Искупление

      Он не мог дать ей тепла. Несмотря на то, что интеллект Улькиорры превосходил мышление простых холлоу, он не знал ровным счетом ничего о душе: такие эмоции, как радость, любовь или надежда были не более чем созвучием букв.       Шинигами были другими: они ненавидели, любили, вселяли в свои сердца искры надежды, которая разжигала в их душах стремление идти до победного конца, защищать страждущих; и Рукия не была исключением. Она боялась, кошмары преследовали ее ночью, а днем чувство вины разливалось по ее венам, заставляя раз за разом вспоминать ту ночь, что расколола ее сердце на тысячи осколков, а все надежды обратила в пепел. По ночам он слышал ее крики, как, проснувшись от очередного кошмара, шинигами нервно теребила края своего кимоно, разглядывая стены пещеры. Неужели шинигами оплакивает того, кто уже мертв? Кто уже никогда не появится в ее жизни?        — Кайен.       Вновь это имя. Всего за несколько дней оно для него стало самым ненавистным, хоть этого он еще не мог осознать в полной мере.        — Кайен.       И почти отчаянный крик, полный боли: «мне так жаль». Ее крик перешел на шепот.       Он спрашивал у нее о том, кем был этот Кайен — природное любопытство дало о себе знать, — но каждый раз она отмалчивалась.       Кем был для нее Кайен? Любовником? Он тут же отогнал эту мысль, поскольку она была слишком молода для этого и ему не нравилось думать в таком ключе. Друг, или, может быть, брат. Да, скорее всего, что все именно так. После этого Улькиорра успокоился: в любом случае, он собирался расспросить эту шинигами завтра с пристрастием. ***********************************************************************        — Вчера ты говорила во сне, — он начал без предисловий. — Что тебе снилось? — его тон был требовательным, не терпящим возражения. Она была удивлена: девушка никак не ожидала такого напора от холлоу.        — Я не понимаю, что ты имеешь в виду, — откинув непослушную прядь волос назад, Рукия потупила взгляд, не пожелав смотреть ему в глаза.        — Ты зовешь его по имени каждую ночь. Кто такой Кайен? — Улькиорра продолжил задавать ей вопросы, прогнорировав ее попытки уйти от ответа. Она отвернулась от него, неприятный ком встал в горле.        — Не твое дело, холлоу.       Голос Рукии дрожал, как и руки, сжавшие ручки кувшина, который оказался здесь непостижимым образом. От таких нехитрых колебаний, вода пролилась ей на ноги, что она успешно проигнорировала.        — Ты не чувствуешь к нему неприязни и плачешь каждый раз, когда произносишь его имя, — он больше не задавал вопросов, а скорее рассуждал вслух, ожидая увидеть реакцию с ее стороны.       Она дала ему пощечину. Рукия не ожидала, какой окажется сила сопротивления, и от удара ее рука будто горела огнем. Сжав зубы покрепче, она постарался не издать ни единого звука. Для Улькиорры это было не больше, чем комариный укус, потому как удар пришелся на его маску, но он почувствовал тепло, исходящее от нее. Однако оставить ее поступок без внимания он не мог — гордость была ему присуща. Схватив ее за запястье, Улькиорра притянул ее к себе; в ответ на ее слабое сопротивление из горла пустого вырвался грозный рык.        — Позволь мне уйти, — пробормотала Рукия, отталкивая его свободной рукой. Улькиорра отстранено наблюдал за ее попытками вырваться: он знал, что он сильнее.        — Нет, — он уловил страх, промелькнувший в фиалковых глазах шинигами.       Его инстинкты, закаленные столетиями сражений, отреагировали на ее страх. Все же он — хищник. Рукия встретилась с этим диким блеском в его глазах. Вожделение и голод переплетались в них. Естественный отбор: он был хищником, она — добычей. Было бы неправильным их мирное сосуществование, природа давно распределила за них свои роли. Неважно, на какой ступени эволюции они находятся, инстинкты всегда будут брать вверх.        — Не бойся… Рукия, — прошептал он, отпустив ее. Рукия не понимала его действий, она была все еще взволнована. Девушка с трудом сглотнула, вызывающе встречая его взгляд.       — Не буду.       Улькиорра положил руки на ее талию, притягивая к себе. Рукия не сопритвлялась, хотя в голове бьется одна мысль: ей безумно нравилось ощущать его тепло. Здравый смысл взывал к ней, просил быть начеку, ведь он в любой момент свернул бы ей шею, не испытав угрызения совести. Она знала это, но все же…       Улькиорра чувствовал биение ее сердца, жадно вдыхал аромат, исходивший от нее, который, казалось, заполнял все окружающее их пространство. Рукия больше не боялась, и он был этому рад.       Он жил в тишине, в глубокой ночной тиши, простые чувства неведомы ему. Его сущность разделилась надвое: более разумная торжествовала и была несказанно рада доверию, что проявила Рукия… Вторая — трусливая, жалкая, взывала к инстинктам, предлагала насытиться ее кровью, разорвать на части ее тело или же наброситься и сделать шинигами своей. Он не знал, сколько они простояли и когда проснется ее гордость, которая заставит шинигами вновь стать сильной, и она отстранится от него. Рукия вздохнула, освобождаясь от его объятий.       Он видел, как искра доверия загорелась в ее глазах. Мог бы он дать надежду? Как глупо это звучачало, но ведь мог бы.        — Спасибо, Улькиорра.        — За что? — Улькиорра был смущен.       Рукия отвернулась и не оглядываясь ответила:        — Ты знаешь. ********************************************************************       Она благодарила его, но не знала за что или боялась произнести это вслух.       Впервые за несколько столетий он захотел, чтобы она никуда не уходила, а осталась с ним навсегда.