Gnarls Barkley – Crazy (Slow ver.) #nowplaying
Чонгук возвращается домой с двумя бумажными пакетами в руках, как у счастливых домохозяек из американских комедий, и ленивыми мыслями о том, что рождество уже через полтора месяца, а он до сих пор не подумал о подарках для родителей.
Лестничный пролет, 30 этажей на лифте, четыре шага до входной двери, три звонких щелчка в замочной скважине – и Чонгук открывает дверь. Одна проблема: этот привычный, вызубренный до автоматизма алгоритм дает сбой каждый раз, когда он нажимает на металлическую дверную ручку. «Вовсе не проблема», - думает Чонгук, переступая через порог собственной квартиры, делает вдох и чувствует запах чужой жизни. Чужая жизнь может пахнуть по-разному: по утрам она носит ароматы пены для бритья и свежезаваренного зеленого чая, вечером – свежие, почти ледяные запахи геля для душа и шампуня; зубной пасты и чего-то органического, без грамма химических примесей – по ночам. Так пахнет кожа Тэхёна, когда он спит совсем рядом.
Чонгук скидывает ботинки, ставит их ровно, как по четким параллельным линиям, проходит в сторону кухни, не сняв пальто, и замирает, как вкопанный. Бумажные пакеты, доверху забитые покупками из супермаркета, чудом не вываливаются из его рук.
Он неоднократно ловил себя на мысли, что у Тэхёна какая-то картинная внешность; его черты – будто прорисованные тщательно продуманными и одновременно вольными, любовно выведенными мазками, иначе бы его широкий нос, большие и мягкие даже на вид губы не шли бы ему
настолько.
Тэхён, вытягивающийся в вертикальном шпагате, выглядит, как творение гениального скульптора, – в голове у Чонгука моментально проносятся слова великого Микеланджело про «отсекаю все лишнее».
Пасмурно-желтый свет льется в комнату, расползается по полу белесым пятном, исчерченным тенями от металлических оконных перекрытий; Тэхён поправляет соскользнувшую с плеча лямку безразмерной застиранной майки, делает глубокий вдох и медленно отводит ногу в сторону.
Его движения не похожи на разминку или зарядку, рассчитанную на быстрый разогрев мышц: у Тэхёна музыка в наушниках и ровное грудное дыхание, когда он распрямляется, как тугая струна, обхватив пальцами щиколотку, а потом отпускает руки и замирает в таком положении. Чонгуку кажется, что он слышит тихий, потаенный опечаленный вздох – от того, что Тэхёну, наверное, очень хочется танцевать.
Мягкие трикотажные шорты задираются до неприличия – если оголенные рельефные мышцы гладких бедер можно обозначить как нечто неприличное. Чонгук невольно рассматривает чужую спину, напряженную до того, что под плотной песочно-золотистой кожей проступают острые позвонки и тугие мускулы, и пытается отогнать от себя навязчивую, как запах приторного дешевого парфюма, мысль о том, что под шортами может быть надето кружевное белье. Смотрит и, как бы ни хотелось, не может оторваться.
Безразмерная майка прилипает к влажной тэхёновой пояснице.
Тэхён вдыхает резко, полной грудью, и медленно, как в слоу-мо, опускает ногу на пол, переминается, качает головой, разминая уставшую шею, проворачивает запястья и открывает глаза только тогда, когда собирается сесть на продольный шпагат. Нечаянно задевает тонкий провод, и наушник выпадает из его уха – Тэхён рефлекторно оборачивается и ловит на себе ошалевший взгляд.
Чонгук не успевает совладать с собой и едва ли не заливается краской, сглотнув слишком шумно, шуршит пакетами и торопливо ставит их на стол, а Тэхён прослеживает каждый его шаг с неловкой улыбкой.
- Решил размяться.
- Я уже понял.
- Не ожидал, что ты вернешься так рано.
- А я не ожидал, что ты решишь размяться.
