-19-
Джуниор свернул на ближайшем перекрестке, немного проехал и снова свернул. Остановился, выбрав самый затемненный участок. Вытер мокрые ладони о джинсы. Трясущимися руками достал телефон и вызвал БигКраша. — Меня засекли копы! Вы должны вытащить меня из этого дерьма, мы договаривались! — истерично заорал он в трубку. — Заткнись! — оборвал его спокойный и холодный голос, явно не принадлежащий распорядителю гонок. — Ты где сейчас? — На пересечении сто восемьдесят пятой и десятой авеню… где БигКраш? — снова сорвался в крик Джуниор. В динамиках затрещало, заверещало и смолкло. — Эй, алло, если меня накроют копы… — Не ори, недоумок, закрывай машину и лови такси… — Я не брошу свою тачку!!! — заупрямничал Джуниор, трясясь от бешенства и страха. — И журналисты все равно нароют правду, почему машина сына сенатора Стокли была брошена на… Его опять резко осекли: — Хватит болтать! Стоишь на десятой или на сто восемьдесят пятой? — На десятой. — Слушай меня. Не включая свет, сворачивай за угол, паркуйся, и перебирайся на пассажирское место. Немедленно. Четкую инструкцию, больше похожую на приказ, Джуниор исполнил, почти ничего не соображая от облегчения, что кто-то взрослый и знающий решал его проблему. Он неловко перелез на другое сидение, зацепившись за ручник, и застыл в неудобной позе, не замечая этого. Секунды ожидания растягивались на часы, и когда уже напряжение Джуниора достигло критической отметки водительская дверь приоткрылась, и в нее проскользнул… конечно же, этот клятый братец Уортли. — Показывай, куда везти. Стокли назвал адрес. Мельком посмотрев расположение дома на интерактивной карте, Джен повернул ключ зажигания и весело оскалился: — Poehali! У Джуниора ухнуло сердце: он никогда не думал, что доверит свою детку какому-то… Какому-то. Но Джен вел машину уверенно, даже красиво. И сам он отлично смотрелся за рулем Порше, наклоняя и поворачивая голову так, словно к чему-то прислушивался. Или позировал для «GQ» или «Men’s Health», позволяя собой любоваться. Джуниор и любовался, пока тот не перехватил взгляд и не улыбнулся. Понимающе. Насмешливо. И тогда Джуниор взбесился. Но ничего не сказал, злобно уставившись на дорогу, потому что не знал, что говорят в таких случаях. До того как их остановила полицейская машина, они успели проехать только два квартала. — Офицер, как удачно, что я вас встретил, — Джен предъявил права копу с такой милой улыбкой, что тот смутился, а Джуниор разозлился еще сильней. — Я отвозил друга моего младшего брата. Мальчишки провозились допоздна со школьным проектом, — он доверительно наклонился к мужчине, — вот и пришлось мне за руль садиться. Не могу же я позволить сыну сенатора нарушать правила, — он застенчиво понизил голос, и полицейский тяжело сглотнул. Джуниору хотелось бы думать, что такое магическое воздействие на него оказало слово «сенатор», но в это верилось мало. — А по пути мы нечаянно попали на гонку стритрейсеров. Если вы поторопитесь, офицер, то успеете схватить их. — Спасибо… — коп заглянул в права, пытаясь прочесть имя. — Джен Гафнер, — представился тот. — Спасибо, Джен, мы получили сообщение о гонках заранее и кое-кого даже арестовали. Так фамилия вашего брата Гафнер?.. — Нет. Его зовут Эрни Уортли, мы сводные. А это… мистер Стокли. Они вместе с Эрни учатся в школе Браунинг. Полицейский заглянул в машину, цепким взглядом окинув Джуниора, а затем попросил у Джена номер телефона. «Для уточнения информации». Записал на листочке несколько цифр и, извинившись, отпустил. — За тобой должок, сын сенатора Стокли, — ядовито сообщил Джен, садясь в машину. — И в какой сумме нуждаются Уортли? Говори, не стесняйся, я выпишу чек, — огрызнулся Джуниор, хотя мысль о том, что сумма может оказаться приличной и обязательно заинтересует отца, который начнет выяснять и… Джен не ответил. Или ответил, врубив