IV
Особняк мистера М. ― это не тесная каморка бывшего военного. Мрачная громадина с множеством зеркал и коридоров занимала огромную площадь в какой-то богом забытой глуши. Кто-то явно не желал, чтобы в его дела совали нос. Ты точно попадал в катакомбы: впечатление жуткое, даже волоски на руках дыбом вставали. Впервые я увидел Мориарти у него в кабинете, тогда он и представился полностью, пафосно и сладкозвучно, играясь со словами, точно созвучиями одного аккорда. В моём представлении он был немного выше и старше, этакий сухощавый старик-развратник, которые потом ещё женятся на пустоголовых модельках раз в тридцать их моложе или проститутках. Самыми запоминающимися в нём были глаза и уверенный, но мягкий голос. Никогда я ещё не видел столь разнообразного человека, искусного актёра или лжеца, в котором сочеталось бы столько противоположностей: Мориарти мог быть кем и когда угодно, ― зависело лишь от выбора маски. Человек, как и остальные, сомнений не должно было возникнуть. Только эти карие глаза блестели безумием. И безумие было к лицу его обладателю. С первых же секунд знакомства Мориарти осмотрел меня очень внимательно, пристально, как старую вещь на аукционе, но словно бы уже знал каждую деталь во мне. Механизм, скрывающийся под одеждой и кожным покровом. Особенно долго он держал взгляд на лице, незримо ― и всё равно я внутренне содрогнулся ― касаясь шрама, начинавшегося возле глаза от переносицы и рассекающего всю левую щёку по диагонали. Такие вещи, оказывается, несколько привлекали внимание окружающих. Наблюдавших до тех пор, пока не почувствуешь себя, как в клетке зоосада. Наконец, Мориарти спросил про шрам. ― Охота на тигра, ― на автомате отчеканил я давно заученную фразу. ― Неудачно? ― Как видите. ― А на самом деле? Я был несколько удивлён, что отразилось и на моём лице. Все велись на историю с тигром. С юношества. ― Ты девственник? ― вдруг спросил Джеймс с неподдельным (или нет) интересом в голосе. Чувство такта у него отсутствовало. Порой мне казалось, что Мориарти жил совсем по иным законам, нежели весь остальной мир. ― Надеваю маску и трахаюсь, ― плюнул я ему в ответ, по-военному выпрямив спину и глядя точно перед собой. ― Если я урод ― это не значит, что девственник. ― Так да или нет? ― Девушки любят военных. ― Научись прямо отвечать на вопросы, ― с раздражением настоял Мориарти. А он мне нравился. ― На вопросы, которые Вас не касаются, я отвечать не обязан. Нравился, хоть я и начинал раздражаться сам, пусть понимал, что завожусь практически на пустом месте. Не без недостатков, как не без урода в семье. Мориарти в своей семье, подозреваю, был ещё тем уродом. ― О, ты так считаешь? Джеймс обошёл меня кругом, точно подсел на мнимую орбиту и вращался теперь вокруг меня, как Земля вокруг Солнца. Лучше бы спросил о моих профессиональных навыках, всё же не подружку себе выбирал. И он ушёл. Мориарти задавал вопросы, но ответы на них чаще всего ему были просто не интересны. Он знал ответы.V
Мне объяснили детали и красочно расписали мои будущие обязанности, если я возьмусь за эту работу. Словно тебя сажали на крутой аттракцион, так и не пояснив, в чём вся фишка. Киллер. Быть убийцей?.. Я патриот и всегда был верен своей стране, хотя чушь всё это, пустые отговорки, но… Что во мне тогда пошатнулось? Что это было? Сила убеждения? Неприязнь к людям? Мориарти искусный лжец. Он умел убеждать одним взглядом, горящим безумным влечением и уверенностью, что я невольно начинал ему подчиняться. Он заражал мгновенно и пускал корни, въедаясь под самую корку сознания, чтобы нельзя было избавиться от заразы. Умирать только с ней. Или по её велению. Также мне скромно приписывали роль телохранителя, и это, честно говоря, было проблемой. Сколько человек я прикрыл своей грудью на войне? Ни одного. А всё почему? Ах да, наверное, я хотел жить. Я был не тем человеком, который без колебаний мог сказать, что отдаст свою жизнь за другого. Это странное чувство не покидало меня до самого конца. Я, как кот, желал независимости, а вместо этого мне предлагали оковы с определённой длины цепью. Я буквально чувствовал, как пропитанные ядом шипы на ошейнике впивались в кожу на шее, впрыскивая наркотик в кровь, растворяющийся до мнимого вязкого осадка, склеивающего все части воедино. Липкие сети внутри организма, нити, за которые я должен был позволить дёргать, управлять собою. Я лишь задавался вопросом: неужели я был так слаб?.. Но приходит время, когда понимаешь, что нужно что-то менять.VI
Безусловно, временами я жутко хотел прибить его. Мориарти. Порой мне казалось, что однажды ночью он придёт ко мне в спальню и перережет сонную артерию. Медленно и крайне болезненно, так чтобы я не умер сразу, чтобы успел прочувствовать всё: как становится трудно дышать и давит в груди, горячая кровь стягивает кожу, липкая и вязкая, и этот противный металлический привкус на губах. Чтобы я смог насладиться увиденным, его безумной улыбкой и тем, как Мориарти слизывает мою кровь с серебристого лезвия. Но вопреки всему, я доверял ему, как никому другому. Никаких контрактов или договоров я не подписывал. Что с них можно было взять? Меня бы оштрафовали? Взяли под суд за неисполнение криминальных обязанностей? Велели добить подонка? Не смешите. У Мориарти были иные методы. Он доносил свои мысли так, что ты отчётливо понимал: если предашь этого человека ― жизнь сладкой ватой не покажется. Людей он отбирал очень тщательно. Я был его компаньоном. Дела Джеймс лично не вёл, лишь в редких случаях. В большинстве из них я понимал, о чём идёт речь, но иногда дело заходило в такие учёные дебри, что я чувствовал себя школьником, за все годы обучения не прочитавшим и страницы. Однажды я снова заигрался. Эти карты! их зов будет слаще пения сирен. Что я мог поделать со своей грешной, испорченной душонкой? Только в очередной раз поддаться искушению. И проиграть даже грёбаную винтовку. Глаза косил в пол, лишь бы не смотреть после этого на Мориарти, потому что пусть лучше отчитает: я всё отработаю. А он накрыл своей ладонью мою руку на столе ― странный жест, но я и дёрнуться не смел. Джеймсу плевать было на то, сколько я проиграл ― два часа стараний. Мориарти был против слабостей. И он решил отучить меня от них. Я даже не заметил, как в его руке появился перочинный нож, и он немедля резанул им поперёк сложенных вместе пальцев, делая глубокий надрез и пуская кровь. Болевой отклик мгновенно достиг нервных окончаний, и я резко отдёрнул руку, задев Мориарти по лицу и оставив на его щеке несколько капель крови. Будто мне своих шрамов было недостаточно. Пришлось накладывать швы. После этого не то, что охранять Мориарти отпало всякое желание, а захотелось самому пристрелить. Уверен, если бы я сидел смирно, не дёргаясь, он мне и пальцы бы к чёрту отрезал, сославшись на то, что научусь справляться одной рукой. Я мог восхищаться им и ненавидеть в одновременности. Удивительный человек. Но к Мориарти нужно было просто привыкнуть. И я привык.