- По тебе заметно.
Тэхён вытаскивает второй наушник, сминает провод в ладони и сматывается в ванную, старательно пряча лицо, чтобы Чонгук не заметил, как он улыбается.
***
- Мне следовало подумать о том, что ты можешь приехать раньше. Прости, хён, - говорит Тэхён, когда возвращается из душа - мокрые пряди челки липнут к его лицу.
- Ничего страшного.
- Не думаю, что ты хотел еще раз это увидеть.
- Если ты пытаешься съязвить, то советую тебе остановиться прямо сейчас.
- Я все еще помню, как ты ушел тогда из клуба.
- Забудь.
- Такое не забывается, ты же знаешь.
- З-а-б-у-д-ь.
- Чонгук.
- Тэхён, - Чонгук спускает очки ближе к кончику носа и смотрит поверх края монитора, – мне нужно работать.
- Если честно, я даже скучал по этому твоему «мне нужно работать».
Чонгук выгибает бровь и не отвечает, почти сразу упираясь глазами в чертеж. Ему не дают покоя два момента:
первый – он всерьез думал про кружевные женские трусики на Тэхёне, и это очень, очень паршиво,
и второй – его, кажется, назвали «хёном».
***
К концу шестого дня Тэхён перестает надеяться, что ему просто кажется. В Чонгуке, по сути, не изменилось ровным счетом ничего – те же «займись чем-нибудь», «я задержусь» и совершенно нелепое, даже по-детски обиженное «ты ломаешь мой дом», неизменно вызывающее у Тэхёна желание улыбнуться.
Чонгук – он как на иголках. Разговаривает спокойно, смотрит без вызова, укора или недовольства, ругается – только по работе. Курит много, но ничуть не больше, чем раньше. Иногда, если слишком сильно устанет, пьет бурбон, тот самый «Maker’s Mark» из тяжелого олд-фэшна с толстыми стеклянными стенками, натертыми до кристального блеска. От него по-прежнему пахнет Bvlgari Black; из нового – только запонки, круглые и гладкие, серебряные (на самом деле – Тэхён точно знает – из белого золота), и шелковый галстук, на который Тэхён не может спокойно смотреть - этот цвет слишком похож на его любимую YSL № 112.
Каждое буднее утро Тэхён закутывается в одеяло и наблюдает, как Чонгук собирается на работу, смотрит тайком и все ждет, что он, наконец, поймает его взгляд в отражении зеркала, может быть, улыбнется и сядет на край кровати. Или всего-то посмотрит в ответ.
Скажет что-нибудь. Безобидное «доброе утро, Тэхён» или просто «доброе утро», но
каждое буднее утро Чонгук принимает душ, сушит волосы феном, завязывает аккуратный узел галстука и молчит.
Тэхён обнаруживает на столе завтрак в тарелке, покрытой слоем пищевой пленки, и мучительно задумывается о том, что это всё уже было. Не хватает только стикеров с указаниями в духе «поверни, чтобы включить». Штора – на своем положенном месте, не единой пылинки на стеклянном столе, вымытая посуда и полотенце, аккуратно сложенное, повешенное на ручку духового шкафа.
Выстиранная и отглаженная одежда, разложенная по нужным полкам. Белоснежная, идеально чистая раковина. Белоснежная ванна, сверкающая хромированными форсунками. Белоснежные кафельные стены. Белоснежный кафельный пол.
Здесь были кровавые следы его ладоней, но
все, скорее всего, закончилось - и Тэхёну снова пора уходить.
Вернуться, во второй раз отвыкнуть, забыть об алкоголе и туфлях на шпильке, найти себе новое место, рыпаться, карабкаться, «делать», как Чонгук всегда говорит.
Подарить себе пару суток на «пережить», потерпеть 21 день, и все обязательно пройдет.
Тэхён выходит из ванной и принимается медленно, смакуя каждую секунду, собирать свои вещи.