музыку. И уже отдавая ключи в гулком сумраке паркинга, припечатал: — Подотрись своим чеком, Стокли. Я хочу, чтобы ты оставил в покое Эра. И проследил, чтобы другие от него отстали. Эрни отличный парень. Лучше каждого из вас и ты это знаешь. — Хорошо, я делаю это и мы в расчете? Джен кивнул. И улыбнулся, по-настоящему. — Да. Может быть тогда я еще раз вытащу твою задницу. Бесплатно. — Дашь мне свой телефон?.. — голос Джуниора немного сорвался, но он надеялся, что это было незаметно, и, дурея от собственного хамства, поспешно спросил: — Или ты от формы тащишься? Я куплю. И наручники. Он знал, что нарывается и знал, чем это чревато. Но Джен не оскорбился и не кинулся лишать его жизненно важных органов. Он даже не засмеялся ему в лицо, а этого Джуниор боялся сильнее, хотя и не должен был, учитывая случай с Ноланом. — Нет, Стокли. — Отказ был резким, откровенным и относился он не к номеру телефона. — Извини, но нет. Джуниор еще долго смотрел вслед чокнутому и потрясающему брату Уортли, мысленно переваривая произошедшее. Ночные уличные гонки — это круто, это вставляло. Но, увы, сравнения с аттракционом «Оседлай Джена Гафнера» они никак не выдерживали. И то, что сегодня тот его отшил, ничего не значило. Он, Стэнли Джуниор Стокли, всегда получал то, что хотел. А Джена Гафнера он хотел. Очень хотел.-20-
В то, что Стокли станет утрясать школьные проблемы Эрни, Джен не верил. Он встречал подобных типов — все как один пустые квакалки. В лучшем случае, Стокли сам прекратит терроризировать Эра. И все же Джен почувствовал себя лучше, спокойней, но не настолько, чтобы решиться позвонить брату, пускай этого хотелось порой до зуда в кончиках пальцев. Но как только он брал телефон в руки, сразу сдавливало грудь, сердце начинало колотиться как бешеное, а связные мысли улетучивались. И Джен откладывал и трубку и разговор. До завтра. День бежал за днем, а «завтра» так и не наступало. И причины, по которым он не мог приезжать в пригород на субботу и воскресенье Джен даже не трудился придумывать. Элл они были не нужны, а другим… скорее всего, тоже. Со временем и приезжать-то совсем расхотелось — там было пусто без Эрни и тягостно с матерью. Перехватив виноватый материнский взгляд в первый раз, Джен грубовато ее утешил: «Мам, хорош киснуть, ну, что теперь удавиться что ли? Ты же не знала». Второй, третий, пятый или даже десятый раз он уже просто стерпел, а вот чем дальше, тем становилось хуже. Джен раздражался до зубовного скрежета. Мать, конечно же, заметила и стала отворачиваться, но, даже повернувшись к нему спиной, продолжала как-то изображать скорбь, и это злило Джена еще сильнее: он не больной, не кривой, не косой, не инвалид, чего его жалеть? А то, что братец любимый так извернулся, оказавшись козлом, что поделаешь: в семье не без урода. Надо просто не обращать внимания, надеясь… на что-нибудь. Но хорошее «что-нибудь» обязательно было связано с Эрни, и вся философия летела к чертям: Джену было восемнадцать — эмоции, гормоны, противоречивые желания, которые раз от раза становились только запутанней и болезненней. Настолько, что он стал бояться встречи с Эрни. Вернее, Джен боялся, что увидев этого гада, прикидывавшегося нормальным парнем, въедет ему в нос так, что тот хрустнет. Или начнет позорно оправдываться, что не виноват в том, что родился геем. Ни тот, ни другой расклад, ни их гибрид Джена совершенно не устраивали. Поэтому он все реже приезжал, несмотря на угрызения совести. Когда Элл заикнулась о том, чтобы он приехал на праздник, Джен наотрез отказался: от упоминания семейного пикника на свежем воздухе засосало под ложечкой. — Что это еще праздник — день Благодарения? Я его не знаю. Вот кого ты благодаришь? За что? Зачем я нужен? Это бред и ты не хуже меня все понимаешь? Мать ожидаемо обиделась и сначала прочитала длинную нотацию про «чужой