуть не выпускает книгу из рук, когда его личное пространство схлопывается до миллиметров. У Чонгука в голове существует потрясающе отлаженная система контроля безопасности. Она никогда не давала сбоев и ошибок, но сейчас мониторы перегорают и гаснут, светодиодные лампочки на приборной панели мигают истерически и невпопад, сирены воют, оповещая о непредвиденной аварии, потому что Чонгук смотрит на Тэхёна слишком близко, его сумасшедшие ресницы, красноватый, еще свежий шрам, рассекающий бровь, тонкая царапина от бритвы на щеке и плотно сжатые, мягкие губы, черные тревожные глаза и нервное прерывистое дыхание, которое Чонгук чувствует собственной грудью. Потрясающе детальное макро. Чонгук действует на автопилоте, оправдывая себя тем, что ему просто интересно, как это – быть рядом на ничтожном расстоянии, ловить и впитывать тепло, бережно трогать разгоряченную от волнения тэхёнову щеку кончиками пальцев, невесомо и тонко проводить по его векам; любопытно, как это – целовать Тэхёна, потому что тот совсем внезапно, умерев за эти минуты уже трижды, двигается навстречу и прижимается своими губами к чужим. Неловко, сухо и как-то по-ребячески стыдливо. Без рук – Тэхён боится пошевелиться, Чонгук не знает, уместно ли. Ему кажется, что все это должно моментально закончиться, испариться из их памяти и больше никогда не повториться, но Тэхён делает напряженный глубокий вдох и прилипает, падает на чужую грудь, хватается пальцами за плечи, цепляется и не отпускает, весь дрожит, когда холодные чонгуковы ладони текут по его пояснице. Тэхён оседает, а Чонгук крепко его держит, Тэхён трогает его губы своими, а Чонгук на секунду приоткрывает глаза и леденеет. Тэхён, в конце концов, разжимает рот, и это самое большое упущение в его жизни, потому что так, кажется, не бывает, и нельзя настолько беспомощно таять и вязнуть в объятиях – ведь он совсем уже большой мальчик. Он почти мужчина, но Чонгук первый за все эти 24 года человек, от прикосновений которого Тэхёну так хорошо, что хочется умереть. У Тэхёна подкашиваются ноги, а Чонгук просто с хрустом ломается. Всем своим естеством, всеми своими выработанными системами, принципами и логиками. Чонгук прижимает его сильнее, пускает пальцы в спутанные волосы на тэхёновом затылке, позволяет себе расслабиться и трогает кончиком языка горячие тэхёновы губы, сухие и совсем чуть-чуть приоткрытые, и в этот же момент мир Тэхёна делится на две реальности с разницей в одно мгновение: до – его личное, скрываемое из последних сил нежное безумие, и после – точнее, сейчас, когда чужой язык проникает в его рот.***
После всего у Чонгука хватает понимания и откуда-то взявшегося такта не спрашивать, что это, блядь, было, но хронически недостает опыта, чтобы уяснить, какого черта его так дернуло. Губы горят, потому что Тэхён медленно и вдумчиво их кусал. Чонгук анализирует, ставит одно рядом с другим, сравнивает и противопоставляет, используя все известные логические методы, пока Тэхён плачет, закрывшись в ванной. Пепел падает с кончика сигареты на кафельный пол.***
Утром Чонгук собирается на работу в течение привычного часа, с 9 до 10, и тратит лишние пять минут, чтобы посидеть на краю кровати рядом со спящим Тэхёном. У него от вчерашних слез сильно опухли веки и нос. Чонгук хочет поцеловать его еще раз, но успевает себя остановить и сдержанно хмыкает. Встает, оправляет полы пиджака, надевает пальто и кожаные перчатки, смотрится в зеркало перед выходом и уезжает. Когда он возвращается домой, стрелки часов показывают положенные 6:30 вечера, а Тэхёна нигде нет.