Prisoner of her lust

      Цепь снова звякнула, на этот раз настойчивее, и Фрея проснулась. Она сразу вспомнила о том, что произошло несколько часов назад и, прежде чем поднять голову, запечатлела на бледной коже своего пленника пламенный поцелуй. Роршах выругался.       Пока Фрея спала, он исподтишка наблюдал за ней, понимая, что все равно не сможет освободиться от цепей самостоятельно. Спящая Фрея казалась похожей на безмятежного ребенка, сладко посапывающего в своей мягкой постели, но произошедшее не давало Роршаху поводов для сомнения – разврат и похоть, сластолюбство под маской невинности снова взяло верх над хладнокровным правосудием. Роршах думал только об одном – о мести. Он вполне допускал мысль о том, что, возможно, сестры и в этот раз уйдут безнаказанными, хотя, разумеется, собирался приложить все усилия, чтобы этого не произошло, но в Нью-Йорке и без Carnival Sisters хватало всякой швали, отравляющей жизнь добропорядочных граждан. Роршах глухо застонал, каждой клеткой тела ощущая собственное бессилие.       Странное дело, но теперь, когда Фрее удалось добиться близости от человека, который долгое время будоражил ее мысли, она уже не чувствовала того первозданного трепета перед ним, как всего пару часов назад. Креманка с мороженым была пуста и, даже наполнив ее снова, невозможно было получить того ощущения манящей и одновременно пугающей бездны новых ощущений, какую Фрея уже испытала, когда съела первую ложку.       Теперь Роршах был достижим. Слишком достижим – Фрея могла бы посадить его на цепь, держать в подвале, пока пленник не испустит дух, и забавляться с ним, если будет возникать такое желание. Но эта идея не казалась девушке такой уж привлекательной. Фрея встала на ноги и помогла пленнику привести его одежду в порядок, застегнув даже пуговицы на рубашке.       - Мне было хорошо, - сказала Фрея Роршаху, погладив его по щеке сквозь маску. – Ты именно такой, каким я тебя себе и представляла. Спасибо тебе за все. Я запомню этот день навсегда, - и, на секунду припав к упрямым губам, скрытым плотной тканью, уверенной походкой направилась к двери. Кажется, Роршах что-то сказал вслед Фрее, нечто, несомненно, обидное и злое… Но девушка не стала вслушиваться. Она улыбалась своим мыслям как человек, чье желание исполнилось после долгого ожидания, и не хотела терять этого чувства из-за бессильной ярости Роршаха, даже не сумевшего насладиться минутами физической близости благодаря собственным предрассудкам и пуританским принципам, основанным на затаенных комплексах.       Близнецы, дежурившие за дверью, нервно дернулись, но, увидев вполне довольную жизнью Фрею, облегченно выдохнули.       - Поднимите, пожалуйста, его снова, - попросила Фрея, кивнув на Роршаха. – Хочу посмотреть на него еще разок перед отъездом, на прощание. А пока я совсем не против была бы перекусить.       - Патрик, кажется, собирался нажарить мяса в честь твоего праздника, - вспомнил Дитер. – Мы пока займемся этим психом, а ты поднимайся, скажи Патрику, что самое время приготовить что-нибудь съестное.       - Мы покараулим, если что, - поддержал брата Курт.       Пока Патрик раздувал угли в жаровне, Фрея задумчиво смотрела на звезды и думала, что это, определенно, был лучший подарок в ее жизни. Хотя она и не исключала возможности, что ее сестра однажды придумает что-то не менее впечатляющее, и заранее предвкушала удовольствие от возможного подарка.       В то время, как Фрея откусила первый кусок от сочного стейка, Анна на другом конце города проснулась и медленно повернула голову в сторону лежащего рядом с ней Драйберга.       Без очков, с чуть приоткрытыми во сне губами, Дэниэл выглядел беззащитным, несмотря на всю монументальную внушительность его комплекции. Анна невольно улыбнулась, вспомнив события прошлого вечера. Сначала все случилось на разделочном столике в кухне, под свист кипящего чайника. Анна была приятно поражена размерами мужского достоинства Драйберга и получила весьма наглядное доказательство того, что Дэниэл – еврей. Пусть у Драйберга не было внушительного опыта физической близости, но его забота и старание сделали свое дело.       Когда Анна попыталась взять инициативу на себя, Дэниэл мягко, но настойчиво намекнул, что против такого развития событий, и очень скоро девушка забыла обо всем на свете, кроме пульсирующей агонии страсти. Еще несколько минут после того, как все закончилось, Дэниэл оставался уверенным хозяином положения, но когда он предложил Анне принять душ, в его глазах снова читалось смущение, будто это не Дэниэл несколько минут назад целовал нагие плечи Анны и так внимательно смотрел в ее затуманенные страстью глаза, словно пытался прочесть таким способом ее мысли.       