монастырь и свой устав», а потом все же сдалась и рассказала правду. Слушал он ее вполуха, давая выговориться, но основную суть проблемы понял. Соседи Элл, сами пригласили себя к ним в гости: «Все так желают познакомиться с вашей очаровательной семьей, миссис Стокли. Вы такие необычные. Это просто прекрасно. Вы непременно должны устроить пикник для всех на день Благодарения, иначе вы не сможете влиться в наше общество». — Я не собираюсь никуда вливаться. Мне насрать на них и на их общество. А если там будет еще и этот… Мам, я не смогу. — Ген, ну сделай это для меня! Мне нравится здесь жить, нравятся эти люди. А с Эрни ты можешь не разговаривать, — и, поколебавшись, добавила: — сыночка, он ведь к тебе очень хорошо относится, зачем ты так? — Мам, Эрни, просто не знает обо мне. Спасибо твоему мужу за это. Он ведь не сказал Эрни, что я гей! — Гена, об этом, ну об этом, Дом никому не стал бы говорить это твое очень личное, понимаешь? А Эрни тебе был рад…— увещевала она. — Рад?! Да он не знал, что отец женился. Я бы на его месте вообще все разнес на куски. — Вот видишь, — сразу ухватилась за идею мать, — Эрни замечательный мальчик. Общий язык вы с ним нашли. Ты ему сам скажешь, и он постепенно привыкнет. Геночка, мне ведь тоже было тяжело об этом узнать. Дай ему шанс. — Мам, ты сама понимаешь, как фигню ты несешь? Шанс? Какой шанс? Я же на него накинусь и убью, нахрен. Или трахну. — Гена!!! — Что Гена? Мам, мне не пять лет, чтобы с ним в машинки играть. Я Эра как увижу — стояк на… — Гена! Не хочу ничего не слышать про это! — Элл швырнула трубку, оборвав на этом разговор. Ссора с матерью оставила мерзкое послевкусие и, пошатавшись и перекурив, Джен потянулся за мобильником. Однако мать его опередила. — Генночка… — Мам, прости, — покаялся Джен, не дав ей вставить и слово. — Это ты меня извини, сынуля. Притащила тебя сюда, а здесь ведь ничем не лучше. Скажу Доминику, пусть поговорит с сыном… — Мам, не надо, — перебил он. — Я тут подумал, ты была права — я сам скажу Эрни, вы не вмешивайтесь, хорошо? — Значит, тебя ждать на праздники? — Элл повеселела. — Нет. Я еще не могу. Не могу. Мам, не обижайся, ладно? — Да, да, да, — согласилась она преувеличенно бодро, — я понимаю. Береги себя, сынуль. Одевайся теплее и не забывай вовремя кушать. И бросай курить. Синий уже весь от этих сигарет. Джен вздохнул — опять он расстроил мать. На душе было муторно. Постепенно гнетущее впечатление от разговора с матерью рассеялось, оставив легкую горечь, которую не стерла даже пестрая суета Нью-Йорка, затянувшая Джена в свою круговерть.-21-
Тот разговор с матерью не только оставил осадок от собственной неправоты. После него у Джена появилась проблема. Очень серьезная проблема. Сказав «хочу трахнуть Эра», Джен всего лишь хотел оборвать неприятный разговор, и никак не ожидал, что этого будет достаточно, чтобы сорвались и без того непрочные тормоза самоконтроля. Он один раз, всего лишь один раз, цинично и прямо озвучил свои истинные желания… Даже не так. Всего лишь несколько слов брошенных Дженом в горячке спора ударили осознанием, как кирпичом по голове: «Да, хочу! И хочу так, что самому страшно!» И после них, после двух-трех слов сказанных в порыве злости, тщательно наложенные табу на мечты о сексе с любимым человеком, который был рядом и при этом недосягаем, рухнули. Фантазии о них с братом, грязные, одуряюще-прекрасные, невозможные, стали настигать Джена в любом месте и любое время. Они попросту не отпускали, словно отыгрываясь за то время, когда были заперты у него в голове на здоровенный амбарный замок. Позже, Джен пытался вспомнить те первые несколько дней, когда гормональная буря бушевала в крови, но что-то конкретное не вспоминалось. Наверное, он тогда выглядел зомбаком с тупым, бессмысленным взглядом, поскольку основную часть того, что ему говорили, не