Гендерсвитч-драбблы

— Дорогой, я дома! — жизнерадостно закричала Джин, входя в прихожую. Никто не ответил — видимо, Эйтан не услышал её за шумом телевизора. Она сняла плащ, скинула туфли и босиком прошла в гостиную. Эйтан лежал на диване и смотрел хоккей с таким мрачным видом, что Джин сразу поняла: их опять ждёт ссора. А на журнальном столике стоял в вазе букет тёмно-красных роз, и это подсказывало ей, что ссориться они будут потому, что она опять о чём-то забыла. Она подошла и села рядом с ним. Он даже не посмотрел в её сторону. — Извини, пожалуйста, что я забыла. — Забыла о чём? — поинтересовался Эйтан, скосив на неё глаза. — Я не помню! — Зачем же ты извиняешься, если даже не помнишь, о чём ты забыла? — Как я могу об этом помнить, если я это забыла? — справедливо возмутилась Джин. — Я думал, ты извиняешься потому, что вспомнила, о чём забыла! — Я не… Послушай, давай не будем, а? Такого мне на работе хватает. Кстати, я потому и забыла обо всём на свете, что на работе сегодня чёрт знает что творится — сначала объявляют, что президент Буранды приедет с визитом, я принимаю политическое решение… — Сегодня, — хмуро процедил Эйтан, — двадцать лет с тех пор, как мы первый раз встретились. — Правда? — Джин притихла, осознав масштабы катастрофы. Для Эйтана были очень важны все эти даты — когда первый раз встретились, первый раз поцеловались, когда решили пожениться, когда поженились. Она не очень понимала, зачем придавать всему этому такое значение, но искренне не хотела его огорчать. — Извини… мне очень жаль. — Да, я сегодня тоже пожалел о том, что мы встретились, — хмуро ответил Эйтан. Они замолчали и уставились в телевизор, где комментатор как раз восхищался «приёмчиком», проведённым против одного из игроков. Джин слабо заинтересовалась, выживет тот после приёмчика или нет. — Я напоминал тебе, — сказал, наконец, Эйтан. — Да, это моя вина. Но понимаешь, этот переворот в Буранде, и выясняется, что новый президент — это Чарли Умтали, а мы с ней вместе учились в университете, а теперь она — полковница Селима Малик, а вовсе не Чарли, поэтому я сначала не поняла, что… — Да-да, я понял, это твоя суперважная работа! — взорвался Эйтан. — А я, как идиот, покупал тебе подарок, цветы, готовил ужин… Джин опять принялась извиняться и уверять его, что она просто мечтает попробовать его очередной кулинарный шедевр, и в конце концов ей удалось его смягчить и более или менее уладить дело. Хотя напряжение между ними так и висело. Они сели ужинать, и Джина, которая не могла долго расстраиваться и уже опять пришла в хорошее настроение, продолжила рассказывать о предстоящем визите. — А знаешь, я ведь здорово наступила на хвост даме Хэлен. Бернадетт сказала, что Хэлен любит появляться на таких событиях, разряженная в пух и прах и со всеми своими медальками! Могу себе представить! А в Шотландии… — Опять ты о ней говоришь! — Эйтан явно не был настроен на то, чтобы провести остаток вечера в тишине и спокойствии. — У меня такое ощущение, что в твоей жизни сколько угодно людей, которые тебе важней и интересней, чем я. Раньше Франческа Уайзел торчала тут днями и ночами, а когда её не было — ты только о ней и говорила, а теперь эта дама Хэлен, чёрт бы её побрал! Ты хоть замечаешь, сколько о ней говоришь? Может, тебе жениться уже на ком-нибудь из них, а? Всё равно ты с ними гораздо больше времени проводишь, чем со мной! Он бросил вилку на стол и отошёл к окну. Джин осталась за столом, уныло вороша содержимое тарелки. Эйтан, может быть, и прав — наверное, ей не стоит столько говорить о работе… Она попробовала придумать тему для разговора — ведь говорят же о чём-то люди, кроме работы? — но бОльшую часть тем они уже давным-давно обсудили, за двадцать-то лет. Другие могли бы вызвать очередной конфликт. Она вздохнула и отважилась прокомментировать блюдо: — Рыбу под этим соусом и не узнать… — Это омар, — холодно ответил Эйтан. — О, французская кухня! Здорово. Хорошо, что не лягушка, — жизнерадостно отозвалась Джин. После этого Эйтан не разговаривал с ней до конца вечера.