Драйберг решительно не знал, что говорить, когда Анна вышла из ванной комнаты в его спальне, завернувшись в пушистое полотенце. Сам Дэниэл уже успел привести свою одежду в порядок и теперь сидел на краю постели, напряженно вглядываясь в темноту города за окном. Увидев настороженного Драйберга, нервно разглаживающего морщинки ткани на покрывале, Анна неожиданно для самой себя испытала внезапный порыв нежности. Ей захотелось подойти к Дэниэлу, сказать ему что-то очень важное, чтобы он не маялся от беспокойства, но девушка просто не сумела подобрать слов и попыталась объяснить все, что пыталась выразить, на языке тела.       В этот раз все было совсем неторопливо, упоительно, наполнено лаской и блаженной негой удовольствия. Анна заснула, когда Драйберг благодарно целовал ее ладонь, и спала крепко, без сновидений, а потом так же резко проснулась, словно кто-то невидимый толкнул ее в плечо.       Уходить из этого дома, уходить от мирно спящего Дэниэла Анне совсем не хотелось, но нужно было спешить – она и так нарушила условия ей же самой придуманного плана, причем сделала это впервые за всю свою преступную карьеру.       В условленном месте Анну уже ждал Шон, сидящий за рулем Крайслера. Оглядев девушку с ног до головы презрительным взглядом, Шон демонстративно сплюнул на асфальт.       - Ты, как я погляжу, не спешила, - заметил парень, когда Анна устроилась рядом с ним на переднем сидении. – Хорошо провела время?       - Не жалуюсь, - отозвалась Анна и тут же получила хлесткую пощечину. Она и сама не успела сообразить, как это вышло, когда ее ладонь ощутила привычную, почти родную тяжесть идеально сбалансированной рукоятки ножа, а рука совершила отточенное годами тренировок плавное движение. Шон захрипел, из его располосанного горла фонтаном хлынула кровь, но Анна успела вовремя выскочить из машины, и на ее платье попали лишь несколько капель. Вид умирающего в агонии Шона вернул Анне былое хладнокровие. Собаку, осмелившуюся претендовать на место вожака в стае и по этой причине покусавшую хозяина, настигла вполне собачья смерть.       Анна бросила прощальный взгляд на машину, залитую алой кровью, брезгливо скривила губы и уверенной походкой зашагала к виднеющимся вдалеке витринам торговых центров.       К заброшенному парку развлечений Анна подъехала ранним утром на новеньком «Плимуте». На заднем сидении машины лежал яркий пакет с улыбающимся бобром в поварском колпаке на бумажном боку.       - А где Шон? – удивилась Фрея, увидев Анну без сопровождения верного канадца.       - В крови, - коротко ответила старшая сестра. – Ты готова ехать?       - Да, только проведаю Роршаха напоследок… - Фрея почти бегом устремилась в бункер под каруселью, чтобы не заставлять остальных ждать.       Роршах висел все в той же позе, похожий на совсем не страшное деревенское пугало в поле. Фрея хотела подойти к нему и сказать что-нибудь, но поняла, что это ни к чему. Все слова уже были сказаны, и Фрее хотелось лишь сохранить память об этом дне, а для этого недостижимый, и в то же абсолютно беспомощный Роршах, закованный в цепи, подходил как нельзя лучше. Улыбнувшись своим мыслям, Фрея закрыла дверь, ведущую в бункер, и поспешила к сестре.       Заброшенный парк, поскрипывая металлом проржавевших каруселей, медленно умирал. Он отжил свое уже давно, но сестры сумели вдохнуть в него новую жизнь, пусть и на не слишком долгий срок. Фрея шла про аллее между фургончиками с облупившейся краской, мимо сломанной машины для поп-корна, завалившейся на одно колесо, и мечтала о том, как у них с Анной будет свой собственный парк развлечений, новенький, блестящий и переливающийся, как новогодняя игрушка. Ради этой цели было ограблено множество банков, убиты десятки людей и пролито немало крови – чтобы две сестры смогли наконец обрести свой дом.       Выйдя за ворота, Фрея не смогла сдержать возглас восхищения.       - Новая машина! Какая красивая! И моего любимого цвета!       - Старая и так никуда не годилась, - усмехнулась довольная произведенным эффектом Анна.       - А что в том пакете? – полюбопытствовала Фрея, усаживаясь в «Плимут».       - Торт, - легкая улыбка тронула губы Анны. – У тебя же сегодня День рождения, я заехала в кондитерскую.       - Технически он уже кончился, - сочла нужным уточнить Фрея.       - Брось, - отмахнулась Анна. – Когда мы в последний раз играли по правилам? Сестры рассмеялись, но в их смехе не слышалось привычного беззаботного веселья.       - А что насчет Роршаха? – чуть обеспокоенно спросила Фрея. – Он ведь не умрет там, в подвале?       - Не умрет, - успокоила сестру Анна. – Его спасет неуловимый борец с преступностью по кличке Ночная Сова номер два. Когда проснется.       Так и вышло. Открыв глаза, Дэниэл обнаружил на своей подушке слегка пожелтевшую от времени цирковую программку. «Малышки с лезвиями», - гласил броский заголовок. На картинке в слегка гротескной манере были изображены две девочки лет десяти и взрослая женщина, каждая из них жонглировала большими ножами и призывно улыбалась. На заднем плане программки, за спинами циркачек, была нарисована детская карусель. Она была обведена черным фломастером, к неровному кругу вела стрелка, надписанная знаком Роршаха – зеркальной буквой «Р» с жирной точкой. Предчувствуя беду, Дэниэл, на ходу застегивая брюки, ринулся в подвал, к соволету. Натягивать костюм не было времени, но Драйберг успел нацепить пояс с инструментами, которые могли бы ему пригодиться.       Дэниэл успел как раз вовремя – Роршах из последних сил держался, чтобы не повиснуть на перекладине бессильным кулем. Клинок в форме полумесяца, отлитый из специального сплава, разработанного доктором Манхэттеном, без труда разорвал звенья цепи, и Роршах упал на руки друга.       - С тобой все в порядке? – обеспокоенно спросил Дэниэл, помогая Роршаху сесть на холодный пол.       - В порядке, - донесся из-под маски как всегда бесстрастный голос. – Нужно отдохнуть.       - Давай я помогу тебе дойти до соволета? – предложил Дэниэл. – Там есть аптечка…       - Аптечка не нужна, - твердо ответил Роршах. – Иди, Дэниэл. Ты очень помог. Спасибо.       За годы партнерства Драйберг успел усвоить, что «нет» Роршаха означает «нет», и никак иначе, поэтому, вздохнув, поплелся к выходу. Он чувствовал себя абсолютно опустошенным. Драйберга слегка подташнивало от безысходности, которая окружала его. Лучший друг не мог найти даже пары слов в благодарность за спасенную жизнь, девушка, казавшаяся подарком судьбы, оказалась преступницей, а ночь любви и страсти – лишь частью хитроумного плана. Дэниэл снова остался наедине с самим собой, и ему хотелось выть от собственного бессилия.       Когда Ночная Сова ушел, Роршах, отдышавшись и размяв конечности, поднялся по ступенькам под яркое солнце. Оно слепило даже сквозь маску, но усталый Роршах, чуствующий себя буквально вывернутым наизнанку, обрадовался этому свету и подставил ему лицо, блаженно зажмурив под маской глаза. Но и этого Роршаху показалось мало – для человека, который, можно сказать, только что вылез из собственной могилы, солнечный свет и свежий воздух казались самыми лучшими вещами на планете. Роршах рывком сдернул маску и простоял так, задрав подбородок, несколько долгих упоительных минут. Когда эти минуты прошли, веснушчатое лицо Роршаха снова стало серьезным, даже суровым. Он привычным движением натянул маску, поправил воротник плаща и зашагал к воротам парка. Роршах уже почти не чувствовал усталости, больше всего сейчас ему хотелось зайти в полуподпольный бар или наткнуться в подворотне на шайку наркоторговцев и мошенников, чтобы вспомнить вкус и запах правосудия, изгнать из головы мысли об испытанном унижении и перестать наконец чувствовать руки Фреи на своем теле. Ему казалось, что он все еще чувствует запах разгоряченного страстью тела девушки, а сквозь маску словно доносился вкус ее слюны, оставленной во время странных поцелуев. Мысли об этом заставляли Роршаха нервно дергать плечом и вспоминать о предательстве собственного тела, забывшего о доводах хладнокровного рассудка, имеющего собственную систему нерушимых принципов, составляющих основу жизни Роршаха.       Подняв воротник, словно пытаясь защититься от звуков города и утреннего оживления на улицах, Роршах брел по самым темным подворотням Нью-Йорка. Город ждал его, своего защитника, своего покровителя, мусорщика, очищающего улицы от паразитирующих на них людских отбросов. Город по-своему любил Роршаха и был единственным, кому Роршах в некоторой степени отвечал взаимностью.       Вечером того же дня, уже засыпая, Дэниэл вспомнил одну деталь, которая совсем не удивила его прошлой ночью, зато теперь заставила обратить на себя внимание. На теле и руках Анны было несколько розовых следов от давно заживших порезов, словно оставленных острым клинком, и Дэниэл не решился спросить об их происхождении. Теперь он понял, откуда взялись эти отметины – даже великие и неуловимые Carnival Sisters иногда промахиваются, метая ножи при демонстрации своего знаменитого номера. Особенно если им совсем мало лет, и они только учатся, с каждым броском приобретая все большую меткость и точность движений.       Драйберг закусил край подушки и в бессилии уткнулся лицом в мягкую ткань наволочки, все еще хранящей тонкий запах духов Анны.