Божественная трагедия

— Наше время еще не пришло, — сказала Персефона. Она едва спустилась с Олимпа и решила пройтись по дороге, что тянулась вдоль полей и садов в тени рослых красавцев-кипарисов. Скоро Персефона вернется к мужу, в его печальное, заросшее асфоделью царство, в его крепкие объятия, черные покои, в золотой сад, где каждый листок, лепесток, каждая веточка отлиты и выкованы из чистейшего золота. Она будет скучать по теплому ветру Эллады, по облакам, теснящимся вокруг Олимпа, словно отара белоснежных овец, по запаху весеннего дождя и шелесту молодой листвы. — Но я скучал по тебе, — возразил бесплотный голос, что преследовал ее вдоль колосящейся нивы у покрытых спелыми плодами яблочных деревьев. Стоял теплый вечер конца лета. Небо уже начало темнеть, и далеко на западе последние лучи колесницы Гелиоса окрашивали его в апельсиново-золотой. Легкий ночной ветерок целовал обнаженные плечи Персефоны — но ей начало казаться, что это вовсе не ветерок. Она протянула руку и сняла с головы своего мужа, Аида, шлем-невидимку, который Афина одалживала у правителя подземного мира для своего героя, Персея. Персефона вспомнила царевича и улыбнулась. Они с Аресом были немного похожи — оба прямоносые и кудрявые, ясноглазые и нетерпеливые. Вот только Персей родился от любящей матери и кровь не кипела в его жилах, отравленная ненавистью Геры. Аид появился перед своей царицей — высокий, пепельноволосый, с бледным задумчивым лицом, похожий на мрачного зимнего ворона посреди богатств осенних садов и полей. Персефона протянула руки и расправила уголки черного плаща под наплечниками серебряной брони. Ковал и чернил серебро Гефест, это была одна из лучших его работ. Наклонив голову, Аид смотрел на нее и улыбался. Иногда он тайно покидал свое темное царство, чтобы повидаться с женой, ведь две трети года — это долгая разлука. Он вытянул руку и коснулся ее нежной, персиковой щеки согнутыми пальцами. Персефона поцеловала его в ладонь: — Расскажи, как вы без меня? — порой она ловила себя на мысли о том, что Преисподняя и ее мрачные и печальные обитатели стали ей роднее подруг-океанид. Персефону больше не пугал дикий рык Цербера, Трехглавый полюбил играть с Персефоной и с удовольствием приносил ей титаническую кость какого-то древнего зверя, которую раз за разом пытался зарыть в Золотом Саду. Аид пожал плечами, запахнувшись в плащ. Он мерз по вечерам, когда его начинали мучить старые раны, полученные еще в войне с титанами. Нелегко далась божественным братьям эта победа. Персефона взяла мужа под руку и они побрели в аркаде изогнувшихся под гнетом тяжелых, спелых яблок, ветвей. — Все так же, как с тобой, только без тебя, — ответил царь загробного мира. — Недавно был суд над царем Эдипом. Забавная вышла история: он убил отца, женился на матери, и все, как утверждает, по воле Рока. — Да, я слышала об этом, — кивнула Персефона. Ей нравилось, как муж разбирал посмертные тяжбы. Если Гадес не мог поступить справедливо, то он пытался рассудить беспристрастно. — А как тяжба с Гелиосом? — вспомнила она, обхватив ладонью ноющий локоть Пиларта. Персефона знала, что Аид берег эту руку: когда-то он чуть не лишился ее, спасая Зевса во время битвы с Кроносом. — Он обещался привязывать коней, — вяло ответил Аид. Солнценосный на ночь обычно спускался к Посейдону, чтобы дать отдых коням и не мешать поездке Селены; или в Преисподнюю, где пировал с Аидом и Персефоной — и с радостью делился последними новостями. Но где Гелиос, там и его кони. То ли сам солнечный бог проявил огорчительную беспечность и не проверил конюшни, то ли слуги его оказались праздными и ленивыми, но несколько раз огненные кони вырвались, принося суматоху и разрушения в спокойное и обреченное течение загробной жизни царства потерянных душ. Аид был очень этим недоволен, на первый раз простив дорогого гостя. Но когда подобные выходки стали повторяться, он призвал Гелиоса к ответу и дело едва не закончилось ссорой. Впрочем, Аид смог обуздать гнев и поговорить с ним достаточно разумно, после чего пристыженный Гелиос обещал забрать Фаэтису с Тринакии и на время поставить ее присматривать за лошадьми. На том и сошлись. Все это Аид пересказал Персефоне, сжимая ее руку в своей руке. Однако томность позднего вечера, мягкие сумерки и близость любимого пробудили в ней желание. Царица поцеловала Аида в щеку и легла на траву. Аид опустился на землю, вставая между ее сдвинутых — пока — колен; но царица села и прикоснулась ладонью к груди мужа: — Нет. Хочу увидеть тебя нагим. Доспех растворился дымными разводами, обнажая плечи, безволосую бледную грудь, живот, узкие бедра и длинные ноги Аида. Пряди волос ниспадали повелителю загробного мира на грудь и спину. Персефона поцеловала мужа в шею, и его длинные, сильные пальцы вплелись в ее волосы на затылке — одна рука спустилась вниз по спине, лаская. Аид расстегнул на жене гранатовый пояс и помог снять хитон. Они любили друг друга нежно и долго, пока на небе не зажглись первые звезды — и лишь тогда Аид, насытившись, покинул ее. Они лежали рядом. Персефона положила Аиду руку на живот, поцеловала в плечо. Она чувствовала удивительную нежность и благодарность к мужу; Аид, ее царь, ее господин, стал Персефоне не только любящим мужем, внимательным любовником и близким другом, но еще и самым родным для нее существом — в разлуке подземная царица страдала и томилась душой. Никогда ее мать, Деметра, не смогла бы этого понять.