воспринимал совсем. Голова была пустой и тяжелой, губы, горевшие от притока крови, приходилось постоянно облизывать, от чего они заветрились и потрескались. Член, казалось, находился только в одном из двух состояний: «хочу трахаться» или «бля, сейчас взорвусь!» Зажатый тесными трусами и плотно прилегающими брюками, он болел так, что Джену казалось, что у него нет других органов — один ноющий хрен. При любой возможности Джен удирал в туалет и принимался остервенело его теребить. Короткие, сухие разрядки даже не приносили облегчения. Только когда он, измученный и обозленный борьбой с собственным телом, дернул член так, что от боли потемнело в глазах, пришло отрезвление: он мог угробить себя, но не изменить. И Джен попросту сдался, перестав сопротивляться и наказывать себя за то, что хочет брата, пусть и сводного. Фантазии и сны не исчезли, но он перестал их бояться, и сразу стало легче. Не просто легче — здорово! Просыпался теперь Джен поздно, уставшим, но довольным. Лениво завтракал-обедал, мысленно отбирая самые вкусные моменты снов. Залезал вместе с ними в душ и снова расслаблялся-уставал. Потом тщательно собирался на работу, упаковывая душу и тело в удушающую обертку услужливого мальчика на побегушках. Честно оттарабанивав смену, Джен возвращался в свою крохотную квартирку, сдергивал с себя все до нитки и выдыхал полной грудью. Содранные костюм-галстук-рубашку, он с садистским наслаждением распинывал по углам. Только потом включал сплит-систему на «обогрев» и, поеживаясь от холода, голым пробирался на кухню, чтобы соорудить себе несколько сэндвичей. Вместе с сэндвичами Джен прихватывал какой-нибудь сок и, в три прыжка, запрыгивал на порядком заляпанный диван. Вот это был настоящий кайф — раскинуться морской звездой, подставляясь под теплую струю воздуха, позволяя ей ласково поглаживать тело. Свои ощущения Джен смаковал, растягивая их как можно дольше. Сначала он вытягивал ледяные ступни, жмурясь от слабой щекотки. Все тело пробирало мурашками и очень легко получалось представлять, что это кто-то живой, настоящий, отогревал своим дыханием его замерзшие пальцы. Несколько секунд и абстрактный образ начинал принимать вполне конкретные черты: круглое лицо, с большими черными глазами, смеющийся рот, ямочки на щеках, крепкие смуглые плечи… Крепко зажмурив глаза, Джен клал холодную руку на возбужденный член и тихонечко проводил зажатой ладонью вверх-вниз. От контраста температур ягодицы сжимались, а конвульсивно содрогнувшееся тело подбрасывало. Это было остро, похабно и заводило сильнее. С каждым движением, с каждой волной, пробегавшей от пяток до макушки, Джен все громче стонал и хрипел. И под конец ему, уже ничего не соображающему, чудилось, что к его стонам эхом добавляются другие, низкие, гортанные. А иногда он слышал шепот: «Мне так тебя не хватает, Дже-э-эн…» После этого он кончал, бурно, шумно. Отдышавшись, вытирал руку о покрывало и тянулся за сэндвичами. Ему, брезгливому чистоплюю, безумно нравилось есть липкими, воняющими руками. Джен как-то даже решился и лизнул руку, испачканную спермой. Вкус был противным, и он не решился «продолжить банкет», но запах еды и секса его однозначно будоражил. Всласть навалявшись, он сползал и шел курить, радуясь, что пожарную сигнализацию домовладелец считал излишней роскошью. Позже собирал разбросанную одежду и приводил ее в порядок — рутинные занятия успокаивали, давая уверенность, что он не двинулся головой окончательно. Частенько ему звонил кто-нибудь из тусовки. Джен, поболтав, отбрехивался от встреч — ему совершенно не хотелось ни с кем видеться. Он не погрузился в апатию, а как пациент из анекдота стал наслаждаться эротическими кошмарами и не желал, чтобы ему мешали. Его жизнь изменилась, но приобрела некую размеренность. Которая разлетелась вдребезги от звонка матери в день Благодарения.