Я пытался уйти от любви...

Несмотря на то, что Элл продолжала забирать Эрни на выходные, отношения у них испортились. Нет, она по-прежнему готовила непривычную, но вкусную еду, следила за тем, чтобы Эрни был хорошо одет и обут, выделяла деньги на его карманные расходы (даже больше, чем давал отец), но Эр не мог отделаться от ощущения, что Элл перестала его… Любить?.. Это было нелепо — Эр почти не знал ее, не считал сколь-нибудь важным или интересным человеком, не нуждался в ней, но почему-то ее укоризненная холодность его практически добила. И он совершенно не понимал как получилось, что их дружная семья — он, брат, отец… ну и пусть Элл тоже — вдруг распалась на отдельные кусочки, а лето, промелькнувшее как один день, осталось где-то очень далеко и вспоминалось с тоской выворачивавшей внутренности. Поэтому-то День благодарения Эрни ждал как чуда, поскольку с раннего детства слышал, что этот праздник помогает всем членам семьи преодолеть обиды, накопившиеся за год. Конечно, когда они жили только вдвоем с отцом, то в День благодарения просто веселились: сначала ходили смотреть парад надувных кукол на Манхэттене, потом ели индейку «У Джонни» или еще где-нибудь, а после слушали уличные концерты или катались на аттракционах в Сикс-флагс. Но тогда все было по-другому: и жили они не в пригороде, и у них не было Джена и Элл, и с отцом Эрни тоже был очень близок. Вот Эр и ждал этот праздник с утроенной силой, стараясь представить, как он пройдет в этом году. С фантазиями на тему семейного торжества у Эрни выходило не очень, зато надежда на то, что у них снова все наладится, переросла в железобетонную уверенность. И все ведь начиналось как надо. Из школы его забрал очень веселый Доминик и при встрече они крепко обнялись: у Эра даже в горле комок встал — он и не думал, что так сильно соскучился по отцу. Потом Дом его поторопил со сборами, сказав, что их давно ждут, и намекнул что уж в этот раз ему «не придется скучать в компании стариков». Надо ли говорить, что Эрни готов был бежать впереди отцовского минивэна, который на сей раз тащился даже медленней, чем обычно. Правда, двигались они в общем потоке, с его средней скоростью, но все равно на взгляд Эрни это было непозволительно долго. Уже во дворе Эрни услышал оживленные голоса, доносившиеся из дома, и, не дожидаясь пока отец загонит машину в гараж, Эр с сияющей улыбкой взлетел на крыльцо. — Джен! — радостно завопил он, вбегая в гостиную, и замер: помимо Элл там толпилась уйма народа, но брата среди них не было. — Добрый день, Эрни! — со значением поздоровалась Элл, однако он отмахнулся от нее и всех остальных, и помчался проверять остальные комнаты. Он оббежал весь дом, заглянул в каждый угол, не переставая звать брата, не в силах поверить, что его так жестоко обманули. Остановили его не отцовские ладони, тяжестью придавившие плечи, а слова: — Успокойся, Эрни, Джен не смог приехать. Он остановился, но успокоился?.. Эрни заперся в комнате брата и не вышел оттуда даже на праздничный ужин. Проплакав в подушку, он уснул, даже не услышав, как разъехались гости. Разбудил его утром отец, громко постучав и позвав на завтрак. Эрни буркнул: «Нет, отстаньте!» — и снова зарылся в подушку, которая очень слабо, но все же пахла Дженом. Обед Эр тоже бойкотировал, но пока он ходил в туалет и умывался, в комнате Джена появился поднос с едой. От острого запаха индейки Эрни замутило, и он чуть не выбросил тарелки в окно. Однако это было уже чересчур, и поэтому Эр просто запихнул их в стоявшую у Джена под кроватью коробку с разной мелочевкой. Чтобы перебить сильный аромат еды, мешавший ему грустить о брате, Эрни достал из шкафа несколько маек Джена, уткнулся в них лицом и задремал. — Эрни! Эрни! Джен позвонил. Хочешь поговорить?.. — Что? — подскочил Эрни. Он приоткрыл дверь, все еще боясь, что голос отца ему только приснился. — С Дженом разговаривать будешь? — Да-а-а! Он выхватил несчастную трубку и, еще не поднеся ее к уху, закричал: — Джен! Джен! Ты здесь?! Джен… У Эрни перехватило дыхание, когда он услышал обеспокоенный голос брата: — Эр! У тебя все нормально? — Дже-е-ен… — облегченно стонать в трубку, вот и все на что был способен ошалевший Эрни. — Э-э-р! — передразнил его брат. — Рассказывай, что за истерика? Как в школе? Что нового? — Ты не приехал! И до этого не приезжал, и не отвечал… А мне плохо… — Что-то в школе? — сразу насторожился Джен. — Я спрашивал маму, она сказал, что в школе тебя больше не трогают. Они опять, да?.. — Нет, в школе все нормально, они меня после того и не прессовали ни разу. Никак, вообще. Я просто очень скучаю, Джен. По тебе скучаю. Ты приедешь на выходные? Томительное молчание напугало Эрни. Нет, только не это, он этого больше не переживет! — Джен, Джен! Ты хотя бы на Рождество приедешь? Я не могу без тебя, брат! Джен тяжело вздохнул и, помедлив, пообещал: — Да, на Рождество приеду. Kuda ya ot tebya denus’? — Прие-е-едешь! А что ты потом сказал? Я не услышал. — Сказал, что на Рождество даже к тебе в школу приду. Пригласишь? — Дж-е-ен! — Эрни плюхнулся на кровать, вытянулся на ней, наслаждаясь каждой секундой, и обрушил на брата водопад жалоб, похвальбы, новостей, интересных и не очень, и прочего, понятного и важного только им двоим. Эрни, наверное, так и не оторвался бы от телефона, но Джен со смехом остановил его, сказав, что они разорятся на разговорах. И все же Эрни вырвал у брата обещание звонить ему хотя бы раз в неделю. Немного погодя Эр ощутил зверский голод, достал из коробки ужин и умял его с бешеной скоростью. Индейка была потрясающе вкусной, а праздник почти получился. Эрни извинился перед отцом и Элл. И она его простила. Не на словах, а по-настоящему — он это почувствовал.