***
Чонгук возвращается за полночь, уставший, подпитый и пронзительно-спокойный – такое спокойствие бывает, когда отступает печаль. Самое удивительное, что он совсем не похож на человека, который только что приехал с веселой попойки в компании таких же веселых коллег: его белоснежная рубашка застегнута до последней пуговицы, черный галстук красуется идеально завязанным узлом, а на штанине выглаженных брюк нет пятна от разлитого шампанского. - Я просто немного устал, – тихо говорит Чонгук. – Не очень люблю людей. Пить с людьми. Он кидает пиджак на спинку дивана, а смятую пачку сигарет – на кухонный стол, достает из полки бутылку «Maker’s Mark», тяжелые стеклянные олд-фэшны с толстыми стеклянными стенками и разливает бурбон на двоих. - Я, видимо, не человек, – усмехается Тэхён. - Видимо. Чонгук пьет медленно и молча, мешая бурбон с табачным дымом, расслабляет узел галстука на шее и расстегивает верхнюю пуговицу на сорочке, а потом приглушает свет настольной лампы с зеленым тканевым абажуром, как в старых фильмах про войну, и делает последний глоток перед тем, как начать говорить. - Я долго думал над всем этим. Нет никаких слов, чтобы правильно рассказать, объяснить так, чтобы поняли. А мы и не говорим вовсе. Наверное, зря. Наверное, стоило бы больше, хотя ты и так все знаешь. Ты же видел фотоальбом. И я поверю, что у тебя не возникло ни одного вопроса. В наступившей тишине раздаются с разницей в четыре секунды два щелчка зажигалки. - Мне было двадцать пять, когда это случилось. Не знаю, насколько это тебе знакомо, но, поверь, нет ничего приятного в том, что тебе изменяет твоя любимая женщина. С твоим лучшим другом. В твоей кровати, в твоем доме. Это как убить двух зайцев одним выстрелом, просто вернувшись из командировки на сутки раньше. С огромным букетом роз, всё, как положено. Сюрприз хотел сделать, - Чонгук усмехается, стряхнув пепел чуть мимо пепельницы. – Вот, сделал. Тэхён закрывает глаза и подбирает колени к груди, растирая пальцами озябшие ступни. - Мы собирались пожениться, – говорит Чонгук, выдохнув горьким запахом бурбона, – буквально через два с лишним месяца. Сейчас она, вроде как, уже с ребенком. Я даже не знаю, зачем я это знаю. А у меня с того дня ни её, ни друга – никого. Тогда карьера пошла в гору какими-то невероятными темпами, может, потому, что я слишком старался не думать о том, что произошло, и работал днями и ночами почти без выходных. Это затягивает. Это здорово, когда галстуки, костюмы, ботинки, часы – дороже, квартира – больше, этаж – выше, машина – престижнее, но все равно как-то не так. Потом прошло. Заебался, перетерпел, перебесился и успокоился. Бросил пить, начал заботиться о родителях, читать книги, путешествовать – и перестал ждать. Ожидание убивает. Он снова наполняет стаканы и смотрит в кромешную темноту за огромным стеклом от пола до потолка. - А потом явился ты, – Чонгук глухо смеется, делает большой глоток и пьянеет все больше с каждой минутой. Его голос становится совсем тихим и пробирает до самых костей. – Заляпал мой дом кровью, раскидал свои вещи, поломал тут всё, убегал, возвращался, господи, всего три месяца прошло, а кажется, что целая жизнь. Мне скоро тридцать лет, тридцать гребаных лет, а я только сейчас понял, как это – бояться дышать. Впрочем, он как никто умеет бить словами, нещадно резать ими по самому живому, что есть в Тэхёне. - Мне скоро тридцать, а я больше не чувствую себя одиноким, – говорит Чонгук, а после – долго, спутано шепчет безумно важное, безумно личное, пока Тэхён полу-дремлет на его коленях.***
Тэхён всегда на дух не переносил больницы, и очнуться под голубоватым светом люминесцентных ламп, под этим белым потолком, в этих белых бетонных стенах – это то, чего он меньше всего хотел бы. В нос ударяет острый запах лекарств, в уши – электрическое жужжание откуда-то из-за двери с крохотным смотровым окошком. Кроме него тут ни души, только стол, стул, тумбочка рядом с койкой и стойка для капельницы – всё белое. - Чонгук? – а в ответ – тишина. Тэхён приподнимается на кровати и стонет от обхватившей все тело, с головы до ног, боли, падает на подушку и сильно жмурит глаза. - Чонгук, – зовет он еще раз. Еще, еще и еще, но никто ему не отвечает. Никто не приходит и не объясняет, почему он здесь. Это напоминает самые жуткие истории про пациентов, которые за то время, пока пребывают в состоянии комы, проживают вторую жизнь на самых дальних орбитах своего подсознания и, проснувшись, помнят её так явно, будто она, жизнь эта, на самом деле была в этом времени и в этой реальности. Тэхён медленно опускает ладонь на взмокший лоб и кожей чувствует шершавую бинтовую повязку вокруг головы. Такого просто не может быть. Еще вчера, в рождественскую ночь, они с Чонгуком вместе пили красное аргентинское за просмотром предновогодних передач, развалившись на диване перед телевизором. Еще вчера Чонгук в шутку и с неприкрытой издевкой спрашивал, может ли Тэхён танцевать так же, как девочки из SNSD, а Тэхён отвечал, что может круче, и что накрасить губы помадой без зеркала – совсем для него не проблема. Еще вчера – или не вчера вовсе. Тэхён готов кричать от ужаса, только горло – ни к черту. По вискам, замотанным желтоватой сеткой бинта, стекают бессильные слёзы. Это длится, может, час, а может – несколько минут; дверь открывается почти бесшумно, и в палату заглядывает обеспокоенная медсестра, а следом заходит Чонгук. Он бледнее этого белого света сверху, бледнее белого кафеля на стенах, и под глазами его – припухшие синяки, как после недели бессонных ночей. Тэхён видит его, узнает и начинает рыдать, не сдержавшись, себя не помня, во весь голос, потому что большего кошмара его сердце точно не выдержит. До боли знакомый запах холодных, как снег, рук, оказывается рядом, его ладони обнимают похудевшие, мокрые щеки, а Тэхён накрепко обхватывает пальцами чонгуковы запястья и все плачет, не в силах остановиться. От тревожного «как ты?» несет по новому витку истерики; Тэхён ревёт, что есть духу, в голос, и прижимает к пересохшим губам чужие кисти, цепляясь ногтями за полы белого медицинского халата. «Ты был в отключке двое суток», «поскользнулся на мокром полу и пробил голову», «у тебя же было сотрясение», «я уже думал, что ты меня не узнаешь, такое, говорят, бывает», «ну, перестань реветь», «поехали домой?» – и Тэхён быстро, мелко кивает в ответ.