Я пытался уйти от любви...

Эрни истово ждал Джена. Он рвался объяснить брату, что все понял и изменился. Устав бесконечно маяться в надежде на звонок от брата, Эрни сам раз за разом набирал его номер, но слышал лишь сигнал «занято». А ведь Эрни точно знал, что Джен регулярно отзванивался матери, за что Эр был готов ее возненавидеть. Он жил предвкушением уикендов. Но выходные оказывались ужасней будней, ведь в пригород Джен приезжал только в обычные дни, когда сам Эр учился. Каждый раз на его разочарование Элл извиняющимся тоном бормотала, что Джен очень занят, но про него помнит. И этим все только ухудшала. Эр сходил с ума. Тихо, но верно. Сначала он обвинял весь мир в том, что Джен пропал из его жизни, а потом все-таки докопался до «истинной» причины своей беды. Поганые гомики — вот кто был виноват! Это из-за них Эрни потерял брата. Депрессивная унылость схлынула, и перед Эрни встал вопрос: «Что делать?» Пометавшись, он обратился к матери Джена. Слишком сильное возбуждение мешало — Эрни не говорил, а тараторил: быстро, сумбурно, напористо, и Элл, видимо, ничего не поняв, сильно перепугалась. Жалобно кривя светленькие бровки, она несколько раз нелепо переспросила: «Гомосексуализм — плохо?» Эрни кивал головой и, захлебываясь эмоциями, снова и снова объяснял ей, что не даст этим плохим людям обидеть брата, но добился лишь того, что у Элл затряслись плечи и она, прикрыв лицо руками, расплакалась. Ее реакция сильно озадачила Эрни, и он вконец растерявшись, отступил, чтобы как следует продумать разговор. Позже, когда он, подобрав нужные слова, снова направился к Элл, она уже разговаривала с кем-то по телефону и опять на русском. Она так увлеклась разговором, что его даже не заметила. Уйти Эрни не захотел — он не собирался упускать свой шанс поговорить с братом. К тому же ему показалось, что Элл упомянула гомосексуализм, а вот это его касалось напрямую. Отбросив сомнения, Эрни набрался наглости и потребовал трубку. От резкого окрика или от неожиданности, но Элл сильно вздрогнула и смутилась, Эрни почему-то посчитал это признанием ее вины. И когда Элл попросила Эрни выйти, не мешая ее разговору, то он просто-напросто выдернул телефон из ее рук. Собственная грубость была ему противна, но это быстро перекрылось ликованием — Джен, он сейчас услышит Джена! А затем с ним случился шок: Элл, оказывается, разговаривала не с Дженом, а с какой-то совсем посторонней женщиной. И та была дико возмущена вмешательством Эра в их разговор, и вдобавок отругала его за грубость и примитивность взглядов. Неизвестная миссис, вероятно, болтала бы о терпимости, свободе личности и прочей ерунде до бесконечности, но Эрни зло оборвал эту моралистку: «Ты, наверняка, страшная как смертный грех и не представляешь насколько противно, когда всякие больные извраты тянут руки к твоей заднице». Услышав его тираду, Элл негромко охнула и Эрни, повернувшись на этот звук, был поражен ее нездоровой бледностью. Но ни извиняться, ни, тем более, утешать ее он не хотел. То, что Элл не поддержала его и Джена, а наоборот кому-то пожаловалась на их убеждения, для Эрни было сродни предательству. Поэтому он развернулся и ушел, хлопнув дверью. Уже вечером, когда Эрни немного остыл, он смог оправдать для себя Элл тем, что она не знала всех обстоятельств, а плохое знание английского запутало ее окончательно. Был бы рядом отец, они обязательно сразу во всем бы разобрались. В принципе, можно было позвонить ему сейчас и, объяснив все, попросить поговорить с Элл, но у Эрни эта идея вызвала внутренний протест — он не желал рассказывать отцу, что всякие педики западают на брата. Это как будто пачкало Джена. И Эрни оставил все как есть.